Александр Верт
Дух свободы: Наследники партизан
Глава 42
Понедельник. 02:25
– Сколько времени? – сонно спросила Маша, когда Артур вернулся к ней.
Она терла глаза и никак не могла проснуться по-настоящему, просто наблюдала за тихими движениями остальных.
– Полтретьего, – сказал Артур, сжимая ее плечо, потому что иначе не мог ее поддержать. – Твою Сашу, кстати, отпустили. А на улице какое-то движение, так что возможно скоро выйдем.
Он сел с ней рядом и, включив обратно телефон, написал Кириллу.
«Мы приедем», – ответил тот через какое-то время, но Маша на это сообщение даже не посмотрела. Она все терла глаза и никак не могла собраться, потому Артур давал ей бутылку воды и советовал аккуратно умыться, а сам натягивал на ее голову шапку и заботливо прятал под ней короткие черные волосы.
– У нас может быть совсем не много времени, – шептал он мягко, ничего при этом не чувствуя, кроме странного собранного спокойствия.
Он поднимал ее и советовал немного размять ноги. Остальные поступали так же. Кто-то переступал с ноги на ногу, кто-то потягивался и тер затекшие от неудобного сна плечи. Кто-то растирал ногу, которую успел отсидеть. Люди в подвале собирались и готовились, а силовики снаружи подходили к единственному оставшемуся во дворе бусу.
Они о чем-то шумно переговаривались, но наблюдатель, сидевший на балконе собственной квартиры, едва ли мог что-то расслышать. Он снимал, фотографировал и отчитывался Наташке, уверенный, что они собираются уехать, иначе зачем часть из них уже запрыгнула в бус.
«Я тебе говорю, они уедут!» – писал он, не сводя глаз со двора.
Половина людей в черном и правда загрузилась в бус, вторая разошлась, и бус уехал со двора, но не успел наблюдатель обрадоваться, как приехало два других и высадило новых людей в черном, забирая всех, кто остался с предыдущей «смены».
Наблюдатель понял, что это значит, но не сразу нашел в себе силы, чтобы это написать.
«Все плохо», – оценив новости, написал Наташка Артуру и пояснил:
«Они уехали, но на их место приехали другие».
Он хотел, чтобы эту новость Артур узнал от него, а не от активистов в подвале. Это был его способ сказать, что он все еще рядом, насколько это возможно.
Артур это ценил, но слишком хорошо все понимал.
«Это может длиться вечно», – писал он в ответ, не представляя, как сказать об этом Маше.
«Да, им хватит возможности держать патруль сутками, но мы что-нибудь придумаем», – обещал Наташка.
«Если этот телефон не умрет раньше», – написал Артур, тяжело вздыхая.
«Выключай его и выходи на связь в 4 часа».
«Договорились», – ответил Артур и сам написал Кириллу о смене караула, а затем отключил телефон.
От заряда батареи оставалось девять процентов, а новость расходилась по подвалу. Кто-то нервно бил кулаком по стене. Кто-то начинал тихо плакать, а Маша, ничего не понимая, жалобно смотрела на него.
«Сделай что-нибудь», – читал Артур в ее взгляде, но знал, что ничего не может, потому говорил правду:
– Мы застряли. Они не уехали, а выставили новый караул. Так что никуда мы сейчас не пойдем.
– Ну да, а завтра можно будет вычислить всех, кто здесь остался, – прошептала Маша, сдерживая слезы, – потому что они не явятся на работу.
«А об этом я не подумал», – признавал мысленно Артур и хмурился.
Он вообще забыл, что люди ходят на работу, а власти обычно этим пользуются. Теперь все эти люди могут лишиться работы, просто потому что власти могут это сделать. Никого это не удивит, ведь мстительность – одна из главных черт этого режима.
– Еще ничего не решено, – шептал Артур, а сам понимал, что прямо сейчас наверняка начинается экстренный созвон его команды, на котором всеми правдами и неправдами будут искать выход. Потому что своих оставлять не принято, а сегодняшние потери – вырванные силой из квартир люди – наверняка разозлили всех. В такую ночь спасти эту сотню, спрятанную в подвале – дело чести. Ну и Артура заодно можно прикрыть.
В том, что особого отношения к его присутствию здесь не будет, Артур даже не сомневался, и это, откровенно говоря, его радовало. Его не бросят, не бросят, как и всех остальных, и не важно, что никто и никогда об этом не узнает.
* * *
Понедельник. 02:27
– Держи пока ребят в нашем чате, – сказал Кирилл Сереге уже в машине, когда они оба сидели на заднем сидении.
Еду он решил не искать, воспользовавшись идеей Пылесоса просто заказать пиццу, приехав на Пушкинскую. Серегу это тоже устроило, потому он согласился на телефон друга и бесконечно шутил обо всем на свете, даже о собственном задержании.
«Я так опасен, что они почувствовали это, как только я появился», – писал он.
«Ну да, ты, а не Пылесос», – скептически реагировал один из активистов.
«Зануда», – думал Сергей, но писал совсем другое:
«Конечно я. Бедный Пылесос просто был слишком близок к моему величию».
Свою тираду он дополнял дурацкими стикерами и заявлениями в духе «Кусь за Беларусь!».
Ему очень хотелось, чтобы все знали, что он в порядке и никто не смог его запугать или сломать. На лице при этом не было и намека на улыбку, а когда приходило сообщение от Артура, он заметно мрачнел, но реагировал мгновенно.
– Мы можем прямо сейчас поехать на ПП? – спрашивал Сергей, показывая сообщение Кириллу.
Говноед кивнул, добавляя газу. Ему не надо было объяснять, почему стоит торопиться. Он и сам догадывался и не задавался вопросом, опасно ли это. Все теперь было опасно, даже дышать с гордо поднятой головой, не то что ехать по городу на грани дозволенной скорости туда, где люди прячутся от фашистов, еще и с двумя обвиняемыми по уголовным статьям.
«Мы приедем», – быстро писал Кирилл, а через пять минут матерился, показывая Сереге новое сообщение от Артура.
– Что там? – спрашивал вместо Говноеда Пылесос.
– Да нет смысла уже спешить, – печально сказал Серега.
Кирилл только кивнул, зло сжимая телефон.
– Тот человек задержан? – уточнил Говноед, не сбрасывая скорость.
– Хуже, он – с его сестрой, между прочим – все еще сидит в западне, – указывая на Кирилла, сказал Сергей.
Его улыбка и наигранно веселое настроение так больше и не появились на лице. Он зло бил кулаком по собственному колену и продолжал:
– Силовики все еще контролируют площадь. Взяли и сменили караул, уроды. Такое чувство, что они выкуривали бы людей, если бы знали где они, как лис из нор.
– Конечно выкуривали бы, если бы знали откуда. И тебя это еще удивляет? – спросил Пылесос. – Это война и отношение тут соответствующее.
Он зло скривился и отвернулся, явно стараясь не сказать лишнего.
– Ну бля, – выдохнул Сергей, но не нашел подходящих слов, чтобы объяснить, что он все понимает, но не хочет принимать это как что-то нормальное. Все происходящее по-прежнему его ужасало и злило, особенно от того, что он не мог этому противостоять всерьез.
– Так что? – прервал короткую тишину Говноед. – Разворачивать или нам стоит проехать мимо?
Кирилл встрепенулся от этого вопроса. Ему очень хотелось сказать «поехали», но он никак не мог оценить этот свой порыв, не мог сказать безопасно это или нет, не мог даже понять, можно ли посоветоваться на этот счет с Наташкой. Он посмотрел вопросительно на Серегу и внезапно разозлился на себя.
– Поехали, – сказал он в итоге, чувствуя потребность хоть что-то взять и решить сам без чужой указки. – Должен же я знать, где застряла моя сестра со своим парнем.
– Да, это может быть полезно, – согласился Серега, немного подумав. Вернув телефон Кириллу, он попросил уточнить у Наташки, в каком из домов находится Артур и в какую сторону он сможет выйти.
– Нам нужно все это для плана побега, – сказал Серега.
– Давай еще местами поменяемся, – предложил Говноеду Пылесос. – Я медленно проеду мимо, а ты снимешь аккуратно все что можно и скинешь потом Рыбе.
– Давай, – согласился Говноед.
– Лишним точно не будет, – поддерживал идею Серега, поглядывая на переписку Кирилла с Наташкой, просил посмотреть карту и на ходу советовался с Пылесосом и Говноедом.
– Плохо, что вот тут гараж стоит, он весь обзор закрывает, – сразу сказал Пылесос, ткнув на карту.
– Ну можно стать на крышу машины и посмотреть, – задумчиво сказал Серега, строя умное лицо.
– И это будет совершенно неподозрительно, – с укором сказал ему Пылесос.
Серега пожал плечами и просто доверился ему, когда Пылесос сел за руль и медленно проехал по Каховской и свернул на Червякова.
В скудном освещении двора, прикрытого частным домом, и гаража трудно было рассмотреть весь двор, но черные тени все равно читались и бесили Серегу до скрипа зубов, но он не говорил ничего, только поправлял средним пальцем капюшон, натянутый на голову, показывая всей этой реальности фак. Для него это был единственный способ не захлебнуться ненавистью.
Глава 43
Понедельник. 03:05
– Помощь нужна? – спросил Пылесос уже на Пушкинской.
– Не, думаю мы дальше сами справимся, спасибо, – сказал Серега, пожимая ему руку.
У них было видео, снятое Говноедом, а также фото наблюдателя с подробным описанием, где и как стоят силовики.
– Там просто все очень сложно и не все можно говорить, – честно сказал Серега.
Пылесос кивнул, что-то для себя понимая, и показательно выкинул из кармана желтые бумажки от наклеек, только теперь о них вспомнив. Серега проводил их взглядом и нервно усмехнулся, не веря, что они так и пролежали у Пылесоса в кармане.
Сочетание продуманности и тупости всего, что случилось с ними в РУВД, все еще не давало ему покоя, а эти глупые бумажки напоминали о том, как же сильно они рисковали и все еще продолжают рисковать.
– Если что – звоните, – сказал Говноед, заставляя Серегу очнуться. – Я всегда на связи.
– Спасибо, – сказал Кирилл, тоже простился с ребятами, а сам отступил, чтобы на увеличенном скриншоте с карты черными точками отметить силовиков.
– Блять, – простонал Серега, видя, как потемнела от меток карта. – Они и правда в западне.
– Да, – вздохнул Кирилл, – но их надо оттуда вытащить.
– Сначала поесть, потому что я голодный, как будто три дня не ел. Не могу думать, – признался Серега, отобрал у Кирилла телефон и стал искать, где бы заказать пиццу, так чтобы и доставка была, и вкусно было, а сам не переставал думать о карте площади и грязном флаге в своих руках.
Он много говорил, шумно обсуждал необходимость бортика у пиццы и по памяти вводил данные собственной карты, заказывая пиццу в ближайший к ним подъезд, чтобы поймать курьера у двери, поесть и заняться разработкой плана.
«До четырех все должно быть готово», – решил Серега, считая своим долгом вытащить Артура, вместе с которым они помогли за это время не одному белорусу.
* * *
Понедельник. 03:15
Маша обнимала рюкзак Артура и тихо наблюдала за мрачным возбуждением запертых с ней вместе людей. Она не сводила глаз с Артура, словно видела его впервые. Он переговаривался с активистами, успокаивал тех, кто с трудом принял новость о смене караула во дворе, и казался спокойным и уверенным, словно не знал ни усталости, ни страха.
Он не в одиночку этим занимался, но Маша замечала только его и, хоть не могла разобрать слов, успокаивалась от уверенного тона его голоса.
Сейчас он сидел в одном из углов и говорил с почти рыдающей женщиной предпенсионного возраста.
– Они смогут сторожить нас вечно, так зачем? – спрашивала женщина, закрывая лицо руками.
– Смогут, – говорил ей Артур, не пытаясь убеждать в обратном, – но это не повод сдаваться. Надо хотя бы попробовать по-настоящему победить. Сейчас ночь, никого нет на улице, а значит, если вы выйдете отсюда, они сразу вас увидят и это место найдут. Задержат всех. Вы этого хотите?
Женщина отрицательно качала головой, всхлипывала, вытирая мокрые глаза, но только сильнее дрожала от страха.
– Они, когда поймают нас, будут злые, – шептала она.
– Они и так злые. Всегда злые, поэтому к ним вообще лучше не попадать, – говорил Артур, прекрасно понимая, что этот разговор слушают и другие напуганные протестующие.
– Но ведь нас могут бить после задержания, бить как в августе…
– Меня били в августе, – неожиданно для себя сказал ей Артур, понимая, что он впервые говорит об этом именно так.
В августе никому не надо было это объяснять. Весь дом знал, что он побывал на Окрестина, потому что он рано утром прошел по двору в шортах с синими ногами, с ободранными запястьями, с синяками, видневшимися из-под воротника окровавленной майки. Гипс на правой руке завершал полноту картины и, кто бы что ни говорил, на самом деле все всё знали, понимали и ни разу никто не спросил, что с ним случилось.
Все знали. Реагировали по-разному, но никто не спросил, кто это сделал, а он так ни разу и не сказал эту очевидную правду.
– Меня избивали в августе на Окрестина, – сказал он, глядя женщине в глаза.
Ее реакция на эти слова была совсем не такой, как та, что бывает у людей на сдержанное «Я был задержан девятого августа в Минске», хотя, в сущности, они значили одно и то же, но не все были готовы это по-настоящему признавать.
Вместо сочувственного понимания в глазах, вместо сожаления, к которому Артур уже почти привык, он увидел шок и страх, словно говорил с человеком, только сейчас вышедшим на улицу. Он видел в ее глазах еще большую панику, как будто он тоже был угрозой.
«А ведь она и правда только вчера могла выйти впервые», – запоздало подумал Артур, вспоминая, что люди в протесте в общей своей массе постоянно менялись. Одни уставали и уходили, другие, наоборот, доходили до своей точки кипения и появлялись на улицах городов. Только у Артура для всех была одна, возможно неприятная, правда.
– Поверьте мне, – говорил он, глядя женщине в глаза. – Вам не надо уходить сейчас. Сейчас нас даже проще перебить, всех, ночью в темноте, как в августе, которого вы боитесь. Здесь не центр города. Здесь темно, достаточно темно, чтобы забить кого-нибудь до смерти и остаться безнаказанным, точно так же, как было с Романом.
Она смотрела ему в глаза и уже не могла сдержать слез. Те текли по ее лицу. Плечи женщины вздрагивали от сдержанных рыданий, но Артур, видя все это, почему-то не чувствовал ни жалости, ни страха.
«Меня этот режим лишил работы. Меня этот режим избил и только по счастью не покалечил. У меня с ним личные счеты, но воевать надо с холодной головой, иначе не победить», – думал он спокойно и немного отрешенно.
– Мы отсюда выберемся, но так, чтобы у нас были шансы, максимально возможные шансы. У вас их и так больше, чем у любого мужчины в этом помещении, а значит, если вы сейчас подождете, можно будет уйти совсем без рисков. По крайней мере, без рисков для вас.
– Но я должна успеть на работу, – простонала женщина, все еще глядя на него испуганно, как будто он был страшнее ОМОНа снаружи.
– Ну а с этим уж как повезет, – сказал Артур и поднялся.
Во-первых, он понял, что, кажется, перегнул палку, потому хотел попросить другую активистку, ту рыжую девушку, подойти и переговорить с женщиной, а во-вторых, очень хотел сходить к ребятам, сидевшим у двери, чтобы еще раз обсудить возможность выхода по одному.
Сама мысль была неплоха. Один человек мог вырваться, мог даже отвлечь всех, но риски превышали шансы на успех. Просто Артуру привычней было проговаривать такие мысли, обсуждать, узнавать, что об этом думают другие и, возможно, самому оценивать их иначе, но итог подобного обсуждения был неутешительный.
– Надо однозначно всем вместе. Вопрос лишь когда, – подвел итог один из активистов.
Артур неуверенно, но согласно кивнул.
– Вопрос «когда» явно придется решать не нам, а тем, кто будет снаружи: им виднее и у них есть шансы все подготовить.
– Все подготовить? – удивилась рыжая девушка.
Артур только кивнул и просто вернулся к Маше, но не стал опускаться рядом с ней на пол. Она успела задремать, потому он поправил воротник ее куртки, коротко провел рукой по ее плечам, заменяя этим движением крепкие объятья и стал у стены.
Он понимал, что связь в четыре, скорее всего, станет последней, особенно если он переговорит и с Наташкой, и с Кириллом, но выходить в четыре будет слишком рано. Улицы будут еще пусты. Темно будет как ночью.
Прекрасный момент для атаки – для силового прорыва, а не для побега. В такое раннее утро можно было бы устроить бойню, но будет как в августе: вооруженный бронированный ОМОН «пострадает от вероломного нападения» [107] безоружных ребят. ОМОНу – премию, ребятам – срок.
Артур это хорошо понимал, но мысль в голове все равно мелькала, по-своему сладкая мысль о настоящем сопротивлении.
В августе он не был готов к подобному. Он вообще никогда не думал, что ощутит это желание сражаться. Оно впервые пришло к нему в сентябре, после третьего задержания.
– Да вас всех урыть мало! – орал тогда на задержанных мусор.
Назвать его милиционером или сотрудником внутренних дел Артур бы не смог. Мразь она и в форме мразь. Наверно, эта мысль отразилась у него на лице, потому что этот самый мусор тут же дернулся к нему.
– Что смотришь?
– Наслаждаюсь тем, как вы работаете по закону, – ответил Артур, глядя мусору в глаза.
Медицинская маска прятала его ядовитую улыбку, но сарказм в голосе читался, и сотрудника РУВД совсем не впечатлял. Он оскалился и ударил Артура кулаком под дых, вбивая позвоночник в стену коридора.
Согнувшись от удара пополам, Артур глухо засмеялся. Давясь при этом очередным приступом паники.
Взяв под контроль дыхание, он подумал, что если сможет сказать еще пару гадостей, то ему прилетит еще раз и, если повезет, придется вызывать скорую, а там, если повезет, на отсроченном суде – штраф, и он не окажется снова на проклятом Окрестина, не придется вспоминать крики, побои, стяжки на руках. Все это он и так не мог забыть, но от одной мысли про Окрестина становилось дурно.
Он помнил еще адскую боль в руке и не мог сжать правый кулак. Всего три дня проходил без гипса, как снова был в руках у мусоров, уже третий раз.
«Я просто самый везучий человек на свете!» – думал он в РУВД и смеялся, медленно садясь на пол.
– Встать! – рявкнула на него эта мразь.
Мент нависал над ним, и это была угроза, но в голове Артура мелькали аналогичные команды, чужие крики и сквозь собственный смех хотелось послать всех к чертовой матери, только бы доказать самому себе, что ему не страшно.
– Встал, собака! – рявкнул мусор и пнул его ногой в бедро, не ударил, а прикоснулся с брезгливым угрожающим пренебрежением, и в тот же миг что-то внутри Артура словно лопнуло.
Дыхание изменилось само, напряжение стало другим. Смех исчез, и он поднял глаза на мента с внезапным осознанием, что он готов с ним драться, готов ударить его в РУВД, несмотря на табельное оружие, камеры и последующую уголовную статью. Он понял, что не может больше все это терпеть, потому что это правильно, благородно или что там еще говорят сторонники мирного протеста.
Он не просто хотел, чтобы эту мразь отпинали. Это было не безликое желание отомстить теням с Окрестина. Это было желание убить реального человека, который стоял перед ним, и, как ему казалось, он был способен это сделать.
– Оставь его, – вмешался неожиданно еще один сотрудник.
Мусор отступал, а Артур поднимался на ноги, но после этого не говорил уже ни слова. Молча подписывал оба протокола. За массовые мероприятия и невыполнение требований милиции и уезжал в автозаке на Окрестина, чувствуя, что он действительно готов убивать.
Он ощущал это и теперь не как абстрактное чувство, а как готовность превратить в оружие что-то максимально для этого подходящее. Он даже осматривался, пытаясь понять, что в этом подвале может стать оружием. Смотрел на людей, оценивая каждого на подобную готовность.
Он почти начинал планировать силовой прорыв, потому что их больше, потому что атаки от них не ждут, но потом вспоминал, что большинство белорусов к такому не готово, а враг готов давно. Тогда они проиграют, кого-нибудь наверняка убьют, а из силовиков всерьез никто не пострадает. Но он не мог запретить себе фантазировать на подобную тему.
Он отчетливо представлял в своих руках кусок арматуры, которым можно было бы разбить щиток шлема. Тот не рассыпался бы, но, покрывшись трещинами, мешал бы врагу видеть и тогда можно было бы его убивать.
Он был готов вообразить и само убийство, был готов назвать это планом, но слышал сдержанные всхлипывания и напоминал себе, что люди к подобному не готовы.
Отрицательно качая головой, он закрывал глаза, представляя, как развивались бы события, если бы он сидел не здесь, а дома перед ноутбуком, со всеми своими аккаунтами и чатами. Там он бы точно не думал про арматуру и убийства.
Лилипут заранее объявила бы время созвона, так, чтобы у них была возможность все обдумать и прийти на созвон с какими-то мыслями, которые нужно будет обсудить, и принять общее решение.
Артур никогда не приходил с пустыми мозгами на созвоны. У него всегда были какие-то идеи. Он всегда пытался посмотреть на проблему как на задачу и найти ответ. Не всегда это получалось, а последнее время он и вовсе едва ли мог сосредоточиться на делах, не возвращаясь мыслями в август, но если бы он был сейчас дома, то искал бы ответ.
Он ходил бы вдоль окна на кухне и курил, открыв форточку. Места бы хватало на два полушага – очень коротких, но очень ему нужных.
Заставляя себя думать в правильном русле, Артур достал сигарету и поднес ее к губам. Курить в замкнутом пространстве он не собирался, но она была ему нужна, потому, не прикуривая, он словно бы затянулся, отчетливо представляя себя на кухне.
«Если бы я не был здесь, что бы я считал верным?» – спрашивал он себя и искал идеальное время прорыва, потому что любой отвлекающий маневр может кончиться плохо – для всех и уж тем более для того, кто решил отвлекать.
«Этот вариант даже рассматривать нет смысла», – подумал Артур, хотя не сомневался: на созвоне подобные идеи тоже будут обсуждаться во всех возможных вариациях.
Сам же он их отметал. Считая обсуждение с активистами аналогом созвона. Он закрывал глаза и забывал где он, забывал, что ему самому угрожает опасность.
Он не мог сделать даже один полушаг, чтобы проще было думать. Ему не хватало пространства, но он все равно поднимал правую ногу, сгибал ее в колене и упирался стопой в стену за спиной, чтобы оттолкнуться и поставить ногу на пол, и так по кругу вместо шага, не открывая глаз и не выпуская сигарету.
Он должен был понять, какое время лучшее, чтобы сказать об этом Наташке, чтобы тот мог донести его мысли, чтобы он сам не был беспомощной тенью в подвале.
В момент побега на улице должно быть светло, но когда начинает светать – Артур сказать не мог. Где-то после восьми утра, а быть может до восьми, но в девять было уже светло. По крайней мере, так ему казалось.
Его нога замирала, уперевшись в стену. Он опускал руку с сигаретой и открывал глаза.
«Девять утра! – вспыхивала мысль в его голове. – Будет светло, в меру людно, не очень тихо. Откроется магазин через дорогу, ну или по крайней мере должен открыться…»
Он не знал, как работает магазин, понятия не имел, когда он открывается, но восемь-девять утра – это стандартное время для начала работы, для начала работы всего вокруг, и в девять утра на улице будут люди!
«А эти твари будут уставшими», – рассуждал Артур. Он не верил, что их оставят на дежурство меньше чем на восемь часов – стандартный рабочий день как-никак, а у нас все по стандарту – и если они приехали чуть после двух часов ночи, то наверно их сменят не раньше десяти, а это значит, к девяти, по мнению Артура, им надоест проверять документы, они начнут кучковаться у подъездов, а у людей здесь появится шанс сбежать.
«Девять утра», – повторил он мысленно и сел на пол, чтобы вернуть сигарету в мятую пачку. Когда он ее измял, было не ясно, видимо ничем другим не мог занять руки, пока сидел здесь.
«А сможет ли Кирилл нас вытащить?» – тут же спросил он себя, упираясь локтями в колени и, обдумав это, признавал, что сможет, особенно если Сергей будет с ним вместе. У того был опыт в организации, и он точно сможет придумать план. Артуру даже показалось, что Сергей и Кирилл – идеальная команда. Первый немного безумный, отчаянный, а второй спокойный, но без воображения. Он мог осадить Сергея, одернуть, когда тому приходили в голову слишком сумасшедшие идеи.
Артур верил в этих двоих, а еще в Наташку и других ребят, но пачка сигарет из рук все равно выскальзывала не то от усталости, не то от скрытого отчаяния.
Маша спала, и он не хотел ее будить – по крайней мере, не до предстоящего «сеанса связи», на котором ей предстояло позаботиться о прикрытии завтра на работе, потому что завтра она неизбежно на работу опоздает.
