Виктор Алексеевич Усков
Аркан общемировых историй
– Не уверен, что это – верное решение, мой твантва.
– Почему ты оспариваешь решение своего твантвы, Мирли? – повысил голос Нён.
– Потому что вы не допускаете мысли, что Со Лэй может быть реинкарнацией Аммы…
И будто в подтверждение слов Мирли по столице пробежала бьющая по всем и каждому звуковая волна. Вся свита Нёна, да и сам твантва почувствовали странную боль чуть ниже живота, а Мирли, сделав шаг вперед к колонне, произнес загадочную фразу:
– О Дэком, я всегда знал, что ты проснешься…
После чего первый советник потерял сознание и свалился на землю.
Гул неожиданно прекратился.
Прошло несколько минут, ибо всем нужно было прийти в себя и после внезапного приступа боли, и после гнева Дэкома. Нён бросился к телу советника, почувствовал пальцами мертвенный холод, после чего взглянул на колонну и понял, что Дэком вырвался из пространственно-временной ловушки, ибо по всей колонне шла тонкая, но заметная трещина…
«Ихела»
Wein mir ein Meer,
Ertränke Deine Leiden,
Stirb und werde -
So geht's seit ew' gen Zeiten…
(Наплачь мне море И утопи в нем свою боль,Умри и будь.Так повелось со времен старинных).Übermutter, «Wein mir ein Meer»
И́хела сидела в одной из дальних комнат своего особняка и ждала.
Ждала часа мести собственному мужу, который, похоже, теперь себя таковым и не считает.
Она прощала Готтлибу многие интрижки, хоть и искренне не понимала, почему он, женатый на представительнице богатой и родовитой семьи, предпочитает ей всякого рода дворняжек. В высшем свете Котбуса это, к сожалению, было распространенным явлением, которое Ихела не принимала, искренне гордясь этим. Конечно, она могла начать изменять в отместку, но, во-первых, это было глупо, а во-вторых… «Чтобы представительница семьи А́льтзеекинд вела себя столь неподобающе? Ну уж нет!».
Но с Евой, или, как произносил ее имя сей неверный муж, Эвой, у Готтлиба было все серьезнее.
А Ихела могла себе выбрать куда более значимую в обществе партию… Да и к ней, представительнице семьи, ведущей свою родословную с момента основания Котбуса (а прошло уже около тысячелетия), приезжали свататься чуть ли не с окраин германских земель, но она отказала всем, ибо решила совершить непростительную для дворянки ошибку – жениться по любви. Вот и нашелся Готтлиб Шаттен, талантливый, но бедный художник…
Который, заполучив доступ к деньгам Ихелы, стал меньше уделять времени творчеству, но больше кабакам, борделям и прочим сомнительным заведениям.
Ихела злилась. Она никогда не устраивала громких скандалов – что уж там про применение насилия, но сегодня очень хотелось использовать Готтлиба как холст, только расписать по-своему.
Да и Еве мозги вправить необходимо – если муженек, конечно, притащит ее домой…
А ведь наверняка притащит.
Ихела сидела за столом и рассматривала свое отражение в небольшом зеркале. Все в ней буквально кричало о том, что она – дворянка: цвет волос, в отличие от большинства германок, был не пшеничный, а скорее рыжевато-медный, глаза сияли яркой морской волной, в глубине которой виднелась солнечно-желтая прожилка, кожа была намного светлее, чем у женщин простого происхождения… С кожей вообще связана отдельная история, ибо таковой она была из-за необычно бледной крови, которая, с одной стороны, казалась болезненной, с другой, хранила особый секрет дворян Котбуса…
Ибо все высшие семьи изначально были в родстве с ракообразными и моллюсками, жившими в реке Та́рьястром, на которой и стоял Котбус. Как они там оказались, мало кого удивляло – в германских водах эти существа не были редкостью, а вот как породнились с высшей прослойкой населения города, оставалось загадкой, приобретшей ореол романтичности благодаря многочисленным легендам. Однако факт оставался фактом – родство дворянства с водной фауной было подтверждено учеными, на гербе и флаге Котбуса центральное место занимал краб, а бледная кровь дворян со времен стала называться голубой, но это был отголосок прошлого, ибо в древнегерманском языке «голубой» и «бледный» обозначались одним словом.
Однако этим отличия дворян от остальных людей не заканчивались.
У Ихелы было еще одно оружие, которым она собиралась воспользоваться…
И Готтлиб его пока что не видел.
В комнату незаметно зашел единственный любимец Ихелы – пушистый рыжий кот Эрц. Ихела чуть сдвинула голову в сторону и, заметив Эрца, тихим мелодичным голосом позвала:
– Эрц – майн херц, иди сюда…
Эрц так же тихо подошел к хозяйке, аккуратно залез ей на колени и удобно устроился.
– Дождемся Готтлиба?
Эрц недовольно фыркнул – мужа хозяйки он искренне не любил, проявляя свое отношение дурно пахнущими пометками на одежде.
– Уже придумал, как будешь мстить?
Кот кратко мяукнул.
– А я вот нет…
Стрелки часов в огромном доме звучали, казалось, совсем беззвучно.
Ихела отсчитывала секунды.
Внезапно Эрц спрыгнул с колен хозяйки и выбежал из комнаты. Он каким-то особенным чутьем ощущал приход Готтлиба – видимо, ему каждый раз было невтерпеж напакостить Шаттену.
В этот раз сие удивительное умение Эрца пригодилось Ихеле особенно кстати.
Женщина быстро прикрыла дверь, оставив буквально щелочку для того, чтобы подсматривать, и притушила свет.
Снаружи особняк казался пустым – это должно было усыпить внимание Готтлиба.
В замочной скважине повернулся ключ – муженек хоть и напивался до беспамятства, но каким-то непонятным образом мог с легкостью открыть дверь…
Правда, никогда не закрывал, оставляя нараспашку. Видимо, не мог запомнить, что хоть и живет в дворянском особняке, прислуга как таковая в нем отсутствует, поскольку Ихела предпочитала все делать по дому сама.
И Шаттен буквально ввалился в дом.
Естественно, в компании Евы.
Парочка была явно навеселе. Чмокнув любовницу, Готтлиб сразу же повел ее в спальню. Из его уст донеслось «Ихи нет… Ну и хорошо…».
И, возможно, он бы и отделался синяками, если бы не одно обстоятельство…
Эрц.
Кот с диким мяуканьем бросился навстречу Готтлибу.
– По-о-ошел вон, тварь! – обиженным тоном выдал художник и с силой пнул рыжика, причем так, что тот, подлетев на пару десятков сантиметров вверх, врезался в стену.
– Сучонок… Ик…
– Да не обращай внимания на рыжую шкуру… – капризно протянула Ева. – Ты вечно медлишь, отвлекаясь на все подряд…
– Идем, идем…
Они хоть и с трудом, но прошли по коридору мимо комнаты, в которой спряталась Ихела.
Расчет оказался верен – парочка даже не смотрела по сторонам.
Два обстоятельства привели Ихелу в состояние, близкое к бешенству: первое – Готтлиб явно навредил Эрцу, второе – от парочки шли не только алкогольные пары, но и кислый запах, который разил только от одной вещи…
Наркотика под названием «клекс».
На это Ихела не просто не могла закрыть глаза – за такое она твердо решила довести Готтлиба как минимум до инвалидности. «Ну что ж, от одного избиения градус преступности заметно не увеличится…» – подумала она. «Саксона́рию, Тюрги́нию, да хоть Центральный Бе́рен – всех и без того трясет».
Парочка дверь в спальню не закрыла, и потому в тишине неприличные стоны были слышны особенно громко.
Градус бешенства Ихелы лишь нарастал.
Она подождала семь или восемь минут, после чего дала своему организму внутреннюю команду…
И ее правая рука, начиная с локтя, стала быстро превращаться в клешню, которую отличала от орудия ракообразных лишь одна особенность – клешня Ихелы не заканчивалась «щипцами», а сохраняла пальцы подвижными, разве что несколько удлиняла их, превращая в некие когти.
Дворянка применяла клешню в жизни крайне редко.
Но сегодня…
Лучшего оружия для мести не найти.
И Готтлиб, и Ева явно не ожидали появления Ихелы – когда женщина включила свет в спальне, они не сразу поняли, что происходит, однако, медленно начиная приходить в себя (алкогольно-наркотический угар в такие моменты покидает человека быстрее, чем обычно), они увидели Ихелу с рукой-клешней.
Ева вскрикнула.
– Зря я так много клекса съел… – единственное, что выдал Готтлиб, пытаясь вскочить с кровати, но Ихела прервала его четким ударом клешни в лицо – после такого удара ему пришлось бы обращаться не только в больницу, но и к пластическому хирургу.
– За что, Ихела? – вопросило «кровавое месиво». – Раньше-то ты мне прощала любовниц…
– Да при чем тут они? Ты моего кота пнул!
Не успел Готтлиб что-либо понять, как Ихела резко ударила клешней его прямо в сердце – пальцы, покрытые серо-голубым панцирем, проткнули тело насквозь. Нащупав бьющееся, но поврежденное сердце, женщина с силой выдернула его из Готтлиба.
Раздался страшный крик – кричал не только умирающий муж, но и Ева.
Ихела бросила сердце на пол, после чего с ненавистью посмотрела на соперницу и сказала:
– Теперь – твоя очередь…
– Что? Но ведь я… – пролепетала Ева, быстро одеваясь, но не успела – клешня «размазала» и ее лицо.
– С тобой я не буду столь милосердна… – прошипела Ихела.
Пока Ева охала и стонала, Ихела подошла к шкафу, раскрыла его и, поискав глазами, выудила оттуда моток веревки.
– Вот же извращенец… – выплюнула женщина. – Но в этом есть и свой плюс…
Подойдя к Еве и ударив ее для эффекта еще раз, Ихела обвязала веревкой Еву так, чтобы она точно не смогла сдвинуться, после чего странным образом согнула клешню под прямым углом, будто намеренно ломая ее.
Из открывшейся раны на Еву капнула бледная кровь.
– Остается лишь ждать… – усмехнулась женщина, возвращая клешню в прежнее состояние, после чего та в мгновение срослась.
Стена, к которой примыкала кровать, странным образом завибрировала, потемнела, превратилась в нечто, похожее на поверхность воды с пробегающей по ней рябью…
И из этой «поверхности» массово повалили крабы, раки, омары, лангусты, даже некоторые маленькие кальмары и осьминоги… Все они вгрызлись в Еву своими клешнями и щупальцами, раздирая жертву на множество мелких кусочков… Кто-то из представителей родственников Ихелы набросился и на то, что еще с минуту назад было Готтлибом – правда, таковых было меньше, ибо целью Ихела назначила Еву.
Женщина не стала оставаться до конца зрелища, ибо дальнейшее не требовало ее участия – после завершения дела водных существ самостоятельно «всасывает» открытый мост меж сушей и водой.
Ихела прошла до входной двери, быстро ее закрыла (на ее счастье, в Котбусе было правилом дурного тона шляться по ночам, да и особняк находился не на людной улице), после чего взяла на руки пострадавшего Эрца, посмотрела в потолок и тихо сказала:
– Я не запомню, а ты – не забудешь… Но так мне подсказало внутреннее ощущение. Думаю, что сделала все правильно.
Готтлиба и Еву хватились довольно быстро.
Ранним утром раздался громкий, нетерпеливый стук в дверь. Ихела открыла дверь и увидела на пороге двух представителей полиции.
– Простите, что прерываю Ваши дела, Альтзеекинд-фру, – вежливо поклонился старший из них. – Я – инспектор Бух, это – инспектор Хорст. Вчера Ваш муж, Шатен-эрр, вместе со своей подружкой устроил в ресторане «Бла́мюль» драку, после чего они сбежали… Понимаю, это не впервые, однако в этот раз хозяева ресторана были обозлены настолько, что потребовали встречи и с ним, и с Вами… Кстати, а Шатен-эрр дома?
– Конечно, – кивнула Ихела, стараясь пока что не показывать свою плотоядную улыбку. – Проходите. Увидите все сами…
Инспектора, ничего не подозревая, прошли в указанном направлении.
Увиденное их, мягко говоря, шокировало.
Хорст не выдержал и выплюнул содержимое своего желудка прямо на пол.
Неудивительно, ибо на кровати лежали два тела, одно из которых было с вырванным сердцем, а другое, казалось, обглодали акулы.
– Что за… – выдохнул Бух.
– Удивлены? – кратко поинтересовалась женщина, входя в спальню.
И оба инспектора медленно изменились в лицах, когда Ихела Альтзеекинд, уже не скрывая как свою улыбку, так и понимание того, что ничего ей за это преступление не будет, продемонстрировала им свой главный признак внутреннего дворянства – руку, ставшую твердой, бледной, убийственной клешней…
«Отец терновена хрупок, но не сломан»
Setz mir die Dornenkrone auf
und schliesse deine Lider
(Надень мне на голову терновый венец
И закрой свои веки).
Eisbrecher, «Dornentanz».
– Ну проходи, дурень…
Александр Каду́рин был всегда чем-то недоволен – более того, недовольство стало частью его натуры. Но когда его подчиненный – крови́р, известный по прозвищу Бледный – спокойно дал скрыться поэту Валентину Брайтсону, чья популярность была Кадурину поперек горла, сей «самый тщеславный человек в Ровде» не выдержал и долго бил Бледного, демонстрируя на нем свои боевые навыки самому себе. С того провала убийцы прошло три дня, а Кадурин все никак не мог угомониться – правда, его несколько сдерживал еще один присутствующий в кабинете Александра гость.
Бледный до конца не знал, является ли этот гость человеком или все-таки демоноидом, но в его влиятельности трудно было сомневаться, ибо при желании он мог поставить на колени кого угодно одним своим взглядом. Внешность его была скорее отталкивающая – странного, светло-кирпичного цвета кожа, взъерошенные ядовито-рыжие волосы и съехавший вправо нос, больше похожий на лепешку, не слишком внушали доверия, а мелкие глаза, в которых давно полопались сосуды, а потому белки были затянуты бледно-красной сеткой, довершали общую картину.
Гость сидел за небольшим столиком, явно поставленным специально для него, и пил некий алкогольный напиток пшеничного цвета – Бледный не разбирался в такого рода жидкостях и не мог сказать, что бы это могло быть. Кадурин, сидевший за большим письменным столом, нервно стучал подушечками пальцев по деревянной поверхности, поджав губы «уточкой» и показывая, что он минимум на две головы выше гостя, только вот интеллекта в его глазах читалось даже меньше.
– Добрый вечер, шустрэ́ Инцепа́тл, – уважительно обратился к гостю Бледный, чуть поклонившись, не сгибая спины.
– И я рад тебя видеть, Ца́нпат, – назвал Бледного настоящим именем О́брил То́мнэ Инцепатл, известный в узких кругах по кличке «Желтоватый король», после чего перевел взгляд на бритую голову Кадурина и добавил: – Конечно, есть те, кто со мной не согласен, но ты не обращай на них внимание…
– Конечно, не согласен! – фыркнул Кадурин. – Какая мне разница, кем на самом деле является Брайтсон? Он должен был быть мертв! Я требовал принести его голову!
– Не нужно извергать вату, Александр, – возразил Обрил. – Вы, между прочим, тоже отличились не лучшим образом.
– А я-то здесь при чем? – искренне удивился Александр.
– Я не про Брайтсона, а про другое Ваше обещание. Помнится мне, кто-то говорил, что разорит самого Кирилла Завидова, и что же? Вы не просто не выполнили поставленную Вами же задачу, но даже не вошли в десятку самых богатых людей Ровды! Спрашивается – какой толк нам с Вами работать?
– Вы мне просто дали мало времени…
– Или кто-то не настолько способен, как заявляет.
– Что?!? – вопросил Кадурин, подскочив с кресла, но стоило Инцепатлу бросить в него спокойный взгляд, как Александр плюхнулся обратно, не проронив ни звука.
Цанпат знал, что здесь сработала одна из способностей шустрэ.
– Об этом мы поговорим потом, а сейчас вернемся к главному, как Вы выразились несколько минут назад, провалу Цанпата, – вернул разговор в прежнее русло Инцепатл, после чего обратился к Бледному: – Присаживайся, друг мой – нам будет о чем поговорить. Может, выпьешь чего-нибудь?
– Если только чаю, – сказал Бледный, садясь напротив Обрила.
Кадурин резко крикнул:
– Эй, какая-нибудь дура, отзовись! Чай принеси!
– Мда, Вы явно знаете, как нужно разговаривать с подчиненными… – саркастично заметил гость, после чего, внимательно посмотрев в глаза Цанпату, сказал: – На самом деле ты смог приоткрыть нам глаза на то, о чем мы давно забыли – многие наивно полагали, что младшего Янссена постигла судьба его отца – на редкость глупого человека… Впрочем, в этом роду был всего один по-настоящему умный представитель, который у нас даже внесен в Индекс Главных Амантов Тени, но не суть. Рано или поздно наши силы настигнут и единственного выжившего Янссена – не хочу называть его по имени, и ту девчонку, которая ему помогла.
– Вы это серьезно? – приподнял брови Кадурин.
Раскрылась дверь, и симпатичная горничная принесла на подносе небольшой чайник с двумя чашками.
– Поставьте к нам на столик, пожалуйста. Дальше мы сами справимся, – и Инцепатл попытался улыбнуться. Получилось ожидаемо отталкивающе.
Девушка, не глядя на присутствующих, оставила поднос на столике и быстро ушла.
– Благодарить не буду, – фыркнул Александр.
Шустрэ, не обратив внимания на грубость Кадурина, сам разлил чай по чашкам. После того, как Бледный пригубил терпкий напиток, Инцепатл продолжил:
– Многие считают, что от сломанного клинка больше нет проку, но поверьте – даже обломком можно убить кого угодно. Именно поэтому я хочу дать тебе, Цанпат, второй шанс.
– Что я должен сделать? – с готовностью поинтересовался кровир.
– Янссен, конечно, и талантлив, и опасен, но в Ровде живет еще один талантливый подросток, который нас очень даже интересует… И если Янссен – это голос, то твоя цель – это мозг, пускай и в очень хрупкой оболочке.
Прозрение просветило лицо Бледного:
– Вы говорите о Бре́ннене Светлокаменном?
Инцепатл бросил косой взгляд на Кадурина и сделал выговор:
– А Вы говорили, что он – тупой…
– Да так и есть, – не согласился с гостем Александр.
– Так мне нужно его убить? Но его болезнь и так смертельна… – возразил Цанпат.
– Все не так просто, дорогой мой Бледный, – поднял палец Инцепатл. – Нам известна та болезнь, которой он страдает. Зовется она цы́нхо, – шустрэ произнес слово так, будто между двумя слогами появилась гортанная смычка, – и буквально переводится на ваш язык как «фарфоровая кость». Может, Бреннан и получил скелет, с которым полноценно жить невозможно, но зато молодой человек развил свой мозг настолько, что его старания позволили ему сделать несколько серьезных научных открытий – а парню, если вы подзабыли, всего шестнадцать лет… Своими способностями он привлек внимание многих девушек, и сейчас вокруг него сформирован своеобразный «кружок по интересам», в который, к примеру, входит та, что когда-то собиралась стать кровиром – серьезный потенциал у нее сохранился до сих пор. Если бы не этот «кружок», то Бреннан давно был бы мертв, ибо мы уже неоднократно подсылали к нему разного рода убийц. Но буквально с месяц назад Бреннан вместе с «кружком» и своим отцом Алике́ром сделал открытие, которое заставило нас пересмотреть прежнее отношение к нему.
– Это какое же? – заинтересовался Кадурин.
– Вывел новый химический элемент – терно́вен.
– Странно, что об этом до сих пор не раструбили наши газеты, – удивился Бледный.
– Об этом официально еще никто не знает, ибо с терновеном активно ведутся эксперименты, – пояснил шустрэ. – Но у меня в Ровде есть свои глаза и уши, которые мне передают разную интересную информацию… В частности, Бреннан хочет применить на себе терновен в качестве лекарства от цынхо.
– И что, он сможет вылечиться?
– Безусловно, нет… Но он полагает, что его болезнь – влияние Тени. А согласно одному достоверному источнику, терновен способен превращать любую темную энергию в светлую – то есть, не только сводить к минимуму наши способности, но и пользоваться ими без последствий для организма.
– Да ладно?!? – тут уже не выдержал Кадурин.
– Это – очень опасное открытие, – сделал осторожный вывод Бледный.
– Не совсем, – улыбнулся Инцепатл. – Если есть возможность превратить темную энергию в светлую, то возможен и обратный процесс. Именно поэтому мне нужен Бреннан, и ты, Цанпат, приведешь его этой ночью.
– Какие у меня полномочия?
– Сделай все как можно тише. Можешь убить любую из представительниц его «кружка» – лучше, если это произойдет на его глазах, чтобы парень понял, что выбора у него нет. Уговори его любым способом – вплоть до того, что в обмен за помощь он получит лекарство от цынхо. Если объявится Аликер, можешь его оглушить, но не убивать – он нам еще нужен. У меня всего одно условие – Бреннан должен остаться жив, и если я узнаю, что ты пусть и случайно, но убил его, то расправлюсь с тобой лично. А если с тобой расправятся во Владениях Ли́лтки, то останется лишь вспомнить нашу замечательную пословицу: «Если человек умер, то винить в этом стоит лишь его самого».
– Я вас понял, – кивнул Цанпат и с готовностью встал. – Разрешите действовать?
– Разрешаю.
Пробраться в примыкающее к главному учебному заведению Ровды «Владения Лилтки» здание, являющееся как лабораторией Светлокаменных, так и их домом, Бледный решил после полуночи. Он умел действовать незаметно, как, впрочем, и любой кровир, но только оказавшись в широком коридоре, который вел в библиотеку, Цанпат понял, что просчитался, ибо услышал позади себя знакомый голос:
– Нечего топтать тут пол – только недавно закончили уборку… А если хочется книжек почитать, для этого есть совсем иное время.
Бледный обернулся и увидел ту самую «будущую» крови́ру, о которой говорил Инцепатл – более того, Цанпату она была прекрасно знакома.
– И́нгрия Зябликова… Какая неожиданная встреча, – произнес он, глядя на то, как острие короткого меча оказалось буквально в нескольких сантиметрах от глотки.
Ингрия, тряхнув длинными прядями, с презрением взглянула в глаза Бледного. Не так давно у нее была кличка «Лала», и на память о ней остались перстень на безымянном пальце, привлекающий внимание крупным рубином, и два алых «вкрапления» в блондинистых волосах.
– Назови хоть одну причину, по которой я не должна тебя убить прямо здесь и прямо сейчас, – прошипела Зябликова.
– А у тебя причина убивать меня есть?
– Как видишь.
– Защищаешь Бреннана? Похвально…
– Бреннан здесь вовсе ни при чем.
– Неужели?
– Если ты не в курсе, то я – заместитель главы круга поклонников Валентина Брайтсона…
«Твою мать», – выругался про себя Бледный. «И эта туда же ломанулась… Дался вам всем этот Брайтсон».
– Думаешь, мы не знаем про ту дуэль, после которой Валентин якобы пропал? – продолжила Лала. – Я сейчас ее с удовольствием закончу, только расклад будет уже не в твою пользу…
– Оставь его, Ингрия, – раздался позади девушки слабый мальчишеский голос. – Пожалуйста.
Зябликова на мгновение застыла, после чего убрала меч в сторону и, ни на кого не глядя, сказала:
– Как скажешь, Бреннан.
Девушка сделала шаг в сторону, и Бледный разглядел младшего Светлокаменного.
Из-за болезни Бреннан не мог свободно передвигаться, потому его тело покоилось в особом инвалидном кресле, которое приводилось в движение силой мысли. Кресло было сделано из некоего полупрозрачного материала, который был достаточно жестким, чтобы не позволять подростку проваливаться, но в то же время не приносил ему никаких неудобств. Внешне Бреннан был больше похож на девушку – светлые волосы до плеч, хрупкое (и в прямом, и переносном смысле) телосложение, светлая, практически фарфоровая кожа. Одет он был в джинсовый костюм, к которому крепилось огромное количество всевозможных датчиков, светящихся будто гирлянды – эти датчики отмечали любое маломальское изменение показателей здоровья Светлокаменного. Болезнь, как ни странно, не мешала ему держать даже излишне тяжелые на вид для него предметы – Бледный это понял, когда увидел в руках Бреннана прозрачный куб размером с упаковку зернового завтрака, наполовину заполненный странной грязно-темной жидкостью.
– Я знаю, зачем ты пришел, – Бреннан постарался придать своему голосу твердость. – Хочется применить терновен для того, чтобы превратить светлые чары в темные? Так я дам тем, на кого ты работаешь, такую возможность…
Бледный был явно удивлен тому, что услышал.
– Тебе кто-то про меня сказал? – предположил он.
– Никто не говорил. Вы все настолько плоско мыслите, что становитесь предсказуемыми, – спокойно пояснил Светлокаменный. – А судя по тому, что ты меня не пытаешься убить, тебе нужен именно терновен…
– Мне нужно доставить тебя своему господину, чтобы ты ему показал, как ты это делаешь, – не стал скрывать своей цели Цанпат.
– Это невозможно. Я отсюда не выйду, и ты это прекрасно знаешь. У тебя всего один выход – взять вот этот сосуд с терновеном и уйти. Думаю, ваши ученые не настолько глупы, чтобы не разобраться, как он работает.
– С чего мне тебе доверять? Ты ведь можешь мне подсунуть под видом терновена что угодно…
– Все просто – у меня нет выбора. Солгу – умру. А умирать мне не хочется, хотя боли испытываю страшные.
– Допустим, ты меня убедил. Но где гарантия того, что этот сосуд мне ничего не сделает? Вдруг ты его чем-то обработал…
– Я догадывался, что ты это скажешь. Ингрия, возьми у меня сосуд и продемонстрируй нашему гостю, что он – безопасен.
Ингрия аккуратно взяла из рук Бреннана куб и протянула его Бледному.
– Ну что, убедился, что и у меня все нормально с руками? – насмешливо поинтересовалась она.
– Что ж, похоже, теперь выбора нет у меня, – вздохнул профессиональный убийца. – Хорошо, я заберу терновен и передам его господину. Пусть дальше он решает, что с тобой делать.
– На том и закончим. Думаю, до выхода дойдешь сам.
Бледный забрал куб у Ингрии и направился на выход, пару раз обернувшись.
Внезапно раздался чей-то женский голос по всей территории коридора:
– Бреннан, я проводила эксперимент в лаборатории и разбила одну из колб. Осколки глубоко порезали мне кожу, и мое терпение лопнуло…
В этот момент куб в руках Бледного взорвался.
– Твою мать! – крикнул тот, смотря, как осколки впиваются в кожу рук, а капли терновена пачкают одежду. Обернувшись в третий раз, он проорал:
– Вы обманули меня!
– Конечно! – воскликнула Лала, вновь направляя острие в сторону Цанпата.
– Да я убью вас обоих!
– О нет, у нас для тебя – крайне неприятный сюрприз… Сбитне́ва, давай!
– Перемещение включено, – произнес тот же голос, что буквально только что сообщил о якобы разбитой колбе.
И Бледный оказался на газоне перед Владениями Лилтки.
– Твою мать… – вновь выругался он, выдирая из себя крупные осколки.
Сильный дождь был в самом разгаре, потому кровь смывалась с рук легко.
– Ну погодите – я с вами еще разберусь… – пригрозил Бледный, как позади него раздался до боли знакомый голос:
– Здравствуй, Бледный, я – Диези́ра.
Цанпат обернулся и…
Не поверил своим глазам.
Перед ним будто из ниоткуда появился главный конкурент, впоследствии ставший злейшим врагом – Вальтер.
Бледный прекрасно знал о той истории, случившейся на свадьбе барона Завидова – тем удивительнее было ему видеть Вальтера в относительном порядке. Правда, внешне он несколько изменился – привычная кожаная куртка никак не застегивалась на расширившейся грудной клетке, потому были отчетливо видны красно-бордовая клетчатая рубашка и массивный крест святой Бе́рты, свисающий с крепкой шеи. Парень не изменил и привычным белым мешковатым штанам, но теперь с них свисали две цепи, причем одна из них была собрана из монет в форме человеческого черепа. В целом Вальтер стал куда выше и крупнее, но человеческую природу в себе все-таки сохранил – на сущность волколака намекали лишь чуть заостренные уши, глаза с желтой прожилкой и несколько тяжеловатое дыхание.
– Ты как здесь оказался? – вопросил Бледный.
– Сам не знаю… Но это не важно. Главное – что я наконец-то с тобой расправлюсь.
– Вальтером? Пф-ф-ф…
– Для этого мне пищаль не нужна, – возразил Вальтер.
– Твоя ошибка…
И только Бледный произнес это, как Вальтер исчез перед его глазами, а в груди появилась рана, похожая на огнестрельную, но нанесенная явно не пулей.
Не успел Цанпат понять, что произошло, как все его тело будто парализовало – он мог лишь моргать.
«Это добром не кончится», – подумал Бледный.
– Не нужно тебе было прикасаться к Ме́ле… Да и Валентина тронул ты зря, – спокойно произнес Вальтер, после чего произнес загадочную фразу:
– Кауза́б убилась инизви́з!
Сердце Бледного остановилось, и тело завалилось на мокрый газон.
Вальтер направился к входу в лабораторию. Ингрия выбежала ему навстречу.
– Я, конечно, рад, что наконец-то убил эту падаль, но как вы меня вернете обратно? – поинтересовался кровир-волколак.
– А тебе куда надо?
– Вообще в Каунас. Я как раз закончил задание в Литбе́лии и отправился туда за вознаграждением…
– Прости, что отвлекли.
– Да ладно… Только не говори, что вы смогли вызвать меня моей же кровью.
– Можно и так сказать, – улыбнулась Лала. – Мы смешали кровь, которую ты нам сдал на исследования после превращения, с новым химическим элементом.
– Интересно… Где взяли?
– Рассказать?
– Пусть Бреннан расскажет… И заодно настроит Дворовую дверь до Каунаса. И если что, – Вальтер оскалился, – я не тороплюсь.
«Владычица озера Бота»
Juovuksissa erossa minusta,
Olen vapauden vankina…
(Опьяненная и отстраненная,
Я пленена свободой).
Lacrimosa, «Vankina».
Когда-то озеро Бо́та было одной из самых ярких жемчужин, украшавших прекрасную Суо́рию – край, будто сошедший с некоей цветной открытки, на которой белоснежные горы соседствовали с плодородными равнинами, усеянными аккуратно-милыми деревушками, а с их вершин туда, к людям, бежали прозрачно-синие реки с удивительно чистой водой…
Но это было слишком давно.
Это лишь с недавних пор флаг Суории сочетает в себе главные цвета страны – синий и белый… А когда-то это полотнище было густо заляпано кровью, ибо люди Суории резали друг друга, невзирая на национальности, государственные убеждения и даже единую веру. Белый равный крест, бывший частью флага и символизировавший единство всех жителей страны, надолго был забыт, вот только люди совершили еще больший грех – решили разорвать связь с природой.
И долгое время у каждого творения Бога – будь то живого или якобы неживого – люди вырывали сердца, в «лучшем» случае – оставляли их навсегда покалеченными. Природа страшно мстила людям, но те не собирались останавливаться – во время очередной смуты сровняли с землей один из главных городов Те́мпера, а все, что от него осталось, выбросили в ближайшее озеро Бота, отравив тем самым не только всех, кто в нем жил, но и его чистейшее сердце… Да, со временем, когда войны поутихли и в Суории установился относительный мир, озеро вычистили от внешней грязи, но внутренней никто не занимался…
И Бота медленно, а что самое страшное – заметно, умирало.
«А ты действительно хочешь это сделать?» – четко спросил некий голос в голове.
А́нникки прекрасно знала: это – ее последнее испытание перед инициацией. И отступить она могла, но не хотела, ибо для Чарующей, выросшей неподалеку от озера Бота и искренне желавшей его воскресить, другого выбора не существовало.
Она залечит это несчастное сердце.
Рассвет только-только занимался – более подходящего времени для обряда не найти.
Возле озера Бота никого не было, но это было связано даже не с ранним временем суток – там практически никто не отдыхал, а купаться и вовсе запрещалось, ибо связанные с ним истории, активно распространяемые в последние годы, были одна холоднее другой. Печалило девушку даже не это обстоятельство, хотя сейчас оно было скорее на руку – в самом озере больше никто не жил.
