Анатолий Иванович Коридоров
Планета Крампус. Роман

16

Машинист вышел на край площадки паровоза и, сложив руки крестом, дал знак – мол, заканчиваем работу. А стоящим под ним лейтенанту и Алексею еще и крикнул:

– Все, пока хватит. Заканчиваем. Ехать пора.

Алексей, в свою очередь, ободренный лейтенантом, прокричал на всю цепь:

– Достаточно! Всем по вагонам! Ведра с собой!

Посадка заканчивалась, паровоз раздувал пышные пары.

Никто в общем оживлении и посадочной суете и не заметил, как из последнего складского вагона-теплушки соскользнули вниз и подались в сторону три человека. И только через минуту-другую раздался крик:

– Глядите, глядите, а арестованные-то убегают!

И пока лейтенант Одареев и Алексей обратили внимание на этот крик, увидели скоро удаляющиеся фигуры и поняли, кто это может быть, Жаблин, Гриднев и Шкабара были уж далековато от санитарного поезда.

Захлопали им вслед редкие одиночные запоздалые выстрелы догадливых и скорых на принятие решений бойцов, но стреляли уже наугад. Беглецам удалось-таки скрыться в лесу.

– Вот черт, – выругался в сердцах Одареев. – убежали ведь. А охранник-то что же, спит что ли?

И лейтенант, и Алексей скорым шагом, насколько было возможно Алексею, направились к последнему вагону. От воинского эшелона туда же, им навстречу, спешил капитан Нестеренко. Они встретились у вагона-теплушки.

– Та-а-ак! – протянул Одареев, заглянув в глубину вагона. – Вот оно что.

Осмотрев тело лежавшего без признаков жизни Карташова, он огорченно произнес:

– Вот мерзавцы. Убили парня. Значит, у них был еще один нож. Вот ведь… И мы их даже не обыскали перед тем, как сюда отправить. А теперь у них еще и автомат. Эти подонки натворят еще немало бед, – печально заключил Одареев.

Алексея поразило, что убитым оказался не кто иной, как его старый знакомый, совершенно беззлобный, доброй души паренек. Но своих чувств он никому показывать не стал. Только в душе он то ли поклялся, то ли выругался в адрес убийц: «Ну, погодите, сволочи. Придет время – я вас достану».

– Дезертиры, убийцы, бандиты, – дал короткое объяснение капитану Нестеренко выбирающийся из вагона лейтенант. – А ведь я знал, что они матерые преступники, но понадеялся… Эх!

«И перед девушкой теперь олухом выгляжу, – с неприятным осадком в душе подумал Одареев. – Обнадежил человека – не уйдут от справедливого наказания… А вот и ушли. И по моей вине».

Лейтенант повернулся к Алексею и предложил:

– Надо бы парня здесь похоронить. Выбрать подходящее место.

– Кстати, товарищ лейтенант, – напомнил Алексей, – у нас же еще девушка убитая.

– Верно ведь, – согласился лейтенант. – Надо с майором согласовать этот вопрос и похоронить обоих.

– Понял, товарищ лейтенант, – козырнул Алексей. – Сейчас организую.

Скоро церемония похорон бойца Николая Карташова и медсестры Ани Ивановой была завершена. Ирина Игнатьева, постояв над могилами погибших, покинула их с тяжелыми мыслями. По поводу их гибели она глубоко скорбела. И в то же время, все более утверждалась в мысли, что кровавых преступников необходимо как можно скорее уничтожить. И это ей надо сделать, не полагаясь ни на кого, чтобы точно видеть и твердо знать, что их больше нет на этой земле и они больше никому не принесут смертельного вреда. В этом она здесь поклялась себе самой.

17

Лейтенант Одареев заскочил в вагон, когда поезд только-только тронулся. Алексей, выждав, пока лейтенант освоится, разместится, да и просто расслабится, доложил, что четверых бойцов он направил к майору Гаврилову.

– Вагон горелый починить насколько возможно. Ну и просто… мужские руки там лишними не будут, – закончил доклад Алексей.

– Молодец, младший сержант, – похвалил его лейтенант. – Все сделал правильно.

Поезд катился как прежде, ровно постукивая колесами на стыках. Вагон слегка покачивало, что-то где-то поскрипывало, постукивало… И эти шумы ничуть не раздражали. А напротив, создавали некоторый уют, такую атмосферу, от которой у пассажиров воцаряются покой и умиротворение.

День прошел незаметно в заботах и хлопотах. Утомленное за день солнце, очертив свой круг по небосводу, неуклонно опускалось к горизонту. Трепетный ветерок, проникающий в створ дверей и в щели вагона, взамен дневного зноя приносил мягкую вечернюю прохладу. Поезд шел вперед. Поезд приближался к фронту.

 
Старый локомотив
                              раздувает седые усищи.
Через разъезды,
                           станции и полустанки,
прилагая последние силищи,
                                напрягаясь еще и еще,
катит, тянет на фронт
                             снаряды, орудия, танки…
Стучат колеса,
                        одолевая за верстой версту.
И уже кажется, что невмоготу.
                                  Но поезд идет и идет,
идет и идет,
                    идет и идет…
Тук-тук-тук,
                     тук-тук-тук…
Ту-ту-у-у-у-у…
 

Огрызком химического карандаша записал в своей уже изрядно потрепанной тетрадке Алексей.

В санитарной части поезда, в пассажирских вагонах, приспособленных для перевозки раненых, медперсонал был обременен своими заботами. Здесь покоя и умиротворения не было.

Майор Гаврилов с Людмилой Санной сидели в купе и обсуждали детали и подробности минувшего дня.

– А я за вас так переживал, – слегка хмельным голоском признавался старшей операционной сестре майор. – Жалко Анечку… Ух, как жалко! И солдатика того, которого похоронили… Такого молодого… Давайте помянем их. Еще раз, Людмила Санна. Я вас прошу.

Майор наполнил мензурку Людмилы Александровны разведенным спиртом.

– Царство им небесное. И наша любовь. И наша им вечная память…. Пьем, Людмила Санна, не чокаясь…

Людмила Александровна и слушала майора Гаврилова, и не слышала. Она хоть и сидела рядом с ним, но мысли ее были далеко.

– Господи, да как же я матери-то ее… – и Людмила Александ ровна заливалась слезами. Вытирала глаза и нос платком, шумно сморкалась.

– А давай помянем нашего светлого человечка… Ведь так-к-кая молодая! Так-к-кая она у нас была… И паренек… молодюстенький. Ведь такая бы пара оказалась! Ведь могла бы быть пара, Людмила Санна?

И майор Гаврилов, находя уважительный повод и подходящий предлог, не мог себе отказать в удовольствии принять лишнюю рюмку.

В третьем с головы поезда вагоне, что поврежден был при немецком налете, бойцы, которых направил сюда Алексей, выполняли поручения и просьбы начальства и сотрудников санитарного поезда.

– Надо решить главную задачу, – преградить доступ встречного ветра и дыма от паровоза в окна. А как? – рассуждал Махота. – Да хоть одеялами, хоть матрасами надо затыкать. Лишь бы не дуло. Ничего другого я больше здесь не вижу.

– Дак и их как-то крепить надо. Просто так-то не воткнешь. Сдует, сорвет все к едрене фене, – подключился другой боец.

Ветер беспрепятственно гулял по вагону, залетал в разбитые окна. Трепетали занавески, задирались края заправленных постелей, в дальний угол ветром унесло полотенце, которое скрутилось, как котенок, в комок и лежало себе тихо.

– Эх, ну хоть реечек пару, гвоздиков бы горсточку, – размечтался третий боец.

– Ну че разнылись. Поезд большой. Надо сходить и пошукать. Реечек, значит, реечек. Будут реечки. Гвоздиков – будут гвоздики. Чего ныть – то, – высказался четвертый.

– Ну так и иди, пошукай, – предложил кто-то.

– Ну так и пойду, – согласился четвертый.

– Так чего же ты стоишь? Иди, шукай.

– И пошел.

И четвертый боец, поправив гимнастерку, направился к выходу.

Он вернулся минут через двадцать. В одной руке он держал деревянный ящик, какие бывают у мастеровых людей – столяров, плотников, можжет, слесарей-сантехников… Здесь сложены самые разные инструменты: молотки, плоскогубцы, стамески, отвертки, складные метры, мотки изоляционных лент… Да черт-те что, но важное и необходимое для любого ремонта, на любой случай жизни. А в другой руке – редкий пучок каких-то палок.

– Вот, – с трудом поднял он ящик на высоту груди, – инструменты есть. Нашел! И рейки… Вот они.

– Ну, ты молоток! – с одобрением воскликнул Махота. – Вот это дело.

Работа по закрытию окон благополучно продолжилась. Окна были надежно завешены старыми простынями и одеялами. Обгорелые лавки – отскоблены и вычищены мужскими руками.

А за завешенными окнами незаметно опустилась ночь. Редко где из-за набежавших к вечеру туч пробивался свет звезд. Поезд шел через чернильную темноту этой ночи, освещая прожектором бегущие вперед рельсы. И эти рельсы безошибочно указывали направление. Они вели поезд к Русьве.

За окнами поезда по раздольному пространству гулял ветер. Он был то попутным, облегчающим движение путников, шествующих по путям-дорогам войны, то встречным, дующим в лицо, залепляющим глаза дождем и пылью, проникающим за шиворот гимнастерок и шинелей, чинящим препятствия и неудобства. Ветрам было широко, свободно и раздольно на российских просторах.

Ветры военного времени… Сколько они поднимали, подхватывали и увлекали с собой человеческих судеб. Они дули без конца и без края. Они дули, не зная покоя. Они несли с собой запахи пороха, гари, беды. Они не способны были истребить запахи скорби, печали и отчаяния.

Это были ветры суровой, беспощадной, нескончаемой войны.

18

Паровоз, пыхтя и отдуваясь, тащил санитарный состав в тупик. Он, несмотря на передряги, все-таки прибыл в Русьву. Этот населенный пункт, возможно, и не отмечен на больших серьезных картах нашей великой страны. Его многочисленные, главным образом – низкорослые, чаще – деревянные домишки пораскинулись с обеих сторон разветвленной сети железнодорожных путей.

В Русьве есть все для обеспечения паровозов и паровозных бригад самым необходимым для дальнейшего следования. Над рабочим железнодорожным поселком возвышается, притулясь к самому краешку путей, каменное сооружение – водонапорная башня, из которой наполняются водой до отказа баки паровозных тендеров. Подле деревянного одноэтажного вокзальчика протянулось неровное пространство, испещренное колеями телег и машин, – привокзальная площадь, где среди торговых точек притулилась дешевая гостиница, коей нередко пользуются прибывающие и задерживающиеся на некоторое время в Русьве железнодорожники, редкие командированные специалисты и просто гости Русьвы.

Кроме прочего, в отдалении от привокзальных достопримечательностей располагается паровозное депо, где ремонтируются поизносившиеся паровозы. И это все – богатое железнодорожное хозяйство Русьвы, не считая штабелей старых и новых просмоленных шпал, штабелей рельс, различных ящиков с костылями и накладками, тормозными колодками, многочисленных и величественных куч щебня различных фракций.

На путях несколько паровозов, возглавляющих воинские эшелоны, шумными гудками приветствовали подошедший санитарный поезд. Один стоял под разгрузкой, а порожний раздувал пары, чтобы следовать в тыл.

Отчетливо слышны были шумы боевых действий в пяти-шести километрах отсюда. Дыхание войны, ее бедственное прикосновение в Русьве чувствовалось повсюду. Военные эшелоны, груженные танками и орудиями, или проходящие мимо, или разгружаемые непосредственно в Русьве, создавали далеко не мирную картину бытия. В разных концах Русьвы размещены зенитные установки, охраняющие от налетов немецких самолетов. Не смолкающий отдаленный глухой рокот боевых действий сотрясает не только воздух, но понуждает вздрагивать и землю.

Паровоз санитарного поезда, оставив свой состав в тупике, подался, радостно гудя и раздувая во все стороны пары, освободившись, наконец-то, от длинного, тяжелого хвоста, на заправку водой, углем, на осмотр технической и ходовой частей.

Сошел с поезда лишь майор Гаврилов. Остальной медперсонал готовил вагоны к приему раненых, которых скоро начнут доставлять ближайшие медсанбаты, лазареты, и полевые госпитали. Майор нес в руках вещмешок и коленкоровую папку. Он направился в комендатуру доложить о прибытии и, возможно, получить данные о количестве раненых, которых он готовился принять. Где что находится, майор хорошо знал. Он в Русьве бывал не раз. Проходя вдоль состава он не мог не заметить оживления у вагонов-теплушек, в которых ехали штрафники. Они со сдержанной радостью покидали надоевшие вагоны.

Лейтенант Одареев, энергично направился навстречу:

– Здравия желаю, товарищ майор! Мне кажется, вы тут не впервой. Где здесь армейское начальство дислоцируется, случайно не знаете?

– Да, доводилось тут бывать, как же… – ответил майор. И показал рукой: – Нам с вами надо идти к Железке. Это во-о-он то здание полутораэтажное. Там должна располагаться военная комендатура.

– Ну тогда и мы всей толпой с вами, если не возражаете.

И лейтенант, не дожидаясь согласия майора, закричал в сторону вагонов-теплушек:

– Сержант, строй команду и айда за нами!

Железка, как пояснил майор лейтенанту, передав ему коленкоровую папку, – это здание двух бывших магазинов продовольственных и промышленных товаров. В нем имелось два входа, два невысоких крылечка. Крылечко справа вело в помещение бывшего продовольственного магазина, где ныне размещалась местная военная комендатура.

Лейтенант последовал внутрь, обронив сержанту:

– Пока побудь здесь со взводом. Я выясню, что к чему.

Алексей стоял перед подчиненными со всей военной выправкой и при военном снаряжении: через плечо – скатка, за плечами – вещмешок, за спину закинута винтовка. Пока лейтенант Одареев отсутствовал, Алексей выяснил, где находится дивизионный особый отдел. Оказалось – недалеко. Соседнее крыльцо.

Майор Гаврилов и лейтенант Одареев вышли вместе.

– Так что будем ждать… И вы, и мы, – с улыбкой произнес майор, протягивая руку лейтенанту. – Всего вам самого доброго.

И, пожав руку Алексею, сказал:

– Даст бог, свидимся. Всегда буду рад встрече с вами.

Попрощавшись с майором, Алексей сообщил лейтенанту:

– Ну, а мне, похоже, сюда, – указал он на левое крыльцо.

В кабинете, куда его впустили после проверки всех документов, сидел за столом сухопарый подполковник. Даже по сидящему видно было, что это высокий человек. У него было худое, костистое лицо с хрящеватым, с горбинкой, носом и тусклыми, глубоко посаженными глазами. «На кого он может быть похож? – подумал Алексей. – Да на Кощея Бессмертного!».

– Значитца, сержант Боровых? Алексей Федорович? – проскрипел подполковник, глядя в документы.

– Младший, – уточнил Алексей.

– Прибыли из Нижнеруднинска? – как бы не слыша поправки Алексея, продолжал подполковник.

– Та-а-к! – поднял подполковник глаза на Алексея. – Да вы садитесь, сержант, садитесь. Что ж вы стоите? После ранения, видать? Значитца, раскрутили немца на разговор, выбили, значитца, признание у поганца. Молодца! – продолжал между тем подполковник, пристально рассматривая Алексея тусклыми глазами. – С немецким, значитца, у вас в порядке? Эт-т-то хорошо. Оч-ч-чень хоро-ш-о-о… – протянул подполковник. – Про-сто замеч-а-а-ательно.

Подполковник посмотрел на наручные часы. Удовлетворенно хмыкнув, произнес:

– А знаете, сержант, у нас есть один занятный экземпляр, который я бы вам хотел показать…

Алексей, вскинув брови:

– Очень любопытно…

– Ну, что ж. Вперед, – скомандовал подполковник и встал из-за стола. – Только вот амуницию свою вы оставили бы пока здесь, сержант. Надеюсь, мы сюда еще вернемся.

– Есть оставить вещи здесь, – ответил Алексей.

Он шел за подполковником следом. Они вышли из кабинета, вышли на улицу, обогнули здание и оказались перед задним его фасадом.

Под навесом, крашенным когда-то суриком, вниз уходила лестница с исхоженными деревянными ступенями. Она была и некрутой, и недлинной. Вела, по всей видимости, в полуподвал. Перед решеткой, сваренной из арматурных прутьев и являющейся опорой для навеса, сидел на каменном валуне пожилой мужчина в гражданском. В руке он держал уже потухшую цигарку. Глаза его были прикрыты. Казалось, мужчина дремал или же даже спал. Но, услышав приближающиеся шаги, он открыл глаза, узнал хорошо знакомого ему человека и попытался встать.

Подполковник тут же пресек его попытку:

– Да сидите вы, Емельян Макарыч. Ну что, без изменений?

– Все по-прежнему, Георгий Семеныч, – ответил с огорчением в голосе мужчина, тяжело поднявшись на ноги.

– М-да, – неопределенно протянул подполковник. – Ну что я могу вам сказать, чем вас утешить, Емельян Макарыч? Да ничего утешительного сказать не могу, кроме разве одного, – езжали бы вы, Емельян Макарыч, с богом домой.

– Ну как это? – удивленно возразил мужчина. – А сын? Оставить его вот так, как есть, и укатить домой, не обнявшись, не поговорив… Ну как это, Георгий Семеныч?

Мужчина развел руками, отчего потухшая цигарка выпала и легла ему под ноги:

– Вот уеду, а он седни, а могет быть, и к завтрему возьмет да и оклемается. Хватится, а меня нет. Вот дак отец, скажет… Ну как это – уехать?!

Подполковник стоял перед мужчиной и молча, не нарушая его печальных излияний, слушал. Алексею было неловко встревать в чужие дела.

– И другое дело, – вынув из кармана накинутой на плечи кацавейки серую, помятую тряпицу и утерев ею нос, продолжил мужчина, – а вот вы же, Георгий Семеныч, или другая какая военная инстанция – хвать, да и признаете его врагом нашего народа. А ведь он не враг! Не враг он! Ну не может нормальный человек запамятовать, не помнить ничего о своей жисти. Никак не может! Забыть отца родного, мать, дом…

– Да успокойтесь вы, Емельян Макарович, – мягко произнес подполковник. – Об этом пока вопрос и не стоит…

– Вот именно, пока… – подхватил мужчина. – А завтрего встанет. И заступиться за него, словечко замолвить за сыночку мово и некому будет. А вся-то вина его, как я понимаю, в том… – Емельян Макарович уже не сдерживал и не прятал бежавших по щекам слез, – что немцы, будь оне трижды прокляты, наизмывались над сыном моем, что-то натворили над его головой…

Он уткнул лицо свое в платок и начал медленно оседать на валун.

– Ничего, ничего, Емельян Макарыч, разберемся. Успокойся. Во всем разберемся. Подполковник дружески коснулся плеча мужчины и молча кивнул Алексею: мол, пошли.

Они спустились по лестнице вниз. Подполковник толкнул дверь. Внутри, рядом с дверью, за решетчатой перегородкой, находился дежурный. При появлении подполковника он вытянулся и начал доклад:

– Сержант Го…

Подполковник махнул рукой: мол, достаточно. И обратился к дежурному:

– Нам бы на русского немца поглядеть…

– Есть, товарищ подполковник, – засуетился тот, забрякал ключами у двери напротив.

Подполковник посторонился, пропуская Алексея. Помещение было сумрачным, едва освещалось одним подслеповатым, маленьким, грязным окошком. Глаза Алексея скоро попривыкли к полумраку, и он разглядел под низкими кирпичными сводами у стены справа мужскую фигуру в немецкой полевой форме. Судя по погонам, это был рядовой. Мужчина сидел на чем-то низком и неудобном.

– Вот такой кадр, – представил пленного немца подполковник. – По-нашему, то есть по-русски, ни бе, ни ме. Да и по-немецки, похоже, не лишку. Вот такой странный тип.

Вид пленного был отталкивающе неприятен. Лицо заросло непонятного цвета (так показалось в полумраке) густой и длинной щетиной. И лицо, и руки, и одежда были грязными, давно не знавшими воды и мыла. Кроме того, как сумел заметить Алексей, одно запястье немца было охвачено толстым металлическим кольцом, к которому одним концом крепилась цепь, а другой ее конец уходил в темный угол за немца и, видимо, был надежно прикован. «За что это ему такое средневековое наказание?» – подумалось Алексею.

– Дикарь, – как бы отвечая ему, произнес подполковник. – Кидается на всех, рычит… Готов просто порвать, задушить каждого.

– Я не ослышался? – произнес Алексей. – Вы, кажется, назвали его русским немцем…

– Совершенно верно, – подтвердил подполковник. – Он и есть. Когда его взяли в плен наши разведчики и приволокли в свои траншеи, его разглядел один наш боец и признал в нем своего земляка. «Да это же Ванька Сухоруков! – забожился боец. – Вот вам крест, точно он». Но Ванька земляка чуть не растерзал. Для установления истины мы доставили сюда из деревни его отца – Емельяна Макарыча Сухорукова. Того самого, с которым только что разговор вели.

Подполковник чуть помолчав, продолжил:

– Да, это была картинка! Представляете – отец сына признал, а сын на отца смотрел, как…

Подполковник не смог найти сравнение и повторил:

– Да уж, это была картинка.

– Может, вы с ним покалякаете по-ихнему, – вдруг предложил Алексею подполковник. – Наши как-то пытались – ни хрена, ничего, то есть, не вышло.

Алексей направился было к немцу, но подполковник его осадил:

– А вот приближаться к нему не советую. Дикарь. Натворит еще чего.

– Wie heissen Sie? Wie ist ihre Name?³¹ – начал Алексей.

У немца зло сверкнули глаза. Руки начали сжиматься в кулаки.

– Verstehen Sie mich? Ist Ihnen klar, was ich frage?³² – продолжал допытываться Алексей.

Немец сидел недвижно на грязном топчане, закинутым какой-то дерюгой, и только зло стрелял глазами.

– Aufstehen!³³ – вдруг резко скомандовал Алексей. Немец быстро и образцово исполнил команду Алексея. Он соскочил с топчана и вытянул руки по швам.

– Li-i-inks!³⁴ – нащупав нить для общения с немцем, командовал Алексей. Немец без труда выполнил и эту команду.

– Re-e-echts!³⁵ – вернул немца в исходное положение Алексей. – Wie heisst du?

– Ivаn Dumm³⁶, – отчеканил немец. Но на другие вопросы отвечать не хотел. Или не знал на них ответов. Только зло вращал глазами и ниже склонял свою голову, отчего Алексею казалось, что немец готовится к прыжку, чтобы забодать его несуществующими рогами.

– Setze sich!³⁷ – приказал немцу Алексей. Тот тяжело опустился на топчан.

– Ладно, хватит с него, – заключил подполковник. – Пойдемте-ка наверх.

Алексей вновь следовал за подполковником. Огибая здание, он опять увидел свой взвод с лейтенантом Одареевым. Они, встретившись глазами друг с другом, обменялись улыбками.

– Ну, вот такое кино, – подвел итог подвальному приключению подполковник. – Как оно вам?

– Это было бы крайне удивительно, – начал отвечать Алексей, – если бы я не услышал в свое время признаний Вилли Кауфманна, там, в госпитале, что некто занимается подобными экспериментами. И довольно, оказывается, успешно.

– Вот и я подумал о том же, вспомнив содержание докладной, присланной начальником вашего отдела НКВД. Она, как я понял, составлена с ваших слов, сержант Боровых.

– Так уж получилось.

– Чего ж тут скажешь – получилось неплохо. Поскольку вы в курсе событий, могу поделиться с вами некоторыми соображениями на этот счет. После всего прочитанного, услышанного и увиденного, сами понимаете, мы не имеем права оставить это дело на самотек. И мы решили с нескольких сторон подойти к решению проблемы по захвату и ликвидации этой странной лаборатории. Но нам требуется не только ее ликвидировать, желательно еще и заполучить имеющуюся там документцию. И что очень важно, нельзя допустить, чтобы хотя бы часть этой документации попала в руки других заинтересованных в ней людей. Хотя я помню, – подполковник положил руку на стол и постучал пальцами по столешнице, – что всю важную информацию этот Вернер, – я, надеюсь, правильно назвал фамилию этого немецкого деятеля? – увозит отсюда в Германию. Наша задача – получить все, что только можно из этого осиного гнезда, в том числе и самого Вернера. Ну, а поскольку вы, как я понимаю, разведчик… Да еще и владеете немецким языком… Стало быть, в этом деле вам отводится особая роль.

– Я готов выполнить любое… – встав по стойке «смирно», начал рапортовать Алексей.

– Да ладно вам. Сядьте, – урезонил сержанта подполковник. – Нужно как следует поговорить о деле. И подготовиться к нему.

– Между прочим, – уже другим тоном продолжил Алексей, – у меня есть поручение от капитана Грачика. Я, к сожалению, точно не знаю его должности, но он руководит одним из отделов НКВД в Нижнеруднинске.

– Поручение? – вопросительно посмотрел на Алексея подполковник. – И какое же?

– А вот… – Алексей подал подполковнику портфель, закрытый на две накладные застежки.

– Что же это может быть? – с легкой иронией в голосе произнес подполковник, осматривая портфель. – Солидная вещь. Интересно, интересно…

Застежки раскрылись легко, и подполковник заглянул в портфель. Затем перевернул его над столом, и из его недр выпали небольшая папка и несколько отдельных листов бумаги. Сначала Георгий Семенович взял в руки листы. Прочел один, затем другой.

– Вот, значитца, что это такое, – произнес он. – Из сопроводительной записки капитана Грачика следует, что содержимое портфеля – это не что иное как документы Вилли Кауфманна. Но документы мало чего содержащие, по его мнению. Ну что ж, посмотрим, посмотрим… – и он, не откладывая дело на потом, развязал тесемки папки.

– Да тут, я смотрю, немалый архив, – сдержанно воскликнул Георгий Семенович.

В папке оказались конверты с письмами, фотографии и какие-то бумаги с печатями и штампами. Взял одну фотографию, подполковник посмотрел на нее внимательно, перевернул, осмотрел обратную сторону, развернул лист бумаги, вынутый из конверта.

– Все не по-нашему писано, – огорчился Смоляков. – Так, так, так… Ну что же, значитца, вывод напрашивается, товарищ младший сержант, один – работать с этими документами необходимо. И эта забота поручается вам. Поначалу, значитца, переводы всех этих текстов. А там…

В этот момент раздался телефонный звонок.

– Подполковник Смоляков у телефона, – доложил хозяин кабинета, взяв в руку трубку. Внимательно выслушал телефонное сообщение. Ответил:

– Есть. Буду к назначенному времени.

И положил трубку на рычаг.

– Вот, – развел он руками, – как всегда. На самом интересном месте… Значитца, придется, товарищ младший сержант, наш разговор продолжить в другое время. Вызывают меня, понимаешь.

Георгий Семенович нажал на кнопку с внутренней стороны столешницы. На пороге кабинета появился дежурный.

– Майора Красина ко мне, – приказал Георгий Семенович.

Через пару минут на пороге появился майор.

– Вот что, Николай Федорович, – обратился к нему Георгий Семенович, – как говорится, не в службу, а в дружбу. Сейчас нас с комендантом вызывают в штаб дивизии, а как надолго – неизвестно. Но я планировал и обещал быть в шестнадцать тридцать, через час, у комполка Лазарева. У него там какой-то лихой лейтенантик на майора Зверева бумагу накатал о превышении тем якобы служебных полномочий. Надо быть вникнуть в это дело. Так вот, Николай Федорович, я прошу тебя через часок быть у Лазарева и разобраться, что там произошло. А я ему об этом сейчас же и позвоню.

– Есть, – ответил майор Красин. Но уходить явно не спешил.

– У вас что-то есть ко мне? – заметив заминку, спросил его Георгий Семенович.

– Звонили из комендатуры, сообщили, что прибыло пополнение из Нижнеруднинска. Штрафники. Более тридцати человек. Я их направил в полк Зарубина. Оттуда должен приехать за ними оперуполномоченный особого отдела старший лейтенант Страськов.

– Хорошо, Николай Федорович. Хорошо. Будем считать, что нашего полку прибыло. У вас все ко мне?

– Так точно, товарищ подполковник.

– Вы можете быть свободны, Николай Федорович.

– Есть, – ответил майор.

Когда за ним затворилась дверь, подполковник Смоляков заговорил с Алексеем.

– Так что, значитца, младший сержант Боровых, вы в моей команде. Завтра утром встречаемся здесь же для завершения дел с этими вот бумагами, – он указал на вынутые из конверта документы. – И для окончательного решения вашего вопроса с местом службы, постановки на довольствие и выполнения первоочередных поручений. А пока вот…

И подполковник подвинул к себе листочек бумажки, что-то черкнул на нем и подал Алексею со словами:

– Это местечко для вас, чтобы день прожить да ночь скоротать. Там, кстати, вас и покормят. Тут недалеко. На той стороне привокзальной площади. Найдете, не маленький. Вы свободны, сержант.

– Есть, – ответил Алексей встав со стула.

Когда он вышел на свежий воздух, взвод был выстроен недалеко от Железки. Перед шеренгами стояли лейтенант Одареев с незнакомым офицером. Тут же и мотоцикл с коляской, у руля которого устроился старшина, дымящий папиросу.