Йека Петрова
Песнь цветов
– И что, – нахмурился Фрол, – совсем тяжко стало?
– Совсем. Я спряталась в кладовке и слушала звон колокольчиков, пока он не стих. Тогда я выбралась. Да только меня Третьяк подкараулил – он срезал все колокольчики! Все до единого!
– Смышлёный малец.
– Тяв, тя-я-я-в, тяв!
– Ну извини, Галоп. Извини меня, Фанечка. Третьяк обидел тебя?
Фаня вспомнила, как брат едва с размаху не ударил её по лицу, но сам себя остановил и отступил.
– Нет.
– Ну, хорошо, хорошо…
– Тя-я-яв!
– Да-да, Галоп, сейчас пойдём, дай только гостью накормлю.
– Я не голодная, дядюшка Фрол! Давайте скорее уедем!
– Да будет так! Только мы в деревню не отправимся: наведаемся с тобой к цветочнице.
– Она ведь не выходит из дома, дядюшка. А дом её за терновником спрятан.
– Терновник у неё непростой, Фанечка: расступается, как по волшебству, когда подходит тот, у кого нет злого намерения. А у нас с тобой его нет – будем просить укрытия.
Волшебная песнь продолжится у дома цветочницы: терновники расступились перед тремя сердцами, и дверь сама впустила дядюшку Фрола, Фаню и Галопа. Едва переступив порог, они услышали, как дом наполняется звуками – чудесными голосами, поющими о скором наступлении нового года.
– Кто тут так дивно поёт? – шепнул Фане на ухо дядюшка.
Девочка осмотрелась – и никого не увидела. Галоп тявкнул, настолько деликатно, насколько способна собака, и подбежал к одному из горшечных растений, расставленных по дому.
– Неужели цветы? – изумился Фрол. – Как такое, – подходя ближе, вопрошал он, – в самом деле, возможно?
– Он поёт, дядюшка! Цветок поёт!
– Да не один!
Фрол слышал прежде о невероятных цветах, но не очень-то верил цветочнице. Разве могут, при всём уважении, рассуждал он, растения петь? Теперь ответ сам себя обнаружил – о, они могут, ещё как! Веко дядюшки предательски дёрнулось: он много лет трудился над своими поделками, чтобы хоть на чуточку приблизиться к волшебству, а у Любавы волшебство настоящее обитает под носом, да и досталось, считай, задаром! Лицо его на мгновение позеленело, но отрезвляющий рык Галопа, так кстати изданный, отвлёк его от размышлений.
– Что, нравится, как они поют? – вышла к гостям хозяйка. – Это андерсены – чрезвычайно редкие растения из Дании, – гордо заявила она. – Цветут всю зиму – и весь сезон поют! Осталась-то их дюжина – другие зачахли. А первый погиб в тот день, когда впервые на меня озлобился кое-кто – вы не подумайте, что не из местных, – то был сосед, приятный в прошлом человек. Я рада тебе, Фрол, – Любава приветственно склонила голову. – Как хорошо, что ты меня навещаешь! Единственный из всех – до этих самых пор, – она улыбнулась. – И кто же твоя спутница?
– Фаня, внучка Василисы.
– Очень приятно, – кивнула девочка.
– Так уж очень? – засмеялся дядюшка, вгоняя её в краску.
– Тяв, тя-я-я-в!
– Ой, а это Галоп, – представила Фаня приятеля.
Цветочница наклонилась, чтобы погладить пса.
– Какой ты хорошенький! – воскликнула она, и Галоп завилял хвостом.
Дядюшка Фрол неловко откашлялся.
– М-мы, – начал он, запинаясь, – остаться у тебя, Любава, хотим. Если позволишь.
– Поди, народ совсем с ума посходил?
– Совсем, Любавушка.
– Тогда оставайтесь, да на здоровье! Только, боюсь, надолго вы здесь застрянете.
– А ваши цветы не могут сделать всех снова добрыми? – с надеждой спросила Фаня.
– О, деточка, – улыбнулась ей цветочница, – боюсь, что не могут, как ни проси. Правда, – Любава призадумалась, – кое-кто способен помочь – Добродея, целительница. Жаль, мне самой к ней ходу нет – по дороге меня точно растопчут! И чего это я раньше не додумалась Фрола к ней послать…
Теперь цветочница так крепко задумалась, что до крови прикусила губу: она ведь на улицу и шагу ступить не может, сидит заложницей в своих стенах, а Фаня, Фрол и даже пёс Галоп вольны в передвижениях. «Дураки! – подумала она. Покамест не набрасываются на них с кулаками люди, пока не звереют при одном их виде, могут ведь бежать!»
– Чего это вы удумали спасать местный народец, а? – вырвалось у неё. – Я вот сглупила – надо было денежки за пазухой прятать и делать ноги.
Фаня посмотрела на подоконник: стоящий там цветок стремительно стал увядать.
– А где она живёт? – спросила девочка. – Целительница.
– Добродея? За лавкой рукодельников стоит домик, а за ним ещё один. А за ними пустырь, а за пустырём три дома поодаль друг от друга – вот за тем, что по центру, увидите ещё дом, а за ним – ещё четыре. За тем, что слева, если глядеть прямо, будет крошечный такой домишко, там она и проживает.
– Подождите, прошу! У вас есть карандаш? Мне бы записать.
– Тя-яв!
– Галоп запомнил, – отрезал Фрол, уставившись на прекрасную ёлку в углу. По большей части, украшено дерево было игрушками из его же мастерской, но разница была в том, что под цветочное пение подсвеченные разноцветной гирляндой поделки как будто оживали и плясали на ветвях в такт голосам. Ну это ли не волшебство!
Дядюшка изменился в лице, позеленел, стиснул зубы и сжал кулаки.
– Ты не достойна этих цветов, – прорычал он, обращаясь к хозяйке. – Посмотри же на них: они будто рождены для моей чудесной лавки!
Галоп недовольно залаял.
– Отстань ты, глупая псина, – махнул на него Фрол. – И зачем я только взял тебя ещё щенком? Бестолковое ты создание.
Галоп от обиды заскулил; Фаня бросилась его обнимать.
– Не надо так, дядюшка Фрол!
– Да ты не него посмотри, деточка, – вмешалась Любава. – Вон, болотного цвета стал, дурак старый. Завидует! А вот пёс ваш – молодец, такого бы в сопровождение… Оставайтесь-ка вы тут, гости дорогие, а мы с Галопом сами к целительнице сходим.
Десяток цветов один за другим потемнели, осунулись и зачахли. Фаня ахнула и отступила, когда увидела серо-зелёное лицо цветочницы. Цветы разом смолкли, и только один, последний, едва-едва тянул печальную мелодию.
– Собака моя, ведьма! – прохрипел Фрол.
– Старому ослу пёс ни к чему! – заверещала Любава.
Они встали лицом к лицу для лучшего обмена оскорблениями и, чем громче становились их голоса, тем больше походили они на злобных троллей, а не на людей. Фаня зажала уши, склонила голову и зажмурилась, представляя, как светлый луч рассекает комнату, озаряя светом бранящихся, и те перестают ненавидеть друг друга и просят друг у друга прощения. Но если бы её веки приоткрылись хоть на мгновение, она бы призналась себе, что два человека, столь любезные в обычное время, погрузились в пучину тьмы так глубоко, что одним лучом света их души не исцелятся. Между тем Галоп стащил длиннющую гирлянду с ёлки, стараясь быть осторожным, но в конечном счёте повалив дерево на пол. «Галоп!» – воскликнула Фаня не с упрёком, но с испугом. Цветочница и ремесленник уцепились за шалость, совершённую собакой, и одновременно заорали на неё, демонстрируя небывалое единство. Галоп на секунду прижал голову к передним лапам, словно бы принимая вину, но тотчас вскочил и, не выпуская из пасти украшения, бросился наматывать круги вокруг Любавы и дядюшки Фрола. Те опешили, что-то нечленораздельно забормотали, но выпутаться, как ни пытались, не смогли. Фаня снова выкрикнула «Галоп!», и честно собралась вызволить бедолаг из гирляндочного плена, но пёс преградил ей путь, издавая несвойственное ему рычание.
