Йека Петрова
Песнь цветов
– Чего ты хочешь?
Пёс указал на дверь, тявкнул раз, тявкнул два и, виляя хвостом, бросился к выходу.
– Галоп, безобразник, вернись! – завопил Фрол, вытягивая шею так, что, казалось, она вот-вот удлинится и превратит хозяина в жирафа.
– Мои цветы не по-о-о-ю-ю-ют, – зарыдала Любава, впервые прислушавшись к тишине, – они больше не по-о-о-ют…
Фаня бросила взгляд на взрослых, которые ещё больше запутались в проводе.
– Оставайтесь тут, – строго сказала она, грозя пальцем так, словно была воспитателем в детском саду. – Ничего не трогайте, я за вами вернусь позже.
И, хотя сердце у неё разрывалось от ставшего тоненьким голоса Фрола, умоляющего распутать его, она последовала за псом.
– Куда мы идём, Галоп? К целительнице Добродее?
– Тяв!
От мороза Фанькино лицо раскраснелось, изо рта валил пар, и чувствовала она себя не девочкой, а паровозом; временами она даже приговаривала, обогревая паром руки: «Чу-чу-чу, чу-чу-чу». Собака легко бежала по снегу, иногда скрываясь за сугробами, но непременно возвращаясь в поле зрения. За лавкой рукодельников Галоп остановился, окинул взором окрестности и продолжил путь. Так они прошли домик, затем ещё один, пока не оказались на большом пустыре, за которым виднелись три разбросанных дома. Пёс нерешительно замер.
– Нам нужен дом посередине! – объявила девочка.
Галоп согласно кивнул, и они прошли нужный дом, а после оставили позади и тот, что стоял за ним. Теперь во всей красе пред ними предстали четыре прелестных домика.
– За крайним слева, да? – устало прошептала Фаня.
– Тяв.
Завидев крошечный домик, путники воспряли духом – и наперегонки (пусть пёс нарочно поддавался) бросились к нему. Громоздкая красная дверь, высокая и широкая, была несоразмерно великой. Казалось, что дом был создан для этой двери, как доспехи для рыцаря. Полотно сдвинулось с места, и незваных гостей встретила дородная женщина с румяным, добродушным лицом, лучистым взглядом и тонким крючковатым носом.
– Вы Добродея? – спросила девочка, забыв о приветствии.
– Проходите, проходите, – отстранённо затараторила целительница, – скорее проходите. Ставьте чайник. Для собаки есть лежанка, для тебя – тахта. Кто болеет?
– Никто… все. Но не мы! – растерялась Фаня. – Ты ведь не болен, Галоп?
– Тяв-тяв!
И они прошли внутрь, с интересом разглядывая всё вокруг. Здесь было тесно, но не слишком: если бы отсюда вынесли ковры, которых не было разве что на потолке, многочисленные светильники, картины и безделушки, вроде музыкальных шкатулок, статуэток и ваз, стало бы ясно, что места в доме куда больше, чем можно было подумать, оценивая его снаружи.
Фаня набрала чайник, поставила его на огонь и робко села на край тахты. Галоп пристроился у её ног.
– У вас уютно, – призналась девочка и не соврала: несмотря на большое число предметов, бардака в доме не наблюдалось; пахло свежестью и корицей.
– Так кто болеет? – затрещала целительница. – На расстоянии не лечу. Учтите: не лекарь я и не знахарка. Чаем напою, на тахту уложу, а сама доктора вызову. Моё ремесло – волшебство, а волшебством лишь волшебные недуги лечат. Что у вас?
– А вы не знаете? – удивилась девочка. – Люди стали злыми-презлыми, а лица у них – болотные!
– Тяв, – подтвердил Галоп.
– Ко мне давно никто не приходил, но слухи о монете доносились. Если бы Любава ко мне пришла, она бы узнала, что монета кудесников несёт удачу тому, кто её нашёл, а чужая удача всегда порождает зависть.
– То есть монета прокляла город?
– Что говоришь! Монета кудесников заряжена светом, люди себя сами прокляли.
– Но проклятие есть?
Добродея кивнула.
– С монетой удача великая приходит, а за великой удачей глубокая зависть тянется.
Фаня смущённо почесала затылок.
– Зевота у тебя бывает? – поинтересовалась хозяйка.
– Бывает.
Целительница разинула рот и демонстративно зевнула. За ней зевнула Фаня, а следом и Галоп.
– Видишь. Такое бывает со всем на свете – с добром, со злом, и даже со скукой.
– А помочь, – Фаня зевнула ещё раз, и несчастный Галоп тоже зевнул, укоряюще глядя на неё, – им никак нельзя?
– Кому?
– Бабушке моей, и Третьяку – это мой брат, и дядюшке Фролу, и Любаве, и…
– Ну перечисли ещё всех!
Пёс зарычал.
– Я шучу, дружок, – успокоила его хозяйка. – А ты ведь Фаня, раз брат твой Третьяк. Вас бабушка воспитывает.
Девочка зарделась пунцовым румянцем.
– Ой, простите, простите, что не представилась! Да, я – Фаня, а это – Галоп, мой верный друг.
Польщённый пёс завилял хвостом.
– На моей тахте сидит девочка, которой зло неведомо – удача какая. Особенная Фаня, давно таких не встречала. Фань вообще не встречала особенных, а особенных детей встречала, но их особенности другие, ведь каждая особенность особенная. Вода закипела, – целительница сняла чайник с огня и залила чай кипятком. – Красивая была монета, полагаю, – и мощная, очень мощная. Какую Любаве удачу она принесла?
– Она разбогатела. Продала монету богачу, а тот…
– Ко мне только нищей приходила, – перебила её целительница, – а с деньгами Добродея, как видно, не нужна; как неприятно! Вот пришла бы ко мне с монетой, я бы сразу от завистников её защитила, а она не пришла.
– Любава не смогла прийти, она…
– Так это цветочница вас сюда направила? Она у меня завсегдатаем была, а слово-то какое интересное – «завсегдатай».
Галоп недовольно зарычал.
– А денег она вам с собой дала?
– Каких денег? Любава ничего не давала, тем более…
– Таких денег, – зеленея, воскликнула Добродея, – что богачи беднякам дают за их преданность, дружбу и безвозмездную помощь. Вот тех.
– Любавушка хороший человек, добрый, но…
– Вы помощи пришли просить, исцеления? – натянуто улыбнулась хозяйка. – Я исцелю, ведь я – целительница.
– Спасибо, спасибо! – обрадовалась девочка, захлопав в ладоши.
Галоп залаял.
– Тише, Галоп, – успокоила его Фаня. – И себя исцелите тоже, пожалуйста, – добавила она, видя, как натуральный цвет целительницы сменился насыщенным болотным.
– Себя нужды лечить, конечно, нет. Я исцелю твою, – Добродея оскалилась, – болезнь, ведь это ты больна, а все – здоровы.
И тут волшебница, которую теперь уместнее было бы назвать колдуньей, на что непременно укажет поющий цветок, зашипела, закряхтела и заплясала – танец был престранный, вроде того, что мог бы исполнить обрюзгший чечёточник под утро в трактире. Во время одного причудливого па вспыхнуло яркое пламя в печи, распахнулось окно само по себе, и с улицы поползли в дом всякие твари – жучки, червяки, гусеницы и паучки. Галоп залаял на них, а Добродея схватила Фаню за руку, и та ощутила болезненное жжение, от которого немедленно вскрикнула. Колдунья самодовольно хмыкнула, и всё, что теперь могла видеть девочка – это её кривую усмешку, которая словно бы отделилась от физиономии и приблизилась к Фанькиным глазам. Сердце её забарабанило, на лбу выступил пот, конечности задрожали, и каждый звук стал отзываться глухими ударами, как если бы кто-то танцевал чечётку прямо в её голове. Фаня никогда прежде не знала раздражения или злости, поэтому цветок с уважением отметит, что для человека, впервые столкнувшегося с таким неприятным состоянием, она держалась необычайно стойко. Вспоминая, как бабушка в обычное время неспешно моргала и делала глубокие вдохи, когда Третьяк приходил с повинной или назойливая соседка убеждала купить у неё плохие томаты, девочка шумно втягивала и выдувала воздух из ноздрей, не забывая ме-е-едленно моргать. Пёс, которого окружил ворвавшийся следом за насекомыми рой противных мошек, заскулил, беспомощно кружась по комнате. Колдунья покрылась ужасными волдырями, лицо её исказилось так, что даже самые близкие люди не признали бы Добродею в новом обличии; кожа её задымилась, а оскал стал звериным. Она схватила Фаньку за другую руку, и ту снова обожгло, и вместе с тем она испытала новый поток самых мерзких, тёмных чувств, таких острых, что они легко могли бы ранить даже воистину несокрушимую душу. «Убирайся! Хватит!» – завопила девчонка, сильно жмурясь. Глаза Добродеи нездорово заблестели, и она принялась хватать Фаньку за руки до тех пор, пока та не оттолкнула её, не схватила настольную лампу и не замахнулась, собираясь нанести удар. И здесь случилось то, чего никак не ожидала ни хозяйка дома, ни незваная гостья, ни сопровождающий её пёс Галоп: всё помещение озарилось светом, но не таким, который больно режет глаза, принося страдания, а мягким и тёплым, освещающим не только дома, но и души. Фаня разжала пальцы, и лампа упала на покрытый ковром пол, Добродея тряхнула головой и принялась рассматривать свои ладони, будто бы заново с ними знакомясь, Галоп учтиво склонил голову к лапам, а насекомые, включая мошкару, рассредоточились в два стройных ряда и замерли на своих местах. В окно влетели трое крохотных существ – кудесников, как вы уже догадались: один чернявый, большеносый, с острыми, как пики, ушами, другая – белёсая, безбровая, с задранным кверху носом, слегка лопоухая и улыбчивая, третий – совсем лысый, с маленькими глазами, маленьким носом и большим-пребольшим ртом. Все они производили исключительно благоприятное впечатление. Фаня сложила руку так, чтобы кудесники могли выбрать удобное место от локтя до запястья. Когда они заняли места и отряхнулись, она сумела их разглядеть.
