Анатолий Иванович Коридоров
Планета Крампус. Роман

19

У штрафников шла поверка. Старший лейтенант Страськов стоял перед взводом, расставив ноги и покачиваясь с пяток на носки. Руки он держал за спиной, между пальцами был зажат длинный тонкий прутик. Он то и дело вертел им и похлапывал себя сзади по ногам. Фуражка была низко надвинута на лоб капитана, скрывая глаза. А он из-под округлого козырька видел всех и все.

– Нахимчук… Я! Овсепьян… Я! Румянцев… Я! Ухарский… Я! Шелепов… Я! Яковлев… Я! – заканчивал перекличку лейтенант Одареев.

Оперуполномоченный особого отдела Страськов до поры равнодушно оглядывал стоящий перед ним рядовой состав и вполуха слушал фамилии штрафников. Пока вдруг… Пока вдруг глаза его не наткнулись на тяжелый взгляд знакомых глаз. Старшего лейтенанта от неожиданности обожгло. У него аж перехватило дыхание. Но скоро он справился, унял волнение. «Вот ведь черт… – упрекнул он себя. – Надо же как… И чего это я?».

А тяжелый взгляд… А знакомые глаза… Это был Шелепов Вадим. С этим Шелеповым Вадимом у него, Страськова, образовались свои счеты. Придя в себя, Страськов даже внутренне возликовал: «Эге, дружок, так ты, я смотрю, в рядовые подался. Так-то, товарищ полковник. Жизнь, она штука хоть и непредсказуемая, но справедливая. Так что пришло времечко. Повстречаемся. И еще поквитаемся».

И он старался больше не смотреть в сторону Шелепова.

– Товарищ оперуполномоченный, – доложил лейтенант, – поверка личного состава завершена. По списку на построении должно было присутствовать тридцать шесть человек. Присутствует тридцать два. Трое совершили побег. Один погиб. Из оставшихся двадцать один назначены в штрафную роту, и одиннадцать человек назначены в штрафбат. Об отсутствующих вам передается докладная. Рапорт сдал лейтенант Одареев.

– Рапорт принят, – махнул возле козырька фуражки Страськов. – Хорошо, лейтенант, вы свои обязанности по доставке пополнения выполнили полностью. Сопроводительные документы я у вас забираю. А с дезертирами будем разбираться. Можете быть свободны.

Лейтенант передал оперуполномоченному Страськову коленкоровую папку. Офицеры пожали друг другу руки. Приняв пакет с документами, старший лейтенант Страськов обратился к старшине, восседавшему на сидении мотоцикла:

– Старшина Кобзев…

Тот соскочил с мотоцикла и встал перед старлеем.

– …примите под свою команду взвод и приведите его в Травниково, к нашему отделу.

– Эсты приняты и прывесты, – ответил старшина.

А старлей, сев на мотоцикл, подался прочь отсюда, прибавляя газу и поднимая густые клубы пыли.

20

– Ну что, поздравим друг друга с выполнением ответственного поручения, – с веселыми нотками в голосе воскликнул лейтенант.

– Поздравляю вас, товарищ лейтенант. На самом деле, как гора с плеч свалилась, – ответил Алексей. – Вы-то, наверное, в обратный путь настраиваетесь? – поинтересовался Алексей.

– Да. Надо подаваться обратно, – с легкой озабоченностью произнес лейтенант. – Вот думаю пойти наниматься на какую-нибудь должность к нашему майору. Может, и примет по старой памяти. Они же обратно, я уверен, поедут, когда наберут своих пассажиров. А значит – нам по пути.

– Ну, на должность санитара у него вакансия, наверняка, всегда имеется, – отшутился Алексей.

Перед ними открылось пространство с железнодорожными путями, составами, эшелонами…

– О, гляди-ка, сержант, наш поезд загружается! – указал лейтенант рукой вдаль, где перед санитарным составом видны были телеги с запряженными в них лошадьми, машины и множество людей и в белых халатах, и в военной форме.

– Может там и наша помощь нужна, – предположил лейтенант.

– Пойдемте. Поможем. Все равно пока делать нечего, – согласился Алексей. И они направились к санитарному поезду.

– Не мало ли вас, не надо ли нас? – добродушно обратился лейтенант к наблюдавшей за погрузкой раненых Людмиле Александровне. Та приветливо улыбнулась и произнесла:

– А, вы?

И ее улыбка тут же погасла.

– Состав ранеными полностью укомплектован или есть еще свободные места? – все-таки попытался продолжить разговор лейтенант, избрав более серьезную интонацию.

– Сегодня ближе к вечеру есть намерение отъезжать в обратном направлении, – ответила Людмила Александровна.

Приметив старых знакомых, майор оставил свои командирские обязанности и подошел к ним.

– Какие дорогие гости у нас, а, Людмила Санна? – произнес он. И, пожимая по очереди руки мужчинам, спросил:

– Не хотите ли уж напроситься к нам в обратную дорогу? А то – милости просим… Мы к вам привыкли.

– А я бы с удовольствием, если местечко найдется, – тут же вставил лейтенант. – Тем более что я совершенно свободен.

– Так, замечательно! – воскликнул майор. – Найдем мы ему местечко, а, Людмила Санна?

И сам же ответил утвердительно:

– Найдем. О чем речь.

На путях загремели сцепки вагонов, застучали по рельсам колеса, гудели и шумно пыхали паром паровозы. С лязганьем остановился воинский эшелон. К общему шуму присоединились и возгласы прибывших с эшелоном людей. Русьвинский железнодорожный узел был до краев и постоянно наполнен этими специфическими звуками. Это была его жизнь, его судьба.

Алексей, успокоенный тем, что лейтенант сумел обустроить себе обратную дорогу, хотел уж было распрощаться со всеми, как вдруг его внимание привлекла группа людей из прибывшего эшелона.

«Так это же… – припомнил Алексей. – Это же капитан Нестеренко! Он! Точно он!». А вслух воскликнул:

– Поглядите-ка кто к нам идет! Тоже старый знакомый. Ну, мир тесен. Вот так встреча!

И он громко крикнул:

– Товарищ капитан! Товарищ капитан, с прибытием вас!

Вместе с Нестеренко шли… И как Алексей не смог их опознать сразу? Шли со связанными руками, склонив головы, трое дезертиров. Обрадованный встречей капитан Нестеренко воскликнул:

– Как хорошо, что мы вас догнали и встретили! А то сколько бы возни с этими вашими было… Мои служаки, которые у танков да у пушек часовыми стояли, мне сообщают: так, мол, и так… На одной из платформ, мол, посторонние люди устроились. Вроде и в военной форме, но все равно, мол, не наши. Не с нашего охранного взвода, то есть. И что, мол, с ними делать?

Капитан, глянув осуждающе на пленников, продолжал:

– Я и спроси – а сколько, мол, посторонних-то прибилось? А мне говорят – так трое. Ну, я тогда и понял, что это за птицы… А вот если бы я, лейтенант, тогда, перед отъездом, не подошел к вам, да не узнал про вашу беду, про их побег, то неведомо, как бы мы их приняли и как бы мы с ними поступили…

– Ну, а поскольку хозяева пропажи, вот они, – капитан Нестеренко с довольной улыбкой кивнул в сторону лейтенанта и Алексея, – то пожалуйста, получите с доставкой.

И капитан кивнул сопровождающим, чтобы те подтолкнули пленных дезертиров вперед.

– Спасибо, конечно, за такую услугу, – протянул лейтенант Одареев.

– Ну, а кроме того, – добавил капитан Нестеренко, – они же были, оказывается, вооружены.

Один из конвоиров показал всем автомат ППШ.

– Вот, тоже примите вместе с беглецами. Хорошо, что у них хватило ума не применить его при задержании. А то бы вести к вам было некого. Мои ребята баловства не признают. Быстро бы их расщелкали.

Алексей принял автомат, повесив спереди на шею.

– Ну и страшен у тебя вид, – улыбнулся лейтенант. – От такого вояки немчура драпать будет без оглядки.

Майор Гаврилов прошептал что-то на ухо Людмиле Санне. Та согласно кивнула и, несмотря на свою упитанность, легко подалась к административному вагону. Было видно, что куда-то бежать, куда-то спешить, что-то быстро и оперативно исполнять – это ее жизненная необходимость, ее призвание. Вернулась она, держа в руках белые узелки.

– Эх, путь – дорожки фронтовые… Как хорошо, что мы живые, – произнес майор Гаврилов повеселевшим голосом. – А не принять ли нам, друзья, за здравие. Ведь такая встреча!…

Мужчины переглянулись.

– Вот это по-нашему, – воскликнул лейтенант Одареев.

– Вот это прием! – обрадованно произнес капитан Нестеренко.

– А вы, – обратился он к своим бойцам, сходите пока за вагоны, дайте оправиться этим поганцам. Да и сами то же самое сделать не забудьте. Только осторожно, смотрите.

Людмила Александровна, радушно улыбаясь, развязывала узелки.

В это время активно шли погрузка и размещение раненых. Медсестры знали свои обязанности и без лишних понуканий с помощью санитаров, прибывших с ранеными из прифронтовых медицинских подразделений, вели эту работу.

Ирина укладывала очередного раненого в постель.

– Ну, что, голубчик, удобно так-то лежать? Спокойно? – разговаривала она с пожилым военным, раненым в грудь и руку. – Потерпите чуточку. Я вас скоро перевяжу, ранки обеззаражу. Легче будет. Только чуточку потерпите.

– Да ничего, дочка. Теперь уж потерплю. Теперь уж я на месте. Ничего… Беги давай, – отсылал он ее, – других выручай. Ничего… Спасибо.

Она направилась к выходу из вагона за следующим раненым. Нечаянно посмотрела в одно из окон. И обмерла. Она увидела: там, за окном, они! Все трое! Правда, еще с какими-то военными. Ее охватило одно-единственное желание: уничтожить, убить, отомстить… во что бы то ни стало.

И она стремглав выскочила из вагона.

– Ну что? Как будем поступать с этими? – спросил Алексея лейтенант, указав взглядом на дезертиров, когда мужская кампания поредела.

– Признаться, товарищ лейтенант, я бы их тут же кончил, – заявил Алексей, – Но… Я не судья и не палач. И руки пачкать об эту дрянь мне не пристало. А что с ними делать? Можно, конечно, доставить их и в комендатуру… Но, если вы видели, комендант и начальник дивизионного особого отдела только что уехали отсюда. Оставлять без присмотра этих гадов никак нельзя. Выходит, – Алексей улыбнулся, – что этими выродками придется заняться мне.

– Тебе? – удивился лейтенант. – И что ты с ними намерен сделать?

– А поведу-ка я их к старшему лейтенанту Страськову. В Травниково. Время у меня есть.

– Ты это серьезно? Один? Не зная дороги? Ты ж не бывал там ни разу. Не теряй головы, сержант, – воскликнул лейтенант.

– Старшина вон тридцать двух архаровцев один пехом повел, а я что, трех не уведу? Да еще и повязанных по рукам. Да и идти… я не думаю, что это далеко. Короче, не беспокойся, лейтенант. Все нормально будет, – заключил Алексей.

21

Роза Карповна умоляла двух санитаров как можно осторожнее поднимать на носилках раненого молодого бойца с бледным лицом. Он был без сознания.

Один из них положил ручки носилок на верхнюю ступень вагонной лесенки. Другой санитар чуть подвинул носилки вперед, чтобы надежнее зафиксировать их в горизонтальном положении. Первый в это время проворно, ловко, более подтягиваясь руками на поручнях, чем ступая на ступени, чтобы, не дай бог, не задеть лежащего на носилках бойца, забрался на тамбурную площадку. Там он ухватился за ручки носилок и чуть приподнимая, с помощью напарника, подвинул их к раскрытым вагонным дверям.

В это время из вагона в тамбур попыталась выскочить медсестра Ирина.

– О, сестричка, – обрадованно воскликнул один из санитаров. – Как хорошо-то! Иди, показывай, куда нам этого молодца нести. На какое местечко ты его определишь?

И Ирина отступила в вагон. Она прошла вглубь него, подошла к одной свободной, уже застеленной нижней лавке и встала рядом с ней в ожидании санитаров с носилками. Те нескоро, но, наконец-то, подошли и со всеми предосторожностями переложили раненого из носилок на лавку. Ирина торопливо накинула простыню, подтянула ему до подбородка и поспешила вслед за санитарами из вагона. Задержавшись на краю тамбурной площадки, она огляделась. Близко не было видно никого. А вдали она приметила четыре удаляющиеся фигуры. И что-то внутри нее дрогнуло, и в голове пронеслась мысль: это те… Это они…

Она торопливо спустилась по лесенке на землю. И побежала.

День клонился к вечеру. Но все еще по-летнему ярко сияло солнце. Оно словно и не спешило катиться к горизонту, чтобы покинуть благодатную синеву безоблачного неба. Алексей шел позади повязанной по рукам тройки штрафников-дезертиров. Они брели уже около получаса. Идти по самой дороге оказалось затруднительно и несподручно. На открытом месте доставало солнце, к тому же дорога была разбита. Надо было постоянно обходить калужины, образовавшиеся после недавнего дождя, перескакивать через жидкую грязь… И плевать бы на этих подонков, которые чухались по колдобинам, но самому Алексею очень уж надоело плестись по бездорожью. Да и сомнение закралось – а верная ли дорога? В Травниково ли она ведет? И сколько пути до Травниково?

И вот встречная машина. Грузовая. Спереди, за стеклами, ни водителя, ни пассажира, если он там сидел, было не разобрать. А в кузове, сразу за кабиной, сидело двое.

– Эгей, мужики, мы в Травниково правильно идем? – крикнул им Алексей.

– Туда другого пути нет, – высунулось из бокового окошка женское лицо.

– А далеко еще?

– Да километра два с лишним вам поковылять придется, – ответил солдат сверху, из кузова.

«Пара километров – ерунда», – решил для себя Алексей. И они продолжили двигаться дальше.

Вскоре Алексей приглядел тянувшуюся по лесочку слева от дороги тропинку и приказал повязанным свернуть на нее. Тропинка хоть и была не столь утоптанной, как хотелось бы, и не столь прямой – она то и дело петляла между жидкими березками и осинками – но по ней идти, однако, было много лучше, чем по дороге.

– Сержант, ты бы руки развязал, ну хоть на пять минут, – молил Алексея то один конвоируемый, то другой. – Рук не чувствую. Затекли нахер. Идти неудобно. А, сержант?…

– Щас, разбежался. Развяжу, – отвечал Алексей. – Ничего, бог терпел и нам велел. Шкодить ничего не мешало, а тут гляди-ка ты…

Алексей еще навесил на шею Жаблина автомат. Чего ж все самому тащить. Пусть и они разделят с ним эту обязанность.

Тропинку пересек ручей, через который были брошены двухметровые березовые жерди. Они лежали вразброс, как говорится: где густо, где пусто, – и переходить по ним надо было, ловко лавируя между пустотами, чтоб не провалиться в воду.

Жаблин и Гриднев – такой была установлена фамилия второго штрафника – миновали мосток из жердей более-менее благополучно. А вот третий – Шкабара, высокий, рыжий и неуклюжий парень – ногой угодил между двух жердин и завалился через правую сторону мостка так, что голова его свесилась до самого ручья. Он, то ли с испуга, то ли от боли заорал на весь лес:

– А-а-а… Бляха!..

Алексей бросил все свое снаряжение – и скатку, и вещмешок, и винтовку – под ближайший куст и побежал помогать распластавшемуся на мостках Шкабаре выбраться на бережок, на сухое, твердое место.

Жаблин и Гриднев ржали, как лошади, над неудачным кульбитом своего товарища, они заходились в хохоте, кивали головами в сторону мостка, выкрикивали обидные словечки… Потешались как могли, до слез, развалившись на травке под молодой березкой.

Алексею стоило немалых трудов высвободить Шкабару из западни на мостке и вытащить его на бережок ручья. Он изрядно промок. Штрафники были чрезвычайно увлечены обсуждением случившегося.

– А я смотрю, нет Виталика, нет Шкабары! – потешался Гриднев. – Да куда он делся —то, думаю. А он… – Гриднев зашелся смехом, – А он… Гляжу, лежит, развалился на мосточке, как барин. И морда в ручье полощется.

– И как это ему удалось так провалиться? – с издевкой вопрошал Жаблин. – Понятно, – тут же сам себе отвечал он, – башка-то высоко над землей посажена, вот и не видно, что под ногами делается. Вот куда такой вымахал? Тебе и в окопе не спрятаться будет.

Жаблин выплескивал с придыханием залпы смеха, а между ними успевал еще говорить:

– Нет, не жилец ты, Шкабара, не жилец. Прикончат тебя немцы, ежели ты супротив них в окопе лежать будешь. Точняк прикончат. Это тебе, верзиле, какой окоп надо вырыть, чтобы ты весь там угнездился?

Алексей, сидя рядом с развеселившимися штрафниками, снял сапог и вылил из него воду. Потом он начал выжимать мокрую портянку. Штрафники-дезертиры были рады нечаянно случившемуся отдыху. Эх, если бы еще руки были развязаны!..

И тут, когда сержант оказался рядом с ними, занятый собой, а главное, безоружный – винтовка-то у него вместе с другим скарбом на той стороне ручья лежит, под кустиком, – Жаблин сообразил, что лучшего момента освободиться может и не быть. Он продолжил разговор на развеселую тему, чтобы до конца расслабить сержанта, но при этом незаметно подмигнул Гридневу. Тот в ответ прикрыл оба глаза, – мол, все понял и согласен. И тут же, приняв живое участие в разговоре, как бы по необходимости, подвинулся ближе к сержанту. Жаблин уже был готов к нападению. Все дело было только за Гридневым.

– Виталя, тебе бы в цирке по проволке ходить, а? – ерничал Жаблин над Шкабарой.

– А чо, я цирк шибко уважаю, – откликнулся Шкабара. – Но больше клоунов. Люблю похохотать. Вот я помню, – продолжал Шкабара, – к нам однажды приезжал цирк…

И в это мгновение Гриднев подогнул под себя ноги и резко разогнул их в сторону сержанта. Алексей, не ожидавший такого маневра, завалился на спину. И на него всей своей массой навалился Жаблин.

– Ну, что, сука, – злобно прорычал он, – пришла тебе хана, ефрейтор. Плохо ты нас знаешь…

Алексей пытался вывернуться из-под Жаблина, но тому на помощь пришел Гриднев. Он сумел довольно ловко вскочить и ногой с размаху пнуть Алексея в бок. Отскочил чуть в сторону и снова замахнулся ногой, направляя на этот раз удар в голову. Уже отвел ногу, и…

Вдруг отчетливо раздался щелчок затвора винтовки.

– Е-мое! – удивленно воскликнул Шкабара. Он первым увидел Ирину с поднятой и наведенной на них винтовкой.

Гриднев оглянулся и замер на месте. Кажется, он даже забыл дышать. Через мгновение он закашлялся.

– Сядь, – приказала она ему. Тот мешком свалился назад, и все еще, охваченный удивлением, не сводил с нее округленных глаз. И продолжал надсадно кашлять.

Повернул голову и Жаблин. Он живо скатился с Алексея и в полной растерянности глядел на ту сторону ручья, где стояла знакомая им девушка.

– Ну вот. Сейчас я с вами и посчитаюсь, подонки. Хватит вам ходить по земле и пакостить…

– Стой, погоди! – воскликнул Алексей, увидев медсестру и поняв ее намерения. – Не пачкай руки об это дерьмо. Прошу тебя…

Ирина отрицательно покачала головой:

– Этих гадов надо бить. Их надо уничтожать… Всех. Поголовно.

– Не надо! Не стреляй, – взмолился Жаблин. – Я тебе все отдам… Все, слышишь. Все, что у меня есть… Вот, – вытащил он из-за пазухи то ли кисет, то ли просто какую-то тряпицу и, развернув ее, дрожащими руками вынул из нее сложенную в несколько раз бумагу. – Возьми. Здесь адрес и место, где запрятаны и деньги, и драгоценности моего отца. Возьми все, только не убивай. Не убивай! – истошно взвыл Жаблин и, привстав на колени, заелозил ими по траве в сторону ручья, к девушке. Автомат, соскользнувший с шеи во время нападения на Алексея, остался лежать позади него. Он просительно тянул к ней руки и умолял, умолял.

Жаблин не врал. У него были заначены оставшиеся от отца богатства. Отец у него был зажиточный купец, судовладелец. Егор Аристархович Жаблин. До революции они всей семьей жили в Рыбинске, в особняке на Крестовой улице. Отец владел буксирным пароходом, который так и назывался – «Егор Жаблин». Пароход был приписан к судоходной компании «Восточное Общество Товарных Складов» и возил по Волге и Каспийскому морю баржи с мукой, керосином, дровами, углем…

Сам Вячеслав, попросту – Слава, покуда был маленьким, ходил с отцом по Волге на пароходах, насколько ему помнится, «Миссисипи», «Цесаревич Николай», «Нижегородец» и еще на каких-то. Отец брал его иногда с собой в деловые поездки: на этих пароходах подписывались договоры, совершались сделки и шумно отмечались успехи в торговых делах.

Но в 1918 году наступил полный крах всего судоходства. Тут и батюшка его, Егор Аристархович, занемог. На тот момент Славику было годиков семь-восемь, не более. Но он хорошо запомнил, как возле батюшки вдруг закружились, затолкались знакомые и незнакомые людишки. На какое-то время батюшка оклемался. И даже завел себе молодую полюбовницу из числа тех, кружившихся округ него в период его недомогания. Но когда на пороге уже были тридцатые годы, батюшка заметно ослаб. А Славик повзрослел. Правда, хоть он и был Славой, но ни пользы, ни славы он ни семье, ни стране не принес.

И однажды, решившись опередить всех, на сон грядущий надавил ручонкой родителю на горлышко и добился согласия оставить ему, Славику, все накопленные и припрятанные сбережения. Ну, а вскоре папашка, не пережив обиды, отдал богу душу.

Нет, Вячеслав Жаблин не врал. И он сейчас, находясь на пороге небытия, готов был отдать все, все, все, что у него было. Лишь бы остаться в живых.

Но, делая этот шаг, он все-таки прикидывал в уме: если действительно останется в живых, то у него будет немало шансов опередить эту шлюшку, а то и ликвидировать ее…

А сейчас ей надо было что-то дать… Надо дать такое… Соразмерное своей жизни.

– Не убивай! Ради бога! – исходил истошным воплем Жаблин. – Вот… На! Возьми все, все, что у меня есть… А кроме того, чтоб ты знала, и не пожалела потом, что пристрелила невинных людей, – мы и не убивали твоих родственников. Вот хоть на чем могу поклясться, – хватался за любую соломинку Жаблин, чтобы оттянуть роковой момент выстрела.

И Ирина медлила. До этого момента она готова блаы убить этих жалких подонков не раздумывая. Однако на деле убить живого человека, хоть никчемного и подлого, оказалось не так-то просто. И она не спешила, не решалась нажать на спусковой крючок.

– Мы же тогда пришли к вам по-хорошему, поговорить, объясниться, – начал увлеченно сочинять Жаблин свою версию давней трагедии. – Даже бутылочку с собой прихватили, верно, Колян? – обратился он к Гридневу за поддержкой.

– Да-а… – протянул тоже на все согласный Гриднев. – Не-е-е… Мы не убивали.

Алексей тяжело дышал после нападения на него этих двух мерзавцев и прислушивался к их разговору. Он тоже думал, как отговорить Ирину от убийства.

А Жаблин плел свою лживую нить:

– Ну, выпили по маленькой. И тут твой батяня как с ума вдруг сбрендил. Что-то ему не приглянулось в нашем разговоре. Он и хвать за топор. Топор-то, конечно, наш был, мы со стройки шли, у друга баньку рубили, ну и с собой его захватили. Он в углу лежал. А твой батяня, то есть Геннадий Иваныч, его приглядел, да и схватил. Мы все, конечно, его унимать, уговаривать, а он ни в какую. Тут даже твоя мамочка вместе с нами вступилась его вразумлять… Ну, и вот… Случилось. Геннадий Иваныч махнул топором, нечаянно, конечно, и угодил острием по своей жене. Она и повалилась. Да на постель, где мальчонка спал. А мы поначалу и не углядели, что она его придавила. Задохся малец. Это мы уж чуть позже обнаружили. Ну и после всего этакого ужаса мы с Коляном, конечно, давай бог ноги… А тут и вы внизу, как на притчу. А что случилось с Геннадием Иванычем, мы, вот тебе крест, знать не знали. Думали, что он жив-здоров и сам ответит за свои дела. Ан, и его как-то угораздило покончить с собой. Ну не виноваты мы!

Гриднев сидел молча и никак не мог прокашляться. В его глазах застыл смертельный испуг. Шкабара бормотал:

– Я тут ни при чем… За что? Я не виноват. Я никогда и никого… Ведь правда? Меня не надо…

– А хочешь, я тебя в жены возьму, – выпалил вдруг Жаблин. – Любить тебя буду, честное слово…

– Ну все, хватит болтовни, – отрезала Ирина. И, наведя ствол винтовки на Жаблина, нажала на курок. До слуха обреченных долетел звук легкого щелчка. Но выстрела не последовало. Ирина тут же взвела затвор еще раз. Щелчок. Выстрела не было.

Над поляной стояла мертвая тишина. Слышно было только слабое, неугомонное журчание ручья.

Алексей вспомнил – и как он забыл зарядить винтовку перед конвоированием опасных преступников? – что боезапасы для винтовки находятся частью в подсумке, вот тут, у него на поясе, а частью в вещмешке. И ничего не было в винтовке. Ни одного патрона.

– А-а-а, шлюха! – обрадованно завопил Жаблин, освобождаясь от страха и унижения. – И ты нас хотела взять на понт?! Ах ты, сучонка задрипанная… Жаль, что тебя не было там со свей семейкой. Мы б и тебя кончили бы. Но сначала бы мы все тебя поимели!

И он орал бы еще, но Алексей успокоил его знатной зуботычиной.

– Ах ты, падла! – взревел в запале Жаблин. Но опомнившись и сообразив, что могут с ним произойти еще более крутые неприятности, живо унялся.

Алексей, в стороне от штрафников, намотал на ногу еще влажную портянку, натянул сапог и поднялся на ноги. Легко перескочил со своего бережка на другой через мосток и подошел к Ирине.

Она держала опущенную винтовку за ствол, по щекам ее катились слезы обиды и бессилия.

– Ничего, ничего, – заговорил он, приобняв ее и приклонив ее голову к своей груди. – Все это им даром не пройдет. Они свое получат в полной мере. Я в этом уверен.

Ирина тихонько всхлипывала. Алексею показалось, что он сделал все, чтобы успокоить девушку. Он осторожно освободил ее руку от винтовки.

– Вот ведь незадача, – промолвил он. – Пошел с такими шакалами и винтовку не зарядил. Надо исправить такое дело.

Расстегнул подсумок, вынул оттуда обойму с патронами и вставил их в магазинную коробку винтовки.

– Вот так-то правильно будет, – заключил Алексей.

Через редкие стволы молодых березок вдруг стала заметна лошадь, запряженная в телегу и двигающаяся в сторону Травниково. Алексей поднял винтовку, крикнул штрафникам:

– Сидеть! Не двигаться!

И выстрелил в воздух. Сказал Ирине:

– Я сейчас. Погоди.

И побежал к дороге.

Он узнал эту рыжую лошадку. Она стояла у санитарного поезда. Значит, она возвращалась после того, как доставила к поезду раненых. Ею управлял пожилой сержант с сединой в волосах и усах.

– Отец, я думаю, нам по пути. Не подбросишь?

– Отчего не подвезти. Садись. Места хватит.

– Так я не один. Со мной еще трое.

Пожилой сержант поскреб в затылке, сдвинув пилотку на сторону и спросил:

– Ну, так и где ж они?

– Сейчас, отец. Ты подожди. Я их покличу.

И Алексей кинулся обратно к тропе, к ручью.

Вскоре один за другим на дорогу вышли повязанные по рукам штрафники-дезертиры. За ними шли Алексей и Ирина.

– Хороша команда, – произнес седой сержант. – Милости прошу.

Пока штрафники мостились на телегу, Алексей уговаривал Ирину, пока не поздно, возвратиться обратно. Она-де нужна там, на поезде. Ее ждут, на нее рассчитывают. Тем более что поезд отправляется сегодня вечером. И, кажется, он ее уговорил.

Возница тронул поводья:

– Н-н-но, милая!

Телега, покачиваясь, покатилась вперед, в Травниково. Фигура Ирины все уменьшалась и уменьшалась. И исчезла за ближайшим поворотом.

Ирина стояла на дороге и мысленно боролась с собой. Ее жгла обида: столько сделала, чтобы догнать этих мерзавцев, и была такая исключительная возможность рассчитаться с ними… Но и с доводами сержанта никак нельзя было не согласиться. Надо возвращаться к поезду. Надо!

Что же, она не отомстит? Они будут и дальше жить и творить свои пакостные, преступные дела? Проливать кровь невинных людей?

Она все более разжигала себя.

Впереди показалась машина, то и дело вилявшая в стороны, объезжая лужи. Урчание мотора едва доносилось до Ирининого слуха. Но оно становилось все громче, все отчетливее. Машина подъезжала все ближе.