Владимир Фёдорович Власов
Ворон на дереве
9
Некоторое время все молчали, ошеломленные услышанным. Никому не хотелось говорить. Новенький уставился в одну точку и не мог произнести ни единого слова. Вероятно, в эту минуту он продолжал видеть эту страшную картину. Так в тот вечер все и разошлись по своим палатам, находясь под тяжелым впечатлением от рассказанной им истории. Все они как будто заново пережили ту страшную трагедию, потрясшую еще совсем недавно город.
На следующий день Астральное Тело выписывали из больницы. Пришедшая его провожать Елизавета Вторая пошутила:
– Господин астролог, вам нельзя уходить отсюда, иначе звезды начнут сходить с орбит и падать на нас.
– А я и не собираюсь надолго уходить, – ответил Астральное Тело. – Вот только отдам там нужные распоряжения и вернусь.
– А у меня такое предчувствие, что вы когда-нибудь нас покинете, – сказала Карусель. – Ведь все рано или поздно нас покидают.
Несколько сконфуженный таким замечанием, Астральное Тело решил дать своим питомцам наставление. Он прошел с ними в большой холл мимо прислонившихся к стене или полулежащих на полу коридора несчастных больных.
– Конечно, – сказал он им,– какой резон оставаться с вами дольше, чем положено временем. Я – астральное существо, а астральные тела живут в космосе. Однако, расставаясь с вами, я испытываю некоторые угрызения совести, потому что мое пребывание здесь так вам ничего и не дало. Вы, наивные люди, всегда останетесь несчастными, полагая, что во Вселенной существует какой-то порядок, что там есть какие-то законы и что всем правит здравый смысл. Ерунда!
– Так что же получается, – воскликнула Карусель. – Вселенная – это хаос?
– Sancta simplicitas! Святая простота! Там обязан царить хаос, потому что там никто никому ничего не должен. И вы, маленькие букашки, должны это усвоить для себя, как азбуку, как то, что Поллукс и Кастор находятся в одном созвездии.
– Это мы знаем, – заявила Елизавета Вторая с ученым видом. – Мы также знаем, что в одном созвездии находятся Беллятрикс, Ригель и Бетельгейзе…
Астральное Тело остановил ее движением руки.
– Я работаю в модуле Метагалактики в продолжение семисот пятидесяти парсек, и нигде я не встречал таких тупых, ограниченных и самодовольных существ, как вы, старающихся походить друг на друга. Девизом модулятора вот уже в течение миллионов парсек считается: «Обособление, разнообразие и движение». А где у вас, скажите мне, разнообразие и движение? Должен по секрету признаться вам, что в ходе какого-то эксперимента Богом были запущены мириады метагалактик в движение. И до сих пор все астральные существа, восхищаясь, удивляются и пытаются разгадать, наблюдая космос в продолжение миллиардов парсек, эту самодвижущуюся работу Творца. И только вы не меняетесь, остаетесь всегда такими же вульгарными кретинами с преступными наклонностями. Вы никогда не станете счастливыми. Если вы сами не станете лучше, кто же вас ими сделает? Наш творец? У него достаточно дел и без вас.
– На что вы намекаете? – вдруг обиделась Елизавета Вторая. – Неужто нам нужно начать заниматься тем, чем вы занимались раньше?
Платон, Карусель и Новенький посмотрели на нее сочувственно и подумали: «Ну и дура!» А между тем Астральное Тело, смущенно кашлянув, продолжал:
– Проще нужно быть, естественнее и не комплексовать. Вы должны жить полной жизнью в этом мире, созданном Творцом не из идей, а из запахов, звуков, цветов и красок. За своими идеями вы видите не мир, а всего лишь его схему.
При этих словах Платон виновато потупился. Астральное тело встал, пожал всем руки и удалился, оставив всех в глубокой задумчивости.
Некоторое время все молчали, но затем Елизавета Вторая, обращаясь к Новенькому, сказала:
– Так, когда же вы, наконец-то, закончите ваш рассказ? Нам многое неясно в вашей истории. Мы до сих пор не поняли, как погибли певица и ее дружки, а также кто повесил главного прокурора города на дереве.
Взгляды всех присутствующих обратились к Новенькому. Он кашлянул в кулак, нервно почесал переносицу двумя пальцами и продолжил свой рассказ.
10
«Как мной уже было сказано, я первым появился на месте убийства. Из моего окна на всю улицу неслась музыка. Многие потревоженные жители дома вскакивали с постелей, выбегали на балконы, возмущаясь нарушителем спокойствия. Я же стоял над голыми окровавленными трупами и не знал, что делать. Ужас сковал мое сердце, ноги мои словно налились свинцом. Некоторое время я не мог сдвинуться с места. В ту минуту многие видели меня в ее комнате. На меня пало подозрение в убийстве. Слишком много оказалось улик против меня. За мной пришли на следующий день и арестовали. Сам главный прокурор города разговаривал со мной, но затем взял с меня подписку о невыезде и отпустил до завершения следствия и суда.
Можете себе представить, как меня встретили жильцы дома. Они с ужасом смотрели на меня, как на маньяка, посадили своих детей под домашний арест. Никто не хотел со мной здороваться. По городу поползли слухи, что маньяк-убийца свободно разгуливает по улицам, выискивая свою очередную жертву. Все, на чем свет стоит, ругали наше правосудие, не способное защитить добропорядочных горожан от убийц и насильников.
Главный прокурор города, мой сосед, сам посоветовал мне симулировать умопомешательство, чтобы избежать расстрела. Мне ничего не оставалось, как последовать его совету. И вот я оказался здесь, раздавленный обстоятельствами жизни, уничтоженный как личность. Меня привезли сюда после того, как нашли прокурора повешенным на дереве напротив моих окон и той квартиры, где было совершено преступление. Следователи, опасаясь, что возмущенные жители таким образом расправятся со мной, сами препроводили меня в эту психлечебницу. Они решили, что так будет безопаснее для меня ждать правосудия, а заодно врачи могут определить степень моей вменяемости, чтобы мне предстать перед судом».
11
Новенький опять замолчал, уныло опустив голову.
– Так значит, до сих пор убийцу еще не нашли? – нетерпеливо заерзала на стуле Елизавета Вторая.
Новенький не успел ответить. В это время в холле появился главный врач психлечебницы и увел Новенького с собой.
– Как только освободитесь, приходите сюда, – крикнула ему вслед Елизавета Вторая, – мы будем вас ждать, вы сегодня же должны досказать до конца вашу историю.
После ухода Новенького все трое судили и рядили по-своему, стараясь разобраться в этом запутанном деле. Но никто ничего путного так и не высказал.
Часть вторая
Правосудие
«Подвиг воли и духовной стойкости должен оставаться тайным, бессловесным. Едва человек заговорит о нем, начинает им похваляться, как подвиг теряет смысл, кажется смешным и даже жалким».
Итало Кальвино. «Барон на дереве»
1
Главный врач привел Новенького к себе в кабинет и плотно закрыл за собой дверь. Устроившись за столом, он предложил пациенту сесть на стул.
– Все мы психически больные, – начал он разговор без всяких преамбул, – потому что живем в такое время.
– Но…– попытался сказать Новенький.
– Молчите, молчите, – жестом остановил его врач. – Не возражайте мне. Это безумный век сделал всех сумасшедшими, потому что вокруг нас долгое время носились заразные вирусы – бредовые идеи.
Новенький обалдело смотрел на врача, ничего не понимая, и нервно тер пальцами переносицу.
– Несмотря на то, что мы все такие не похожие друг на друга, можно сказать, неповторимые, и наличествуем в этом мире в единственном экземпляре, все же что-то нас объединяет и делает нас похожими. Возможно, что мы все – продукт общественного сумасшествия. Я заметил, что вы человек умный, и думаю, меня поймете. Не удивляйтесь ничему и приготовьтесь остаться здесь надолго.
– Но я совсем не сумасшедший, – не выдержав, воскликнул Новенький.
– Это неважно.
– Как неважно? – возмутился пациент.
Врач окинул Новенького сочувственным взглядом и продолжил:
– Видите ли, в нашем безумном мире для любого человека существует опасность самоуничтожения. Здесь же вы будете пребывать всегда в состоянии спокойствия и безопасности.
– Но мне не нужны ни спокойствие, ни безопасность. Я – свободный человек.
– Это вам только кажется.
– Но как вы меня сможете удержать, если я захочу быть расстрелянным?
Врач посмотрел на своего пациента испытывающим взглядом и тихо молвил:
– Я вас уважаю. И позвольте мне с вами оставаться до конца порядочным и откровенным. Убийцу они не найдут.
– Это я знаю, – ответил Новенький, – поэтому и хочу, чтобы меня расстреляли.
– Они вас не могут расстрелять, потому что вы никого не убивали. Извините меня, но я ничего не могу для вас сделать, медицинское заключение о полной вашей невменяемости мной уже подписано.
У Новенького бессильно опустились плечи, и он еле слышным голосом спросил:
– И надолго я у вас останусь?
– Боюсь, что навсегда.
На какое-то мгновение у пациента загорелись в глазах бунтарские искорки, но тут же погасли.
– Ради чего все это? – тихо спросил он, опустив голову.
– Ради поддержания общественного спокойствия, говорят они, но мы ведь с вами знаем, что это не так.
– И нельзя никак бороться?
Врач задумался, затем, указав пальцем на окно, сказал:
– Если вы можете сломать эти решетки, то бегите.
– Но вас, доктор, что вас-то держит в этой клетке?
– Больные, – ответил врач, посмотрев пациенту в глаза.– Вы же не хотели бы, чтобы на моем месте был другой.
– По правде говоря, не очень, – признался пациент.
– Мне тоже с вами хорошо, – подумав, молвил врач, – хотя бы с вами я остаюсь человеком.
– И все же как-то, наверное, можно бороться с ними.
– Можно, – кивнул головой врач, – но для этого нужны, по крайней мере, три вещи: наше желание, время и здравый смысл.
Через некоторое время врач и пациент расстались, дружески пожав друг другу руки.
