Алекс Эсмонт
Три cезона
– Я, конечно, все понимаю, – заявил он, – военный университет, нехватка женского общества, а потому мишеней для подобных знаков внимания мало. В смешанных группах эдакая корреспонденция очень даже распространена. Но ни разу за всю мою карьеру преподавателя в меня не попадали намеренно, только – случайно! Что же тут такое может быть? – он начал разворачивать бумажку. Но прежде чем это сделал…
– Прошу прощения… – Куратор оказался рядом и, зависнув над старичком, протянул настойчивую руку.
– Это – ваше?! – изумился профессор.
– Упало со стола.
– Далеко падало!– хихикнул тот, передавая лист.
– Бывало и дальше… – заверил Куратор, покраснев. (Может, от того, что ему пришлось наклоняться. Несмотря на относительную молодость и стройность, лишние килограммы уже давали себя знать.) Сев за свой стол, и попросив профессора продолжить, он расправил листок, оглядел курс зловещим взглядом, после чего прочел следующее:
«Откуда есть пошло слово Бл-дь на Руси».
Едва не выругавшись сам и покраснев так, что в висках опасно застучало, куратор продолжил чтение. Короткий отрывок был выдержан в древнерусском летописном стиле, написан печатными буквами, некоторые слова были выведены на старинный манер, с Ъ в окончаниях:
«Ехал как-то со званого пира домой Великий князь Московский. А на дороге большой камень лежал. Не заметил его князь, споткнулся, упал и два передних зуба вышиб. Вскочил он на ноги да как закричит, указывая свите на валун матовый: – Убрать!! У-брать!
Только вместо «убрать» у князя теперь – «ублять» получалось.
– Ублять! – кричит князь, ногами топает. – У-у-блять!!
Бояре смутились, убрали камень, но слово князево запомнили. А под конец для пущей тверди дурной смысл буквой «д» – закрепили. Отсюда и пошли обозначать то (или – тех), кто не на своем месте торчит и продвижению мешает».
В отличае от бояр, Куратор не смутился. Углубившись в непростое чтение, он едва не пропустил окончание речи профессора. В аудитории воцарилось напряженное молчание. Куратор поднял глаза от листка. Все присутствующие смотрели на него. Годы тренировок научили педагога скрывать любые эмоции. Подоткнув листок тяжелой папкой, он встал из-за стола и поблагодарил членов комиссии за подробный рассказ о том, насколько усложнялись для курсантов экзамены в этом году. На практически библейское предупреждение профессора, что каждый «получит свое», Куратор с обаятельной улыбкой заметил:
– Некоторые из присутствующих даже раньше, чем думали! – он опять поправил папку, под которой лежал листок, так чтоб все видели это.
Профессора не спеша, с достоинством больного подагрой, направились к выходу. Куратор уже решил, что благополучно проводит их. Однако, в ту же секунду дверь кабинета распахнулась, и в нее, не выпустив профессоров, влетели два курсанта. Произошла заминка. Их появление вызвало восторг не только у сокурсников, но и членов комиссии. Куратор поспешно пояснил, что оба молодых человека не являлись злостными прогульщиками, а находились на дежурстве.
– В таком случае, вы донесете до них то, о чем мы говорили.– с некоторым разочарование проскрипел главный из профессоров.
– Не уверен, что смогу это сделать также занимательно, как вы. Но основные мысли непременно. Включая последнюю из них.
Когда в кабинете, наконец, остались только «свои», Куратор поднялся на кафедру. Вынул лист и, держа его на весу за край двумя пальцами, как заразу, задал главный вопрос, мучивший его последние десять минут: – Чье сочинение?
Курс снова оживился, и попросил прочесть его вслух.
– Я не стану этого делать! – отмахнулся педагог.
– Тогда как мы узнаем?!
– Ну, может, есть какие-то предположения? У меня, кстати, и кандидатуры имеются! Максим?! – Куратор повернулся. Один из двоих, только что вошедших в кабинет курсантов встрепенулся. – Твое… послание?
– Нет! И я понятия не имею, что в нем! – быстро ответил тот.
– Правда?
– Меня здесь даже не было! – возмутился молодой человек, глядя ясными очами.
– Это еще не означает, что не ты автор! – резонно вставил Анатолий Васильевич.
– Почему же именно – я! Оно ведь без подписи!
– Откуда ты знаешь, что без подписи, если не читал? – мгновенно насторожился Куратор.
– Если бы было с подписью, вы бы не спрашивали – «кто»! – закатил глаза под белый лоб Максим. Куратор недовольно поджал губы.
– А те парни не могли сами его потерять? – предположил курсант, показывая на дверь, в которую вышла комиссия. Реплика вызвала смех. Один педагог раздражался:
– «Те парни» будут принимать экзамены! – отчеканил он, – Проявить к ним уважение – в ваших интересах!
– А в ваших?…
Куратор уселся за стол, громче обычного пододвинув под себя стул. Да, члены комиссии у всех преподавателей вызывали стойкую неприязнь. Впрочем, студенты, сидевшие напротив, сейчас, – тоже. Его курс был крайне не простой. Мало того, что он первый в педагогической карьере Куратора, это еще и особый «набор». О чем сам ректор пять лет назад предупреждал своего протеже в личной беседе.
Нельзя сказать, чтобы курсанты были трудными «подростками», юнцами со сложной судьбой. Скорее «сложными» были их родители. И «сложными» именно в том смысле, что – «не простыми». У большинства либо один ближайший родственник, либо сразу несколько, занимали высокие посты в ведомствах, и не только в военных. Так называемые «династии»… С некоторых пор, для творческого коллектива вуза это слово стало ругательным.
Самый высокий пост из всех занимал родитель кудрявого Максима, как всегда, без страха сидевшего даже за первым столом в любом из десятков кабинетов. Впрочем, парень никогда не хвастал, а вначале щепетильно скрывал то, что всем с первых дней итак было хорошо известно. И хотя отец Максима, выдающийся экономист, автор и разработчик инклюзивных программ развития, как раз не являлся военным, он именно поэтому заслужил в их среде еще больший авторитет.
Зато родня остальных носила погоны со звездами, позволяя себе откровенно вмешиваться в учебный процесс. Дед Артема Тынякевича, к примеру, служил военным медиком. Возглавлял соответствующее всесоюзное, а затем – федеральное заведение, и мог вмешиваться не только в учебный, но и многие другие «процессы», нередко происходившие с теми, кто давал присягу, включая педагогов. Генералы проходили через его руки, еще будучи рядовыми…
Первые два года Куратору стоило больших усилий исполнять по отношению к своему курсу непосредственные обязанности. И не только по причине молодости и неопытности.
Недружественная атмосфера долго стояла в рядах. Некоторое социальное расслоение, в буквальном смысле мешало равнению. Строй был далеко не стройным. Вуз не мог дождаться дня, когда выпустит из себя неспокойное «образование». А до того момента буквально бурлил, будто переваривая не совсем то, что подходило его организму.
И вот, на последнем году обучения, в самом конце, эти славные фамилии все же прославили и университет, который вдруг стали ассоциировать с почти уголовным преступлением… Присланная в ноябре комиссия, наконец, занялась делом, подвергнув унизительной проверки весь вузовский состав.
Педагог передернул плечами и осмотрелся. На предпоследнем столе, за спинами своих товарищей, распростерся курсант. Куратор не раз бросал на него беспокойные взгляды. Однако беспокоился он отнюдь не за здоровье последнего.
– Тынякевич, вам плохо? – не сдержавшись, вдруг перебил он всех.
– Нет! – дернулся тот.
– Тогда выключите телефон, и успокойтесь! Вы уже час лежите на столе. – слегка преувеличил педагог. – Я думал, что нам пора врача вызывать!
– Все в порядке!– заверил его Артем Тынякевич. – Хотя, надо заметить, эти профессора, настоящие энергетические вампиры! Просто высасывают все соки из нас…
Аудитория согласно зашумела.
– Ну, этот процесс – обоюдный! – заметил педагог.
– Проректор – вот кто вампир в чистом виде! – громко вставил Максим. – Верно, Артемий…– он развернулся назад.
– Я всегда ощущал негатив, исходящий от него! – подтвердил второй курсант.
– И фингал – результат этого ощущения? – прищурился Куратор. На лице молодого человека действительно разлилась синева.
– Я вербально ощущал… Пусть только попробует тронуть меня пальцем! – Артем сделал значительный жест.
– Не уверен, что это в его планах! Однако, ты уходишь от ответа! – заметил педагог.
– Как и всегда на ваших занятиях! – вставил жизнерадостный узкоглазый курсант за передней парте. Куратор поблагодарил его кивком: – Так откуда пятно?– опять обратился он к Артему.
– Оно … аллергического характера…– курсант запнулся.
– Оно – синее!
Педагог минуту рассматривал его. Артем беспокойно ерзал на стуле, и от этого трения, фингал, почему-то, становился еще ярче и выразительнее.
– Эрик Кудасов прав. – констатировал Куратор. – Ни на один свой вопрос я не могу получить ясного ответа. И все же, пока здесь находиться госкомиссия. Пока эти… – он впервые замялся, и курсанты с пониманием восприняли паузу, – … проверяющие, действуют на территории вуза (он едва не сказал – страны). Сидят на тренировках, занятиях… и даже в столовой, прошу вести себя в соответствии с высоким званием, которое вы уже носите, – (Артем жалостно посмотрел на букву «К», на своем погоне), – …являясь частью, всем известного и уважаемого, несмотря ни на что, не только у нас, но и за рубежом, заведения…
Он оглядел изуродованные его мыслью лица курсантов, насладился этим зрелищем, но почувствовав, что и сам несколько «размягчился» от сказанного, перешел к главному:
– Поэтому, я надеюсь, и имею основание, что в ближайшее время никто из вас не пострадает от рук буйных фанатов, нездорового питания, плохой экологии… и т.п. Поставив в прямую зависимость от этого имидж университета. Вообще, все вы обязаны выжить, и без какой-либо видимой ущербности, кроме той, с которой поступили сюда пять лет назад, дожить до аттестации не только своей, но и вузовской. Мой совет – ведите уединенную, даже в чем-то аскетичную (не буду уточнять, в чем именно, все знают), заполненную только учебной литературой и тренировками жизнь. Осталось всего три месяца…
– И как, спрашивается, после такой защиты диплома, еще и Родину защищать?!– заявил Максим.
– Какой – такой?! – снова начал раздражаться Куратор.
– На вынос мозга…– курсант выпучил глаза.
– Но вы же не десантники! Вам никто не предлагает кирпичи об голову разбивать!
– Скорее, голову о кирпичи! – тут же поднялся гогот.
Куратор беспокойно глянул на дверь в коридор. Инициатива постепенно уплывала из его рук, словно переходящее знамя победы, но поле битвы нужно было оставить за собой, поэтому он прибегнул к главному оружию, безотказному как калашников:
– Кто не сдаст свои дипломные до 14-го числа, будет иметь дело не со мной, а с начальником учебной части!
– До 14-го?!– воскликнули два голоса.
–Да. – безжалостно подтвердил педагог. – Нашей Эры! – припомнил он им февральское мучение. – Четырнадцатое! Легко запомнить – трудно забыть! – Анатолий Васильевич встал и направился к выходу.
– Какого месяца?
Куратор остановился в дверях: – Надеюсь, это риторический вопрос, не требующий моего ответа!
Он не напрасно беспокоился о физическом состоянии курсантов, озаботившись, даже, видом обычного фингала у одного из них. В истории, приведшей к пагубным для вуза последствиям, уже имелись пострадавшие. Во всяком случае, в группе, выходящей сейчас из аудитории, количество студентов было меньше, чем в начале учебного года.
Глава 4
Массовая культура
Не только на педагога в этот жаркий апрельский день нахлынули воспоминания.
Темноволосый курсант, сидевший у окна, подперев голову рукой, задумчиво смотрел на университетский двор, который вычищали первокурсники. За спиленными тополями поблескивала луковка воинской часовни. Крики внизу заставляли красивое лицо болезненно морщиться. Этому взводу ни разу, на его памяти, не поручали подобных «грязных» дел. Их задачей было просто прилежно учиться. Надо сказать, в этом молодой человек хорошо преуспел. И не просто хорошо, а даже отлично. Пять безупречных лет в стороне от любых сомнительных начинаний…
Но вот, на последней учебной сессии произошел неприятный инцидент, и парень, по удивительному, непонятному совпадению, один из его главных участников. Миша Алымов до сих пор не мог понять, как такое могло случиться. Блестящие способности, ровная карьера впереди, все это теперь стояло под большим вопросом (и зависело от результатов расследования не только комиссии, но и дознавательных органов).
Конечно, он не пострадал пока, как те двое, которых недавним приказом ректора отчислили из университета, не дав сдать диплом. Однако, у курсанта не было уверенности, что и он не станет третьим.
На весеннее солнце набежала туча, залитый ярким светом двор погрузился в тень. Порыв ветра ударил в окно, и стекло зазвенело. Правда ветер сейчас был теплый, в отличае от того, начала весны.
Двадцатого февраля в городе проходило два равнозначных по характеру и количеству участников события – Лига Европы и рок-концерт. Несмотря на плохие метеосводки, надвигавшийся с Севера Балтики фронт и возможность урагана, оба мероприятия решено было не отменять.
К десяти часам вечера, когда город ощутил на себе первые порывы штормового ветра, они благополучно завершились. Из двух огромных переполненных чаш-стадионов, людские массы выплеснулись наружу, и по нескольким главным улицам двинулись навстречу друг другу.
Сильный шквалистый ветер вперемежку со льдом отбили охоту у большинства игроманов затевать споры «о вкусах», толпы быстро растворялись в светящихся входах в метро.
От общего потока отделялись незначительные группы желающих завершить вечер «традиционно». Но они почти не привлекали внимания патрулей, охранявших правопорядок на улицах, и полагавших, видимо, что и этих отщепенцев скоро «ветром сдует». (Если не закон, то стихия – возьмет свое!)
Среди последних были наши знакомые. Четверо курсантов, не дошедших ранее с Куратором до кинотеатра, насладившись концертом, возвращались домой.
Замечу вскользь, что если о культурном выходе университета их педагог узнал за день до события, то свой собственный культурный выход курсанты запланировали еще три месяца назад. Поэтому любые намеки начальника курса о последствиях неисполнения приказа не возымели действия. Деньги, и не малые, были отданы за лучшие места в зале, и ничто в этот день не могло помешать молодым людям их занять.
Концерт был хорош. Музыканты держали зал, и зал … держался… Из последних сил. Многие выглядели совсем невменяемыми. Под ногами скрипело стекло от бутылок, неизвестно каким способом пронесенных через кордоны охраны. Сорвав на последних синглах и без того надломанный голос, солист вдруг заговорил… По-русски… Группа благодарила публику за горячий прием.
Зал взорвался овацией. По обычаю, какую бы чушь не сообщала заграничная звезда, если она сделает это на нашем «великом и могучем», сообщение неизменно приводит публику в неописуемый восторг. Даже если половина слов не подвластна пониманию «остепененного» филолога-лингвиста.
То же было и на этот раз. Одобрительные крики вдохновили солиста. Он решил продолжить демонстрацию «блестящего» знания языка. И хотя следующее сообщение и большинство слов в нем оказались более понятными для славянского уха, восторг оно вызвало далеко не у всех.
Вначале он выкрикнул какой-то звук (разминался, что-ли, – подумали в толпе). Звук жизнерадостно повторили. Потом послышалось два – зал эхом откликнулся и на них. После сразу три звука, или лучше сказать – буквы, в сочетании уже имевшие некоторый смысл…
Повторили и буквы, но только пол зала, остальные пребывали в недоумении. И не потому, что по -прежнему были невменяемы. До боли знакомое слово еще витало под потолком, а курсанты уже удивленно переглядывались: – Похоже, нас послали?! Что скажите?! – спросил самый высокий из всех.
– Скажу, что и впрямь пора уходить! – заметил другой, чуть ниже, взглянув на часы, – Если это – конец, а я думаю, никто теперь не сомневается, то через пять минут у всех входных дверей соберутся потные толпы, с одним желанием – как можно скорее выйти на свежий воздух. И не важно, кто из них сколько выпил! И пил ли вообще… Мы будем долго выбираться отсюда в ужасной толкотне!
– Кажется, Павел дает отмашку на нашем старте? – оглянулся Максим, стоящий почти перед самой сценой.
– Может, тебе еще и свиснуть? – скривил рот его товарищ, – Правда, тут уже свистят со всех сторон…
Действительно, в зале поднялся страшный шум, свист. Кто-то делал гневные жесты в сторону выступавших. Похоже, смысл последней фразы добрался до самых крайних рядов, и они начали наседать на сцену. Вот –вот могла начаться давка, тем не менее, люди в униформе стали плотнее, перекрыв весь периметр зала. За ними маячили дежурные медики с белыми лицами, но без белых халатов. У этих были синие…
Как выбраться из замкнутого круга. Подобный фокус был под силу разве что опытному иллюзионисту. Тот, кого назвали Павлом, с неким ожиданием во взгляде воззрился на кудрявого друга. Однако, Максим продолжал с веселым энтузиазмом смотреть в ответ. Его толкали то с правого, то с левого боку. Но вот, безропотно приняв несколько особо неприятный ударов по ребрам, он вынул из кармана алюминиевую баночку, опустошил ее одним могучим глотком, после чего запрокинул голову и, неожиданно, пустил пенную струю изо рта прямо под ноги одного из дежурных.
– Мальчику плохо! – крикнул с высоты своего роста Артем Тынякевич, и Максим тут же повис на тонкой перегородке, отделявшей публику от края высокой сцены. Перегородка опасно зашаталась. Дежурный схватился за перила, пытаясь скинуть тело обратно, или хотя бы задержать падение, но оно неумолимо кренилась вперед. Еще немного и Максим вылетел бы из строя головой в сцену, открыв путь другим поклонникам. Дежурный, бросив бороться с последствиями, схватился за первопричину. Теперь Максим повис на его руках. Он спускался все ниже, к заплеванному полу и упал бы совсем, если бы на подмогу не пришло еще несколько униформистов. Они потянули парня к запасному выходу. Синие халаты зашевелились…
– Мы с ним! – успел крикнуть Павел, перелезая через ограду. Следом рванули и четверо его друзей…
Через полчаса все они стояли в узком переулке за концертным залом. Кудрявый любимец курса Максим Дерягин успел вставить в уши провода от плеера, раскачиваясь теперь не только от ветра. Благодаря его «актерской находке», друзья благополучно вышли через служебный ход, в то время, как остальные любители жесткого рока попадали в объятия не менее жестких специалистов отряда особого назначения.
– Как вам представление? – обратился ко всем Максим, переключая какие-то кнопки на приборе.
– Твое? – улыбнулся самый высокий. – У нас только положительные отзывы!
Ростом он мог поспорить с самим Тынякевичем, и выглядел немного старше остальных.
– Спасибо, Константин! – отозвался курсант, намеренно четко проговорив все буквы в имени последнего.
– Впрочем, сегодня мы были свидетелями сразу нескольких «представлений», верно Павел? – Костя обратился к уже знакомому красавчику, со светло русыми завитками на висках.
– Вот как? – удивился Максим. – Вам жутко повезло!
– И первое из них не менее интересно, чем второе…– отозвался Павел.
– О чем ты говоришь? – парень нахмурил брови. Свет падал на него сверху, обозначив складки на лбу. Сейчас он походил на несмышленого щенка.
– Мы шли сюда от набережной, – начал рассказ Костя, – и проходя мимо сквера с трубой вместо стелы, заметили наших бывших… – он снова скривил рот, – то есть, ваших нынешних педагогов!
– Кого именно? – Максим вынул повода из ушей.
Павел назвал имя Куратора.
– Он был с картографом, который, как известно, заставляет всех искать и показывать особые точки… – ухмыльнулся Костя. – … на картах, разумеется.
– Ты не поверишь, но я всегда стеснялся этого… – покачал головой Максим.
– Или – возбуждался! – добавил Артем. Его голову венчала длинноухую шапку, прикрывавшую значительную часть лица, из тех, что у нас носят бомжи и иностранцы.
– Мы ведь должны были ехать с ними в кино … – напомнил Миши Алымов.
– Ну, они оба нам не опасны! – отмахнулся Эрик Кудасов.
– Чего я не могу сказать о тех, с кем педагоги столкнулись этим вечером в сквере. – добавил Константин.
– Они… – столкнулись?! – еще сильнее удивился Максим.
Костя пересказал то, что произошло у мемориала два часа назад.
– Не знаю, дошло ли до рукоприкладства, но я ясно расслышал угрозы в конце. – заключил молодой человек.
– Похоже, это начинает входить у него в привычку. Он и нам угрожал – «пройтись по списку»! – выпятив нижнюю губу, Максим передразнил Куратора.
– Ну, главное – не по почкам или печени! – ехидно заметил Костя.
– Оставим «интимные фантазии» в стороне. Угроза была не шуткой и произнесли ее в адрес педагога. – сообщил Павел с самым серьезным видом.
– Но кто посмел?! – ахнул Миша.
– У меня только одно предположение – аттестационная комиссия! – Максим вновь нахмурил лоб. – Но ты говоришь, что пили в сквере, у стадиона… Неужели Куратор попросил налить и ему?! – рассуждал парень. – И получил отказ в грубой форме!
– Если б и тебе отказывали всякий раз, когда ты просил «налить», возможно, сейчас у тебя было бы гораздо больше «предположений»! – Павел, самый авторитетный участник разговора, уже носивший с Костей, в отличие от курсантов, на своих погонах звезды, терял терпение, заметив, что собеседники недостаточно остыли после концерта, чтобы соображать холодным умом. Его красивое лицо начало искажаться в неверном свете фонаря. – Ты только что сам назвал ключевое слово – «у стадиона»!
Все замолчали и переглянулись. Давняя вражда «уличных генералов» и возможных будущих армейских, похоже, дошла до предела. Ведь в течении нескольких лет курсанты этого факультета разнообразили свободное от учебы время тем, что мерились силой с низкосортной шпаной, по большей части активными дворовыми патриотами… Когда все началось, точно никто и не помнил. Но как – знали все…
Глава 5
Две теории
Пару лет назад, в маленькой пристройке, располагавшейся на территории военного университета, начальник по воспитательной работе, только что получивший новую должность (а именно – начальника по воспитательной работе), организовал благотворительный кружок или секцию, подходящего слова никто в вузе не мог подобрать, куда приводил с улиц подростков «без надзора». И можно сказать, тщательно подходил к делу, отбирая худших из них. К тому времени он успешно выпроводил на службу свой последний взвод (в числе которого был и Павел), и буквально не знал, куда девать таланты, ища новые непаханые поля для деятельности.
Его план (подсказанный, конечно, собственным тщеславием) заключался в перевоспитании еще не ставших личностью, но уже деградировавших единиц общества. Ректор не возражал, увидев в этом, даже, некий гражданский подвиг и позицию.
Со временем, единиц набралось несколько десятков. Они активно посещали секцию. Впрочем, особых изменений в поведении никто не наблюдал. Но ведь и «заведение» не имело официального статуса, поэтому о его существовании предпочитали молчать, и чем там занимались – не интересоваться. А полюбопытствовать стоило, как выяснилось потом, хотя бы ради собственной безопасности.
После нескольких «экспериментальных» лет, после честных попыток развить интеллект и духовность в своих подопечных, воспитатель вынужден был оставить затею. Некоторые говорили, что способностей у «учителя» оказалось меньше, чем у его «учеников». Однако, признавать или мириться с фиаско новая должность господину Ливневу не позволяла. И вместо духовных сил, он начал развивать в подопечных физические, решив, что, если окрепнет форма, само собой придет и содержание…
Тут, естественно, проректору сопутствовал успех и достиг он гораздо большего. Но в этом же заключалась и ошибка. Руководство совсем забыло, что гражданский подвиг у нас, это почти всегда – губительная авантюра, только в редких случаях сулящая герою картонную грамоту и двухминутный ролик на ТВ. (Позднее, репортажи с закрытой территории вуза прославили их в городе. И если о грамоте ректор не задумывался, давая согласие на «физдиспансер», то к сюжетам на телевидении оказался совершенно не готов. И может даже был бы рад, если б не их враждебное содержание.)
По договоренности, люди в тренировочных костюмах оккупировали сад только после окончания лекций в самом вузе. Проректор наметил границы своего «темного царства» колышками, на которых растянул полосатые ленты. И хотя границы незаметно расширялись, все было спокойно до тех пор, пока туда не забрели курсанты Куратора. Не вся рота, конечно, но вышеуказанные в полном составе. Казалось бы, между блестящей молодежью с обеспеченной и весомой родней и доморощенными атлетами, воспитанными практически на улице, в «кустарных» условиях, не могло быть общих тем. Однако, «разговор» состоялся. Неизвестно, какая надобность занесла курсантов в садик. Но в сумерках они зашли «за черту», отделявшую светлую сторону от сумрачной, легко обойдя полосатые ленты, как раз накануне позаимствованные вузовским дворником для оцепления еще какой-то не менее опасной территории – то ли грунт у коллектора обвалился, то ли лепнина с фасада поползла…. В общем, ошиблись в координатах.
Словно в плохом фильме, началось с классического: – «закурить есть?» На разумный вопрос курсантов, не помешает ли подобный допинг тренировочному процессу, услышали категорическое – нет.
– Как раз и мальчики для битья пожаловали!– успел пояснить кто-то в стане спортсменов.
Произошла перебранка, и только появление сторожа не довело до крайности. Противники обменялись цветастыми угрозами, на том и разошлись. Страсти вроде улеглись, но не надолго. Той же ночью кто-то выбил несколько стекол в зале для приема присяги. Проректор был вызван к ректору, но категорически открещивался от содеянного. Глава вуза пребывал в беспомощном состоянии. Ведь доказательств причастности участников секции не было, а иных подозреваемых, по официальным бумагам, в вузе все равно не значилось. Однако, слухи просочились за стены заведения, и к нему с настойчивыми вопросами стали приезжать встревоженные родственники курсантов. Долго держать в неведении уважаемых людей становилось невозможно…
Начальник по воспитательной работе сидел в своем кабинете, когда глава курса вошел к нему без стука, сразу обозначив тон предстоящего разговора.
– Я поставлю вопрос о закрытии вашего притона перед руководством! – начал он, усевшись напротив оппонента.
– Не понял? – едва дернув краем рта, осведомился проректор. Очки съехали на кончик носа, приоткрыв, наконец, миру довольно острый взгляд. – О чем вы говорите? Какой притон?!
– Тот, что у вас за спиной, кстати! – указал Куратор пальцем в окно, находившееся позади воспитателя. В нем действительно был хорошо виден весь сад с постройками.
– За моей спиной, – повторил тот, сверкнув окулярами, – только годы безупречной работы, посвященной воспитанию молодежи, не раз, к слову, оцененные руководством вуза и… страны!
– Конечно, – не унимался Анатолий Васильевич, – по бумагам его не существует, но мы-то с вами знаем, о чем говорим.
– Отнюдь! Если «притона» не существует, как же вы поставите свой вопрос? Каким боком?– проректор наигранно развел руками. – Его не к чему прислонить…
От гнева у педагога перехватила дыхание:
– Ваши годы работы… – Куратор откашлялся, – оцененные руководством страны, – его видимо ущемило это словосочетание. -…дорого нам обойдутся теперь! И если не прислонить, то привлечь вполне можно!
– Не считайте моих лет! – воскликнул проректор, тоже возбуждаясь, – Не в пример вашим, их гораздо больше. Как и опыта! При этом я никогда не пользовался протекцией и не набирал себе особый курс, делая любимчиков из блатных сынков!
Куратор слегка побледнел. Все в вузе знали, что свой первый курс он получил против желания, когда другие отказались. Это уж был достоверный факт, и тем обиднее прозвучали несправедливые слова коллеги.
– Кого, в таком случае набираете вы, пользуясь возможностями, предоставленными вузом?!– вскочил на ноги педагог.
– Кого?! Сложных подростков! – выплюнул воспитатель.
– Сложных? – насмешливо переспросил Анатолий Васильевич.
– Да! Я никогда не сторонился трудностей…
– И создавали их другим. – закончил за него оппонент. – Теперь у всех нас могут быть проблемы! Они уже есть!!– повысил он голос.
– Я беру с улиц малолеток, заблудших… и обездоленных, чтобы направить на путь.
– С какой целью? Перевоспитать? Вернуть в общество? Вы сколотили банду!
– Как и вы! – Платон Ливнев тоже вскочил на ноги. – Дети – это будущее, в них наша сила… – он хотел добавить «и сила страны», но…
– Я понял, вы держитесь на «соплях»? – ехидно хохотнул Куратор, видимо не правильно поняв слово – малолетних. Оппонент на какое-то время завис. Затем…
– А вы – на …! – проректор произнес невозможное в приличном обществе слово. О чем сразу пожалел, но было поздно. Куратор распрямил плечи и сдержанно заметил: – Если б вы сейчас промолчали, возможно, еще и сошли бы за умного! – После чего развернулся и медленно вышел, захлопнув за собой дверь.
Увы, но если б и он тогда промолчал, по-умному, не начиная разговора, последствий, таких тяжелых и длительных, удалось бы избежать. Педагог понял это в тот же день, но изменить ход событий был не в силах, даже наоборот, ускорив обороты.
Машина Куратора, стоящая на парковке вуза, рядом с «садиком», оказалась первой жертвой борьбы двух педагогических теорий. Она была не дорогая, отечественного производства (на дорогих в вуз предпочитали не приезжать), но после того, как с ней «поработали» умельцы, русский стиль проявился гораздо отчетливее… Особенно на капоте и дверях. Витиеватым узором, как морозом, покрылась вся их блестящая поверхность, но узор этот, увы, с оттепелью растаять не мог. При ближайшем рассмотрении оказалось, что его вывели неким острым предметом, с надавливанием разной силы и сложности. Проще говоря, обыкновенным гвоздем. Различие рисунков объяснялось тем, что над машиной потрудилось сразу несколько «мастеров».
Куратор побывал у ректора, ректор на стоянке у машины, (с которой другие педагоги поспешно убрали свои транспортные средства), но долго не мог добиться от начальства вразумительных слов. Связь вчерашнего инцидента с участием курсантов, и сегодняшнего, с участием машины, ректор категорически отверг. Видя, что нужной реакции не будет, Куратор подошел вплотную и, понизив голос, вдруг заговорил свистящем шепотом:
– В свое время вы пошли на уступки вашему заместителю по воспитательной работе. Хотя я предупреждал о возможных пагубных последствиях. И вот во что вылилась вся эта безумная затея! – он протянул указующий перст в сторону университета. – Вы держите под боком, на собственной территории «организацию», – (ректор болезненно сморщился при этом слове) –… в состав которой входят неадекватные имбицилы, способные на все!! – теперь Куратор указывал на испорченное имущество.
