Александр Верт
Дух свободы: Наследники партизан
Глава 28
Воскресенье. 16:04
Пока шел досмотр и опись вещей, Сергей чувствовал себя спокойным и расслабленным. Никаких иллюзий, что кто-то в чем-то разберется и его отпустят, у него не было. Он надеялся, что они напишут какой-нибудь протокол, по которому ему дадут пятнадцать суток. Он их отсидит и выйдет без лишней суеты и криков.
В этом, конечно, было что-то от овцы – покорной и послушной. Как будто он согласен с тем, что хоть что-то нарушал, но жизнь и психика были дороже. Да и самой главной задачей Сергей считал выйти на свободу и продолжить в том же духе, а лучше – с удвоенным энтузиазмом. Но все это будет после. Прямо сейчас главное – остаться живым и свободным, а в идеале еще и целым.
Думая об этом, Сергей стоял неподвижно, спрятав руки в карманы, даже признаваясь себе, что подражает сейчас немного Пылесосу, которого явно ничего не волновало, и это было заразно.
Сергей просто наблюдал, как описывают вещи других и проводят досмотры. Он сначала напрягался, когда в сумках и рюкзаках находились протестные символы: наклейки, ленты, браслеты, флаги, а потом понял, что этим ребятам все равно. Они позволяли каждому самостоятельно выгрузить свои вещи и записывали их все, потом просили показать пустые карманы рюкзаков и сумок, механически проверяли, действительно ли там ничего не осталось, и давали подписать акт. Они даже не смотрели телефоны, отмечали их наличие и не задавали никаких вопросов, когда видели кнопочные звонильники.
– Других гаджетов нет? – спрашивали с явным равнодушием, и слыша «нет», даже не удивлялись. Кажется, все всё понимали. Все понимали совсем всё, и это казалось Сергею нереальным, потому что если все и всё понимают, то почему вообще существует борьба? Почему надо бороться, если всё так очевидно?
Тем временем вернулись женщины. Их вещи, спрятанные в черные пакеты, сразу поставили к уже описанным, а самих поставили у стены рядом с теми, чьи вещи были описаны. Та самая испуганная девчонка снова оказалась напротив Сереги. Она наконец-то порозовела, перестала казаться такой напуганной и держалась куда бодрее.
Оставшихся женщин увели после очередного потока вопросов.
Вещи мужчин же продолжали описывать монотонно, без особого интереса, так что Серега начал уже скучать, пока внезапно не вернулся майор.
Стукнув ногой по металлическим дверям ворот, он браво шагнул в гараж.
– Ну что, тунеядцы, сейчас будем учить вас по-настоящему родину любить! – он сказал это так пафосно и серьезно, что Сергею стало смешно, как будто он наблюдал выступление клопа, заявившего, что лучше тебя знает, как тело надо любить.
«Паразит, одним словом», – решил Сергей, а затем понял, что майор идет к ним в сопровождении еще двух неизвестных в гражданке, но в черных масках.
«Это еще кто?» – подумал Сергей, выпрямляя спину и мгновенно напрягаясь всем телом.
Пояснять ему, конечно, никто ничего не собирался. Не пояснять – явно было одним из способов запугивать.
– Начните с этого, – сказал майор, указав на Пылесоса.
Двое мужчин сразу двинулись к нему, но Пылесос невозмутимо шагнул к ним навстречу.
– Ведите, – почти приказал он им, и те не стали его хватать или как-то трогать, просто один пошел впереди, а второй последовал за Пылесосом, уводя его из гаража куда-то на улицу. Там начинало темнеть, и Сергей задумался: как долго они здесь и что при этом происходит в городе? Успешно ли погуляли районные ребята и что с задержаниями? Много их? Мало? Сколько?
Ему вдруг захотелось почитать новости, а главное – спросить у кого-нибудь знающего, что это за хуи в гражданке с черными масками.
– А это еще что? Что за фашистские метки?! – заорал майор на парня, вещи которого описывали.
Сергей даже испугался, потому что он под фашистской меткой понимал только свастику, ну или хотя бы государственного орла фашистской Германии. Других символов он не знал и представить не мог, как что-то подобное может оказаться сейчас здесь у протестующих.
Он подумал на миг, что в толпе мог оказаться какой-нибудь псих с настоящей символикой, и тут же стало просто больно, потому что майор тряс перед носом парня резиновым белым браслетом, а тот смотрел на него с ужасом и недоумением, не зная, что ответить.
– Ты что, страну хочешь развалить? Продать ее? Так что ли?! – орал майор, но его крик заставил парня сжать кулаки, стиснуть зубы и собраться.
– Я вообще-то люблю свою страну и никогда никому ее не продам, – сказал он, глядя майору прямо в глаза.
– А че тогда ходишь? – спросил майор в какой-то неуместной быдлятской манере.
– Потому что не люблю, когда мне врут и нарушают законы, – ответил парень, внезапно наполняясь явной уверенностью, похожей на ту, что излучал Пылесос, когда смотрел на майора свысока.
Этот парень тоже расправлял плечи и, казалось, становился сильнее и выше, стряхнув с себя недоумение и шок.
– Может, ты еще и на выборах в наблюдателях был? – спросил майор, присев на край стола.
– А может и был, – ответил парень. – Это законно.
– Нагнетать обстановку – это угрожать конституционному строю!
– И это я тут нагнетаю?! Или, может, вы, когда не ищете убийц, а задерживаете тех, кому это не нравится? Запрос на справедливость дубинкой не заткнуть!
– Да?! – удивился майор. – А может, проверим, смогу ли я тебя заткнуть дубинкой? – спросил майор и двинулся к парню, чтобы сказать ему что-то не слышно для остальных.
На лице у того что-то мелькнуло, но он тут же стер эту эмоцию с собственного лица, сохраняя невозмутимость, а майор отступил, самодовольно усмехаясь, видимо считая, что он уже заткнул собеседника.
– А ваш Бондаренко вообще был пьян[96], – добавил он, словно это могло стать окончанием спора.
– И это как-то оправдывает его убийц? – вмешалась одна из женщин, что стояла у стены. – Если человек пьян, его можно убивать? И это ваш закон?
– А чего я должен дергаться из-за каких-то пьяных разборок? – спросил майор.
– Потому что это ваша работа, – возмущенно ответила женщина. – Вы обязаны искать убийц, кто бы ни был жертвой. Обязаны их найти, выяснить, что случилось, и передать дело в суд, где выносится приговор, но этого почему-то никто не делает и даже не собирается!
– А когда нам этим заниматься? – спросил майор, пожимая плечами. – Вы же все ходите и ходите, майданы устраивать пытаетесь. Из-за вас я в воскресенье должен торчать тут допоздна!
– Из-за нас? – спросила женщина. – Может, из-за властей, которым вы служите?
Эти слова разозлили майора сильнее перепалки с Пылесосом. Кажется, слово «служите» стало для майора ударом. Он дернулся к женщине, меняя тему:
– Думаете, такие умные? Да если вы все развалите, я сам возьму оружие и пойду в городе отстреливать таких как вы…
– И это вы называете законом? – спросила женщина, уверенно глядя ему в глаза, не замечая угрозы.
Рука майора дернулась. Еще миг и он, наверно, ударил бы ее, потому Сергей не выдержал, вмешался, привлекая внимание психованного мента:
– Товарищ майор, не нагнетайте… пожалуйста.
К своему собственному удивлению, он неожиданно понял, что его «пожалуйста» прозвучало не как акт вежливости от воспитанного человека, а как издевка аристократа над холопом.
Майор сразу обернулся, забывая про женщину.
– А этого вы досмотрели? – спросил он, пальцем указав на Серегу.
– Нет еще, – ответили ему.
– Тогда займитесь, – велел он и замолчал наблюдая.
С парнем, у которого нашли браслет, спешно закончили, и Сергей сам шагнул к столу.
– А вещи твои где? – спросил майор, понимая, что Сергей не собирается идти за ними ко входу в гараж.
– Все при мне, – ответил Сергей и стал вычищать карманы.
Судя по лицам парней, что вели досмотр, им за это явно влетит – за то, что Серега ухитрился проскочить мимо стола, не оставив там вещи – только сам Сергей не собирался их жалеть. Может, эти парни и вели себя прилично, не бросались на задержанных, но, все понимая, они совершали преступление против своего народа. Они были пособниками режима, и Сергей не собирался думать о них иначе.
Он просто стал выгружать все из карманов: показательно вытащил ключи сначала от квартиры, затем от машины, пачку сигарет с зажигалкой внутри, купюру в пятьдесят рублей, припрятанную во внутреннем кармане, а затем монеты, мелкой жменей брошенные в карман штанов.
Он порылся еще немного в карманах, пытаясь найти медицинскую маску, но так и не понял, куда она подевалась – видимо, выпала из кармана при задержании. По крайней мере, Серега точно помнил, что снимал ее и, возможно, не сунул в карман, а надел на руку, пока пил кофе. Точно вспомнить уже не получалось, да и не так уж это было и важно, потому Сергей забил на маску и достал телефон, чтобы последним положить на стол.
Больше при нем ничего не было, да и майору больше ничего и не было нужно.
Он сразу схватил телефон, нажал на кнопку и удивился, не найдя пароля. Нахмурившись, он рылся в телефоне, пока один сотрудник считал монеты и записывал все остальное, другой ощупывал Сергея, убеждаясь, что он ничего не припрятал.
– А это что? – спросил парень, нащупав край ортопедического фиксатора на его ноге.
– Повязка такая. После травмы ношу.
– Покажите, – попросил сотрудник вежливо.
Сергей посмотрел на него, но спорить не стал, спокойно присел, спустил ниже носок и оттянул край фиксатора, чтобы показать, что это темное цельное изделие, похожее на эластический бинт.
– Это придется снять, – сказал сотрудник.
Сергей не был уверен, что это законно, но решил не спорить, спокойно разулся, стянул фиксатор с ноги и положил его на стол.
И тут майор буквально взвизгнул, осознав, что с телефоном не так.
– Да ты его до заводских настроек скинул, мразь!
– Я его только купил, – невозмутимо ответил Сергей.
– Не ври мне. Это не новый телефон.
– Вы никогда б/ушные телефоны на куфаре[97] не покупали? – невозмутимо врал Сергей, потому что готовился к таким вопросам. – Я свой разбил, купил этот, но еще не обжил его.
Он даже пожал плечами, словно не понимал возмущений.
– Ты меня за идиота держишь?! – спросил майор.
«Ты и есть идиот», – подумал Сергей, но вслух ничего не сказал.
– Ничего, ты еще все расскажешь, – сказал майор и, забрав с собой телефон Сергея, вышел.
Глава 29
Воскресенье. 17:44
От Маши и Артура не было вестей. Маша даже не появлялась в сети, и это сводило Кирилла с ума, потому что новости о происходящем на площади Перемен были страшные. Силовики задержали всех, кто решил защищать мемориал. Цветы, ленты, лампадки, плакаты и флаги полетели в мусорные баки. Двор был полностью захвачен силовиками.
В списках среди задержанных уже появилась Александра, к которой ушла Маша, и это заставляло Кирилла нервно проверять список задержанных после каждого обновления. Он был уже огромен и включал больше пятиста фамилий.
Ни Артура Жилябина, ни Марии Кравцовой в списках не было, но это могло ничего не значить.
У всех на ПП проверяют паспорта, смотрят прописку и задерживают, если только человек не проживает в одном из ближайших домов. Силовики проверяли подъезды, ломились в квартиры и требовали паспорта, и если находили лишних людей – задерживали всех.
Предполагалось, что задержанных много больше, но их имен никто не знал. Переполненные автозаки развозили людей по всем РУВД, а там говорили, что задержанных нет, потому сотни людей, так же, как Артур и Маша, были не то задержаны, не то еще спрятаны, и если они сами не сообщат, никто правды и не добьется, пока не появятся списки в ИВС Окрестина и Жодино.
Это выводило из себя, но написать Маше Кирилл не решался.
Он настолько ни в чем не был уверен, что ходил кругами по кухне. Он не ел весь день. Он не допил даже кофе, который сварила Маша, прежде чем уйти. Он просто хотел, чтобы кто-нибудь сказал ему, что нужно делать и что будет правильным. Прямо сейчас ему катастрофически не хватало Сереги или Артура, которые могли принимать решения.
«Передачи в Ленинском не берут, – написал ему Говноед, что успел сгонять туда и попытаться провести какую-то разведку. – По версии сотрудников, наших парней там вообще нет. Буду говорить с волонтерами «Списков», попробуем вместе убедить их взять хотя бы воду для задержанных».
Кирилл благодарил его за это и беспомощно вздыхал.
За парней тоже было неспокойно. Цезарь не умел держать язык за зубами. Это все знали, а значит он мог натворить что угодно, и неизвестно, что с ним за это сделают. Пылесос в этом плане был спокойнее, но за него были свои причины волноваться. Как оказалось, Пылесос – он же Демидов Олег Петрович, восемьдесят пятого года рождения – имел судимость за протесты две тысячи десятого года.
Тогда судили не так жестко и, несмотря на весь «радикализм» его статей, он получил два года колонии общего режима. Общественность десять лет назад подобные истории, в сущности, не волновали, а теперь это волновало всех, особенно тех, кто был по иную сторону баррикад, и чем это обернется для Пылесоса, было не ясно.
«Боюсь, для него это кончится далеко не сутками», – сообщил Говноед, который и рассказал о судимости их товарища по партизанке.
«К тому же он из националистической тусовки», – думал Кирилл, а сам вспомнил слова Ивана в августе:
«Я, как националист – прошу не путать с нацистом…»
Кирилл даже не помнил, о чем была речь, просто сама шутка про нациста тогда показалась ему смешной и нелепой, а теперь стало ясно, что уже тогда Иван понимал, что «власть» думает о националистах и их символике.
Иван тогда шутил, а теперь сидел в СИЗО. Его обвиняли в участии в массовых беспорядках, в организации этих беспорядков, а главное – в применении насилия против доблестных правоохранителей – и все это только за август – с приписками о бчб-символике и национализме, так, словно это доказывает опасность Ивана для общества.
От адвоката Кирилл знал, что все началось из-за какого-то видео, опубликованного в Нехте, на котором и засветился Иван, а какая-то тварь опознала его в цветовом пятне, мелькнувшем в кадре. Это видео было доказательством его вины, а нечто, брошенное в сторону сотрудников, согласно следствию, называлось камнем, и не важно, что говорил об этом сам Иван, появляющийся на допросах с новыми синяками.
Что произошло в августе на самом деле, Кирилл не знал. Его не было в Минске, но он не верил, что Витя и Сергей плечом к плечу с судимым Олегом и задержанным сейчас Иваном отрабатывали на баррикадах деньги Запада.
– Мы защищали себя и свои права, – сказал Витя, и это было единственное, что он смог сказать про августовский протест.
Его взгляд при этом был пустым, и Кирилл понимал, что никто, совсем никто не будет отвечать за его сломанную жизнь, а из-за какого-то стукнутого в шлем омоновца Ивана будут судить – и это точно не походило на справедливость.
– А что они хотели? Нечего выступать против государства, – говорили иногда сторонники АГЛ на подобные тезисы, а Кирилл вспоминал их и ему становилось дурно, потому что у людей с подобным мышлением сейчас были важные для него люди, и не ясно, что они с ними сделают в своих застенках.
Словно ощутив его тревогу, внезапно позвонила мама, по традиции в телеграме.
– Да, – ответил Кирилл, стараясь говорить так, словно все хорошо.
– Привет, как вы там? Я что-то Машке звоню, а она не отвечает. У нее все хорошо? – сразу спросила мама.
– Да-а-а, все хорошо, – протянул Кирилл, не представляя, что сказать. Вранье давалось ему тяжело, и когда надо было срочно придумать какую-нибудь ложь, он просто терялся. Сказать же матери правду он не мог, потому пытался сменить тему разговора.
– А что? – спросил он. – Ты что-то от нее хотела?
– Ну, подумала, может, вы все же сегодня приедете, а то день такой, что спокойней было бы, если бы все были вместе тут у нас.
– Ой, мам, точно нет, – со вздохом сказал Кирилл. – Маша с Артуром не дома, они… гуляют, ну, знаешь, надо же иногда время вместе проводить.
– В городе? – испуганно спросила мама.
– Не, где-то тут на районе, – выпалил Кирилл. – Они же не дураки.
– А с голосом что? Я же слышу, что что-то не так, – не унималась мама.
Кирилл вздохнул и понял, что часть правды сказать будет проще, чем врать во всем.
– Серегу сегодня задержали, – признался он. – Вот разбираюсь, в каком он РУВД и что делать. Вот представь, первый раз я с ним не пошел – и его взяли. Аж не по себе.
– Ой, какой кошмар, – выдохнула мама. – Помощь какая нужна? Если надо, я быстро помогу передачку ему собрать – знаешь, у меня же тут все приготовленное лежит – а еще могу РУВД обзвонить.
– Не, мам, не надо, – выдохнул Кирилл. – Он вроде в Ленинском, вещи там не берут, списков не дают. Но я не один с этим разбираюсь, так что не волнуйся, ладно? Я справлюсь.
– Ладно, хорошо, но ты, если что, звони. Мы с папой поможем.
– Хорошо, – согласился Кирилл и отключил звонок, бессильно выдыхая и садясь на один из стульев, так, чтобы можно было видеть экран ноутбука.
Он чувствовал себя слишком беспомощным и в то же время был на грани бешенства. Он понимал, что просто озвереет, если кого-то из ребят начнут обвинять в терроризме, создании экстремистских формирований или угрозе конституционному строю[98].
Да и за Машу было неспокойно. Кирилл очень надеялся, что ей, если что, все равно ничего страшнее суток не грозит. Она не была особо активным участником протеста, не участвовала в каких-то межмаршевых акциях еще с сентября, а главное – она уж точно не тянула на организатора, только это не значило, что никому и ничего не стрельнет в голову. Да и условия на сутках были неидеальны.
Отвратительная еда, отсутствие нормального сна, душа и прогулок, бесконечные крики, отношение к политическим, словно они скот – были совсем не тем, что могла бы вынести Маша.
К тому же было в сутках еще кое-что, о чем Кирилл не мог никому рассказать. Однажды ночью, когда он сидел в Жодино, к ним в камеру среди ночи ворвались омоновцы. Они орали и били всех, пытаясь показать, кто здесь главный.
– Мы не позволим вам развалить страну, – заявил Кириллу урод в балаклаве, прежде чем ударить кулаком под дых, впечатывая в стену.
– Вы у нас разучитесь ходить, – поддерживал его еще один, а затем на Кирилла сыпались удары. А в голове почему-то всплывали слова Артура:
– Если бьют ногами, закрывай голову и живот.
Он бросил эту фразу будничным тоном, не отрываясь от телефона, услышав рассказ Маши об очередном избитом в РУВД[99], и Кирилл вспомнил это в Жодино, мгновенно закрывая голову руками и прижимая ноги к животу.
Он отделался парой синяков, в первую очередь потому, что молчал. Тем, кто пытался возмущаться и говорить о правах, досталось больше, но в этом было что-то мерзкое, даже позорное, словно он был виноват в том, что его били, причем недостаточно сильно, чтобы назвать это избиением.
И высказать это он никому не мог. Не хотел волновать Машу, боялся шуток Сереги, а избитому в августе до фиолетовой синевы Артуру казалось нелепым рассказывать о том, что такое получить пару раз ногами по ребрам.
Ему стыдно было даже заикаться, но он все время думал: если такое нормально для сидящих на сутках, что тогда творится в СИЗО?
Эти мысли жгли Кирилла изнутри так сильно, что он был готов убивать. Он был бы готов пойти и захватить какую-нибудь фуру и снести ею забор в Ленинском РУВД. Он был готов переехать катком ОМОН, бегающий по площади Перемен, и единственное, что ему мешало сделать что-то подобное – осознание, что, в сущности, это ничего не изменит. Он только дискредитирует протест и, скорее всего, будет убит на месте, дав при этом пропагондонам прекрасный повод всех и все обосрать, а друзей и свою сестру не спасет.
«Но я так больше не могу», – думал при этом Кирилл и не выдерживал, писал Маше самое простое, на его взгляд, бесполезное смс:
«Где ты там?»
В том, что брат мог написать что-то подобное сестре, Кирилл не видел ничего криминального. Если даже менты начнут спрашивать, Маша всегда могла сказать, что он ее ждет – у родителей, дома, да хоть под фонарем у подъезда. Они родственники, им положено общаться, встречаться, писать друг другу сообщения и звонить по вечерам, но Маша не спешила отвечать, потому Кирилл отвлекался на ноутбук, пытаясь сосредоточиться на новостях, и замечал сообщение, пришедшее на аккаунт, оставленный Артуром.
Открыв чат, Кирилл внимательно посмотрел на сообщение. Некто под ником «Наташка Эйсмонт» писал:
«Твою мать, Арчер, ты куда пропал? Почему не отвечаешь?»
Кирилл смотрел на это сообщение и думал, как ему правильно поступить. Его смущало, что неизвестный обращался к нему, используя старое прозвище, хотя у акка вместо ника был смайлик в виде футбольного мяча. Как к этому относиться, Кирилл не понимал, да и в списке ников, оставленных Артуром, никакой Наташки не находил.
«И что мне делать?» – спросил себя Кирилл, но тут же отвлекался от ноутбука, потому что ему писала Маша в телеграме:
«Все по-старому».
«Тебя ищет Наташка Эйсмонт», – писал Кирилл в ответ, надеясь, что Артур поймет, что это значит, и что-то подскажет, но ответа почему-то не было. Слишком долго не было, и Кирилл решился сам ответить человеку, который, возможно, мог помочь вывезти Артура с площади Перемен.
«Вы с ним знакомы?» – спросил Кирилл.
Сообщение было прочитано, и чат мгновенно исчез.
– Твою мать, – простонал Кирилл, осознавая, что он, кажется, спугнул кого-то важного, и не ясно было, где теперь этого кого-то искать.
В беспомощной панике Кирилл проверил контакты Артура, Наташку там не нашел, попытался вспомнить юзернейм[100], но запутался в сочетании символов, в которых не был уверен.
«Я понял», – ответил Артур с Машиного аккаунта, а затем, видимо подумав, добавил:
«Мы здесь явно надолго. Они не собираются уходить с площади»
«Оккупанты!» – написал в ответ Кирилл, хоть и понимал, что это бессмысленно.
Артур же остался как всегда невозмутим. Он просто удалил их короткую переписку, как будто у него не было никаких эмоций и гнев с отчаянием совсем его не посещали. Одна сплошная рациональность, и это тоже угнетало.
Что ему делать, Кирилл не знал, но мысль о том, что прямо сейчас Маша и Артур еще на свободе, помогала не свихнуться. Он сел и, закрывая лицо руками, ждал. Ждал хоть какой-то ясности от этого темного беспросветного дня.
* * *
Воскресенье. 19:09
Он стоял неподвижно у стены и ждал. Вещи у всех были уже описаны. Вторая часть женщин вернулась. Девчонка, сбросившая флаг, еще раз пять попросилась в туалет, за что на нее начинали ругаться даже апатичные менты-амебы, что писали бумажки, но в туалет все равно водили.
Пылесоса не было, хотя люди в масках возвращались и уводили по одному всех, выбирая жертву по какой-то только им понятной логике. Водили на допрос, составляли акт об административном правонарушении и возвращали в гараж, не поясняя, что будет дальше – по крайней мере, так говорили те, кого вернули. Но были и те, кто просто не вернулся сюда, как Пылесос, и это Сергея пугало, как и тот факт, что крикливый майор тоже не возвращался.
Время при этом тянулось так медленно, что Сереге начинало казаться, что они здесь торчат по меньшей мере сутки, но он сдерживал желание как-то развлечься. Только наблюдал, находил взглядом еще одну наклейку на противоположной стене, приклеенную высоко над головами, почти под потолком и тоже в углублении, чтобы видно было только при прямом взгляде, который, видимо, был доступен здесь только задержанным.
Серега улыбнулся, словно это было дерзкое послание от одних задержанных другим. Оно придавало сил.
Шум во дворе заставлял его посмотреть в сторону приоткрытых ворот. В скудном свете какого-то фонаря Серега видел очередной автозак, проезжающий по двору. Если он не ошибался, это был уже четвертый.
«Весело тут им, заночуют с нами, несчастные», – с язвительным сарказмом думал Сергей, чувствуя, как его начинает пробирать нервная дрожь, которая превращалась в спазм где-то между лопатками, когда в гараж внезапно зашел майор и указал на него.
– Этот, – сказал он, и к Сергею тут же шагнули двое в черных масках.
«Да это же ГУБОП!» – внезапно догадался Сергей, и страх превратился в узел где-то под ребрами.
Об одном он только молился – чтобы этот самый страх не отразился на его лице.
