Зульфия Талыбова
Лейси. Львёнок, который не вырос
Осень
Хозяйка
Я зашла в сад, и мысли о жутких цветах уже не беспокоили меня.
Паутины стало ещё больше, она летала повсюду, лезла в лицо и рот. Постепенно мое лето исчезало. Цветы завяли, а листья на деревьях пожелтели. Красно-оранжевые плоды шиповника гроздьями висели на неколючих ветвях. Только они и были видны, кустарники же стояли совсем голые. За ними едва виднелась стеклянная стена, за которой иногда мелькала волчья походка человека в белом.
Я села на скамейку.
Подул холодный ветерок и принес кучу ярких листьев прямо к моим ногам.
Я опустила голову и стала их рассматривать, разгребая руками. Я почти добралась до земли. Может, там и хранился мой клад? О чем просили персонажи моих картин?
Пальцы обожгло, словно в сухих листьях залежалась крапива: они вновь улеглись передо мной – бумажные листья от блокнота.
Я смело, с вызовом глядела на них. Почему я так боюсь вас? Поведайте мне!
Лейси
В глубинах сапиенснутого мозга всплыло воспоминание.
Появилась небольшая комната. Я удивилась: мебель из прошлого века.
Хм, какой это год?!
Всю стену занимал огромный ковер с коричневыми каракулями. Он напоминал кусок ватмана, на который непоседа опрокинул банку с краской, а она расплылась немыслимыми завитушками и закорючками. Хотя он больше походил на прямоугольную тарелку, по которой человеческий детёныш размазал варёную сгущёнку.
Половину комнаты занимал разложенный диван. На нем лежало покрывало, разрисованное оленями.
Я пригляделась внимательнее.
Одну ножку дивану ампутировали. Не знаю, за какие такие заслуги, может, он диван-ветеран! Вместо нее стоял алюминиевый ковш голубоватого цвета. Если бы не золотистые длинные висюльки, пришитые к концам покрывала, позорная «ножка» была бы на виду, но висюльки скрывали импровизированный «протез».
Кричал телевизор. Шла какая-то скучная программа.
На середине комнаты стоял длинный стол на очень низких ножках. Сидеть за ним на стуле мог бы только трехлетний ребенок, взрослому же придется сесть на колени. Облокотившись на него, сидела молодая женщина: худая, даже тощая, с совершенно пустым взглядом она глядела в телевизор. Ей было безразлично, какая шла программа. Если его выключить или переключить канал, она и не заметит.
Женщина была одета в длинный темно-красный домашний халат, а русые волосы были собраны в тоненький хвостик.
На столе лежала большая кучка тыквенных семечек. Женщина увлечённо, не переставая, их грызла. Да так ловко, словно машина.
Тут сердечко мое забилось сильнее: осторожно, маленькими шажочками, почти на носках, к столу подошла девочка лет пяти в смешных тёмно-синих колготках, натянутых до самой груди. В них была заправлена поношенная белая футболочка с выцветшим изображением Микки Мауса. Футболка была явно великовата девочке.
Волосы ее русые, как у женщины с мертвым взглядом, вьющиеся, были уложены в высокую неаккуратную гульку.
Малышка стояла и с присущим детским озорством глядела на женщину.
Она не была ее матерью, я это чую. Она сестра матери, а малышка ее племянница.
Я замерла в клетке и вцепилась в свой хвостик. Хозяйку воспитывала не мать, а эта неприветливая суровая женщина. Что же стало с ее родителем?
Малышка все глядела на тетку и глядела. Ручки она спрятала в замке за спиной, а носки маленьких стоп соединила вместе. Они словно целовали друг дружку.
Тетя ее даже не замечала: как смотрела в телевизор, так и смотрела.
Плечи девочки заметно поникли. Голову она опустила, словно стыдясь чего-то, и тихонько раскачивалась вправо-влево.
Чем же могла так насолить маленькая девочка? Тетя до сих пор холодна и равнодушна.
Девочка, уже не зная, как привлечь внимание, осторожно села рядом и стала чистить семечки. Очищенные она складывала в отдельную кучку – ближе к тете. Может быть, она так хотела извиниться перед ней?
Девочка начистила уже приличную кучку, а тетка все не реагировала. Видела, замечала, но принципиально не ела семечки, что с бескорыстной и чистой любовью, очистила девочка. Тогда малышка, наконец, спросила у названной матери, почему она не ела семечки, которые доченька великодушно начистила для нее?
– Мам, ну, почему ты не ешь мои семечки? Я для тебя приготовила… – Спросила она тоненьким, виноватым голоском.
Затем произошел самый страшный кошмар, который я когда-либо видела. Есть фильмы, где сумасшедшие хомы зверски убивают сородичей, даже поедают себе подобных, но и в самом жутком кино такого не увидишь.
Женщина резко перестала грызть семечки.
Прямо сейчас поймала себя на мысли, что лучше бы она не останавливалась. Она напомнила механизм, или робота, который монотонно работал, работал, а потом неожиданно и даже жутко остановился, а я сижу и ужасаюсь – «механизм» оказался живым!
Она повернулась к девочке и так зыркнула, словно кроха забрала у нее ценное и важное – саму жизнь – которую женщина теперь ненавидела, потому что в ней появился ненавистный ребенок.
Не будь его, она бы не сидела сейчас на корточках возле старого самодельного стола, в грязном халате, морщинами на ещё молодом, но уже уставшем от скотской жизни лице, и с огромным болотом в душе, в котором даже лягушки сдохли.
Эта маленькая девочка источник всех ее проблем. Она во всем виновата. Пусть бы умерла в животе своей мамаши – ее сестры – что похоронили через месяц после родов! Надо было сдать девчонку в детдом. Противно смотреть на ее до безобразия и низкой жалости детскую бескорыстную привязанность.
«Поди, прочь!» – говорил теткин взгляд. – «Ты мне не нужна. Из-за тебя проблемы».
Она произнесла эти жестокие слова вслух! Вслух! Но воспоминание о страшном моменте очень затуманено, словно маленькая хозяйка не хотела им верить, а вытесняла все глубже и глубже в подсознание.
Потом наступило молчание.
Тетка вытаращила глаза, полные злости и сквозь зубы, в которых виднелась застрявшая шелуха от семечек, громко прошипела:
– Не подлизывайся ко мне!
Она произнесла эти слова, словно бросила бездомной собаке кусок тухлого мяса – ненавистно, лишь бы отстала. Женщина отвернулась от девочки и вновь превратилась в жующее роботоподобное существо.
Девочка почувствовала себя плохой. Если бы она была хорошей, мама любила бы ее. Эти, как ей казалось, плохие противные слова: «не подлизывайся», так и ранили в детское сердце. Она хотела зажать ладошками уши, лишь бы мама так не говорила. Пятилетняя малышка уже знала, что так говорят нехорошим деткам. Значит, она нехороший ребенок, что огорчал маму.
Только сейчас я увидела, что внутри у тетки сидела озлобленная летучая мышь. Она сидела в открытой клетке, но лететь не могла: неродной ребенок, которого хозяйка была вынуждена растить, препятствовал ее свободе. А внутри у малышки лежал крохотный рыженький комочек – он едва-едва дышал!
Я внимательно разглядывала летучую мышь. Ее хозяйка – тетка – яркий пример, когда зверь полностью поработил разум, а хозяин не ведает, что творит.
Тётку только пожалеть и остаётся, но во мне кипит злость: тетка – взрослая особь! Почему бы ей не позаботиться о себе, например, найти здорового счастливого хомо, и узнать у него секрет счастья, а не паразитировать на невинном безвольном существе, которое полностью от неё зависит?
Это подло! Но в том-то и её проблема: разум отключен – зверь атаковал. Проще говоря, у нее не хватает мозгов для здоровой любви: ею правят низменные инстинкты и садизм. Тётка проявляет свою недолюбовь насилием.
Да, эта женщина очень несчастна, да, за ее жестокостью таится своя печальная история, но препарировать и изучать эту летучую мышь, я не желаю, да и главная героиня другая.
Есть люди безнадежно несчастные. Тетка – яркий пример.
… Губы малышки дрогнули, уголки резко поползли вниз, и раздался плач…
Далее воспоминание исчезло, но я услышала другой плач – моей взрослой хозяйки! Прямо сейчас она свернулась клубком, словно новорожденная, и выла. Сад исчез, а мы оказались в небольшой комнате.
Она только сейчас вспомнила и осознала, что ее растила тетка, а мать умерла, когда ей был всего лишь месяц. Именно в тот момент с семечками жестокая тетушка и высказала все в гневе пятилетнему ребенку, но малышка не услышала – отгородилась от жестоких слов защитой, а сейчас она исчезла, и истина навязчиво и жестоко маячила перед глазами. Хозяйка все вспомнила и горько плакала.
Я поняла: я крепко уснула, когда хозяйке был месяц, но умерла после теткиного отвержения и ее жестоких слов. Ведь будь я в ее груди изначально здоровой и живущей, хозяйка затопала бы ножками и накричала на маму-тетку, выражая детский протест. Но я оказалась очень слаба на такие подвиги. Слова тетки добили меня – спящую и утомленную.
Пока хозяйка приспосабливалась под настроение тетки, чтобы угодить и не провоцировать упрёки и трепку, она забывала про себя настоящую. Вся ее жизнь обернулась сплошным приспособлением – вот, что может случиться, когда внутренний зверек не участвует в жизни хома. Моя хозяйка никогда не была собой, а лишь мягкой глиной в жестоких руках «матери».
Послушанием она заслуживала любовь и признание тетки, которая бы никогда ей этого не дала. Лучше бы действительно отправила в приют!
Любите меня – вот, о чем просила беспризорная девушка с последнего рисунка и остальные ее персонажи…
В клетке меня бросало из стороны в сторону: хозяйка тряслась от рыданий. Кое-как я вылезла через приоткрытую дверцу. Мне получилось сделать это очень легко. Я спрыгнула с кровати и поняла причину: грустная эмоция так овладела хозяйкой, что сапиенснутый мозг обессилел держать ее в себе и перестал меня затыкать. Я воспользовалась моментом и наблюдала за своим хомо со стороны.
Она лежала на кровати, сложив ноги и подтянув их к животу. Руки согнула в локтях и прижала к груди. Кисти сжала в кулаки. Это была типичная поза зародыша или месячного младенца, что кричал и плакал, зовя мать.
Я вытаращила глаза: в мгновение она и обернулась этим младенцем! Я часто-часто заморгала – видение исчезло – передо мной взрослая хозяйка, но ее разум и чувства опустились на самое его начало – туда, где случилось горе. Я словно переместилась на много-много лет назад, когда хозяйке был лишь месяц, и видела ее беду: ребенок кричал и звал мать, но никто не приходил. Вот малышка замолчала. Ее образ бледнел, и она исчезла, а на кровати вновь лежала взрослая, но еще не очнувшаяся от страшного несчастия. Она приоткрыла глаза и поняла, что одинока. Лицо ее скорчилось, как у новорожденного, что куксится перед тем, как заплакать. Но мама умерла и не подойдет, кого звать? Рыдания вырвались из ее груди: месячный младенец в теле взрослого, как будто прямо сейчас это понял, осознал и теперь горевал.
Хозяйка выла и выла. Я скакала возле нее и не знала, как помочь и утешить, ведь я так мала. Мало научиться плакать, нужно, чтобы кто-то разделил боль. Иначе она так и не пройдет, хоть заревись.
Нужен кто-то взрослый. Взрослый зверь!
Только я об этом подумала, как распахнулась дверь, и комнату залил ослепительный яркий свет.
Я закрыла лицо лапками, но любопытство победило, и я осторожно убрала одну лапу и приоткрыла глаз.
На пороге стоял огромный полярный волк: величественный, важный и властный.
Я уже однажды видела его, но, спокойствия ради, все же принюхалась и восторженно раскрыла пасть в дикой радости: волк оказался добрый и мягкий, несмотря на свою белоснежную холодную наружность. Но его вид – такой взрослый, почтительный и гордый – немного пугал меня. Он поглядел на меня огромными черными глазами, а я, не теряя смекалки, смело выпятив грудь, царственно села и сурово уставилась на него. Даже пасть разинула и громко и визгливо, еще совсем как котенок, рявкнула для пущего устрашения.
Кто бы ты ни был добрый волк, я свою хозяюшку в обиду не дам!
Волк моргнул спокойными глазами, уважительно коротко кивнул и медленно поклонился мне. Я, растроганная, вскочила на кровать к хозяйке и печально поглядела на нее. Затем повернулась к могучему волку и лапкой показывала на хозяйку, прося помощи.
Спаси мою хозяюшку, милый добрый волк!
Долго волка уговаривать не пришлось. Он за этим и пришел: встал на две лапы и стал осторожно и медленно качать кровать, как колыбель. Хозяйка выла меньше, а волк все укачивал ее и укачивал… Я и сама чуть не уснула! Потом я увидела, как огромная белоснежная волчья лапа опустилась на плечо моей хозяюшки и стала осторожно поглаживать. Хозяйка рыдала все меньше и меньше, лишь иногда всхлипывала и, наконец, уснула.
Я потрясла сонной моськой и поглядела на волка. Точнее, на зверя хомо, что утешал хозяйку. Человек был весь в белом, а его зверь – волк – стоял рядом с ним. Он поклонился мне и вышел вслед за своим хозяином…
