Командав нахмурился. Кажется – крышка! Бросится наш, винтами взмашет – и падает мухой, сложивши крылышки. Нашим – плохо. Отходят наши. Работа – чистая. Сброшена тонна. Ни увечий, ни боли, ни раны… И город сметен без всякого стона тонной удушливой газовой дряни. Десятки столиц невидимый выел никого, ничего не щадящий газ. К самой к Москве машины передовые прут, как на парад, как на показ… Уже надеющихся звали вр_а_лями. Но летчики, долг выполняя свой, аэропланными кольцами – спиралями сгрудились по-над самой Москвой. Расплывшись во все небесное лоно, во весь непреклонный машинный дух, враг летел, наступал неуклонно. Уже – в четырех километрах, в двух… Вспыхивали в черных рамках известия неизбежной ясности. Радио громко трубило: – Революция в опасности! – Скрежещущие звуки корежили и спокойное лицо, – это завинчивала люки Москва подвальных жильцов. Сверху видно: мура – так толпятся; а те – в дирижаблях да – на Урал. Прихватывают жен и детей. Растут, размножаются в небесном ситце надвигающиеся машины-горошины. Сейчас закидают! Сейчас разразится! Сейчас газобомбы обрушатся брошенные. Ну что ж, приготовимся к смерти душной. Нам ли клониться, пощаду моля? Напрягшись всей силищей воздушной, примолкла Советская Земля.
ПОБЕДА.
И вдруг… – не верится! – будто кто-то машины вражьи дернул разом. На удивленье полувылезшим нашим пилотам, те скривились и грохнулись наземь. Не смея радоваться – не подвох ли? снизились, может, землею шествуют? – моторы затараторили, заохали, ринулись к месту происшествия. Снизились, к земле приникли… В яме, упавшими развороченной, – обломки алюминия, никеля… Без подвохов. Так. Точно. Летчики вылезли. Лбы – складки. Тысяча вопросов. Ответ – нем. И лишь под утро радио-разгадка: – Нью-Йорк. Всем! Всем! Всем!
РАДИО.
Рабочих, крестьян и лётные кадры приветствуют летчики первой эскадры. Пусть разиллюминуют Москву в миллион свечей. С этой минуты навек мин_у_ют войны. Мы – эскадра москвичей – прорвались. Нас не видели. Под водой – до Америки рейс. Взлетели. Ночью громкоговорители поставили. И забасили на Нью-Йорк, на весь «Рабочие! Товарищи и братья! Скоро ль наций дурман развеется?! За какие серебренники, по какой плате вы предаете нас, европейцев? Сегодня натравливают: – Идите! Европу окутайте в газовый мор! – А завтра возвратится победитель, чтоб здесь на вас навьючить ярмо. Что вам жизнь буржуями д_а_рена? Жмут из вас то кровь, то пот. Спаяйтесь с нами в одну солидарность. В одну коммуну – без рабов, без господ!» Полицейские – за лисой лиса – на аэросипедах… Прож_е_ктора полоса… Напрасно! – Качаясь мерно, громкоговорители раздували голоса лучших ораторов Коминтерна. Ничего! Ни связать, ни забрать его – радио. Видим, у них – сумятица. Вышли рабочие, полиция пятится. А город будто огни зажег – разгорается за флагом флажок. Для нас приготовленные мины миллиардерам кладут под домины. Знаменами себя осеня, атаковывают арсенал. Совсем как в Москве столетья назад Октябрьская разрасталась гроза. Берут, на версты гром разбас_и_в, ломают замков хитроумный массив. Радиофорт… Охраняющий – скинут. Атаковали. Взят вполовину. В другую! Схватка, с час горяча. Ухватывают какой-то рычаг. Рванули… еще крутнули… Мгновение, – и то чересчур – мгновения менее, – как с тыщи струнищ оборванный вой! И тыща чудовищ легла под Москвой.
РАДОСТЬ.
В «ура» содрогающимся ртам еще хотелось орать и орать д_о_сыта, – а уже во все небеса телеграммищу вычерчивала радиороста: «Мир! Народы кончили драться. Да здравствует минута эта! Великая Американская федерация присоединяется к Союзу советов!» Сомнений – ни в ком. Подпись: «Американский ревком».
ВОЗВРАЩЕНИЕ.
Утром с запада появились точки. Неслись, себя и марш растя: «Мы – летчики республики рабочих и крестьян. Недаром пролетали – очищен небий свод. Крестьянин! Пролетарий! Снижайте самолет! Скатились вниз заводчики, по облакам свистя. Мы летчики – республики рабочих и крестьян! Не вступит вражья конница, ни птица, ни нога. Наш летчик всюду гонится за силами врага. Наш флаг меж звезд полощется, рабочью власть растя. Мы – летчицы, мы – летчики рабочих и крестьян».
