Яна Кане
Зимородок
Daughter. Дочка
Daughter
May the ocean always be kind
To the little ship that we launched.
May the mountains smile at the glow
Of the little lantern we lit.
Дочка
Будь милостив, океан,
К нашей лодочке на волнах.
Гора, благосклонно взгляни
На затепленный нами свет.
Tai Chi Teacher. Учитель Тай Чи
In memory of Master Cheng Hsiang Yu,
1929—2010
Памяти Мастера Ченг Хсианг Ю,
1929—2010
1. Notebook
Life does not make bargains.
Death does not grant concessions.
It is not possible to halt the current
That carries the boat forward.
It is not possible to fathom
The depths that will swallow it in the end.
My teacher was a wise man.
I covered page after page with hasty scribbles,
Trying to capture in words
The subtle, inexorable motion.
Whenever my notebook got half-filled
I would buy a spare one to keep at the ready.
My teacher was an old man.
Now I gaze at the blank pages.
I could fill them with my own musings.
I could search for another teacher.
I could pretend that this paper
Was meant for a different purpose:
Jotting down to-do-lists,
Collecting recipes for soups and casseroles…
But the pages remain empty.
Life does not make bargains.
Death does not grant concessions.
2. One Year Later
Looking at a snowy hill
That bristles with black stubble
I see the shaven head of the nun
Who recited sutras on the forty-ninth day
After the death of our teacher.
«We are gathered by fate,
And we are scattered by fate.
This is the final parting,”
She told us,
“On this day his soul surrenders
All of its old affections and cares,
All of its memories, all of its wisdom.
Unburdened, nameless and empty-handed,
This soul enters a brand-new life.”
She struck three sharp raps on a block of wood
To mark the moment when our connection
To our teacher’s soul was severed.
The triple blow convulsed my heart: “No! No! No!”
Why?
My mind does not believe that a spirit
Endures beyond the death of the body.
So why do I feel that my loss is deepened
By the passage of forty-nine days, or a year?
Then again, since when does reason
Have power to answer questions
Asked by the heart?
1. Тетрадь
Жизнь не идёт на сделки,
Смерть не делает уступок.
Невозможно приостановить течение
Потока, уносящего лодку.
Невозможно измерить глубину
Бездны, которая её поглотит.
Мой учитель был мудрым человеком.
Я исписывала страницу за страницей
Поспешными каракулями,
Пытаясь схватить, запечатлеть в словах
Неуловимое и непрестанное движенье.
Когда тетрадь заполнялась наполовину,
Я покупала следующую, про запас.
Мой учитель был старым человеком.
Теперь я гляжу на белые листы.
Я могла бы заполнить их
Своими собственными размышлениями,
Я могла бы найти себе другого учителя,
Я могла бы убедить себя, что эта бумага
Имеет иное предназначение —
Вести учёт текущим делам,
Собирать рецепты супов и запеканок…
Но страницы останутся пустыми.
Жизнь не идёт на сделки,
Смерть не делает уступок.
2. Год спустя
Я гляжу на заснеженный холм,
Поросший прозрачной чёрной щетиной,
И вижу бритую голову монахини,
Читавшей сутры на сорок девятый день
После смерти нашего учителя.
Она сказала нам тогда:
«Судьба собирает нас,
Судьба нас разлучает.
Это – последнее прощанье.
Сегодня его душа оставит позади
Все старые привязанности и заботы,
Воспоминания, накопленную мудрость.
Свободная, без имени, с пустыми руками,
Она вступит в новую жизнь».
Монахиня ударила три раза
В свою деревянную колотушку,
Подавая нам знак, что настал момент,
Когда наша связь с душой учителя
Оборвалась.
От тройного удара
сердце моё содрогнулось:
«Нет! Нет! Нет!»
Почему?
Ведь я не верю, что дух живёт
После смерти физического тела.
Так почему же сорок девятый день
Или годовщина
Способны усилить ощущение потери?
Впрочем, с каких это пор разуму
Посильно ответить на вопросы сердца?
Icarus. Икар
Icarus
And so we have learned
If not to soar and fly,
At least to flit and hover
On stubs of wings,
On broken wings
That did not set quite right,
On memories of wings.
…Maybe it is for our own good.
We all have seen
The great charred feathers
Under museum glass.
And next to them,
The neatly printed labels
With just one word:
“Icarus”.
Икар
…Итак, мы научились —
Ну если не взмывать и не летать,
То уж хотя бы перепархивать
На наших культяпках —
На обломках крыльев,
Которые неправильно срослись,
На памяти о крыльях.
…Что ж,
Может быть, всё это —
Нам на благо:
Мы видели
Огромные обугленные перья
В музеях, под стеклом.
И рядом —
Одно лишь слово
На табличках аккуратных:
«Икар»…
Оно встаёт, как пугало, над нами.
Оно одно способно уберечь
Небесные священные колосья
От шумных стай оголодавших душ.
Poetry lessons. Уроки поэзии
Poetry lessons
I asked: “Teach me, please.”
The hunter said:
“Your arrows must be sharp,
Fly true and strike deep
To stop the heart before there is time
For fear or suffering.
Let your quarry fall out of the sky,
Crash in mid-leap,
Lie prostrate at your feet,
Staring at you with empty eyes.
Let your prey feed your hunger.”
The healer took my hands into hers:
“You sing, sing, sing
Sing sweetly to lull pain
Before you can touch it,
Probe it, mend it as much
As it will allow itself to be mended.
Sing sweetly, do not stop singing
While pain lies beneath your hands,
So that your patient can look at it
From over your shoulder
With your own calm compassion.”
The programmer’s instructions stated:
“Your program must be easy to read.
Pay attention to logical organization.
Segment your code cleanly into modules.
This way you and your colleagues
Can evolve it rapidly and correctly.
Test your work thoroughly under a variety of conditions.
Your users are individuals: they have different needs.
Your program must collaborate with each user
To solve the right problem.”
The guru patted the worn meditation cushion:
“It is not a matter of talent or luck.
It takes patience, discipline,
To learn to equally accept
The illusion of repeated failure
And the illusion of success.
It is a long road, a never-ending road
Towards getting out of your own way.”
My childhood teacher ruffled my hair and smiled:
“This work needs all your energy, all your attention.
What matters is making learning joyful for your students.
Your own joy will catch you unawares.”
Уроки поэзии
Я попросила: «Пожалуйста, научите меня».
Охотник сказал:
«Твои стрелы должны быть острыми,
Поражать цель точно и глубоко,
Останавливать сердце
Прежде, чем оно успеет почувствовать
Страх и страдание.
Пусть твоя добыча рухнет в полёте, в прыжке,
Распластается у твоих ног,
Уставившись на тебя пустыми глазами.
Пусть она утолит твой голод».
Целительница приняла мои ладони в свои:
«Пой, пой, пой.
Пой ласковые песни, убаюкивай боль,
Чтобы прикоснуться к ней,
Познать её на ощупь,
Исцелить её настолько,
Насколько она тебе это позволит.
Не умолкай, пой ласковые песни,
Пока боль лежит под твоими руками,
Чтобы больной мог взглянуть на неё
Из-за твоего плеча
С твоим спокойным состраданием».
В инструкциях программиста сказано:
«Программа должна быть написана так,
Чтобы её было легко читать
Не только вам, но и вашим коллегам.
Она должна быть логично организована,
Чётко разбита на блоки.
Тогда код можно будет быстро корректировать,
Надстраивать, не внося ошибок.
Тестируйте свою работу тщательно и в разнообразных условиях.
Каждый пользователь – индивидуальная личность,
У каждого свои запросы.
Ваша программа должна взаимодействовать
с пользователем,
Чтобы помочь ему решить его проблему».
Гуру погладил потёртый коврик для медитаций:
«Дело не в таланте или везении.
Всё, что нужно, – это терпение, дисциплина,
Равное принятие иллюзий:
И многих неудач, и успеха.
Это – длинная дорога, бесконечная дорога
К тому, чтобы не преграждать путь самому себе».
Учитель моего детства взъерошил мне волосы и улыбнулся:
«Эта работа поглощает всю энергию, всё внимание.
Главное – учёба должна быть в радость ученикам.
Пока ты полностью занят этим, ты и не замечаешь,
Как радость захватывает тебя самого».
Walk! Don’t walk! Идите! Стойте!
Walk! Don’t walk!
The striding green men,
The standing red men
In pedestrian crossing signs
Relax when their lights are turned off.
In private, away from their work,
It turns out that not all are men,
Not all are one color or the other.
Some love to ski.
Some have a passion for the tango.
A few are seekers, devoted meditators
Who spend hours sitting in full lotus.
Some are heroic; others simply kind.
There are those, it is sad to say,
Who commit horrible acts.
Occasionally, you meet one who knows
That working in a traffic sign
Is not as predictable and dull
As it may appear at first glance.
There is much to be learned
By peering with unseen eyes
Into the faces of human beings
When they come to a crossroads.
Идите! Стойте!
Шагающие зелёные человечки,
Смирно стоящие красные человечки
В светофорах для пешеходов
Расслабляются,
Как только выключается их подсветка.
В своей личной жизни, вдали от работы,
Вовсе не каждый из них целиком окрашен
Либо в один цвет, либо в другой.
Среди них есть мужчины и женщины,
Молодые и старики.
Иные из них – заядлые лыжники,
Иные – страстные поклонники танго.
Кто-то духовно самосовершенствуется —
Часами медитирует в позе лотоса.
Встречаются герои.
Есть просто добряки.
Попадаются, как это ни печально признать,
Отпетые негодяи.
Порой встретишь одного из тех, кто знает,
Что и служба в светофоре
Вовсе не так однообразна и скучна,
Как может показаться на первый взгляд:
Всё дело в том, как на это посмотришь.
Многое можно постичь,
Вглядываясь невидимыми глазами
В лица людей, оказавшихся на перепутье.
Subterranean lake. Подземное озеро
Subterranean lake
You speak in one language and cry in another.
The parched roots of your words
Never tap into the darkest waters
That are trapped in the hidden layers.
You speak in one language and cry in another.
That vast subterranean lake
Remains unnamed and uncharted.
Подземное озеро
Ты говоришь на одном языке, а плачешь на другом.
Как бы ни мучила их жажда, корни твоих слов
Никогда не приникнут к самым тёмным водам,
Запертым в сокрытых слоях.
Ты говоришь на одном языке, а плачешь на другом.
Каким бы ни было огромным подземное озеро,
Оно остаётся неизведанным и безымянным.
Lilacs. Сирень
Lilacs
Every spring there comes a day
When the lilac bush in the back yard
Bursts into bloom.
All at once
Innumerable flowers open their petals.
They flood the midday heat,
The delicate coolness of twilight
With wave upon wave of sweetness and longing.
Three days, four…
Then it all subsides,
Blends back in —
Green into green.
When I was young,
I used to think
The blooming of lilacs is fleeting.
Сирень
Каждую весну приходит день,
Когда куст сирени в углу двора
Расцветает.
Бесчисленные лепестки
Открываются все сразу,
Затопляя тёплый полдень
И хрупкую прохладу сумерек
Волнами сладости и томленья.
Три-четыре дня – и всё утихает,
Смешивается с фоном —
Зелёное среди зелёного.
Когда я была молодой,
Цветение сирени
Казалось мне мимолётным.
Form and function. Форма и содержание
With all due respect to free verse
Vilanelle’s meter and rhyme,
The 5-7-5 of haiku,
Sonnet’s surprising volta,
Limerick’s knowing laughter
Chant what cannot be said,
Steady the beat of the heart,
Rock the cradle of “never”
As “never” grows into “after”.
При всём уважении к верлибру
Из самых глубоких ран в рифму слова текут,
Пульсирует чёрный ток анапестом, ямбом, хореем…
Не верлибр, а сонет – услада горчайших минут.
Мы тем складнее бредим, чем тяжелее болеем.
Translations into English
Переводы на английский язык
A blackbird – a magpie
Nursery rhyme[2]
A blackbird – a magpie —
Cooked porridge in a cauldron,
Sat down with her children.
Filled this one’s bowl,
Filled this one’s bowl,
Filled this one’s bowl,
Filled this one’s bowl.
But that one got a scolding:
“You didn’t fetch the water,
You didn’t bring the coal —
You don’t get any porridge
To fill your bowl!”
Ivan Krylov
The Sow and the Oak Tree
Beneath an oak a sow pigged out on acorns,
Then napped under the shady canopy.
At last, refreshed, she set her snout to digging,
Baring the roots that fed the ancient tree.
“Stop! Stop!” called out a raven from the branches.
“The oak tree’s roots get damaged when you dig.”
“What do I care if this useless stump does wither?
Acorns are all I’m after,” said the pig.
The oak tree’s voice then joined the conversation.
“Ingrate!” said to the swine the mighty tree,
“If you could lift your snout up from your grubbing,
You’d see that all the acorns come from me.”
—
An ignoramus mocking education,
Scoffing at science, is blind just like that sow,
Failing to see that on the tree of knowledge
Ripened the comforts he’s enjoying now.
Boris Zakhoder
Termite's diet
Said a termite to a termite:
“Yes, I really was determined
To be disciplined and try it —
This new alphabetic diet.
I ate airplanes, chewed up boats,
Candy canes and cashmere coats,
Munched on desks and dinner tables,
Easels, feather dusters, gables,
Gnawed a harness (right off the horse),
Fed on houses (of course!).
I ate inkwells, jellybeans,
Kettle drums and limousines.
Then I snacked on magazines,
Napkins, oil cans,
Pencils, quilts,
Rubber boots, a pair of stilts,
Tablecloths and tambourines,
Undershirts, vanilla beans,
Waffles, xylophones, a yurt,
And a zipper for dessert.
Yet I didn’t feel satisfied.”
“Yes,” the other termite sighed,
“All these diets are too tricky.
I just eat and don’t get picky.”
Anastasya Shepherd
Faith in ourselves
Grant us faith in ourselves, Creator.
May we find the courage and skill
To become ourselves in full measure.
For if we do not, who will?
Vyacheslav Leikin
To Yu. Brusovani
«Let the dead ones attend to burying their dead», —
A buddy told me, and I just smiled in reply.
And, with that smile, I said to myself: «Why not?
Let them bury themselves, it is worth a try».
A noose, a cudgel, the firefly flash of a blade —
And the eternal peace, the corrupting peace…
But how well, my friend, you pretend that you are alive,
With a longing that is so endless, so full of grace.
Vyacheslav Leikin
'Freedom from all desires…'
This is happiness! These are rights…
Alexander Pushkin
* * *
Freedom from all desires, from passions and regrets;
From saccharine Christmas pills, from serving and from service,
From trysts and from farewells recurring like a dream,
From sympathy to god, from joys amidst the rushing.
From soil and seed and root, from rudder and from oars,
From the lackluster craft that never earned a penny,
From ignorance and spite, from counting and accounts,
Freedom from everything that goads and ties us down.
She's haughty as a saint and jealous as a wife,
Honest as communists killed in the year of purges.
Can we find out at last, what do we need her for,
And what the hell she wants when she herself is freedom?
Why when she speaks, her words are always curt and harsh,
Why with her sightless eyes she gazes so intently,
Why she ties into knots our sinews and our veins,
Forcing us to submit our fortunes to her guidance…
You shook the iron cage, you rammed the fortress walls,
Your vigilant mistrust could not be fooled by cunning,
And yet you did not see how you became a slave,
A sick and dreary slave driven by your own freedom.
Shuffling the ragged deck of doubtful old taboos,
You're straining to create beauty from warped reflections,
And thus, your own life echoes your country's fate
Rattling its heavy chains, dragging the shackles of freedom.
Vyacheslav Leikin
'No, I will not depart, nor cut the branch…'
* * *
No, I will not depart, nor cut the branch,
Nor hope that Rome and Paris are still waiting.
I fear that there I'll feel a bitter love
For all of this that here I relish hating.
I fear I will not manage to forget
The acrid taste of Fatherland's smoky air.
I fear, because to feel a love for this
Is not impossible, but more than I can bear.
Vyacheslav Leikin
'Lately far too many live all out of kilter…'
* * *
Lately far too many live all out of kilter,
Spitting, picking, grabbing where it's not allowed.
In the man-made thickets, the communal Edens,
There are far too many destitute and screaming.
Magic does not charm them, thrillers bore them silly
Jigsaw puzzle pieces do not fit together.
Driven by the devil, they crave revelation:
Serve up all the truth now, from the past and present.
Let the chasms yawn open, bring to life the pictures
Where the knaves pass judgement and the fools enlighten,
Where the whores and robbers, murderers and stoolies
Roam in packs and solo, slavering and baying.
That's the truth stripped naked, filthy, vicious-tempered,
Brewed of dust and ashes, rabid snarls and screeches,
Petty alms for beggars, pitiful repentance,
More debased than vileness, viler than debasement,
With its loathsome tributes, monstrous celebrations,
With each window serving as the new Golgotha.
That's the truth whose venom seeped into the Lethe.
And, forgive me, never was there any other.