Виктор Алексеевич Усков
Аркан общемировых историй
– Сама еле ноги унесла.
– Скакалы придут и сюда рано или поздно… – вздохнул переведь. – Надо готовиться.
– Тебе нельзя лезть в драку – ты еще не выздоровел, – возразила знахарка.
– Кроме меня, переведей здесь нет. Вы точно погибнете, а у меня есть хотя бы минимальный шанс…
– Судя по тому, как тебе досталось от скакалов – не похоже.
– В этот раз они будто взбесились. Я почувствовал от каждого из них запах какой-то странной травы. Ничего подобного не почуяла?
– Было что-то подобное. Я, конечно, разбираюсь в травах, но этот запах не узнала.
– Бывает, – вздохнул Армирра. – Сколько я здесь провалялся?
– Сейчас – раннее утро.
– Ясно… Пора бы мне вставать.
– И что собираешься делать?
– Дождусь, пока появятся эти твари, придушу каждую из них, а потом… – и Армирра запнулся.
Леона взяла его за руку.
– Ты не знаешь? – скорее утверждала она, чем спрашивала.
– Попытаюсь найти кого-то из своих, хотя это вряд ли возможно, а так… – переведь задумался, а потом с грустью подтвердил: – Не знаю. Я лишился дома и семьи, а это – худшее, что можно себе представить.
И по щеке Армирры прокатилась крохотная прозрачная слеза.
Через полчаса, выпив еще кружку отвара и одевшись, Армирра вышел на улицу.
Хижина Леоны оказалась вовсе не хижиной, а юртой, которую было легко как собрать, так и разобрать. Таких юрт на покрытой снегом земле появилось штук двадцать. Люди ходили с потерянными лицами – многие до сих пор не верили, что у них не осталось родного дома. Кто-то громко оплакивал погибших родных.
Когда Армирра, высокий, сильный блондин с ясным светом голубых глаз, показался людям, те ахнули – они редко видели переведей в человеческом обличье. Переведи-люди, как и переведи-медведи, мало отличались от собратьев как внешне, так и внутренне – их выдавали разве что торчащие кусочки медвежьей шерсти.
К Армирре подошло несколько довольно крепких по человеческим меркам мужчин. Один из них громким, зычным голосом спросил:
– Как себя чувствуешь, переведь?
– В порядке… Зовите меня Армирра, – представился блондин. – И спасибо, что спасли меня.
– Хорошо, что Леона определила, что ты – переведь… А то мы голодные до сих пор, – честно признался другой, за что тут же получил от соседа по голове.
– Понимаю вас, – кивнул Армирра.
– Даже с переведем нас мало, чтобы противостоять этим одичавшим… – начал было «зычный», как вдалеке раздался визжащий голос:
– Ска-ка-лы!!!
– Легки на помине… – выругались мужики. – Что ж, разберемся с ними!
Толпа скакалов надвигалась на поселение буквально из ниоткуда.
Армирра попытался превратиться в медведя, но понял, что это сделать не получится – организм упрямо отказывался. «Выхода нет…», – подумал переведь. «На этот крайний шаг мне нужно пойти, ибо не могу допустить, чтобы погиб кто-либо еще».
Армирра побежал навстречу скакалам, на полпути громко прорычав:
– Ро-о-о-ри-и-и!
И тут все увидели, что Армирра увеличивается в размерах, будто собирается стать медведем, но в медведя он не превратился – скорее, это был гигантский человек, получивший силу медведя.
Переведь в одиночку стал разрывать на части, втаптывать в снег, выдирать руки-ноги, ломать лица-маски, откусывать части серых тел, спешно их проглатывать, ослеплять, оглушать – всячески истреблять скакалов, которые, казалось, впервые почувствовали искренний испуг и стали трусливо бежать туда, откуда явились. Армирра догнал каждого, и последним, что издало каждое из этих существ, был непривычный для человеческого уха писк…
Кусочки тел хаотично валялись на снегу, в некоторых местах его даже заменяя. Сам переведь издал оглушающий рык, после чего потерял сознание и громко свалился на то, что еще с минуту назад было толпой злобных карликов.
Люди смотрели на все это, искренне раскрыв рты от удивления. Отмер лишь один, сказав несколько циничную фразу:
– Опять Леоне будет работа.
– Ну что, очнулся? Еще раз что-то подобное выкинешь, заставлю вместо отвара есть червей…
Армирра встал, пропустив мимо ушей возмущения Леоны, осмотрелся, взглянул на свои руки, после чего кратко сказал:
– Не волнуйся – больше не выкину. Не получится.
– Это почему? – удивилась Леона.
– Потому что когда переведь называет свое настоящее имя, он на некоторое время приобретает огромную силу, но после уже никогда не сможет стать медведем.
– Так значит, что ты навсегда останешься человеком?
– Боюсь, что так.
– Мне сказали, что перед тем, как напасть на скакалов, ты прорычал что-то типа «Ро́ри»… Это – твое настоящее имя?
Рори-Армирра кивнул.
– Теперь ты можешь не бояться его называть, – улыбнулась Леона.
– Это – меньшая из всех проблем. Я не знаю, куда идти и чем заниматься дальше.
Знахарка улыбнулась краем рта:
– Ты можешь остаться здесь. Сомневаюсь, что кто-то будет против…
Рори посмотрел на девушку, тоже позволив себе легкую улыбку, после чего сказал:
– Можно и остаться.
«Дым бывает без огня»
А днем, сквозь пар и коричневый дым
Свет солнца кажется кровяным.
Хакасский эпос «Албынжи».
Ка́ливэл А́льмен нисколько не удивился, когда утром на пороге своего тюма увидел запыхавшегося Мэ́цорму Ле́браги и крайне серьезного То́мту Ко́рмак.
Что бы ни случилось в тю́млене Стре́ва, подобное появление было крайне серьезным.
Тревогу забил Мэцорма. Единственный на все поселение то́рвансен – говорящий заяц, превышающий ростом большую часть проживающих в Стреве людей – часто ходил по утрам в ближайший лес, чтобы собрать там ягод для своих чудесных напитков и пирогов. Пару дней назад к нему приехали племянники, с которыми заяц хотел прогуляться в лес, но прогулка отменилась, ибо Лебраги, заранее отправившись туда с целью разведать обстановку (племянники-то еще маленькие!), увидел, что глубь леса укутана странным густым серым дымом. Поняв, что в одиночку туда лучше не лезть (если вообще лезть стоит), он направился обратно за помощью, и обратился он к Томте Кормак, что было неудивительно, ибо Томта был не только проводником богини Э́рма-Эня́ма (проводники были так же известны как Э́ркана), но и стародавним другом Мэцормы. Томта, внимательно выслушав торвансена, понял, что нужно звать еще и Каливэла – будущего ни́ссу Стрева, который мог общаться с другими богами великой Э́стмеры, а то и куда более великой Хосто́пы.
И Каливэл прекрасно понял, почему эти двое пришли именно к нему.
В пять лет он лишился не только большей части семьи, но и родного тюмлена после нападения странного дымообразного существа, которое называли Су́тта. Как оказалось, Сутта могло быть не только дымом, но куда более телесным созданием, разрывающим тела как внешним воздействием, так и внутренним. Каливэл тоже мог запросто стать жертвой Сутты, когда к нему приближались уродливые щупальца, украшенные острыми когтями, но почему-то существо раздумывало, убивать его или нет, и это было странно, потому что почти всех жителей тюмлена, как и сам тюмлен, Сутта уничтожило быстро и безжалостно. Странной задумчивостью Сутты воспользовалась Ли́нтори – тетя Каливэла: будучи ни́ссэйнен – ученицей ниссы, она смогла не то что бы уничтожить Сутту, но как минимум отступить и затаиться. После этой трагедии Линтори с Каливэлом – единственные выжившие жители уничтоженного поселения – переехали в Стрева. Со временем Линтори сама стала ниссой Стрева, а Каливэл обнаружил в себе способности стать ниссэйнен, чему, с одной стороны, радовался, но в то же время искренне жалел, что эти способности не пришли к нему тогда, когда это было действительно нужно.
И уже четырнадцать лет он искренне боялся любого неестественного дыма.
Мэцорма видел, что Каливэл заметно побледнел во время разговора, однако торвансен знал – младший Альмен способен переступить свой страх, ибо он никак не мог допустить, чтобы Сутта уничтожил и Стрева.
И заяц оказался прав.
Сборы заняли минимум времени, и троица довольно быстро оказалась в лесу – не последнюю роль в этом сыграл Мэцорма, с легкостью схвативший Томту и Каливэла и доскакавший с ними до места назначения (Эркана терпеть не мог, когда Лебраги так делал, ибо после таких скачек его обычно тошнило, но ради дела мог потерпеть).
Каливэл, вглядевшись в дым, уверенно произнес:
– К счастью для нас, это – не Сутта.
– Ты точно в этом уверен? – на всякий случай спросил Кормак.
– Эта тварь источала такую силу, что не узнать ее невозможно, – чуть сдавленно произнес Альмен.
– Тогда что это может быть? – поинтересовался высоким голосом торвансен, и его длинные темно-коричневые уши странно зашевелились.
– Сейчас попробуем понять, – сказал Томта, встал на колено и прижался ладонью правой руки к земле. Прикрыв глаза, он, казалось, застыл на несколько мгновений на месте, но внезапно резко встал, произнеся:
– Странно. Эрма-Эняма ничего толком мне сказать не может.
– Это плохо, – вздохнул Каливэл. – Если бы мне было что сказать еще, помимо того, что это – не Сутта, я бы сказал…
– Тогда что, нам придется пройти сквозь дым? – спросил заяц.
– Придется, – кивнул Каливэл.
– Я пойду вперед, вы – за мной, – дал команду Томта. – Прикрываем друг друга. Если что-то увидите из ряда вон выходящее – немедленно говорите.
– Да уже увидели… – вздохнул торвансен.
Каливэл сглотнул слюну и кратко сказал:
– Пошли.
Томта медленно «приоткрыл» дымовую завесу. Каливэл и Мэцорма пошли за ним.
Дым, как выяснилось, занял внушительную часть лесного пространства. Он то и дело поднимался вверх, застилая глаза, чем затруднял передвижение. Каливэл чувствовал, как его ноги трясутся – он хоть и не солгал, когда сказал, что это – не Сутта, но ожидать можно было всякое.
– Пока тихо… – прервал тишину Мэцорма.
– Неестественный дым, – произнес Томта. – Хорошо, конечно, что он для нас безвреден, но клубится как-то странно. Такое ощущение, что им кто-то управляет.
– А есть существа, которые родственны Сутте? – запоздало поинтересовался торвансен.
– Я сам интересовался этим вопросом, потому могу сказать – таковых нет, – покачал головой Альмен. – Да и о Сутта записей очень мало. То нападение вызвало множество вопросов у многих умов Эстмеры, но до сих пор никто толком не нашел ни одного ответа…
– Да быть того не может… – произнес Кормак, встав на месте.
– С чего ты взял? – неприятно удивился ниссэйнен.
– Да я не про то, – отмахнулся Эркана. – Ничего не видите?
– Нет, ты же у нас – Эркана, – покачал головой заяц. – А что должны увидеть?
– Это он…
– Да кто он, Томта? – не выдержал Каливэл.
– Уро́строн Тэ́йнтусэль… Собственной персоной, – ошарашено выдал Эркана.
– Да ладно? – вопросил Лебраги. – Тот самый «смертный приговор Хостопе»?
– А у кого еще могут быть длинные бордовые волосы, рост почти с тебя, металлические отметины на руках и взгляд, в котором бездна встретилась с яростью?
Каливэл знал – Эркана врать не умеют, потому его не удивило подробное описание того, кого видит Томта. Заинтересовало его совсем другое:
– И что он делает?
– Стоит напротив. Обратил свой взгляд на Мэца. Обнажил один из мечей.
– Что-о-о?!? – вопросил Мэцорма.
– Стой спокойно, Мэц, я с ним разберусь!
– Ты? То́мирт, я, конечно, ценю тебя как воина и нисколько в тебе не сомневаюсь, но идти против «смертного приговора»…
– Себе я его не подпишу, не надейся! – воскликнул Томта и громко крикнул:
– Му́кса ху́тпа те́йстпэн я́хвийн!
Руки Эркана стали покрываться волчьей шерстью, а ногти указательных и средних пальцев удлинились, превратившись в небольшие лезвия.
– Добром это не кончится… – произнес Каливэл.
– Каливэл, иди дальше! Мы тут сами разберемся… – сказал Кормак, взмахнув пальцами-лезвиями.
– Ты уверен?
– Да! – крикнул Эркана, после чего внезапно был сбит с ног, отлетев назад на пару метров.
– Томирт! – бросился к нему Мэцорма, как вдруг сам подлетел и резко бухнулся на землю.
– Надо что-то предпринять… – сказал сам себе Каливэл и неуверенно пошел дальше, обдумывая в голове возможные действия. Не последнюю роль в неуверенности ниссэйнена сыграла боязнь дыма.
Но спасти друзей ему жизненно необходимо…
Томта и Мэцорма сражались с невидимым противником – пока расклад был не в их пользу, но обошлись они разве что синяками и ушибами.
– Надеюсь, что справитесь… – произнес Альмен, и тут пелена дыма скрыла его от друзей.
Ноги парня подкашивались, но сдаваться он не собирался.
Внезапно он увидел какой-то зеленоватый свет. Подойдя ближе, Каливэл разглядел, что свет дают два маленьких, находящихся параллельно друг другу источника. Каливэл предположил, что это – глаза некоего существа.
И это оказалось так.
Сквозь дым к Альмену подлетел небольшой каплевидный дух. Ниссэйнен узнал его – это был Ске́йла, один из главных персонажей детских сказок. Что он здесь забыл, было непонятно, но Скейла, взяв Каливэла за руку своей появившейся из ниоткуда рукой, повел его в непонятном направлении.
Парень не скрывал – ему было страшно. Скейла это чувствовал – он повернулся к Каливэлу, искренне, широко ему улыбнулся, и повел дальше. Они сделали еще несколько шагов, после чего дух остановился и показал рукой куда-то вниз. Каливэл опустил взгляд и понял – возможный «виновник» дыма найден.
Это было что-то длинное и явно металлическое.
Скейла чуть спустился и вновь куда-то показал. Каливэл, развеяв руками дым, увидел, что на этой металлической лапе (а устройство оказалось действительно чем-то похожим на лапу) есть некий круглый переключатель. Парень не особо разбирался в технике, но предположил, что этот переключатель нужно поставить на ноль, ибо он стоял, судя по всему, на самой высокой отметке.
Повернулся переключатель неожиданно легко.
«Только бы не было последствий…» – подумал Каливэл. Последствие, правда, было, но всего одно, и то положительное – металлическая «лапа» начала всасывать в себя весь дым.
Увидев, что пелена спадает, Альмен бросился к друзьям.
Томта и Мэцорма лежали на земле, кряхтя и охая. Судя по всему, с ними было все в порядке, не считая того, что с синяками они будут ходить еще долго.
Каливэл помог им подняться.
– Дым исчез! – воскликнул торвансен.
– Что ты сделал, Каливэл? – поинтересовался Эркана, посмотрев на свои руки – и лезвия, и волчья шерсть исчезли даже быстрее, чем появились.
– Пойдем, покажу кое-что.
– Какое необычное приспособление… – удивился Томта, прикоснувшись к металлической лапе. – Теперь понятно, почему Эрма-Эняма ничего мне не смогла сказать: эта вещь – не из нашего мира.
– А еще она странным образом похожа на ступню моего гигантского собрата, – заметил Мэцорма, приподняв лапу-ногу так, чтобы все смогли разглядеть его ступню.
– Отнесем в Хи́йрли Си́ва – кто-то будет такой находке очень рад, – сказал Каливэл.
– Ее бы еще поднять… – протянул Мэцорма.
– А сейчас позову мужиков – мы и донесем общими усилиями, – потер руки Эркана.
– Но почему вы оба видели Урострона Тэйнтусэля, а я – Скейлу? – задал более важный вопрос Каливэл.
– Это тебе у Линтори стоит спрашивать… – сказал Томта.
– А у кого ж еще? – пожал плечами парень. – Похоже, темное молоко отменяется с утра – придется снова заниматься делами…
– Соберу ягоды, приготовлю пирог, так что не нужно ничего отменять! Просто перенеси на вечер… – предложил Лебраги.
Каливэл в ответ улыбнулся – когда торвансен вновь заговаривал о радостных его сердцу вещах, это значило, что все вернулось на свои места.
«Острая вилка Мортона-Козлова»
Вилка с четырьмя зубцами – для гарнира. Вилка с тремя зубцами – для мяса. Вилка с двумя зубцами – для рыбы. Вилка с одним зубцом – это нож.
Народный фольклор
Август Козлов до последнего не хотел связываться с новой выставкой картин художницы Минны Сорокиной, но вице-мэр Уфы настойчиво попросил его сначала оказать финансовую помощь, а затем и прийти на выставку лично. Этот вечер глава компании «Ёмсо Фармасьютикал» планировал провести совсем иначе, но ему пришлось садиться в шикарный «Мерседес» и колесить до одной из художественных галерей, где его присутствие в любом случае вызвало бы неоднозначные оценки.
Тема выставки нагоняла жуть даже на более-менее стойких ко всему личностей: одно ее название – «Оставь всю радость всяк, сюда входящий» – говорило само за себя. Недавнее событие под названием «бойня в лицее №351», когда неизвестными были расстреляны два десятых класса, несколько человек с одиннадцатого, преподаватели и персонал, не могло не отразиться на общем настроении уфимцев, потому мало кто удивлялся, когда чуть менее чем через месяц после случившегося открылась подобная выставка. Август же, однако, был настроен скептически, и не потому, что трагедия оставила его равнодушным – просто он слишком хорошо знал Минну, чтобы понять, что за счет подобной спекуляции она хочет выйти на новый уровень популярности.
Всего было представлено шестнадцать крупномасштабных картин, и все они не были прикреплены к стенам, как это положено, а свисали с потолка, удерживаемые странными конструкциями в форме человеческой руки – до пола картины не доставали, но слишком высоко для глаза тоже не висели. Впечатлил Августа и столик, на котором лежали плеть, странные пузырьки, блокнот, заляпанный кроваво-красными пятнами и муляж пистолета, который был сделан особенно хорошо: неискушенный в огнестрельных делах человек вряд ли отличил бы его от настоящего.
В галерее собралось приличное количество народа, хотя до официального открытия было еще целых двадцать пять минут (что оно могло представлять собой, учитывая контекст, Август боялся даже предположить). Минна, расхаживая меж гостями в шикарном темно-бордовом платье с нескромным вырезом на боку, улыбалась, что-то говорила и размахивала фужером с красным вином в одной руке и мундштуком без сигареты в другой. Заметив Козлова, она чуть пригасила улыбку, но старалась выглядеть дружелюбно, когда подходила к нему.
– Давно не виделись, Минна, – нейтрально поздоровался с художницей Август.
– И еще бы столько же, но жизнь – смешная штука… – цинично ответила Минна, показательно тряхнув волосами, уложенными в замысловатую укладку. – Как дела в «Ёмсо»?
– Успешно поставляем косметику в Восточную Азию. Недавно у нас появилась известная покупательница. Ли Черин, она же Си-Эл. Слышала про такую?
– Не понимаю, о чем ты… – покачала головой художница.
– Как на личном фронте?
– Тебе действительно интересно или хочешь позлорадствовать? – хохотнула Сорокина.
– Зависит от того, как ты это восприняла.
– Встречалась с одним олигархом, но он меня послал. Мало того – нашел какую-то шваль девятнадцати лет без роду и имени. В результате я его послала в ответ… Теперь одна.
– Как и я.
– Да неужели? Кторий Ариманов нисколько не повзрослел?
– По твоей прихоти я не имею ничего общего с этим человеком уже почти десять лет.
– По моей? Ты сам прилично косячил в своих статейках…
– Давай не будем ворошить прошлое.
– Что, до сих пор неприятно? Зато ты сейчас богат и влиятелен…
– Не настолько, как тебе кажется.
– Сарказм ты понимать так и не научился, – фыркнула Минна. – Наслаждайтесь шедеврами, Август Козлов.
Выпалив нелюбимую фамилию, художница пошла к другим гостям.
Августу стало неприятно, но он решил сконцентрировать свое внимание на картинах. Он никогда не воспринимал творчество Минны всерьез, а потому ее работы не вызывали у него особых эмоций, но вот стоящий на фоне испускающего дым завода козел, которого почти заклевали вороны, ударил ему, что называется, ниже пояса.
Сей шедевр назывался красноречиво: «Жертвоприношение».
«Ты меня до сих пор ненавидишь», – с грустью подумал Август, до сих пор сохранивший к Минне добрые чувства.
Отвлекшись от творчества, Козлов бросил взгляд в сторону и увидел Катарину Кригер – представительницу известнейшей уфимской семьи, которая, как говорили злые языки, фактически управляла городом. Рядом с ней Август увидел еще одного знакомца – журналиста «Уфимских ведомостей» Ростислава Волжского. Парочка что-то негромко обсуждала и особо на гостей не обращала внимания, но для главы крупной фармацевтической компании сделала исключение.
– Август Федорович! – окликнул Ростислав.
Август подошел к парочке.
– Здравствуй, Слава! – крепко пожал руку журналисту Август, поприветствовав его вполне искренне – Волжский брал в свое время интервью у Козлова и произвел на него вполне себе положительное впечатление. Посмотрев на Катарину, которая была настолько красива, что ее должен был рисовать художник куда талантливее, чем Минна Сорокина, он взял ее руку, чуть коснулся губами и мягко произнес:
– Добрый вечер, Катарина.
– Добрый вечер, Август. Очень рада Вас тут видеть, – улыбнулась женщина.
– Как вам выставка?
– Вот, пришел о ней писать, – сказал Ростислав. – Не могу сказать, что мне нравится.
– А какому здравомыслящему человеку понравится такое? – фыркнул Август.
– Ага. Особенно плагиат, – мягко заметила Катарина.
– Это Вы про что?
– А посмотрите на картину «Распятие нового Иисуса», тогда поймете.
– Сейчас обращу внимание…
– Позволите составить компанию? – предложил Ростислав.
– Конечно. Заодно просветишь – может, я чего не пойму…
Мужчины подошли к полотну, с которого на них смотрело «распятие» некоего мальчика-подростка (а судя по росту и телосложению, это был именно подросток), чье лицо было занавешено темными волосами. Его тело скорее висело на крупном трехмерном кресте, будто прибитое пулями – всего Август насчитал шесть огнестрельных ранений: в правом боку, в обеих руках (правая, казалась, вот-вот оторвется в районе плеча), но больше всего досталось голове – во лбу зияло три дыры. Сей крест увенчивал какое-то высотное здание (были видны только два верхних этажа), а на заднем фоне виднелись небоскребы, более привычные для Нью-Йорка, чем для Уфы.
– Мне кажется, или здесь что-то от Дали? – предположил Август.
– Угадали. «Распятие или Гиперкубическое тело», – кивнул Ростислав.
– Это что, так называемый постмодернизм?
– Если этим можно прикрыть любой плагиат, тогда – да.
– Похоже, ты настроен критически в отношении работ Минны, – хохотнул Август.
– Как и Вы, судя по всему… Наша братия до сих пор помнит, как Ктория Ариманова заклевали друзья Минны. Похоже, именно об этом картина «Жертвоприношение»…
– Я тоже заметил.
– И Вы с тех пор так и не хотели вернуться в журналистику? – удивился Волжский. – Я анализировал Ваше творчество в одной из своих курсовых – у Вас явно был талант…
– Приятно слышать, – чуть улыбнулся Август, после чего, на мгновение задумавшись, произнес: – Когда у тебя есть крепкий тыл, работать всегда легко. После того, как меня поперли из журналистики, я обратился к родственникам, имевшим свой косметический бизнес. Прошло десять лет… Как видишь, не жалуюсь.
– Но меня же пока не выперли. А ведь могли, – пожал плечами Ростислав.
Козлов рассмеялся:
– Прикидываться недалеким у тебя не получается, так что брось. Все прекрасно знают, что ты близок к Кригерам – вон как свободно общаешься с Катариной… Кстати, а почему ты сегодня с ней, а не со своей Юлией Николаевной? Ревновать же явно будет…
– Юлия Николаевна уехала на очередную научную конференцию, – пояснил Ростислав. – Трагедии трагедиями, а научный процесс продолжается… Кроме того, она в курсе, что я пошел с Катариной.
– И ничего тебе не сказала?
– Абсолютно.
– Хорошо, когда тебе люди настолько доверяют… – заметил Август, посмотрев по сторонам, и внезапно застыл на месте.
Он увидел другую Минну.
Это, была, безусловно, не та Минна, что была близка к очередному художественному триумфу, но другая – удивительная похожая на ту, которую Август знал десять лет назад. Эта девушка легко двигалась меж гостей, выпивая на ходу очередной бокал шампанского и негромко смеясь при этом.
– Вы чего, Август Федорович? – заметил растерянный взгляд Августа Ростислав.
– Слава, а ты можешь мне сказать, кто эта девушка?
– Понравилась?
– Хотел бы познакомиться.
– Сказал бы, кто это, да сам не знаю. А Вы чего стесняетесь? В конце концов, сейчас Вы можете произвести впечатление на любую женщину…
– Даже на Катарину Кригер?
Ростислав захохотал:
– Этого я не знаю. Женщины рода Кригер – самые сложные головоломки в мире.
– Молод ты еще, чтоб такое говорить, – шутливо фыркнул Август, после чего покинул Ростислава, направившись к заинтересовавшей его девушке.
Она тоже обратила на него внимание.
– Здравствуйте! Меня зовут Грета, – улыбнулась она, подойдя к нему.
– Август. К счастью, не Куратов, но, к сожалению, Козлов.
Грета расхохоталась:
– Я знаю, кто Вы – все ж читаю газеты.
– А Вы? Что привело такую милую девушку на такую страшную выставку?
– Я бы не сказала, что она страшная – скорее… Необычная.
– Вы не ответили на вопрос.
– Я – студентка академии искусств. Мне интересны художники, которые работают в сюрреалистичном стиле.
– Так это – сюрреализм?
– Вся наша жизнь – сюрреализм.
Август хохотнул:
– Понятно… И какая картина Вам понравилась особенно, Грета?
– «Прозревшая Фемида»…
– Эта та, на которой Фемида закапывает в землю группу молящихся ей людей? И что в этом хорошего Вы увидели?
– Ничего хорошего. Этим и понравилась. Правда необязательно должна быть хорошей.
– Грустно Вы мыслите, однако…
– А на Вас, я так понимаю, самое большое впечатление произвело «Жертвоприношение»?
– Как Вы догадались? – удивился Козлов.
– Фигура козла плюс завод… Нетрудно сопоставить, – пожала плечами Грета.
– Действительно… – почесал за ухом Август.
– А Вы не боитесь?
– Чего?
– Оказаться на месте этого козла?
– В глазах Минны? Она б меня принесла в жертву с большим удовольствием… Кстати, Вы очень похожи на нее в молодости.
– Зря Вы так о госпоже Сорокиной, зря… Ей, между прочим, сам Сафронов предложил сотрудничество.
– Мне это ни о чем не говорит.
– Мало кто видит истинные таланты.
– Куда уж мне, отставному журналисту, посмевшему недостаточно хвалить Пикассо и да Винчи в одном флаконе…
– Смотрите! Кажется, начинается официальная часть!
И действительно – Минна, зачем-то придвинув к себе столик со странным содержанием, схватила микрофон и под немногочисленные аплодисменты начала речь:
– Я благодарна вам всем за то, что вы сегодня пришли. Сегодня вы насладитесь не только моим творчеством, но и импровизированным спектаклем, который я для вас с удовольствием сыграю. Не стоит волноваться – он не отнимет у вас приличное количество времени…
Август с ленцой слушал речь Сорокиной, не заметив, что Грета встала ровно позади него и достала из внешнего кармана сумочки складной нож. Она не стала его раскладывать – решила нанести удар в поясницу Козлову рукоятью. Вмешалась Катарина, громко крикнув:
– Август, шаг в сторону!
Тот не сразу понял, что Кригер имеет в виду – сообразила парочка гостей: первый легко перехватил нож, второй чуть оттолкнул Августа.
Грета застыла. На нее смотрело множество глаз.
– Да это – покушение на убийство Августа Козлова! – возмущенно вскрикнул Ростислав.
– Что, прям здесь, на глазах у многих? – раздался скептически настроенный голос одного из гостей. – Она что, дура конченая?
– Видимо, не такая, как я… А может, и такая, – громко сказала Минна, схватила пистолет со стола и направила его в Августа.
Козлов лишь констатировал:
– Ты всегда хотела это сделать…
– Не обольщайся, – фыркнула Минна, после чего выстрелила в голову Грете.
Пистолет оказался настоящий.
Грета свалилась на пол, будто тряпичная кукла.
– Арестовать Минну! – внезапно крикнула Катарина.
Гости, которые спасли Августа, оказались стражами порядка в штатском. Они с легкостью скрутили Минну и собрались пойти с ней к выходу, как произошло нечто странное – полотно «Жертвоприношение» стало истекать кровью.
– Это что еще за шарлатанство? – взвизгнула одна из женщин.
Катарина подошла к убитой Грете, бросила на нее косой взгляд, после чего сказала:
– Похоже, Лилианна этим явно заинтересуется. А «Жертвоприношение» нужно снять и отправить на экспертизу.
– Не нравится мне тон, с которым ты об этом говоришь… – заметил подошедший Ростислав. – Это ведь то, о чем я думаю?
– Нет, не то. Другое. Августа Козлова должны были сейчас убить.
– Кто? Она или Минна?
– А есть разница? – искренне удивилась Катарина.
– Для меня есть, – сказал Август, посмотрел на труп Греты и с грустью произнес:
– Лучше бы это сделала она.
«Шаги одиночества слышать»
My winter storm
Holding me awake,
It’s never gone,
When I walk alone…
(Мой зимний шторм
Не дает мне уснуть –
Он не успокоится,
Пока я иду одна).
Тарья Турунен, «I walk alone».
Город А́усялин в очередной раз готовился к празднованию Дня рождения Духа – изначально религиозного события, которое впоследствии приобрело более светские черты, но не растеряло прежнее значение. Через несколько дней после него начинался Новый год, а за ним тянулась череда еще нескольких праздников, в результате чего мир впадал в некое заторможенное состояние на целых полмесяца. Праздников в Суо́рии хватало и без этой зимней поры, но ни один из них не мог сравниться с ней, ибо только зимой ощущалось удивительное присутствие волшебства.
В канун Дня рождения Духа, или, как его называли в Суории, Хе́нкейва, мужчины дружно украшали деревья пряниками с черносливом, женщины готовили или поросенка, или фаршированную щуку, парни соревновались в стрельбе из лука и игре в горошины, а девушки, особенно незамужние, принимались гадать. Гаданий в Суории было распространено много, но главным продолжало оставаться зеркальное – считалось, что если девушка увидит в отражении не только себя, но и некоего мужчину, то это означало, что ее суженый находится совсем рядом, а значит, не за горами свадьба.
К этим девушкам, пытающимся найти свою судьбу, относилась и Варвара.
Безусловно, девушки находили себе мужей и без помощи гаданий, но, во-первых, это было скорее привычным ритуалом, а во-вторых, Варвара решилась погадать после долгого перерыва, связанного с тем, что ее первая любовь ухитрилась сбежать из города за три дня до свадьбы, аргументируя это тем, что «гадание обмануло». Неизвестно, что отталкивало мужчин от Варвары – может, тот факт, что она была не из богатых или родовитых семей Аусялина, а может, чем-то не устраивал голос, будучи несколько ниже, чем у среднестатистической суорянки… Но Варвара долгое время была одна, и ей это надоело.
Поздним вечером Варвара закрылась в своем небольшом доме, зажгла семь свечей, вставленные в специальный венок, и сдернула занавеску с овального зеркала в средний человеческий рост – практически единственного наследства, оставшегося ей от матери. Приготовления были почти закончены – Варвара надела белое платье в пол, подпоясалась тонкой синей лентой, прибрала волосы пшеничного цвета в такую прическу, чтобы венок со свечами не вызывал неудобств, и, наконец, надела сам венок. Эта часть гадания была самой опасной, ибо свечи могли либо опалить волосы, либо устроить пожар (а такое бывало, пусть и редко), но девушек обучали обращаться с венком с детства, и Варвара знала – если все требования безопасности выполнены, то бояться нечего.
