Андрей Алексеевич Мурай
Письма к незнакомцу. Книга 7. Муж и жена – одна сатана
-16-
Приветствую Вас, Серкидон!
Всё ждал от Вас вопроса: «В чём ошибка Маркса?» Вы мне такого вопроса так и не задали. Но от ответа Вам не уйти. Мой боевой клич на сегодня «Серкидон не уйдёт от ответа!» Так написано у меня на экране мысленного взора…
Действительно, почему не всё сбылось (мягко скажем) у тех, кто строго придерживался теории Маркса? Что не учёл, как говаривал Энгельс, Uberlegener Geist (превосходный ум)? Глупо нам с Вами, робким неучам, искать ошибки Маркса в областях философии и политэкономии. Но вот в вопросах морали?! Мы этикой учёности поверим!..
Из «Капитанской дочки», и такое впечатление, Серкидон, что лично к Вам, обращается Александр Сергеевич:
«Молодой человек! Если записки мои попадутся в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений».
А что у Маркса? Воззвания к борьбе до последнего… призывы к свержениям… а что всего печальнее – диктатура… диктатура… диктатура. А чем сильнее ты давишь на мир, тем яростнее его противотействие…
Хотя мы с Вами знаем и другого Маркса, не кровожадного, не чуждого мирному, земному, человеческому. Он и шутил, и улыбался, и внуков забавлял, и письма игривые писал. И не только дамам. Отец Поля Лафарга, тогда ещё только жениха дочери-Лауры, прислал в подарок семейству Марксов ящик французского вина, на что отец невесты ответил любезным письмом.
Карл Маркс – Франсуа Лафаргу, в ноябре 1866 года:
Дорогой г-н Лафарг!
Надеюсь, что г-н влюбленный извинился перед Вами за мое непростительное молчание. С одной стороны, меня преследовали неоднократные рецидивы болезни, с другой, я был настолько поглощен большим трудом, над которым работаю, что запустил переписку с моими самыми близкими друзьями. Если бы я не причислял Вас к этой категории, то никогда не осмелился бы подобным образом нарушить правила приличия.
Сердечно благодарю Вас за вино. Будучи сам уроженцем винодельческого края и бывшим владельцем виноградников, я умею ценить вино по достоинству. Полагаю даже, вместе со стариком Лютером, что человек, который не любит вина, никогда не будет годен на что-нибудь путное…100
Только не спрашивайте меня, Серкидон, какой такой большой труд писал Маркс в ноябре 1866 года, иначе я, вспылив, могу кинуть в Вашем направлении что-нибудь тяжёлое. Например, первый том «Капитала», который всегда у меня под рукой… Лучше спросите, кто такой «старик Лютер»? Спросили?..
Ну затерзали Вы меня, Серкидон, своими вопросами! Сначала: «В чём ошибка Маркса?», теперь – «Кто такой Лютер?..»
Отвечаю:
Мартин Лютер – богослов, бунтарь, «непобеждённый еретик»101, инициатор Реформации, проповедник, пастырь, переводчик Библии, композитор, поэт, мощный старик.
С большим уважением Маркс относится к старшему товарищу по мыслительному делу. В его работах более двух десятков ссылок на труды Лютера, которого «младший товарищ» назвал «старейшим германским политико-экономом».
Раз уж так стихийно зашла у нас речь (заметьте, с Вашей подачи, Серкидон) о Лютере, давайте разберёмся, что же объединяет, кроме любви к вину, эти две равновеликие (на мой субъективный взгляд) личности?
Оба они философы; оба прекрасно образованы; и того и другого взрастила и выучила в своих университетах Германия, и, как нетрудно догадаться, первым языком наших мэтров был немецкий, хотя и по латыни оба балаболили так, что и Цицерон мог бы позавидовать; каждый из них успел закончить титанический труд («Капитал», перевод Священного Писания на немецкий язык), каждый стал основателем новый религии. Маркс и крестился, и женился в лютеранской церкви, жёны и у одного, и у другого – немецкие аристократки (Женни фон Вестфален, Катарина фон Бора102), обе семьи были многодетными – по шесть детей в каждой, отцовство и Маркса, и Лютера омрачалось утратами, испытаниями, оба ушли в мир иной, едва переступив шестидесятилетний рубеж, и полностью исчерпав резервы организма.
Это не всё.
Труды мыслителей не были поняты народом. Ни простой мирянин, ни рядовой пролетарий не понимали ни богословские труды Лютера, ни философские работы Маркса. Но оба вождя обладали харизмой, горящим взором и умели повести за собой, устремив руку в светлое будущее.
О верных друзьях. Если Вы, Серкидон, спросите меня, кто был верным другом Маркса, я… Вы примерно знаете, что я сделаю. Что касается Лютера, ему помогал словом и делом богослов Филипп Меланхтон103.
О лютых врагах.
Маркс: выбрал своим противником мировую буржуазию, задумал истребить капитализм как общественно-экономическую формацию, растоптать его, как поганку. Лютер: пошёл с крестом на римского папу, как бывалоча мужики ходили с рогатиной на медведя. И капитализм, и папство уцелели, но урон от наших забияк понесли изрядный.
Чем же было различны мыслители? Что разъединяло их, кроме антисемитизма Лютера?
Прежде всего – их разделяли три с половиной столетия. Далее; крещёный Маркс стал атеистом, Лютер оставался глубоко верующим человеком всю жизнь; Марксу пришлось хоронить жену, Лютера оплакала и проводила супруга; Маркс расшатывал устои государства, Лютер был государственником, и ему была глубоко чужда классовая борьба. Когда восставшие крепостные крестьяне попросили у Лютера помощи или хотя бы совета, когда они пожаловались на угнетения, пастырь, возведя очи к Небу, ответил примерно так: «Богом так дано. Вас и должны угнетать. Вы же крепостные крестьяне».
Примета наших дней: страны, где живут лютеране, в полном шоколаде. Страны, проповедующие религию Маркса, издалека тоже в чём-то шоколадном, но ближе лучше не подходить…
Лютер (по уважительной причине) не читал Маркса. Маркс читал труды Лютера и, как говорится с карандашом. И вот Вам, Серкидон, глубокий и краткий вывод Маркса:
«Лютер победил рабство по набожности только тем, что поставил на его место рабство по убеждению. Он разбил веру в авторитет, восстановив авторитет веры. Он превратил попов в мирян, превратив мирян в попов. Он освободил человека от внешней религиозности, сделав религиозность внутренним миром человека. Он эмансипировал плоть от оков, наложив оковы на сердце человека. Но если протестантизм не дал правильного решения задачи, то всё же он правильно поставил её. Речь теперь шла уже не о борьбе мирянина с попом вне мирянина, а борьбе со своим внутренним попом, со своей поповской натурой».104
Хотя Вы, Серкидон, и не поняли ничего, всё равно встанем и поаплодируем…
Да Вы не обижайтесь, и я не сразу разобрался. Ой, не сразу. К слову скажу, Маркс прочёл всего Лютера и написал эти слова двадцати пяти лет от роду, даже женитьба, даже присутствие рядом молодой женщины (а это помеха огромной силы) не помешали темпераментному мужчине сделать столь глубокие выводы.
«А как же женитьба Мартина Лютера?» – спросите Вы меня, Серкидон. Не торопитесь, Серкидон, до сорока двух лет Лютер и знать не знал, что женится. Это Маркс мечтал с четырнадцати лет жениться на Женни. И это, пожалуй, единственное, где Маркса понять легко.
Крепко жму Вам руку, и до следующей свадьбы, до следующего письма.
-17-
Приветствую Вас, Серкидон!
Подчеркну самый скандальный момент прошлого письма: Мартин Лютер бросил перчатку папе римскому. Давид вступил в схватку с Голиафом.
Уточним оружие противоборствующих сторон. Лютер пошёл на папу, прикрываясь Священным Писанием точно щитом, а крест держал в деснице, аки меч. Папа по старинке решил довериться костру. Уже сожгли Джироламо Савонаролу105, Яна Гуса106, Иеронима Пражского107. Всё вышло как нельзя лучше, так зачем выдумывать что-то новое?
Ян Гус успел сказать: «Я-то гусь, но за мной придёт Лебедь». Но не увидел папа грозного мстителя-Лебедя в неказистом монахе, не оценил размах крыльев, ибо беспечен108 был папа донельзя. И это, пожалуй, самый извинительный недостаток Льва Х.
Признанный авторитет в историографии церкви Роланд Бейнтон,109 а его книги мы ещё процитируем и не раз, пишет:
«… папы периода Ренессанса были людьми светскими, ветреными, легкомысленными, чувственными, высокомерными и неразборчивыми в средствах».
«Создающие правила живут по исключениям» – написал Константин Мелихан. Аккурат про таких пап это сказано.
Если Вы, Серкидон, соберётесь стать высокопрестололюбом и папаведом, Вам пригодится следующая информация: за время жизни Мартин Лютер застал 10 (десять) пап. С шестью дружил и с четырьмя сражался.
Интересно мнение нашего давнего знакомого – Франческо Гвиччардини. Они с Лютером, как говорят в русских деревнях, годки. Родились в этом и тот же 1483-м году. В «Заметках» Гвиччардини можно встретить и – «Папа Лев рассказывал, что…», и – «Я говорил как-то папе Клименту…» Оба папы, выходцы из флорентийского аристократического дома Медичи. Земляки Гвиччардини! Вспомним «Горе от ума»:
«Как станешь представлять к крестишку иль местечку,//Ну как не порадеть родному человечку».
Папы по праву землячества «радели родному человечку» – Франческо, делали его то наместником, то посланником. Гвиччардини служил верно, но горе ему было от ума. И вот что диктовал ему этот ум:
«Не знаю, кому больше, чем мне, неприятны честолюбие, жадность и изнеженность духовенства – и потому, что пороки эти отвратительны сами по себе, и потому, что все они, по отдельности и вместе, мало подходят людям, жизнь которых, по словам их, отдана Богу, и, наконец, потому, что пороки эти противоположны, так что совмещаться могут разве лишь в весьма странном субъекте…»110
Таким весьма странным субъектом и был папа Лев Х. Оно конечно, папы разные важны, папы разные нужны111, но такой как Лев под десятым порядковым номером нужен был лишь затем, чтобы убедить Европу в необходимости Реформации.
Читаем наполненные нескрываемым конформизмом откровения Гвиччардини далее:
«Тем не менее, высокое положение, которое я занимал при нескольких папах, заставляло меня любить их величие в силу моих собственных обстоятельств. Не будь у меня такого отношения к их величию, я бы возлюбил Мартина Лютера, как самого себя, но не ради того, чтобы презреть законы христианской религии, как она обычно толкуется и понимается, а ради того, чтобы видеть, как скрутят эту шайку злодеев, то есть заставят их или очиститься от пороков, или остаться без власти»112.
«Шайка злодеев», именуемая иначе римской курией, ничего, кроме высокой духовности не производила. Она громоздилась на шее у мирянина и являлась вершиной огромного римского айсберга. К части основной и скрытой от мира под церковной сутаной принадлежали: любовницы, содержанки, прислуга, незаконнорожденные дети, мамки-няньки, друзья-товарищи, родные человечки, услаждающие слух поэты, писатели…
Припомним воробушка Аньоло Фиренцуолу, к щебетанию которого благосклонно склонял слух папа Климент VII… Ладно, Фиренцуола, много ли ему надо: клюнул крошку да – в окошко. Но толпились у Высокого престола бойкие советники, мыслители с истиной на устах, музыканты-виртуозы, архитекторы с дерзновенными проектами, живописцы, готовые за деньги расписать всеми красками и Бога, и ангелов, и чёрта лысого, ещё – артисты, шуты, комедианты. У всех один смысл – вознести папский престол если не вровень с Господним, то пониже всего только ступенечкой.
Но вернёмся к первому противнику Лютера, к «странному субъекту», к папе Льву Х. Всех взошедших на Высокий престол он сумел превзойти по разгильдяйству, мотовству и развращенности. Наша давняя знакомая Попрыгунья Стрекоза в сравнении с ним казалась бы скромной монашкой. Избранный в 1513 году, Лев Х провозгласил: «Давайте будем наслаждаться папством, которое ниспослал нам Бог!»
Чем и занялся. Отрешился от всех и всяческих пастырских обязанностей и целиком погрузился в языческие развлечения: музыка, танцы, театральные представления, карнавалы, украшение церквей, чтение непристойных стишков, азартные игры. попойки, оргии, охота. Ходил папа Лев в охотничьих сапогах, что мешало целовать ему стопы, но бесконечные просители-посетители как-то выкручивались…
Пожалуй, всё о папе. Дальнейшие описания могут превратиться в рекламу образа жизни. Завидовать начнём. Перед тем, как написать о более целомудренном участнике противостояния, позволю себе глубоко личное.
В шеренге весьма мною уважаемых философов достойное место занимает мистер Уолтер Шенди, отец незабвенного Тристрама. Своеобразно мыслящий джентльмен считал, «что хорошим и дурным именам присуще особого рода магическое влияние, которое они неизбежно оказывают на наш характер и на наше поведение». В устах наиправдивейшего капитана Врунгеля эта мысль выражена короче: «Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт»113. Шенди-старший утверждал, что многие Цезари и Помпеи сделались достойными своих имён лишь в силу почерпнутого в них вдохновения.
Памятуя это, со всей возможной ответственностью подошёл я к поиску имени для домашнего животного кошачьего происхождения, когда это животное ходило передо мной на шатающихся ножках. Домашний Цезарь или Помпей были мне абсолютно не нужны. Я искал нечто совсем мало воинственное и покладистое. Вы, Серкидон, помните, что кота моего зовут Лёва и что назван он в честь писателя Льва Новожёнова. Была у меня надежда, что домашний любимец, а так называют котов люди простодушные, в какой-то мере переймёт мягкость, скромность, интеллигентность, самодостаточность Льва Юрьевича, его умение понимать и ценить людей, быть благодарным… Но случилось ужасное…
Меня осенило вчера, когда я вычёсывал рыжее чудовище и был в очередной раз оцарапан. Случился мистический провал во временной портал, смешались нравы, столетия и… кот унаследовал самые дурные качества папы Льва Х. Полюбуйтесь: изнеженность, нежелание трудиться, убеждённость в том, что окружающие обязаны его кормить, гладить по шёрстке и ублажать. А это нездоровая привычка считать всё мимо пробегающее и пролетающее своей добычей? А этот наглый набыченный взгляд? Причём, сверху вниз.
И что теперь делать? Папу Льва Х, судя по всему, отравили в возрасте сорока шести лет, я так со своим Львом I поступить не могу. Всё-таки двадцать первый век на дворе…
Забыл написать о детстве Льва, который папа. О периоде жизни, когда был будущий папа не Львом Х, а мальчиком. Детство у мальчика Джованни было золотым. Если почитать историю дома Медичи, то станет ясно, что главное Божеством в этом доме – Золотой Телец, остальные святыни служили либо ширмой, либо предметом лицемерия.
Мартин Лютер.
Какое детство было у Мартина? А никаким. Детства не было. Поставим вместо детства прочерк. Семья жила когда бедновато, а когда впроголодь. Родители воспитывали мальчика в строгости, поколачивали. Мартин верил в эльфов, гномов, фей. Они точно есть, он видел их изображения на гобеленах, которые любил разглядывать. Верил в то, что есть злые демоны. И что есть озеро, где живёт полчище чертей, и поэтому туда ни в коем случае нельзя бросать камни. Иначе они как вырвутся, как выпрыгнут!.. От матери мальчик слышал, что молоко в их доме киснет, потому что соседка – ведьма. Но главная страшилка детства – Иисус Христос. Это было так же страшно, как Серый Волк, Баба Яга и милиционер, вместе взятые.
Лютер вспоминал: «Для меня с детства было привычно, что я должен бледнеть и пугаться, когда я слышу имя Христа: я ведь был обучен тому, что он для меня неумолимый и гневный судия»114.
Мартин постоянно подсчитывал количество добрых дел, которые надо совершить, чтобы умилостивить этого неумолимого судью, от которого, по словам матери, люди убегали в монастырь. Каждый свой шаг и каждый свой вздох Мартин считал грехом, за который придётся заплатить, потому что неусыпный и гневный Христос всё видит и ждёт Своего часа… Ожидание скорого наказания за грехи тяжкие однажды развернуло всю жизнь Мартина. В двадцать один год его застала в поле страшная гроза. Летняя, июльская. Молнии разрубали небо на куски, гремел гром, и Мартин решил, что вот то самое оно. Идёт Иисус Христос по его душу. Очередная молния ударила совсем рядом, порывом ветра Мартина бросило на землю. «Святая Анна, – закричал он, спаси и защити, и я стану монахом!..»
Когда обошлось, когда распогодилось, другой бы молодой человек, окажись он на месте Мартина, сказал так: «Ух…надо же какая дурь померещилась… чего с испугу не сболтнёшь». Но не таков был Мартин Лютер.
И что же мы имеем? Двух разных богов. Для папы Бог был щедрым дарителем, посылающим с Небес одну кайфушку за другой, для Лютера Бог – грозный и гневный судия, который всё видит.
Вам, Серкидон, какой Бог больше нравится? Лично я думаю так: какого бога человек себе выберет, такой у него и будет. Надеюсь, что Вы сделаете верный выбор.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
– 18-
Приветствую Вас, Серкидон!
Если я Вас правильно понял, стать монахом и забиться в келью – не Ваша стезя, Ваш путь – на чувственный простор! Поэтому «школу молодого монаха» пропустим, заодно с ней и многое другое.
Перед нами Лютер – заматеревший доктор богословия с правом толкования библии. Доктор Мартинус преподаёт в Виттенбергском университете и выходит со словом Божьим к мирянам, поскольку в 1516 году назначен проповедником в соборной Виттенбергской церкви. За искренность и теплоту проповедей, за умение найти кратчайший путь к сердцу прихожанина Лютера называют «виттенбергским соловьём».
Расскажу Вам, Серкидон, как взъерошился наш «соловушка», какими гневными трелями разразился, когда чёрны вороны карканьем и делами нечестивыми распушили его и разгневали.
Папа Лев Х решил достроить базилику св. Петра. До него взялись было возводить, да не достроили. Колоны травой заросли. Ленив был папа и разнежен, как персидский кот, а вот поди ж ты, сподобился явить миру восьмое чудо света. Постановили обложить безропотных верующих новым побором. Побором для Собора. Способ избрали испытанный – продажа индульгенций, и призвали для этого людей энергичных, наглых, беспринципных.
Уроженца Лейпцига монаха-доминиканца Иоганна Тецеля115 для такого богоугодного дела даже выпустили из тюрьмы и наделили широкими полномочиями. Тецель действовал с размахом. Своё «иду на вы» он присылал в город заранее, и встречали его: члены городского совета, сливки общества, патриции. С горящими свечами процессия шла на центральную площадь около рынка. Впереди несли крест с изображением папского герба и буллу об индульгенциях, покоившуюся на бархатной подушечке, украшенной золотым шитьём. Под барабанный бой водружался крест, и «великое таинство» начиналось. Тецель взывал громовым голосом:
«Слушайте! Бог и святой Петр взывают к вам. Поразмыслите о спасении своей души, а также своих усопших близких. Священник, дворянин, торговец, юная девица, почтенная женщина, юноша, старец, войдите ныне в свою церковь – церковь св. Петра. Взгляните на крест – самый святой из всех, когда-либо водружавшихся на земле и всегда взывающий к вам. Не кажется ли вам, что вы захвачены яростным вихрем искушений и опасностей мира и не ведаете, суждено ли вам достигнуть небес, – не своим смертным телом, но бессмертной своей душой? Поразмыслите о том, что все, кто покаялся, исповедался и внес пожертвование, получат полное отпущение всех своих грехов. Прислушайтесь к голосам своих дорогих усопших родственников и друзей, умоляющих вас: «Пожалей нас, пожалей нас! Мы изнываем в ужасных муках, от которых ты можешь избавить нас за жалкие гроши».
Неужели вы этого не хотите? Прислушайтесь. Послушайте, что говорит отец своему сыну, мать – дочери: «Мы родили тебя, вскормили, воспитали, оставили тебе наследство, а ты столь жесток и черств, что не желаешь сделать сущий пустяк, чтобы освободить нас. Неужели ты позволишь, чтобы мы погибли здесь, в языках пламени? Неужели из-за тебя обещанная нам слава придет позднее?»
Помните о том, что вы способны освободить их, ибо как только монетка попадет в сундук, душа оставляет чистилище. Неужели всего за несколько грошей вы не приобретете эти индульгенции, которые смогут привести вашу божественную и бессмертную душу в рай – ее отечество?»116
«Красиво излагает, учитесь, Киса», – сказал бы великий комбинатор Остап Бендер.
«Не делайте так, Серкидон!», – скажу Вам я. Не приучайте душу жить пределами одной жизни. Если когда-либо повстречаете на пути ворона – взлохмаченного, хромого, пугливого – всмотритесь в эту жалкую птицу, узнайте – это Иоганн Тецель.
Но пока он ещё в человеческом обличии, резвится на рыночных площадях, торгуя бумагой. Торгует и подрифмовывает: «Sobald das Geld im Kasten klingt,//Die Seel aus dem Fegfeueer springt».
В переводе: «Денежка в сундуке звяк – душа из чистилища прыг». Или можно так – «Денежка цок – душа скок». Похоже на ярмарочную припевку. Не иначе, на знаменитых лейпцигских ярмарках черпал торговец своё вдохновение.
Так! Стоп продажа. Вы ведь, Серкидон, нехристь непуганая, знать не знаете, что такое чистилище. Мне придётся провести для Вас короткую потустороннюю экскурсию в царство загробных мучений. Не бойтесь, со мной Вам будет не страшно. У Вас я буду за спиной. Слава Вергилия не даёт мне покоя117.
В католической мифологии потустороннее царство мучений поделено на ад и чистилище. В ад попадают души злобные, исправлению не подлежащие. А чистилище есть особый спецприёмник, куда попадают души с грехами либо по недосмотру не отмоленными, либо по умыслу утаёнными. В чистилище душа принимает те страдания, которые в жизни земной не претерпело тело.
Вот об этих-то страданиях и орал Тецель. Деньги ему несли даже нищие. Сундуки полнели. Ленивые грешники были очень довольны. Заплатил – и забыл! («Без сокрушения сердца!» – гневно восклицал Лютер). Люди недалёкие радовались за спасённые души близких. Люди понимающие осуждающе покачивали головами. Но не вмешивались. Правда, было как-то раз…
Некий аристократ (история не сохранила его благородного имени) спросил у Тецеля, насколько велики его полномочия в отпущении грехов. «Сын мой, – ответил монах, – милость папы ко мне так велика, что я мог бы отпустить грехи даже тому, кто обесчестил святую Деву Марию». Тогда было спрошено об отпущении будущего греха. «При немедленной оплате и это возможно», – ответил сговорчивый торговец. Стороны поладили. Но едва Тецель выехал за пределы города Лейпцига (а дело было там), покупатель догнал его и отмутузил изрядно. «Это и есть тот грех, святой отец».
К сожалению, данный случай был единичным. Тецель посчитал его рабочим моментом, досадным недоразумением. С такого ворона, как с гуся вода. Такие считают, что если деньги получены, всё и ладно. А монеты продолжали сыпаться в сундук Тецеля и ему подобных продавцов.
Гуманист Ульрих фон Гуттен118 грустно констатировал: «Мешки с золотом и серебром, подобно птицам, улетают из Германии через Альпы».
«Приходи, заступник и расплатчик!»119 – застыл немой клич над обираемой Саксонией… И он пришёл, даже не пришёл, а прилетел белым Лебедем. Как наш соловушка сладкозвучный обратился грозным Лебедем, одному Богу известно.
З1 октября 1517 года – день рождение Реформации. В этот день прибиты были к дверям замковой церкви в Виттенберге 95-ть тезисов, направленных против продажи индульгенций.
Опережало тезисы вступление:
«Во имя любви к истине и стремления разъяснить её, нижеследующее будет предложено на обсуждение в Виттенберге пол председательством достопочтенного отца Мартина Лютера, магистра свободных искусств и святого богословия, а также ординарного профессора в этом городе. Посему он просит, дабы те, которые не могут присутствовать и лично вступить с нами в дискуссию, сделали это ввиду отсутствия, письменно. Во имя Господа нашего Иисуса Христа. Аминь».
Лютер приглашал учёную братию подискутировать, но вот уж воистинну – «Нам не дано предугадать,//Как слово наше отзовётся…»120
О том, что случилось далее Энгельс написал:
«Тезисы тюренского августинца оказали воспламеняющее действие, подобно удару молнии в бочку пороха».
Если точнее, то молний, осветивших сознание людей, было 95-ть. Но суть светопредставления можно свести к двум положениям:
– Папа не имеет власти над чистилищем, ибо оно во власти Господа. Индульгенции являются простой бумагой.
«Ага! – разом смекнули люди разумные. – Значит, все эти «звяк-прыг», «цок-скок», «шмяк-брык» являются наглым надувательством за подписью папы.
– Почему папа, который сегодня богаче Крёза, не построит на свои деньги храм св. Петра, а строит его на деньги бедных верующих?»
«Угу! – затаились верующие. – А нужен ли нам такой папа?»
Князья окинули взглядом церковные земли, рыцари схватились за мечи, бюргеры издали блаженный вздох, а голь перекатная всегда рада любым переменам, считая, что хуже не будет.
Тезисы перевели с латинского, читали и множили. Благо печатный станок был изобретён Гуттенбергом121 полвека уж как… Через две-три недели о Лютере, о его тезисах знала вся Германия. Маркс назвал это революцией, которая началась в мозгу у монаха.
Понятное дело, что сразу и более других обеспокоился Тецель. Лютер угрожал крахом его успешному предприятию. К Высокому Престолу полетели его предложения: «Связать, скрутить, изолировать…»
Лев Х, назвав всё это склокой среди монахов, сказал: «Мало ли что написал этот пьяный немец… пусть проспится и всё само собой образуется…»
Тезисы Лютера прочесть он не удосужился, много их было, аж 95-ть… Сдаётся мне, что и Священного Писания этот папа тоже не читал. Однако близкое окружение папы обеспокоилась. Римская курия стала Лютера в Рим зазывать. На огонёк. «Нет, нет, я лучше дома посижу» – выказывал себя явным антитуристом Лютер. Мол, и ходить не люблю, и к костру не тянусь. Тогда сами посланники Высокого Престола стали наведываться к Лютеру. Один кардинал (строгий) требовал от написанного отречься немедленно. Другой кардинал (добрый) говорил ласково, Тецеля ругал («Ах, этот поганец!») просил отречься, в лоб целовал.
«Поцелуй Иуды», – откомментировал Лютер. Но раз просят, отрёкся:
«Признаю, что был неправ, когда сказал, что индульгенции есть «благочестивое надувательство верных». Я отрекаюсь от своих слов и говорю: “Индульгенции следует рассматривать как нечестивейшее мошенничество и плутовство со стороны негодяев-пап, с помощью которого они обманывают души и лишают верных их добра”».
После этого «отречения» церковным властям Саксонии от курии поступило тайное распоряжение: «Арестовать Лютера и сопроводить в Рим».
Тецель сотоварищи потирали руки, сушили дрова, торопя час, когда смутьяна подадут папе на горячее… Чёрные планы «шайки злодеев» смешал благоверный честный человек – курфюрст Фридрих122.
Понимаю, Серкидон, лезть в словарь Вам не хочется, да и нет у Вас словаря под рукой, поэтому запомните так – Главный Вася… Нет, нет, он же курфюрст, он же Фридрид. Вам будет легче запомнить – Главный Федя по Саксонии. Но этот полный княжеского достоинства справедливый и просвещённый правитель только для Вас, Серкидон, – Главный Федя. Для Лютера он – светская власть Фридрих Мудрый, а для римской курии – Саксонский Лис. Так вот этот Лис вразумил курию человеческим голосом: «Мартин Лютер проповедует в замковой церкви, преподаёт в университете, является государственным достоянием, и вы его не получите».
Можно было приписать в конце «твари позорные», но в Риме и без того поняли.
И верно. Не для того создавался в трудах ставший знаменитым Виттенбергский университет, чтобы растаскивать на дрова тех, кто «сеет разумное, доброе, вечное». Курфюрст Саксонии был мудрым не только по прозвищу, но и по сути. Он хотел оставить о себе добрую память, верша добрые дела. «Виттенбергский университет был его египетской пирамидой», – метко заметил лютеровед Эрих Соловьёв. Джордано Бруно, много позже нашедший приют в стенах университета, назвал Виттенберг немецкими Афинами…
Курфюрст Фридрих поддерживал Лютера до своего смертного часа, незадолго до смерти он сказал: «Наша вера давно уже нуждалась в том свете, который принёс ей Мартин».
Что же получилось? Римская курия клацнула зубами мимо. А кто виноват? «Стрелочником» был назначен «поганец» Тецель. Приехал из Рима грозный кардинал и раздолбал ворона в пух и прах: обвинил в подлогах, хищениях и в наличии двух незаконнорождённых детей… Как будто они об этих детях раньше не знали. Так или и иначе, был Тецель возвращён в тюрьму, где и сгинул. Выходит, заклевал наш Лебёдушка чёрного ворона. Редкий случай для средневековья – добро победило зло. На этой светлой ноте разрешите закончить.
Крепко жму Вам руку, и до следующего письма.
