Эмилия Витковская
Небесное служение. Дева
Глава 20
Адам.
Она говорит прямо в камеру, ее огромные серые глаза сияют, когда она лжет своей матери, говоря ей, что находится в безопасности, о ней хорошо заботятся и не причиняют вреда. Я ставлю запись на повтор, ее мягкий голос разносится по моей спальне успокаивающими волнами.
Она лжет мне. Я позволяю ей это делать. Я не знаю, что она скрывает. Может, мне нравится дополнительная тайна. Я втягиваю дым «косяка», стараясь не закрывать вид на Далилу.
– … Я решила приехать сюда, мама. Пожалуйста, уважайте мои желания… – Ее глаза так много говорят, когда она произносит эту часть, как будто есть еще один уровень смысла, который я просто не могу понять. Хотя я раздеваю ее каждую ночь, она все равно прячется от меня.
– Блядь. – Я тушу «косяк». Эта моя одержимость должна прекратиться. Она вырос за ночь, бледно-белый гриб, идеальный, когда он тянется к мрачному небу и надеется на солнце.
Может, она станет моим солнышком.
– … Я никогда не чувствовал себя в большей безопасности. У меня есть Защитник, который всегда за мной присматривает и …
Мне придется отредактировать эту часть. Мой отец не хотел бы, чтобы внутренняя организация его долбаного зверинца стало достоянием масс.
Я протираю глаза и подозреваю, что мой мозг расплавился из-за этого нового сорта травы, который мы продвигали.
Иметь ее так, как я хочу, – это не вариант. Это единственное правило, которое невозможно нарушить. Трахаться с Девой – верный способ быть выгнанным из «Подворья» навсегда. А для меня цена намного выше. Но я могу делать другие вещи.
Я смотрю, как ее губы произносят нежные слова, не предназначенные для меня, и вытаскиваю свой пульсирующий член из трусов. Притворяться – это ключ к выживанию здесь – я очень хорошо умею. Ложь, лицемерие, уход от правды.
Далиле не нужно притворяться. Какие бы слова ни слетали с ее бледно-розовых губ, она моя правда.
Я смотрю на ее рот, зная, какие восхитительные секреты он хранит. Как ее язык скользит по моему. Как у нее перехватывает дыхание, когда я прикасаюсь к ней. Как ее душа пытается вырваться из моей хватки, прежде чем она сдастся и откроется передо мной, показывая мне всю себя с безжалостной честностью. С трудом, отрывистыми движениями я довожу себя до оргазма, думая о ней.
***
– Еще! – Я указываю на кольцо деревьев, окружающее поляну. – Я хочу, чтобы они исчезли.
– Это будет адский костер. – Один из наших земледельцев, Чейз, чешет затылок. – Все это на Рождество?
– Ты думаешь, наш Господь и Спаситель Иисус Христос заслуживает меньшего? – Я вручаю ему лопату.
Бородатый рот Чейза открывается. Сомневающаяся преданность – это единственная рана, которую не может вынести ни один член «Небесного служения».
– Конечно, нет, сэр. Он умер за наши грехи. Я построю костер выше Вавилонской башни, если это будет угодно Пророку.
Я хлопаю его по спине:
– Ты хороший человек.
Если бы я сказал ему настоящую причину пожара, он, вероятно, умер бы от шока. Только ближайшее окружение моего отца знает, что он служит двум господам. Бог вверху и Тот внизу.
– Я займусь этим. Чейз направляется к ряду белых грузовиков и свистит своим рабочим. – Бензопилы, мальчики!
Я шагаю обратно к своей машине, зимний ветер треплет над головой последние остатки сухих листьев. Здесь, на западной стороне поместья, меня зовет один участок земли. Но я не могу пойти туда. Не сегодня. Общение с Грейс и борьба с непреодолимым притяжением моей Девы разрушают то немногое самообладание, которое у меня еще осталось.
Телефон вибрирует. Я отвечаю и захожу в машину.
– Что?
– Есть еще одна проблема.
Я хочу кричать, пока мои легкие не взорвутся. Вместо этого я спрашиваю, что, черт возьми, не так на этот раз.
Ной вздыхает.
– Просто подойди к дому. Отец хочет нас видеть.
– Блядь. – Я бросаю свой мобильный на пассажирское сиденье и несусь по переулку. Позади меня летят листья, и белка едва не попадает на свидание с судьбой, когда я мчусь по холмистой местности, пока не проезжаю мимо Монастыря, а затем медленно приближаюсь к местам, выходящим на улицу.
Припарковывшись позади особняка Пророка, я выхожу из машины. Ной выпускает тонкую струйку дыма.
– Ты так и не бросил? – Я протягиваю руку, и он передает сигарету. Я затягиваюсь, затем бросаю окурок на землю.
Ной пожимает плечами.
– Почти. Но иногда я ничего не могу с собой поделать.
– Что нас ждет?
– Точно сказать не могу. Что-то об одной из девушек.
– Блядь. – Интересно, видел ли он флаеры по городу.
– Давай покончим с этим. – Он поднимается по лестнице впереди меня, его шаг бойкий, несмотря на тяжесть предстоящей встречи с отцом.
Мы входим через задний зал, наши шаги эхом разносятся по идеально отполированному мрамору. Дым струится из офиса моего отца, принося отчетливый запах марихуаны.
Я вхожу первым. Кастро сидит за маленьким секретарским столиком в углу и закатывает косяк. Отец с благодарностью смотрит на тот, что у него между пальцами.
– Эта партия чертовски качественная. Мы должны поднять цену.
– Конечно. Мы сделаем это. Травка довольно популярна в Маунтин-Брук.
– Если богатым детям это нравится, они за это заплатят. – Он бросает окурок в пепельницу и поворачивается к нам. – Мальчики, садитесь.
Мы садимся напротив его стола, хотя мне не терпится предаться фантазии, что я не привязан к этому месту, что отец не дергает меня за ниточки, как марионетку.
– Мне стало известно, что женщина из Луизианы последние несколько дней посещает собрание и задает вопросы о своей дочери.
У меня холодеют руки.
– Сейчас. – Он наклоняется вперед и надевает маску «Я разумный человек». – Я так понимаю, что ее дочь – твоя Дева, Адам. Итак, я надеюсь, что ты решишь эту проблему. У нас обычно прекрасные отношения с родителями всех наших девушек.
Ебаный шизофреник.
– Но у тебя есть назойливая сука-матери, о которой нужно позаботиться.
– Я разберусь с этим.
– Как ты собираешься это сделать, сынок? – Он пытается начать драку.
Я включаю скучающий тон:
– Я поговорю с ней. Она, должно быть, остановилась в городе. Я пойду к ней, объясню ситуацию и отправлю ее обратно в Луизиану.
– Ты выглядишь уверенно. – Яд струится с его языка. – Ты думаешь, что просто пойти и объяснить – поможет?
– Да.
– Что, если она не уедет?
– Я скажу ей всю ложь, которую она хочет слышать. – Я смотрю на него. – В конце концов, я учился у лучших.
Выражение его лица кислое:
– Твой язык принесет тебе еще много неприятностей. Может, тебе не хватает плети?
– Я пойду с ним. – Ной хлопает ладонями по бедрам. – Хочу убедиться, что все идет гладко.
Отец откидывается назад и открывает верхний ящик стола, переводя взгляд с брата на меня. Он, кажется, пришел к какому-то внутреннему решению, но только сказал:
– Кастро, это дерьмо для меня слишком мягкое. – Он вытаскивает коробку в форме креста, чтобы получить еще одну порцию любимой коки.
– Я займусь этим. – Я встаю.
– Я сказал, что ты можешь пойти? – Тон моего отца холоден, как лед.
Я снова сажусь на свое место и жду, пока он делает две дорожки и обе вдыхает. Закончив, он вытирает нос и смотрит в зеркало.
– Как продвигается подготовка к зимнему солнцестоянию?
– Хорошо.
– Ты встречаешься с Грейс?
– Да.
– Да, что?
В моей голове мелькает краткое видение, как я размазываю по его столу и выжимаю из него жизнь, пока Кастро пытается меня оттащить. Сквозь стиснутые зубы отвечаю:
– Да, сэр.
– Хорошо. – Он машет нам рукой. – Убирайтесь отсюда.
Глава 21
Адам. Двадцать лет назад.
– Это так чертовски коряво. – Я засмеялся, когда Броуди, мой лучший друг, сделал все возможное в трюке со скейтбордом.
– Заткнись. – Он схватился за доску с широкой улыбкой на лице. – Сам попробуй, засранец. Ты же избранный.
Я покачал головой:
– Нет, это мой отец.
Взяв у него доску, я пошел по улице к тупику. Мы жили прямо на территории кампуса Баптистской церкви Бриар в ряду домов, предназначенных для духовенства.
В двенадцать лет я был выше, чем все мои одноклассники, мой вновь обретенный рост сделал меня еще более неуклюжим в катании на скейтборде, чем Броуди, но мне пришлось попытаться сделать его. Ной сидел на нашем крыльце, его медовые волосы развевались на легком ветру, когда он играл с игрушечными машинками.
Встав на доску, я несколько раз оттолкнулся ногой и поехал вниз по небольшому холму в сторону Броуди. Он стоял с той же улыбкой, скрестив руки на птичьей груди. Ной с открытым ртом смотрел на меня, забыв о машинках.
Я согнул колени и прыгнул, пытаясь на ходу опрокинуть доску. Она перевернулась, но не достаточно, и я в течение нескольких долгих мгновений молотил в воздухе своими слишком длинными руками, прежде чем упасть и удариться подбородком о бордюр. Приехали.
– … будут большие неприятности, если он не очнется. – Броуди оказался в фокусе. – Вот дерьмо. Он очнулся.
Я моргнул и сел. У меня болел подбородок, и Ной плакал рядом со мной, слезы катились по его пухлым щекам.
– Я в порядке. – Я сжал его плечо. – Все нормально. – Я осторожно коснулась подбородка. Мои пальцы были в крови.
Броуди сделал вид, что вытирает лоб.
– Иисус, чувак. Ты напугал меня до смерти. Даже не близко. Слава богу, ты не умер. Я бы никогда не смирился с этим. Теперь я вижу заголовок «Броуди Клевенджер, дьявольски красивый молодой человек, случайно убивает Адама Монро, сына проповедника».
– Ты идиот. – Я с трудом поднялся на ноги, мир на секунду потемнел, прежде чем снова приобрел четкие очертания.
– Серьезно, я чувствовал себя Невиллом, когда он думал, что убил Гарри Поттера.
– Мы не должны говорить об этих книгах. – Ной перестал плакать.
– Ты видишь родителей поблизости, малыш? Есть ли родители-невидимки, которые ждут, чтобы нас арестовать за то, что мы в свободное время наслаждаемся маленьким Хогвартсом?
– Это работа дьявола. Если вы посмотрите это, вы попадете в ад. – Ной стал идеальным зеркалом моего отца.
Я взъерошил его волосы:
– Никто не попадет в ад.
Я не верил в ад. Это казалось идиотской концепцией, но я никогда не осмеливался сказать что-либо подобное вслух.
– Говори за себя. – Броуди ухмыльнулся. – Я только что получил билеты на Rock Roundup в Амфитеатре.
– Шутишь? – Я не мог понять, говорил ли он правду или у меня сотрясение мозга.
– Я бы не стал врать насчет музыки. – Он ударил меня по плечу. -Ты знаете это. И да, у меня есть для тебя лишний билет. Но тебе придется сказать дорогому старому папе, что ты собираешься изучать Библию или что-то не менее святое, чтобы это сработало. Ты в деле?
Концерт? Настоящий, а не пародия, с христианской музыкой и девчонками, которые носят слишком много одежды?
– Я в деле.
Ной нахмурился.
– Папа не…
– То, что папа не знает, не повредит ему, здоровяк. Держи это между нами, хорошо? – Я протянул руку. Он неохотно дал мне пять.
– Это мой Ной. – Я улыбнулся, и он не мог не ответить.
Начали падать первые капли дождя, запахло мокрым асальтом.
– Мне нужно заниматься фортепиано. – Броуди протянул кулак. Его отец был музыкальным руководителем церковного хора. – Иди и наложи пластырь, и все будет в порядке. Или, может, просто натри его грязью.
Я встретил его кулак своим.
– Увидимся завтра.
Он помахал рукой и направился вверх по улице, прыгая по траве, когда череда машин промчалась через сонный квартал. Я узнал внедорожник моего отца в начале колонны. Мы с Ноем наблюдали с крыльца, как отец въехал на подъездную дорожку, а другие машины припарковались вдоль улицы.
Отец выскочил из машины и поспешил к нам.
– Мальчики, у меня было откровение. Я рассказал об этом старейшинам Браяра, но они отвернулись от меня. Против Бога. Против своего Пророка.
– Что такое пророк? – Ной склонил голову набок, глядя на отца.
– Человек, говоривший с Богом. – Он опустился на колени и схватил Ноя за плечи. – Бог открыл мне наш путь. Он сказал мне, что нам нужно делать, куда нам нужно идти и какое служение нам нужно строить.
– Что ты имеешь в виду, ты говорил с Богом? – Я не мог понять, что он говорит, и не только потому, что он говорил с безумной интонацией.
Он встал и схватил меня за руку, в его темных глазах горел слишком яркий свет.
– Вот увидишь, сынок. Все эти люди… – Я бросил взгляд на двор и обнаружил, что там под проливным дождем собрались две дюжины мужчин, которые внимательно слушали моего отца, – они знают истину моего откровения. Они идут с нами. Мы уезжаем сегодня вечером.
Сверкнула молния, через несколько секунд раздался гром.
– Папа. – Я покачал головой. – У меня школа. У меня домашнее задание. Ной только что научился читать. Мы не можем …
Его лицо ожесточилось, а по коже пробежали мурашки.
– Мы можем и будем. Мы здесь, чтобы исполнять волю Бога.
– Я думал, что ты это делаешь? Ты проповедник, так что…
– Нет! – Он так сильно покачал головой, что мне показалось, что у него сломается шея. – Я веду толпу язычников, утративших благосклонность Бога. Мы построим новый Эдем, новую церковь, новую гавань для верующих. – Он наклонился ближе, так близко, что я смог увидеть его глаза, от которых волосы на моей руке встали дыбом. – И я знаю это благодаря своему видению. Ко мне пришел не только Бог, но и Отец Огня. – Его шепот стал торжествующим.
– Дьявол? Я не понимаю, о чем ты говоришь…
– Тебе не нужно знать, сынок. – Он снова выпрямился, возбуждение все еще струилось по нему, как электрический ток. – Вы просто должны следовать за мной, вашим отцом, вашим Пророком. Верьте в меня, и вы будете жить в раю на земле и на небе. Мне все это было показано. Вот увидишь. Вы все увидите. – Обернувшись к мужчинам на лужайке, он жестом пригласил их войти.
Они прошли мимо нас, наполнив наш дом тихими голосами, пока мы с Ноем стояли на крыльце – я, ошеломленный, и Ной, потерянный.
– Что случилось с папой? – Он взял меня за руку, его ладошка была холодной и липкой.
– Я не знаю. Может, маме удастся его убедить.
Подбородок Ноя задрожал:
– Я не хочу, чтобы мама с ним разговаривала. Он…
– Я знаю. – Я сжал его руку. Ему не нужно было этого говорить. Всякий раз, когда мама слишком «болтала», как называл это папа, были последствия.
– У тебя все еще идет кровь, – сказал он, опустив глаза.
Отец, казалось, даже не заметил крови на моем подбородке.
Я повернулся и посмотрел на улицу в том направлении, куда ушел Броуди. Казалось, он ушел и забрал с собой «нормальность», мрачно махнув рукой на прощание. Потому что ничего не было нормально. Это время подошло к концу, вместе с моим детством.
И Броуди, и «нормальность» ушли. Больше я никого из них не видел.
Глава 22
Далила.
Сара входит в тренировочную комнату, синяк на ее лице пурпурно-синий. Она не смотрит мне в глаза, хотя я молча умоляю ее держать подбородок высоко.
Она забирается на ближайший стол, становится на четвереньки и ждет, пока Абигейл поставит неизбежную клизму.
Я подбираюсь ближе к Саре, а другие девушки следуют за Сестрой к стене боли, где она объясняет особенности различных зажимов для сосков.
– Ты в порядке? – Я говорю тихо, но текущая вода рядом помогает заглушить звук.
– Нет. – Она опускает голову. – Нет. Сначала я разозлилась, а потом прошлой ночью… – слово трескается, когда она выплевывает его.
Я сглатываю, во рту пересыхает:
– Что произошло?
– Как это звучало? – Она наконец встречает мой взгляд, ее левый глаз налит кровью.
Я стискиваю зубы, чтобы губы не дрожали.
– Знаешь, он заставлял меня сосать его член последние несколько дней. И я не хотела, но могла отключиться. Я могу думать о чем-то еще. – Она пожимает плечами. – Мне не обязательно быть здесь, на коленях, когда меня трахает вонючий зверь. Я могу закрыть глаза и перенестись куда захочу. Но прошлой ночью… На этот раз ее голос не дрогнул; он разбился.
Абигейл подходит к заднице Сары.
– Господи всемогущий, что за беспорядок. – Она сердито бормочет себе под нос и, кажется, не замечает, что я говорю с Сарой без разрешения. Наклонившись, Абигейл выжимает из губки, как я надеюсь, теплую воду.
Сара вздрагивает, и вода, стекающая с ее тела, становится розовой.
– Слишком грубо. – Абигейл продолжает бормотать. – Предполагалось тренировать их, а не травмировать.
– Все будет хорошо. – Я глажу Сару по волосам – движение столь же запретное, сколь и естественное.
– Нет, это не так. – Она морщится, когда Эбигейл делает еще одно движение. – До тех пор, пока не…
Ей не нужно заканчивать свою мысль. Все равно делать это небезопасно. Она не будет в порядке, пока не уйдет отсюда, из монастыря.
– Далила! – Обучающая Сестра наконец замечает мое отсутствие. – Подойди!
Сара снова опускает голову, темные волосы создают стену вокруг нее.
Я присоединяюсь к другим Девам и получаю острый взгляд от обучающей Сестры. Она смотрит на шину на моем пальце и, возможно, решает, что я пока не подлежу наказанию. По крайней мере, я надеюсь, что именно это происходит у нее в голове.
– Ева. – Она жестом приглашает девушку выйти вперед. – Ты продемонстрируешь нам первой.
Ева идет к передней части класса и поворачивается лицом к остальным Девам. Опустив глаза, она не двигается, когда Сестра прикрепляет металлические зажимы к ее соскам. Цепочка проходит между ними и свисает вниз к ее пупку.
– Они на самом низком уровне. – Сестра жестикулирует так, как будто она модель. – Я бы порекомендовала им оставаться на этом уровне, если вы просто, я не знаю, пытаетесь доставить удовольствие мужчине, который смотрит со стороны. Боль минимальная. Но… – Она натягивает цепь, и Ева судорожно выдыхает. – Механизм здесь работает за счет тяги. С каждым рывком сжимается все сильнее. Многим мужчинам нравится делать это на их собственных сосках. Вам решать, следовать его примеру, заглядывать в его сердце и различать, какие виды удовольствия ему нравятся.
– Что, если я не хочу мужчину? – спрашивает земляничная блондинка в конце класса, ее голос мягкий, как шелк.
Сестра роняет цепь.
– Кто это сказал?
Девушка, высоко подняв подбородок, несмотря на дрожь в руках, выходит вперед.
– Я не подписывалась на это. Я не хочу этого. Я хочу уйти домой.
Мое сердце сжимается в кислотном чане моего желудка. В первые дни было несколько таких вспышек. Девочки, которые действительно думали, что это безопасное место. Но после побоев они утихли. Дубинки Сестер могли творить чудеса с любой Девой, сомневающейся в своей роли в Монастыре.
– Вернись в строй, Шарон.
– Нет. – Она скрещивает руки на голом животе. – Я хочу пойти домой. Отпусти меня.
Сестра высвобождает дубинку.
– Тебе нужно передумать.
– Нет! – Шарон бросается к стене и хватает трость.
Остальные Девы отступают от нее.
Я стою, ошеломленная. Эта маленькая девушка, которую я никогда даже не замечала, готова бороться за свою свободу.
– Абигейл! – визжит Сестра. – Закрой дверь!
Старая Сестра отрывается от своей работы над Сарой.
– Что происходит в этом мире?
– Сделай это!
Она спешит к двери и вытаскивает кольцо для ключей из кармана юбки.
Шэрон раскачивает трость взад и вперед, отталкивая Сестру.
– Отпусти меня!
– Здесь ты в безопасности, Шарон. Тебя любят. – Угроза звучит в каждом слове, которое произносит Сестра.
– Пошла ты! Я не какая-то шлюха, которую можно обучить и продать тому садистскому уроду, который платит Пророку!
– Это ложь, которую шепчет тебе на ухо дьявол, дитя. – Сестра пытается подойти ближе, но Шарон продолжает замахиваться. – Пророк любит, лелеет и относится к вам как к святым больше всех других женщин.
Абигейл все еще возится с дверью, а Шарон пятится к ней, трость свистит при каждом ее шаге.
В моем сердце рождается надежда. Я не могу сбежать, но, может быть, Шарон сможет.
Я стою рядом с Сарой, которая смотрит на происходящее широко раскрытыми глазами.
– Шарон, это твой последний шанс принять учение Пророка. Не следуй за сатаной его знакомым путем. Не позволяй грязному миру искажать твою …
– Заткнись! – Шэрон кричит и отталкивает Абигайль, брелок скользит по деревянному полу. Она распахивает дверь, затем смотрит на ключи.
Хватай их. Я бы кинула их ей, если бы могла, но для этого мне пришлось бы пройти мимо Сестры.
Шарон снова замахивается, не убегая, зная, что ей нужен этот набор ключей.
– Ключи, – шипит Сара.
Шарон бросается к ним, как раз в тот момент, когда Сестра взмахивает дубинкой, пропуская Шэрон, когда она выхватывает ключи. Сестра теряет равновесие и падает на пол.
– Беги! – кричит множество голосов. Среди них – мой.
Она поворачивается к двери, делает два стремительных шага к свободе, а затем Мэри бросается вперед и хватает Шарон за волосы. Злобным рывком она кидает Шарон на спину, шлепок кожи на твердом полу уродлив и болезнен. Трость вылетает из рук Шарон и приземляется в холле.
Я сжимаю руку Сары. Сестра вскакивает на ноги и бросается к Шэрон, в то время как другие Сестры входят в комнату и окружают остальных Дев.
У меня слабеют колени, и я с трудом удерживаюсь от рвоты. Плач и крики Шарон эхом разносятся по Монастырю, но Сестры, охраняющие нас, не проявляют никаких эмоций.
Старшая входит в класс с окровавленной дубинкой в руке и занимает центральное место.
– Дьявол всегда за работой. Даже здесь, в монастыре. Шарон – тому подтверждение. Девы, вы должны охранять свои сердца от тьмы, от зла внешнего мира. Здесь вы в безопасности. Здесь вас любят. Шарон ушла из-под света Пророка, несомненно, захваченная демонами. Не идите по ее стопам.
Мы сбились в кучу, пытаясь найти хоть какое-то утешение друг в друге. За исключением Мэри, которая гордо стоит с Сестрами.
– На сегодня хватит. Остаток утра проведите в молитве. – Старшая поворачивается на каблуках и уходит.
– Вы слышали ее. – Обучающая Сестра заставляет нас одеться, а затем уводит обратно в общежитие.
Я сижу на кровати, все внутри меня холодное и хрупкое. В моей голове до сих пор звучат крики Шэрон. Где она сейчас?
Моя дверь приоткрывается. Я забыла запереть его. Входит Честити и закрывает за собой дверь.
– Ты в порядке? – Она сидит рядом со мной, но бросает взгляд на камеру.
– Я не знаю. А ты?
– Я должен быть. – Она пожимает плечами. – Это путь Монастыря, путь, на который наставляет Пророк.
– Ты когда-нибудь…
Она снова смотрит в камеру, затем шепчет:
– Спрашивала Пророка?
– Да.
– Нет. – Она качает головой, шрам на ее лбу становится более заметным, когда она поворачивается ко мне. – Он помазан Богом. Вот увидишь. В день зимнего солнцестояния ты поймешь, почему он особенный».
– Что происходит в день зимнего солнцестояния?
– Боюсь, это не просто визит вежливости. – Она переводит разговор. – У меня сегодня определенная работа, и Грейс сказала, чтобы я взяла тебя с собой.
– Тогда это, должно быть, плохая работа. – Я осторожно смотрю на нее.
Она ерзает, скрещивая лодыжки под юбкой.
– Это не моя любимая вещь, нет. Но это необходимо. – Она прочищает горло. – Грейс также хотела, чтобы я передала сообщение вместе с этим заданием.
Румянец ползет по ее щекам, и я чувствую ее дискомфорт. Я скрещиваю руки на груди, как будто этот крошечный защитный ход может остановить гнев Старшей.
– Внимательно слушаю.
Ее добрые глаза становятся извиняющимися, но она должна выполнить приказ.
– Она говорит, что тебе следует «обратить внимание на часовню и то, как ведут себя ее шлюхи, потому что ты станешь одной из них раньше, чем думаешь».
