13th
Умереть под солнцем: Догорающая вечность
10глава
Фильмоскоп сознания отрывисто воспроизводил образы памяти, под влиянием навевающих эмоций складывающиеся в целостную картину воспоминания. Зал Школы. Несколько детей его возраста, стоящие вокруг. Группы, в которых обучали смотрителей, к счастью, никогда не были большими. Чёрная, словно смоль, голова Деймона Сида, стоящего поодаль и с потупившимся взглядом смиренно, наряду с остальными внимающего словам преподавателя.
Деймона тогда единственного пропустили. Только его родителей не предали осуждению. Ведь только его родители были ещё живы.
Очередь дошла и до Эндрю. Из его памяти со временем стёрлись воспоминания о статьях нарушения «Кодекса…», из-за которых выселили родителей. О Нормах, из-за которых он оказался воспитанником Школы, будущим смотрителем.
Все его одноклассники были сиротами, отданными на попечение Отделения по Надзору. Всем им на протяжении десятилетия в голову вкладывались фундаментальные знания о языке, математике, Докупольной и современной истории и изучающемся в особенном порядке «Кодексе Норм и Порядков».
Каждому из них с малых лет прививали уважение к введённому порядку, который Правительство ставило превыше всего. Каждому не давали забыть, что возможность вырасти законопослушным и правильным гражданином была в их руках, и что их родители сами обрекли себя на выселение. Прививали чувство справедливости.
Всех их воспитывали машинами, призванными нести правосудие в серый мир Купола. С возрастом Эндрю осознавал, почему в Школу попадали только сироты. Людям в здравом уме не пришло бы в голову отдать сюда сына.
Тем не менее, в классе был такой мальчик. Деймон. У Школы не было столь удобного рычага давления на ребёнка с живыми родителями, но он и сам проявлял неистовое рвение к учёбе. Отчасти, желая порадовать их.
Эндрю и его одноклассники, как и предшествующие и последующие поколения смотрителей, воспитанные здесь, росли в суровой атмосфере постоянных тренировок, моральной подготовки к службе.
Мягкий, тихий и послушный мальчик становился служителем справедливости. И ожесточался, не принимая её такой, какой она была в Куполе.
Когда разум Эндрю начал отрицать то, что воспитывалось в нём годами? Когда повернул не в ту сторону, поддавшись ярой юности, ещё не закончившей искать вечную истину в мире?
Ещё пара лет обучения у наставника, и он стал бы той машиной, которая нужна была Правительству, ради которой его лишили детства. Машиной, огонёк внутри которой горит только ради поддержания жизни, несущей справедливость, так созвучную со словом смерть.
Но та женщина запустила цепную реакцию. Столкнувшись с сопротивлением, Эндрю надолго закопался в себе. Благо в больнице у него было достаточно времени. Под влиянием размышлений на волю вышел другой человек, утвердившийся, когда его сделали полноценным смотрителем.
Человеком, деятельность которого не имела смысла. Зачем были нужны смотрители, если даже они были не в силах принести людям надежду на спокойную жизнь?
Теперь он уже не гнал мысли, преследовавшие его. Эндрю полностью отдался течению эмоций внутри, так приятно закипавших в крови и вынуждающих делать, мыслить снова и снова, пока он не придёт к однозначному решению. Разгорался огонь.
Огонь, который будет использован им правильно. Не так, как его использует Правительство, сжигая людей, жаждущих, как и он, истинной, вечной справедливости.
Эндрю снова сидел в полумраке, разглядывая простые, но причудливые рисунки.
Рабочие уже ушли домой. Скоро должны были выключить лампы. Сегодня он решил остаться здесь, в своём кабинете.
Лёгкая дремота и спокойное дыхание заставляли вновь и вновь прогонять воспоминания, чтобы не уснуть раньше времени. Эндрю хотел посвятить чуть больше времени этим вдохновляющим эскизам, пока рядом нет Деймона и пока мигает лампочка, свисающая с потолка.
Девушка в Архиве, впустившая его в хранилище, была довольно милой. Эндрю улыбнулся. Он приметил её чистый взгляд, который даже назвал бы наивным. Было даже немного совестно красть у неё за спиной. Интересно, о чём она тогда думала…
Эти наброски точно были ценнее всего, что он мог там найти. Они единственные хранили чувства и намерения людей, которых он уже считал кумирами.
Кто из них рисовал эти красивые знаки?
Звонок. Пара секунд теперь отделяла Эндрю от погружения в кромешную темноту. Он быстро засунул бумаги в нижний ящик стола. Прилёг на кресло и закрыл глаза.
Быть может, если бы жизнь повернулась чуть иначе, он и сам смог бы когда-нибудь рисовать такие вдохновляющие вещи. Но, увы, где-то в далёком детстве мальчик по имени Эндрю потерял возможность научиться этому. Стремление творить было подавлено и насильно заменено властями на стремление к ложной справедливости, обернувшееся теперь против них.
***
Он проснулся от гула машин в рабочем зале. Лампочка на потолке снова мигала.
–Эндрю, доброе утро. Не хотел тебя будить, – Деймон уже сидел за столом в куче бумаг и доброжелательно улыбался напарнику.
Сердце парня ёкнуло. Он быстро вскочил с кресла и подбежал к столу. Нет, Деймон не нашёл рисунки. Хотя, даже если бы нашёл, Эндрю, наверное, мог бы назвать их своими. Если бы там не было нарисовано солнце.
–Ты чего? – напарник в недоумении на него посмотрел.
Эндрю сглотнул слюну и что-то вяло пробормотал в ответ, после чего пошёл заваривать кофе.
Деймон Сид был хорошим смотрителем. Был правильным смотрителем. Может, из-за домашнего воспитания, дополнявшего Школьное. Может, из-за собственных стремлений. Эндрю он казался, как минимум, странным. Деймон всегда говорил только о работе и всем своим существом жил ради неё. В чём-то они были похожи, хотя Эндрю и начал питать к нему отвращение после убийства пьяницы на остановке. Разум уже отказывался признавать их сходства. Для Эндрю он стал если не врагом, то человеком, достойным презрения, несмотря на все его относительно положительные качества: трудолюбие, внимательность и желание стать лучше.
Представления о жизни, службе и цели Деймона отличались от таковых у Эндрю. Они стали друг для друга чужими, хоть чернявый и пытался наладить дружеский контакт с напарником.
Деймон несколько раз набирал в лёгкие воздуха, чтобы заговорить с Эндрю, стоящим у него за спиной и хлопочущим за приготовлением скудного завтрака, но никак не мог выбрать подходящие слова. Наконец, он решился:
–Э… Эндрю, подойди сюда, пожалуйста.
Тот нехотя развернулся и, вздохнув, подошёл к столу. На нём лежали разные бумаги с отчётами, исписанные цифрами.
–Я не знаю, я могу ошибаться, – в голосе Деймона звучала нерешительность. Он явно долго откладывал этот разговор.
–Я могу ошибаться, но цифры не совпадают.
–В каком смысле? – с долей заинтересованности переспросил Эндрю.
–Я не знаю, как объяснить, но… Кажется, Фабрики вырабатывают больше электричества, чем нужно Куполу. Если брать в расчёт освещение и иные расходы, излишек всё равно превышает почти 40%.
–То есть, ты хочешь сказать, что они работают слишком много?
–Да…Да, кажется да. Я на досуге провёл… небольшие подсчёты…М-мне кажется, рабочим лучше об этом не знать.
Сердце Эндрю ёкнуло во второй раз.
–Ты прав. Не стоит.
За весь оставшийся рабочий день они лишь пару раз перебросились словами. Каждый обдумывал открытие.
В голове Эндрю ютилась одинокая мысль, заглушавшая остальные и заставлявшая сердце усиленно биться. На что мог идти излишек электричества? Ответ был практически ясен. Правительство утаивает от граждан факт их переработки и использует электричество в своих целях. Этого было достаточно.
Достаточно, чтобы всполошить ум не только юного смотрителя. Этого было бы достаточно, чтобы поднять рабочих на бунт.
Пока что, на пути Эндрю оставалась ещё пара препятствий. Первым был Деймон. Нельзя ему доверять. Пока он является его напарником, Эндрю не сможет вести разговоры с рабочими.
Вторым была нужда в составлении чёткого плана. Эндрю подумал, что здесь ему бы не помешала помощь кого-то более опытного, более зрелого. На ум приходил только один человек. Оставалось убедить его в своей правоте. Наверное, самый сложный пункт.
Сердце стучало всё сильнее и сильнее, только подогревая идею мозга. Эндрю еле дотерпел до того, как Деймон ушёл со смены. Подбежал к столу и вытащил из нижнего ящика самый полюбившийся набросок. Значок Солнца. Спустился в рабочий зал. Трудяги всё ещё были на своих местах.
–Друзья! – голос смотрителя разнёсся по помещению. Он хотел назвать их именно так. Друзья. Нужно было сделать первый шаг.
–Кто из вас умеет рисовать?
Вопрос прозвучал немного странно, но тем не менее к Эндрю подошли несколько человек. Он искренне улыбнулся впервые за несколько недель. Достал из кармана и расправил сложенную бумажку.
–Сможете повторить?
***
–Вы всё поняли, смотритель?
–Да.
–Можете приступать к работе.
Деймон вышел от начальства в возвышенном настроении. Ему предстояло работать с героем. Ещё недавно он прочёл о нём в сводке новостей, а уже сейчас Деймона назначили ему в напарники в соответствии с новым приказом. Работа смотрителем даже в одиночку приводила его в восторг. Он верил в то, что его жизнь приносит пользу. А работать бок о бок с тем смотрителем… Даже мысли об этом возбуждали в нём самые светлые эмоции.
На выходе из Отделения его небрежно окликнул дежурный. Деймон обернулся. Дежурный окинул его взглядом, от которого по коже молодого смотрителя всегда пробегали мурашки. Он осуждал и одновременно выказывал высшую долю…презрения? Некоторые люди его недолюбливали, и Деймон безуспешно пытался понять почему.
–Передай Тейлору вот эти документы.
Открывая через несколько минут дверь Четвёртой Энергофабрики, Деймон Сид на секунду, как тогда, на церемонии выпуска, замер. Глубоко вдохнул и, сжав папку в свободной руке, вошёл.
Эндрю Тейлор, один из самых молодых смотрителей, получивший свой пост после полученной на задании раны, встретил его неподалеку от входа в производственный зал. В момент, когда они крепко пожали друг другу руки и Эндрю улыбнулся ему, в глубине души Деймон уже считал его своим кумиром.
Когда они проходили между рабочими, Деймон задел рукой, в которой была папка, один из громадных станков. Желтоватые бумаги разлетелись по всему полу, и он мигом бросился собирать их. Эндрю перестал рассказывать, но и не опустился, чтобы помочь. Ползая по полу, Деймон взглянул на него.
Тусклый свет падал на Эндрю Тейлора сзади, из-за чего его фигура казалась практически чёрной. По спине Деймона вновь пробежали мурашки. Эндрю будто смотрел на него тем же, полным презрения, взглядом.
Но нет, этого не могло быть. Через секунду Эндрю тоже опустился на пол, чтобы помочь напарнику собрать бумаги. Деймон уже верил, что его герой разделял, должен был разделять и его взгляды, мысли и чувства. А разве могло быть иначе?
***
11 глава
Она вновь уснула у него на груди, пока он гладил её мягкие светлые волосы. Лампы уже потушили. Вновь Конлей был в темноте, но чувство надвигающейся беды, связанной с темнотой, исчезло из его сознания. Не было того ноющего, режущего ощущения между рёбер. Он был спокоен, Николь была спокойна. И они оба растворились в этом спокойствии, подобно времени, когда всё только начиналось, смиренно глядя в будущее и томительно вспоминая прошедшее. Ненадолго.
Конлей лишился чувства беспокойства, но мысли оставались с ним постоянно. Мешали и помогали жить. Лишался он их только на работе, но какой ценой?
Какова цена спокойствия?
Нет, сейчас это не волновало его. Сейчас он был под действием своего единственного истинного наркотика. Она была рядом. Со времени казни революционеров Конлей стал больше времени проводить с ней. Впрочем, больше у него не осталось ничего.
Но больше ничего и не было нужно.
Конлей едва слышно дышал, пытаясь не тревожить её сон и едва принюхивался, чтобы уловить запах волос, смешивающийся с ароматом духов. Запах вечности, оставшейся у него.
Запах вечности, которой он желал и ради которой шёл на жертвы.
Он поступил правильно. Сейчас, спустя столько времени, получив желанное, он убедился в верности своего решения.
Имел ли он право так поступить?
Утомлённое, засыпающее сознание воспроизвело только образ толстой тетради, дневника отца, лежащего сейчас на тумбочке. Наверняка он рассуждал точно так же.
Имеет ли человек право поступать согласно своим убеждениям, если находится в обществе с иными интересами? Разве они не пытались сделать то же самое? Не пытались вмешаться в судьбу человечества?
Уставший от подобных риторических вопросов разум не мог зайти дальше. Выбор уже был сделан. Он не понимал, как мог сейчас сравнивать чёртову революцию с ней, спящей рядом, сомневаться в своём решении, а когда-то ещё и ставить деятельность выше возлюбленной.
Конлей медленно засыпал.
Чтобы продлить мгновения бодрствования в темноте, он начал вспоминать окружение, пытался уцепиться за детали сознания.
В голову пришёл конверт с самокрутками, спрятанный поглубже в ящичек. Там оставалась пара сигарет. Последних сигарет. Он сам положил конец распространению наркотиков в Куполе. Сам сделал выбор. К счастью, они ему больше не пригодятся. Истинная зависимость у него была не от них.
Рядом с сигаретами в ящичке лежал тот самый кухонный нож Скарлет Мэтьюз. Память о совершённой ошибке.
Эндрю.
Отделение по надзору. Специальный отряд. Штурм Храма, за которым он только спокойно наблюдал.
Фабрика. Рабочие. Улицы с лампами. Электричество. Электричество. Электричество.
В голове постепенно сложился образ Купола, от которого он мог прятаться только здесь, хоть и сам являлся его частью.
Сейчас внутри него ещё текло то тёплое, едва ощутимое чувство надежды. Было ли это влиянием момента или общим состоянием, к которому он так долго стремился, он не знал.
Конлей медленно засыпал и не мог этому сопротивляться.
***
Он медленно провожал её взглядом, пока Николь не скрылась в дверях Архива. Конлей давно не видел её в таком состоянии. Она улыбалась. Была всё такой же молчаливой, в её чистом взгляде всё так же стояло завораживающее сияние, видное только ему. Но она улыбалась. Улыбалась так же смиренно, так же спокойно, кончиками губ.
Когда Конлей видел её такой, он ненадолго лишался способности мыслить. Весь он состоял тогда из любви, желания быть рядом с этим лучиком света.
Он тряхнул головой.
Нужно было добраться до Отделения. Мимо проехал трамвай, но Конлей проводил взглядом и его. Хотелось пройтись.
На долю секунды показалось, что он смотрел на окружающий мир иным взглядом.
Иным взглядом на серые пятиэтажные домики, редких людей, сливающихся с асфальтом. По-иному чувствовал сухой воздух, по-иному воспринимал гнёт нависающей где-то сверху громадины, названной несколько десятилетий назад Куполом.
Показалось. Конлей снова почувствовал некую напряжённость внутри. Наверное, это было его неотъемлемой частью.
Хотелось только идти вперёд, выполнять долг до самого вечера, до момента, когда гаснут лампы. Когда они снова будут вместе.
Зачастую Конлей задумывался и о том, что такая опьянённость чувствами излишня, что следовало бы смотреть на мир более реально, но потом приходил к выводу, что от реального взгляда на мир у него не получилось бы прийти к другому, более правильному состоянию. Сейчас у него хотя бы было, что ценить и ради чего жить.
Не он воспринимал Купол по-иному. По-иному Купол влиял на его мысли. Порождал новые сомнения, тревоги.
Для него в мире никогда не было и не могло быть чего-то более реального, чем любовь. Нет, Кон не мог сомневаться и в этом. Не должен был.
–Наставник!
Он вздрогнул, услышав голос Эндрю. Тот выходил из здания Отделения и быстрым шагом спешил подойти к Конлею.
Рефлекторно осмотрев бывшего ученика, он не приметил особых изменений. Разве что на лице теплилась не обычная для юноши гримаса наивной задумчивости, а воодушевлённая радость от встречи с Конлеем или от чего-то ещё.
–Я давно хотел с вами поговорить, – Эндрю с улыбкой пожал ему руку.
Так и не перешёл на «ты»
–О чём? – Конлей снова смотрел на него сверху вниз, исполненный снисхождения, как всегда смотрят учителя на своих подопечных.
–В двух словах и не объяснишь…
Вот оно, снова брошенный на мгновение взгляд в никуда.
–Нам лучше поговорить позже, вы, наверное…
–Да, я немного опаздываю.
Конлею не хотелось откладывать разговор с учеником, которого он давно не видел, но что-то внутри подсказывало: «Не сейчас». Последняя фраза была брошена им слегка резко, и он поспешил загладить вину лёгкой улыбкой.
Эндрю кивнул в ответ.
–Тогда, я найду вас в отделении завтра. Я бы хотел, чтобы вы прошлись со мной до 4 Фабрики.
–Хорошо, – Конлей вновь сказал это с каким-то тёплым снисхождением. Он и сам не замечал за собой такого обращения с учеником.
Они разошлись на приятной ноте. По крайней мере, так показалось Конлею. Войдя в здание, он спросил секретаря насчёт работы.
–Пока ничего особенного. Есть ордер на осмотр высотки на окраине. Возьмёшь?
***
Эти дома стояли заброшенными в отдалённой от центра части Купола, куда не ходил трамвай. То ли из-за расстояния от Фабрик, то ли из-за отвлекающего внешнего вида людей там не селили. Лишь изредка посылали смотрителей на проверку состояния.
Конлей знал о бюрократической условности этой процедуры и, дабы не упускать возможность прогулки, захватил с собой Николь, поначалу мило сопротивлявшуюся преждевременному уходу с работы, но смирившуюся после того, как Конлей взглядом убедил её напарницу поработать смену одной.
Немного выйдя из центра, они взялись за руки. Теперь можно было не стесняться завистливых взглядов. Здесь людей было ещё меньше. Свободной рукой Конлей на всякий случай проверил кобуру.
Высокие шестнадцатиэтажки двумя башнями поднимались посреди полотна однотипных домиков. Да, людям определённо нельзя селиться в подобных ненормальных строениях.
Они шли молча. Или слова были излишни, или оба не знали с чего начать, да и стоило ли начинать. Оба просто пытались насладиться происходящим.
–Давай сыграем в прятки? – сказала Николь, когда они медленно поднялись на несколько этажей.
Конлей одобрительно улыбнулся. Свет от ламп еле доходил сюда. Всё было погружено в полутьму, сейчас казавшуюся абсолютно подходящей.
Они вошли в первую попавшуюся квартиру. Николь встала в уголок в прихожей и, закрыв глаза, начала громко считать вслух. Конлей невольно улыбнулся и тихо прокрался за дверь в гостиной.
–Семь!
Они давно не занимались чем-то подобным. Давно не находились вместе в разряженной обстановке.
–Восемь!
Им обоим не хватало таких моментов. Слишком долго они находились в напряжении, обособленности друг от друга и собственных эмоций.
–Девять! – с равными отрывками во времени раздавался отсчёт. Конлей с затаённым дыханием ожидал конца.
–Десять!
Она медленно вошла в гостиную.
Внутри Конлея что-то щёлкнуло.
Больше он не мог от неё прятаться.
Через секунду руки обвились вокруг её талии, и они слились в медленном, неожиданном, но долгожданном поцелуе.
Вот она уже стоит в дверях, игриво, но скромно улыбаясь и увлекая его за собой на лестницу. Они поднялись на крышу.
Николь медленно подошла к краю и смотрела вдаль. Конлей шагал за ней, оглядываясь по сторонам.
Сейчас они были выше всего Купола. Выше домиков, выше ламп, выше людей. Он вновь приобнял её сзади, и оба засмотрелись на лежащий внизу пейзаж.
Слова шёпотом полились с губ Конлея. Более подходящего момента он не нашёл бы никогда. Рассказал обо всём, что скрывал. О революционерах, о написанном доносе, штурме. Всё-таки рассказал. А разве могло быть иначе?
Николь слушала как всегда смиренно, с вниманием. Но сегодня с особенным благоговением. Она понимала.
Столько не понимал себя даже сам Конлей, сколько понимала его слова она. Понимала больше, чем он вкладывал в них, чем мог и хотел объяснить.
Она прервала его короткой фразой:
–Давай спрыгнем.
Конлей запнулся, будто его сердце пронзил кусок свинца. Что? Он мог ожидать этих слов от кого угодно, но не от неё, когда угодно, но не сейчас. Никогда.
Кон мысленно одёрнул себя, попытался понять.
–Тебе же действительно нужно солнце, – её голос звучал как никогда уверенно.
Он не мог признать этого.
–Мне нужно лишь спокойствие рядом с тобой, Никки.
Конлей знал, что она улыбалась. Тихонько кивнула и, взяв за руку, повела его обратно на лестницу, сказав только, что скоро стемнеет.
***
Деймон ведь всегда сомневался, что она любила его.
Но и предательством это нельзя назвать, так?..
Он просто был тем, кем его учили быть. Был тем, кем хотел быть. Делал так, чтобы было лучше… Делал то, во что верил.
Его цель отличалась от целей или бесцельности других людей, и за это его недолюбливали. Люди даже не пытались понять, каким идеалам служит его цель. Вбили себе в голову, что Нормы испортили их жизнь. А Деймон всё чаще удостоверялся в том, что люди сами портили её. Он не хотел ожесточаться. Он хотел верить, что его порядочность поможет обрести счастье ему и его семье.
А она бросила его, потому что родители запретили ей встречаться с убийцей. Не с защитником закона, не с хранителем справедливости. С убийцей.
Хотелось разрыдаться. Эти слёзы наверняка были бы самыми горькими в его жизни.
Впрочем, на самого себя клятва Деймона не распространялась. Но плакать матери из-за своего горя он не позволит.
Они с Эндрю после уличного патруля подходили к трамвайной остановке. Как бы хотелось Деймону поговорить сейчас с напарником, хоть с кем-нибудь. Эндрю вряд ли был лучшей кандидатурой. Не хотелось показывать свою слабость.
Желая отбросить мысли, Деймон подошёл к стоящему на остановке мужчине, чтобы спросить, когда подъедет следующий трамвай.
Он почувствовал странный, но очень знакомый запах. Один из тех, которые возбуждают самые сокровенные воспоминания, которые хотелось забыть.
Запах из самого раннего детства. От отца часто пахло так… Так противно.
Мама очень много плакала, когда его выселили.
Пьяница даже не успел им ответить. Деймон машинально потянулся за лежащим в кобуре пистолетом.
