Алинда Ивлева
Трип в прошлое
С тех пор, я даже во сне не выпью глоток любого спиртосодержащего напитка за рулем. И вам не советую! Урок: не совершать никаких действий на эмоциях.
Расстрогай опытного гида
Самые дешевые билеты в Израиль были с невероятно сложными маршрутами. Хочешь сэкономить, выбирай: пару дней скакать на оленях с Алма-Ата до Вильнюса или со стоянкой среди кочующих бедуинов сутки в пустыне. Утрирую, конечно, но я предпочитаю сложные маршруты, всегда! Поэтому Олени превратились в 16.00 в красный трамвай номер 1, бедуины в чалмах оказались торговцами ярких как колибри сладостей из крахмала. Халява смачно была приправлена экзотикой туманного Босфора, гранатовым соком и звоном монист на Восточном базаре и отелем в центре историческом, который не найти без компаса или не знаний, где созвездие Кассиопеи.
Я впервые в Стамбуле, и всего то за 6,4 тысячи рублей. Я знала три турецких слова: тэшекюлер, тамам, мерхаба. Благодарю, хорошо, привет соответственно. И пару паролей: «Бурак Озичвит», «Кара Севда». Я была уверена, что теперь «своя в доску» на всем турецком побережье! Еще у меня была распечатанная карта со стрелочками, как добраться с аэропорта до площади Султанахмет. В метро спускаешься сразу из аэропорта вниз, на эскалаторе. Удобненько! И попадаешь на станцию с двумя путями, перед тобой заградрубеж. Касса- автомат. У меня рубли. Я все равно, что чукча в Африке. Спасли слезы, до этого все мои просьбы на английском языке игнорили. Мгновенно среагировали на оружие массового поражения полицейский, мужик в кепке и с усами как у Фрунзика Мкртчана.
Мне купили билет, посмотрев на мою распечатанные карту, на ломаном английском объяснили, что там надо еще сделать какие – то движения по ходу. Я уселась на свободное место у окна в электричке. Метро у них наземное. Следом за мной затащил огромный чемодан и плюхнулся рядом пузатый ковбой, благоухая резким сандаловым ароматом, разжигающим недовольства в массах. Над ковбоем, сидящим нога на ногу, словно в гостиной на своем ранчо, сверкая начищенными с медным отливом "роперами" нависла, страшнее грозовой тучи, бабка в абае. Грузное тело ее легло на плечи седому стиляге, который с усмешкой буркнул мне какую-то фразу на ухо, по-турецки. Я с умным видом кивнула. Бабуля на нос ковбойский положила свою походную рыночную сумку. Вы когда-нибудь видели разборку торговцев на провинциальном рынке? Ковбойская шляпа полетела по вагону, какие-то девушки в цветастых платках, размахивая активно руками, с гортанными криками, пропихивались к свободному месту. Бабка упала, я пыталась поднять этот увесистый "мешок с дынями". Дети заверещали. "Мальборо" кверху задом ползал в поисках очков на полу. Место, за которое началось это "великое сражение "пустовало. Дед "кемалист" треснул палкой молодого парня рядом. Победили Кемалист. Я предпочла выйти из вагона на ближайшей остановке, следом пнули с угрозами чемодан, шляпу, и моего соседа, покрывшегося испариной от возмущения.
Разговорились, выяснилось, что я ни хрена не разумею на турецком, он продемонстрировал свободное владение английским, немецким, итальянским. Я хлопала в ладоши, он был растроган.
– Давайте угадаю, откуда вы? Украина? Италия? Хмм? – почесал лысину, наморщился. – Я первый раз не угадал!
– Санкт-Петербург, чемпионат мира по футболу! – я протянула ему новую зажигалку с логотипом Питера, Чемпионата, и какой – то футбольной атрибутики. Али, как он представился, прижал к груди подарок, широко улыбнулся белоснежными метало-керамическими зубами:
– Я обязан вас проводить до отеля, ведь вы впервые у нас, а я Гид!
Выяснилось, что гид Али был проездом в Стамбуле, через 5 часов он летел в Каппадокию. Но меня он не бросил, бегом провел по топовым достопримечательностям. Галопом по рынку, где я искала бокальчики для чая как в турецких сериалах. У его друга они нашлись. На ходу схрумкали семиты, хрустящие гастрономическим блаженством во рту. Парнишка в широченных штанах, на окрик местного завсегдатая Али уже вынырнул из палатки с двумя стаканчиками свежевыжатого, пенящегося гранатового сока рубиного цвета. Этот сладко – терпкий, чуть с кислинкой вкус, навсегда затаится вместе с криком чаек над ветренным Босфорским проливом в бухте Золотой рог, где водная гладь искрится позолотой заходящего солнца, отражая купола мечети, в тайных уголках памяти о Стамбуле. В азиатской части города, не поверите, на дубовых антикварных стульчиках, под навесом дома со звездой Давида над входом, мы выпили по чашечке кофе. Кофе с привкусом турецкой ночи, и насыщенным ароматом дымчатой тайны Востока. Гид Али и там всех знал! Когда экскурсовод в очередной раз глянул на часы, не допив свой кофе, схватил чемодан, крикнул на лету "Аревуар" и, вызвав такси, растворился в жевательной тягучей резинке из машин. Резко потемнело, стамбульская ночь ярка огнями только в центровых местах, туристических. Моя карта была более чем бесполезна в кромешной тьме переулков вокруг площади с главной святыней Турции. Когда я не обнаружила ни одного названия, вывески, указателя и случайного прохожего, побрела как мотылек на свет вдали, это оказался магазин ковров. Закрыто. Ухало сердце, как бомба замедленного действия, вот – вот рванёт от страха. Я потерялась. Знаю только название отеля с каким-то греческим названием "Базелиус". Мимо прошелестели нарядами тёмных расцветок, сливающихся с мглой, две фигуры. Послышалась женская речь.
– Салам алейкум! – ринулась им наперерез.
– Ваалейкум ас салам! – девушки были милы и приветливы, но ни слова на английском.
– Базелиус, отель, где? Помогите! – мой запас турецких слов не облегчал мое положение.
– Одна другой показала в телефоне на карте предположительно нужный отель, показали фото мне.
– Да, да, это он! – ликовала я.
Девушка помоложе взяла меня за руку и потащила в сторону тьмы. Вторая семенила следом. Когда мы обогнули здание и зашли под арку и снова вынырнули к свету, я оказалась на месте. Всю дорогу мы непринуждённо болтали о жизни, каждый на своем языке. Хихикали. Иногда переводчик вовсе не нужен, разговаривают наши души, сердца. Милые женщины, попрощались поцеловав. В 22.00 я вошла в отель. Разместилась. Выяснив, как найти обратную дорогу, если что, собралась прогуляться до площади хоть что-то перекусить. Один из хозяев мини-отеля, обаятельный турок, похожий на красавчика актера Джана Ямана, загородил выход.
– О, яАлла, ночью, одна, не пущуууу!
⠀Что за сцена одного актера, подумала я. Пришлось соблюсти условности и правила безопасности. Омар не сразу меня признал, когда в холл я вышла в непривычном для меня наряде. В каком он был восторге от моего внешнего вида. Юлдииз, говорил, звезда по-нашему. В длинном платье и подобии хиджаба меня бы местный не отличил от турчанки. Я всю ночь изучала старый город – бывший Константинополь. Утром хозяева отеля, три разговорчивых улыбчивых брата, со взглядом олененка Бэмби меня проводили. Подарок от отеля – транзит до аэропорта.
Автограф на память
Папа подозвал к себе, нарочито строго сообщил:
– Дочь, ты сегодня за главную! Знаешь, что это значит?
– Не хочу быть главной, – захныкала я, зная, как действуют на отца мои слезы, надула губы.
–Твоей маме с сестренкой нужна помощь в больнице. Вы затаитесь в комнате и никому не откроете дверь, даже если будут кричать «караул». Я даже разрешу включить мультики пока меня не будет.
⠀ Мне семь лет, сестре почти четыре. Та еще банда, только оставь без присмотра. Но меня назначили главной, значит шалостей не будет. Еле слышно в экране телевизора, черно-белого, бежит антилопа, извергая копытами монеты. Мы с сестрой сидим, прижавшись друг к другу под столом. Наш надежный шалаш и блокпост по совместительству, защищающий от всех ужасов взрослого мира. Когда раздался первый раскат грома, словно выстрел гаубицы, совсем рядом, дрогнули стекла в деревянных рамах. Грохот нарастал ближе и ближе. Голубые, синие, лимонные, фиолетовые молнии бросал невидимый небесный иллюзионист. Завораживающее файер-шоу отвлекло нас от мультика и мы, разинув рот, наблюдали природное представление. Страх инстинктивно заставил нас не шевелиться. Вдруг резкий порыв ветра распахнул форточку, дёрнул на себя штору и, словно надувной шар, резко наполнил гардину частичками пятого элемента. Воздух заискрился, засверкал и из окна стремительно надвигалась космическая субстанция в виде дуги, извивающейся как змея в ловушке. Каждое ее движение в сторону менял цвет и форму. Дуга-змея, реагируя на тепло и шевеление, метнулась в нашу сторону. Она трансформировалась в сферический шар, похожий на множество бенгальских горящих огней в круге. Красно-жёлтый ужас парализовал мое дыхание. Сестра тихо рыдала и тряслась. Папа вернулся за важными документами. Он открыл дверь в комнату, на вибрации воздуха шаровая молния исполинским броском атаковала отца. Папа успел закрыть дверь. Шар к телевизору. Подзарядился, заискрил жёлтым. Из розетки раздался выстрел, повалил едкий дым. Папа закричал:
– Дети! Вы останетесь живы, если сможете стоять неподвижно. Стоять! – отец по – военному приказал нам. В этот момент шар, словно одушевленный, учуяв дым, метнулся к искрящейся розетке, видоизменился в павлиний сине-зеленый хвост, махнул им, оставив дымчатый след и исчез. Папа влетел в комнату, закрыл окно и расплакался. Заставил снять все шерстяные, проводящие электричество вещи, в резиновых перчатках перенес нас с сестрой на кухню.
Шаровая молния местами покусала обои, мебель, оставив свой автограф на долгую память.
Спой еще, птичка, не стыдись!
Сначала родился авантюризм в моей душе, а потом появилась на свет я. Стоял октябрьский желтолистый хмурый питерский вечер. Разномастная весёлая компания приятелей провожала меня домой после дня рождения подруги. Наш путь лежал мимо грузинского ресторана, откуда доносились запахи киндзмараули, звон бокалов и тосты, которые по незнанию можно принять за легенды старцев с кавказских гор. Неожиданно дверь увеселительного заведения распахнулась, и гости нарядной стайкой выпорхнули на перекур. Так получилось, что мы оказались в центре счастливого события, молодожёны принимали поздравления прохожих. Жених был пьян и весел. Серёга стрельнул зажигалку, пожал руку жениху. Мы добавили парочку слов из своего скудного багажа поздравительного. Куда нам до Грузин… Жених спросил, мы с чьей стороны, жениха или невесты? Друзья вытолкнули меня вперед, как лучшую в жанре «импровизация»:
– Мы со стороны свидетеля, – я краем глаза заметила кипельно-белый цветок в нагрудном кармашке идентичного по цвету костюма в полосочку у жениха, догадалась сходу.
– А, да, у Гиви много друзей. Очень рад, спасибо, что пришли! Вот что значит грузинская свадьба, ребята, порой фотографии смотришь с застолья и удивляешься, кто это? – и счастливый мужчина похлопал широкой волосатой ладонью Серегу по плечу, проталкивая его вперед ко входу в ресторан.
⠀ В центре огромного зала джигиты лихо отплясывали лезгинку с горскими возгласами. Девушки, словно лебеди кружились рядом. Точеные талии, гордая осанка, взмах изящных запястий. Их танец казался балетной постановкой сказки про Царевну-Лебедя. Тамада шутил, торжество продолжалось. Мы пили и закусывали. Неожиданно закричал кто-то из зала: «Сулико, давай Сулико, генацвале». С другого края эхом прилетел ответный крик: «Пусть гости поют, жениху и невесте на радость»! Выяснилось, что певица нанятая заболела, а гостям захотелось традиционной душевности родом из детства. Надька толкнула меня в бок. И тихо промямлила, показывая на меня кивком головы, она споёт, от нашего стола вашему. Все заржали. Зазвучали первые аккорды. Я прокралась на небольшое возвышение, напоминающее сцену, мне запихнули в мокрые от стыда и страха ладошки микрофон, рядом встал какой-то парень и шепнул: «Я подпою, вот читай, и сунул под нос блокнот, где грузинские слова написаны латинскими буквами». И я завыла на ломаном грузинском, зычно затягивала без акцента моя подпевка. Затем требовали на бис, перепела весь предложенный репертуар. Но Сулико я помню до сих пор, хоть ночью разбуди.
P.S. Кстати, тогда в меня влюбился без памяти хозяин ресторана, дородный грузин, и с его лёгкой руки я проработала в том ресторане еще три месяца. Не поверите, певицей.
Имидж – ничто, жажда путешествий- все!
Мне пятнадцать, подруге тринадцать, ровесниц интересовали уже мальчишки, нас же тянуло в дальние странствия. Жаль, что возможности ограничены возрастом и отсутствием денег. Набитый бардачок велосипедов мелочью со сдачи от сданных бутылок, порой, собранных с риском для жизни на чердаках со спящими бомжами, и неуемная тяга к путешествиям. Вот все что нужно для счастья! Однажды мы разработали далёкий маршрут, вооружившись картой области, сели на электричку зайцами. Денег хватало только на обратную дорогу, разве может это остановить юных искательниц больших дорог и новых троп. По плану было посетить лесное радоновое озеро, но жизнь преподносит сюрпризы. Высадили нас с электропоезда через пару остановок. Никакие увещевания, что мы дети лейтенанта Шмидта, сироты, заблудились, и тому подобные жалостливые легенды фольклора нашего двора не сработали. По карте 5 локтей до заветного озера. Далековато на великах, до вечера никак не вернемся. По пути двух малолетних велосипедисток был другой водоём. Пусть и поросший бурой тиной, где Тротила не дождалась рассвета, и с дном, полным ила и неожиданностей. Я в тельняшке до колен вместо купальника, Светка в футболке, с разбегу врезаемся в мутную прохладную гладь. В метре от берега дно еще не глубокое, но ноги нащупывают бархатный песочек. Мы визжим, барахтаемся, взбаламутив и без того тёмную воду. Вылезаем на берег, а транспорта нет, вместе с мелочью, нажитой непосильным трудом, оставшейся одеждой и нашей совестью. Ведь в футболочках, прилипших к телу, и мокрых трусиках далеко не уйдешь. Мы уныло добрели до железной дороги, и засели в кустах, разрабатывая дальнейший план возвращения в родные пенаты. По тропинке вдоль железной дороги затарахтел трактор с болтающейся, словно хвост осла, прицепом. Я, как старшая, решила взять огонь стыда на себя, вышла как стрелочник на дорогу, преградив дорогу трактористу, рисуя руками невероятные пасы. Мордатый мужик, с обмякшей в уголке рта папиросой, прогнусавил:
– Пацанка, отойди в сторону! – В ответ умоляю дядьку, мол, спасите, подвезите, обокрали! Мужик хмыкает в усы, да ехидно посмеивается, перекидывая во рту из стороны в сторону папиросину. Только спустя десять минут пререканий и моих детских стенаний, я заметила краем глаза, что Светка копошится в повозке. Обнаружила наши велики. Как диверсант залезла, выгрузила их в кусты, пока я, будто клоун, сбежавший из цирка, развлекала тракториста. Как только процедура «расприхватизации» деревенского афериста местного засола была завершена, я шмыгнула в кусты со скоростью индейца Чингачгука.
Как мы удирали из деревни с соответствующим названием. Оселки помнят только наши пятые точки, отбитые седлами спасённых железных коней по буеракам, рытвинам и канавам. Мы не разлюбили путешествия, но придумали жгуты от капельниц, в которые загоняли внутрь проволоку и скрепляли увесистым замком.
Когда мечты увянут
Я пыталась вскарабкаться на стог сена, изо всех сил работая ногами, утопая в подгнивших колосьях. "Вот Танька с Наташкой придут, а я из соломы как выпрыгну сверху, вот напугаются". А до верху ещё ползти и ползти, и альпинистских приспособ для "сенолазов" ещё не выдумали. Шуршала и впивалась в ноги и руки колючая солома будто проволока. Слышу голоса близняшек Провоторовых. Только успела вытянуть голову будто удивлённый суслик, как утроба соломенная поглотила меня. Подружки присели возле стога, лузгают семечки и обсуждают новые сандалии, без пятки. А я не дышу, муравьи кусаются, ссадины чешутся.
– Вот Алька обзавидуется!
– Ага! ⠀
И тут я высовываю голову из сухой травы, и гордо заявляю:
– А мне бабушка уже купила, ещё лучше, с ромашками, а посредине бусики. ⠀ Сестры переглянулись, поджав губы. А мне так обидно стало: цирковой номер не удался, да и сандалии такие я только во сне видела. Рванула к бабуле. Так и так, со злости соврала. Бабушка погладила тёплой костистой ладонью по волосам:
– Врать не хорошо, придётся заработать на обновку. У меня пенсия через месяц. Иди набери клевера и сдай в аптеку. Денежку дадут. А я добавлю. Но клевер нужен только красный. Без листиков. И ооочень много, не справишься! – бабуля прищурилась лисицей.
– Ха, справлюсь, мне уже девять, я ж не мелкая, а много – сколько? С мой рост?
– Да, да, как раз столько, – баба Нина едва сдерживала смех.
– Возьми там сетку какую в кладовке. ⠀
Я схватила вязаный сетчатый баул и сиганула в поле, где кивал на ветру лиловыми беретами клевер, перешептываясь с невестами – ромашками. Жужжали шмели и совершали бесконечные пике стрекозы с радужными крылышками. ⠀ Сетка наполнилась душистой драгоценностью с запахом мёда. Мало. Я насобирала в подол, замотала узел на жёлтом платье в горошек. Бегу, трусы сверкают. Клевер разлетается из вязаного баула. Аптекарша уже закрывала прилавок, когда я вывалила на дощатый пол сокровище. Запыхавшись:
– Сколько дадите? – Хм, мы клевер на сегодня уже закончили принимать. Ромашка нужна!
– Как ромашка? – слезы хлынули полноводной рекой. ⠀ Вернулась домой. Зарылась под одеяло. Тело чесалось и гудело. К вечеру вернулась бабушка, застав меня в горячечном ознобе.
– Бабушка, я врунья, поэтому меня покусали блохи! – рыдала я.
– Оо, внучка, это не блохи, это соломенные занозы. Оставлю их, пусть будет тебе на память, – бабуля выключила свет и ушла, оставив на прикроватном столике ромашковый чай. Уходя, прошептала:
– Выпей, заснешь, а утром все пройдёт! Утром и правда все прошло. А возле кровати, на пестром плетеном коврике, стояли сандалии. Почти новые. С кружевными ромашками из мулине кремового, посредине бусинки стеклярусовые из бабулиного ожерелья, без пяточки и носочка. Как я мечтала. ⠀ Бабушка приоткрыла скрипнувшую дверь:
– Доброе утро, внучка, теперь твоя ромашковая мечта не завянет.
Дзен челночницы
Трескучий мороз пробрал до внутренностей, которые временно впали в состояние полной атараксии. Я как белый медведь из заполярного круга, уверенно, но вперевалку, двигалась вдоль торговых рядов на рынке. Капуста позавидовала бы моей подготовке к рабочему дню, сто одежек и все на застежках. Продавцы – снеговики с раскрасневшимися лицами и коньячным выхлопом дежурили у своих стоек с обувью. Рынок наш вообще походил на лес из ларьков, бытовок, контейнеров, которые выводком ютятся друг к другу, как опята. Только и мелькают шершавые шляпки – крыши.
– Торговли нет, хороший хозяин собаку не выгонит, че припёрлась Алька? – Юля, бывшая учительница английского, махнула в мою сторону пластиковым стаканчиком. -Будешь?
– Нет, надо хоть одну пару дутиков продать, – пробубнила под нос я. В ларьке купила дешёвого растворимого кофе, отдающего запахом сгоревшей проводки. Что поделаешь, кому сейчас легко? И сделала глоток суррогата, заняв пост у своей торговой точки. Дутики – это единственная надежда на прибыль в морозную погоду. Дешево в закупке, доступно по цене в розницу. И пользуется спросом у покупателей всех возрастов. Издалека заметила ковыляющую по аллее бабулю, в шапке-бобрике, в куцем пальтишке демисезонном. Плетётся, ворчит. Куда она в такой холод? Присмотрелась – скотчем сапог перемотан.
– Бабуль, покупай дутики, дешево отдам, – отобрала инициативу у остальных продавцов на низком старте. Стая хищников обступила единственного покупателя, предлагая на перебой свой самый лучший товар! Бабка грозно махнула палкой:
– А, ну, разойдись! Ишь, налетели как сороки! Я подумала, голос то командирский у старушенции. – Че там есть у тебя девка, покажи, подешевле. Я минуту думала- говорю:
– Да забирайте так!
– Что значит так! Аферистка ты проклятая! Что в наше время за так? Аааа?
Я чуть не заплакала. Но состояние атараксии, в простонародье "дзен", сохранила. Следом, фыркая и почесываясь, как пес Шариков у Булгакова, телепал мужичок:
– 45- й размер есть?
– Есть. Зимние?
– Левый дай красавица.
Беру с витрины выцветший башмак с прошлого года, думаю про себя – отдам дешево! Что лежат! Шариков почесался, хрюкнул, ойкнул, беру, говорит. Я, мол, подожди второй найду! Нее, говорит не надо. И тут я вспоминаю, что он у меня и правда один, башмак этот левый. Украли второй. Мужичок задрал штанину и похвалился самопальным протезом на правой ноге. Довольный, отсалютовал палкой.
Третий покупатель в тот, почти сорокаградусный мороз, тоже был мой. Прямиком к моей стойке, в тоненьком замшевом пиджачке, подбежал худющий паренёк с глазами олененка кота Шрека.
– Летом видел у вас босоножки, на хрустальной шпильке, 41 размер. Есть? И кот Шрека проиграл бы ему в умении просить. Парень изящно переодел свои боты на обувь стриптизерш, продефилировал манерно по торговой аллее. Жеманный взмах ресниц, счастливая улыбка. Ушел. Конкуренты налили еще и выпили, разинув рты. Потом я одела в дутики многодетную семью: маму и шестерых детей. Я никогда на рынке не была челночницей, я была феей.
⠀
Любить нельзя …
После годового заключения в замке Синей Бороды, где любой «привет», брошенный обитателю общежития мужского пола, карался как «измена», я совершила дерзкий побег. Скрывалась от мужа – тирана больше года. И когда страсти после неудавшегося первого брака улеглись, меня прорвало. Я не пропускала ни одного приглашения на вечеринку, где много свободных и весёлых людей. Я наверстывала упущенное – догоняла себя. Замечу, что шёл 91-й год. Видеофильмы и песни под гитару у костра у кого-нибудь на даче заменяли нам клубы и дискотеки. На одну из посиделок я приехала с опозданием. Зашла в полумрак, окутывающий романтично веранду. Умиротворенно стрекотали цикады и мерцали светлячки в глубине дачного участка. В кругу людей, сидящих и лежащих в разных позах как в Камасутре, звучал его чарующий голос. Я влюбилась бесповоротно. Загипнотизировал как Гамельнский крысолов своей дудочкой его пронзительный, с хрипотцой, рвущий душу, голос. Когда все выходили на перекур во влажность летней ночи после дождя, он замечал всех, кроме меня. Цыганские непослушные лихие кудри, аквамариновые б…ие глаза, непревзойденная уверенность в своей неотразимости на самодовольном смуглом лице с неотразимой белозубой улыбкой. Мне, казалось, иногда, что с завистью и обожанием на него смотрели и друзья. Девушки воровали его взгляд и млели. А он страдал по Даше, которой был не нужен.
Я заняла выжидательную позицию, и не пропускала ни одной тусовки, где был он. И однажды мы оказались наедине – это был мой шанс. Он излил мне душу, поделился о своей неразделённой любви. А я умела слушать. Мы проговорили всю ночь, а на утро он принял решение – меня не отпустит. И Даша ему больше не нужна. И жили бы мы долго и счастливо. Пока я не забеременела, долгожданным сыном. И моего мужа, словно подменили, после этой новости. Сначала он не приходил домой пару дней, потом неделями, даже когда я лежала в больнице на сохранении. Я догадывалась, что ночи его были жаркие и страстные, но не в моих объятиях. Каждый раз по возвращении Сергей ползал на коленях, моля о прощении. И я прощала. С работой началась беда. Пошли сокращения, увольнения, банкротства крупных предприятий. Он потерял работу. Когда друг предложил моему мужу подработать личным водителем богатого человека, мы согласились. Муж стал все реже приходить домой ночами, объясняя требовательностью начальника быть наготове круглосуточно. Деньги приносил большие. Я терпела. Скоро рожать. Накануне новогодних праздников начальник устроил праздник для сотрудников с семьями. И только на корпоративе я обнаружила, что его начальник – дама, лет на двадцать нас старше. Холеная, со стильной стрижкой, шикарным маникюром, не то, что мои огрызки и прическа Марфушеньки- душеньки. Меня тошнило, от компании и токсикоза. Я зелёная и высушенная, как стручковая фасоль. Мужа из вида давно потеряла. Душа любой компании веселится и ловит восхищённые взгляды.
Очередной нестерпимый позыв содержимого желудка мог испортить вечер, я рванула к туалету. Один занят. Я к служебному. Резко дверь на себя. А там в отвратной позе мой муж и шеф, кверху толстыми ляжками. Крехи, охи, длинный подол красного парчового платья размазывал остатки испражнений на полу. Фаянсовое Ложе, которое использовали совсем недавно по другому назначению, трещало пластмассой стульчака. Я медленно закрыла дверь. Попросила общего друга отвезти домой. По дороге все рассказала. Он был женат и попросил не принимать поспешных решений. Умолял переспать ночь. Я переспала в карете скорой помощи. Очередная больничка, сохранение беременности, капельницы и свербящая мысль: простить или отпустить. Подруги твердят, козел какой. Друзья-мужчины: беременность жены – серьёзное испытание. Я разучилась плакать тогда, слезы высохли, спасла Буланова. Слушая ее песни, казалось, что у меня не так все погано. Мужу я ничего не сказала. В душе дала последний шанс. Рождение ребенка случилось на восьмом месяце. Я чуть не умерла. Сын выжил чудом, в 23.59 повесили бирку акушеры с временем смерти, в 00.10 записали время рождения. В роддом муж пришел через неделю. С пакетом яблок, пьяный, обросший. Потерял работу. И себя. Когда сыну был месяц, в шесть утра, морозным снежным февралем я шла с коляской за молоком к бочке. Навстречу он, с девушкой в обнимку, не узнал. Или сделал вид. Мы прошли мимо, как встречные корабли. Я оставила его в прошлом именно в то утро. Пожелала счастливого дальнего плавания. Спустя полгода он вернулся за своим диваном. Мой отец успешно раскромсал любимый предмет мебели моего мужа топором, и скинул символ нашей былой любви с седьмого этажа. Я, прощаясь с прошлым, освободила мужа от оков отцовства. Он поблагодарил. Сменила сыну фамилию. Больше мы его не видели.
⠀ И, знаете, что я вам скажу. Мне не было больно. Страшно. Меня не разъедала ненависть, как коррозия любую машину со временем. Он просто исчез, умер. Но почему он отказался от сына, мы до сих пор не поняли. Других детей у него нет. Я воспитала сына одна и даже он, зная всю нашу историю, не держит зла на биоотца. Посмеиваемся иногда, когда видим нереальное сходство голоса, жестов: «Артист».
Парадиз в историческом центре
Мое первое жилье было не где-нибудь, а в историческом центре Петербурга. Агент с подозрительным отчеством Стальевна гордо шествовала впереди колонны жаждущих обладать комнатой в квартире 243 метра квадратных. Я, выросшая в просторном спальном районе, ощущала себя гостем города, догоняя спеца по недвижке. Тёмный, узкий переулок кишел крысами, асоциальными элементами и прочей нечистью.
– Обратите внимание налево, здесь жил Хармс. А здесь, – небрежно Стальевна махнула в неопределенную сторону, – взлетел "Буревестник" Горького. Как стюардесса перед полётом, агент заученно жестикулировала, мы посмотрели на дом с выщербленным мышиным фасадом, – здесь была кондитерская до революции. А этот дом полностью расселен, вашей соседкой будет дипломат, оперная певица и бизнесмен Иванов. Разношерстная группа людей, мечтающих жить в центре, и я, желающая купить комнату с целью инвестирования, зашли в парадную. Нас встретил с офицерской выправкой и гестаповским выражением лица охранник. Проверил документы, записал в тетрадь. Мы переглянулись, одобрительно перешептываясь, чувствуется уровень. Стальевна самодовольно посмотрела из-под очков и лихо поскакала по круговой лестнице:
– Дом 1911 года постройки. Принадлежал полковнику Везлеру, между прочим, – подняла палец вверх, будто пыталась уловить откуда дует ветер. Все закивали, ну, конечно, знаем. Прежде чем написать эту историю, я снова решила порыться в Гугле. Инфы не нашла о данном господине, почти.
⠀– Не шумим, время позднее! Да, совсем забыла рассказать, дом этот был доходный и в подвале жил интереснейший персонаж, дворник Лука. После Революции. И каждое седьмое ноября он обходил все квартиры с речью: «С Падением царского режима и другого гнета». За это ему давали водки. Если встретите призрака в валенках и тулупе, не пугайтесь, это Лука. Она распахнула деревянную дверь в квартиру, обитую видавшим виды, замызганным дерматином. Мы оказались в холле площадью около двадцати метров. При входе слева была та самая комната. Шестнадцать метров мансардного скошенного помещения с каморкой Папы Карло. Тёмный закуток напомнил карцер, где наказывали провинившегося Буратино. Окно-бойница где-то под четырехметровым потолком.
– Комната – сказка! – вынесла вердикт агент. Воцарилась тишина. Потенциальные покупатели попрощались. И убедила- таки меня агент. Надо брать – решила я. Тихая огромная квартира, два санузла, тридцать метров кухня, всего-то четырнадцать комнат. Почти никто не живет. Так поселилась я в историческом центре, с видом со стремянки из окна на жестяные крыши. Мой сын научился играть в футбол именно там. Стены толщиной в два локтя располагали отрабатывать удары. И хотелось бы завершить свой рассказ об удачном вложении денег на позитивной ноте. Но нет. Лето кончилось и заехали они. Пять комнат, как выяснилось позже, не пустовали. Они продавались. По соседству со мной поселился замечательный сосед. Леха. Гитарист и балагур. Светлая память. Артист нескольких ярких ролей перестал быть востребованным. Забухал, как водится. И отселила его бывшая жена в нашу коммуналку. И потекли нескончаемые почитатели его талантов полноводной рекой. Проститутки с Восстания, их сутенеры, клофелинщицы, сбытчики краденого и, откинувшиеся с зоны, страдальцы. За стеной моей комнаты было шумно, весело и дымно.
Первый год я просила. Второй год я боролась. На третий год я сдалась. Особенно, когда с диагнозом прободная язва Леха с гостями, обвешанный капельницами, устроил празднование побега из больницы и получение роли, главной, в фильме "Груз 200". Кто смотрел, скажут – великий актер. Только я знаю истину. Он не играл. Он так жил. Поначалу я вздрагивала, когда ночью открывалось окно в комнату и залезал домушник. На цыпочках крадется и проходит, боясь разбудить, в коридор. Позже я привыкла, и дверь в комнату уже не закрывала. Бессмысленно. В шкафу платяном дубовом эти предприниматели с Московского вокзала хранили награбленное. Милиция приезжала, собирала дань и уезжала. В другой комнате поселились муж с женой, которые убили своего собутыльника и пустились в бега. В комнате напротив жила импозантная дама, которая приглашала в гости женихов, лет на тридцать моложе. Они иногда пели караоке. Комнату у кухни снимала тихая девушка, декламирующая Ошо. Представлялась Чадни, уверяла соседей, что она имеет сан "Просветленной", но скрывала нестандартную ориентацию. Как вы уже, догадались, я съехала из этого парадиза, но как – это отдельная история, достойная криминального репортажа и детективного сериала.
