Владимир Тимофеев
Четвёртая коррекция
Хорхе не мог принять подобную арифметику. Разумом – да, но не сердцем. По большому счёту, он мог плюнуть на всё и тупо «исполнить приказ», но что делать потом с собственной совестью? «Ошибка», которая хуже, чем преступление, всё равно вскрылась бы при подлёте и легла тяжким грузом на души не только Хорхе, но и Сабины. Догадываться, что что-то не так, и даже не попытаться это что-то исправить… Такое невозможно простить. По крайней мере, себе. Как с этим жить? Как смотреть в глаза детям и внукам? Как рассказывать им, что их предок некогда смалодушничал, а пятеро других пожертвовали собой ради великой цели? Нет, он, Хорхе Фернандес, просто не сможет на это пойти. А, значит, что? Значит, надо найти решение. Как довести корабль и доставить груз. Иные расклады – не принимаются…
Поиск занял около часа. Ещё двадцать минут ушло на проверку найденного решения.
Хорхе протёр глаза и устало вздохнул.
У него всё получилось, но… решение оказалось неоптимальным.
Требовалась третья коррекция. Командир корабля знал, как её провести, где взять недостающее топливо, но не был уверен, что его хватит. Впрочем, такой вариант Хорхе тоже предусмотрел, хотя и надеялся: резервный план приводить в действие не придётся. Сабину, по крайней мере, он твёрдо решил посвятить лишь в первую часть задуманного. А что до второй… вторая, дай бог, не понадобится…
– Ну-у, если ты так считаешь… – пожала плечами Сабина, когда на следующий день, после завтрака и проверки систем воздухо- и водообеспечения, муж рассказал ей о своих планах.
Вообще говоря, Хорхе слегка удивился такой реакции. Он был готов к бурному обсуждению, спорам и даже ругани, однако супруга просто прижалась к нему и прошептала на ухо:
– Я знаю. Ты никогда не ошибаешься.
После чего рассмеялась и уплыла разбираться с внезапно забарахлившим озонатором воздуха в сантехкабине.
Мужчина проводил её взглядом и мысленно улыбнулся.
Она верила ему во всём. А он… Он не мог её подвести.
К выполнению плана коррекции космонавты приступили в тринадцать ноль-ноль, как и рекомендовала Земля.
Включились двигатели ориентации, пошёл отклик от контролирующих поворот гиродинов. Через четыре минуты «Кеплер» занял расчётное положение. От предложенного специалистами ЦУПа оно отличалось всего на три градуса. Спустя ещё пятнадцать минут колебания корабля вошли в допустимый диапазон, и на экране управления главной энергодвигательной установкой ожидаемо замерцало зелёным: «Включение разрешено».
– Включить маршевый, – сам себе скомандовал Хорхе.
После нажатия сенсора корабль вздрогнул, по корпусу прокатилась лёгкая дрожь. Басовитый гул заполнил всё внутреннее пространство «Кеплера», легко проникнув в командный модуль через многослойные переборки агрегатного, приборного и жилого отсеков.
Почувствовав, как ускорение прижимает его к ложементу, Хорхе непроизвольно сглотнул. Конечно, это не те перегрузки, какие бывают на старте и спуске, но после нескольких месяцев невесомости даже половинная тяжесть вызывает весьма неприятные ощущения.
– Приращение три, смещение по оси А минус ноль пять, по Б ноль двадцать два, вращение ноль, – сообщила расположившаяся в соседнем кресле Сабина.
Она отслеживала показания доплеровского радара и данные, поступающие от гиродинов.
Командир удовлетворённо кивнул. Показатели в пределах нормы. Осталось дождаться конечного результата.
Маршевый двигатель отработал семнадцать секунд, израсходовав весь запас топлива.
«Уровень – ноль», – оповестила управляющая система.
Гул прекратился, исчезла наведённая сила тяжести. Тело, притянутое к ложементу, обрело привычную лёгкость.
Хорхе не спеша отстегнул ремни и повернулся к супруге.
– С астрокорректором справишься?
Женщина презрительно фыркнула.
– Хорошо. Тогда я займусь скафандром и СПК, – улыбнулся мужчина…
Средство для передвижения космонавта, иначе «космический мотоцикл», Хорхе готовил особенно тщательно. Ведь именно от него зависел успех третьей коррекции. Двенадцать реактивных двигателей создавали довольно мощную тягу, тем более, если включить их одновременно и ориентировать по общему вектору. Конечно, их невозможно сравнить с маршевым или даже с тормозными движками, но для предстоящего корректирующего воздействия многого и не требовалось. Как раз тот случай, когда «соломинка ломает спину верблюда». Проблема заключалась лишь в том, что двигатели СПК работали в импульсном режиме, поэтому никто не мог предугадать, сколько времени они проработают, если их перевести в состояние «непрерывного и нерегулируемого истечения». Какой-то из двигателей отключится раньше, какой-то позже, какой-то вообще выйдет из строя на первой секунде… заранее просчитать невозможно, можно только прикинуть… теоретически.
Масса «космического мотоцикла» составляла около шестисот килограмм. Солидно и для земной тяжести, и в невесомости. Инерция достаточно велика, и чтобы просто сдвинуть с места такую махину, например, оттолкнувшись от корабля, или, наоборот, остановить движение, «затормозив» об обшивку, надо весьма и весьма постараться. Для этих целей СПК снабдили мощной аккумуляторной батареей и экзоскелетными полуобоймами, при необходимости передававшими дополнительное усилие на руки и ноги. Хорхе знал о пяти случаях, когда экзоскелет спасал работающего в открытом космосе космонавта, и все пять раз речь шла о слишком быстром сближении с кораблём. Короче, если бы не «напрягшиеся» вовремя экзомускулы, бедолаг попросту придавило бы к корабельному корпусу, а так они отделались лишь лёгким испугом, незначительными ушибами и выговором от земного начальства.
Помимо двигателей «мотоцикла» перемещаться в пространстве можно было с помощью реактивного ранца, закреплённого на скафандре. Он работал на сжатом воздухе и тягу давал не очень большую. В своих расчётах Хорхе его не учитывал. Во-первых, из-за того, что двигатель слишком слабый, во-вторых, чтобы его использовать, требовалось отделить СПК и, наконец, в-третьих, самое главное: командирский ранец полностью выработал ресурс во время предыдущих выходов в космос.
Хорхе не стал снимать его со скафандра. Процедура отнимала достаточно много времени, и особого смысла в ней не было. Наоборот, лишняя масса могла оказаться полезной при реализации плана Б, на случай, если что-то пойдёт не так.
Выход в космос наметили на восемнадцать ноль-ноль. Торопиться не стоило, но и затягивать было тоже нельзя. «Окно» коррекции всего четыре часа. С семнадцати до двадцати одного. Начнёшь раньше – сэкономишь горючее, но можешь ошибиться по навигации. Начнёшь позже – будешь знать абсолютно точно, сколько, куда и как, но на результирующий импульс банально не хватит топлива…
– Удачи, – Сабина открыла люк и помогла мужу «протиснуться» в шлюзовую камеру.
«Пристёгнутый» СПК увеличивал габариты скафандра едва ли не вдвое, поэтому случайно зацепиться чем-нибудь важным за что-то не менее важное было довольно легко.
Хорхе с трудом развернулся в отсеке и помахал супруге рукой.
– Не отвлекайся, – нахмурилась та. – Застрянешь на выходе, вытащить тебя не смогу.
– Знаю, – усмехнулся мужчина. – Просто хотел сказать тебе, что…
Он внезапно замялся. Дыхание почему-то сбилось, а сердце вдруг застучало в ускоренном темпе.
Сабина покачала головой и приложила палец к губам.
– Не надо ничего говорить. После всё скажешь. Когда вернёшься.
Люк захлопнулся. Секунд через десять над ним загорелось табло «Откачка воздуха».
Спустя две минуты оно сменилось на «Открытие внешнего люка разрешено».
Хорхе сделал глубокий вдох и повернул управляющую рукоять.
В открывшемся круглом проёме сияли звёзды. Холодные, равнодушные. Неживые…
Двигатели ориентации на этот раз не включались.
Корабль уже развернулся «кормой» к Солнцу. В таком положении световой поток не только обеспечивал максимальную энергоотдачу солнечных батарей, но и давил на них, как на лопасти, компенсируя тем самым остаточный крутящий момент. Кроме того, у Хорхе не было никакого желания приближаться к соплу основного двигателя из-за плохого обзора и неудобной фиксации. А зафиксироваться на корпусе требовалось максимально точно.
Это проблему командир корабля решил привычным для себя способом. Рассчитал (в уме, как обычно) текущее местоположение центра масс и занял позицию строго по вектору корректирующего воздействия, «вцепившись» в кронштейны обшивки и повернув двигатели СПК в нужную сторону.
В радиоэфире молчали. Скорее всего, Сабина просто боялась сглазить.
Хорхе тоже не хотелось «трепаться». Всё было обговорено заранее. И потом, она ведь сказала: «Говорить будем, когда вернёшься», поэтому не стоит, наверное, засорять эфир ненужными сообщениями. Мало ли кто их услышит. Земля, хоть и далеко, но бдит. А Марс уже совсем близко, волне до него лететь меньше минуты. Короче, достаточно просто сигналов. Один «бип» – начинаю коррекцию, два – коррекцию завершил, три – жду навигационные данные, четыре – возвращаюсь на борт.
