Василий Гурковский
Чтобы что-то вспомнить – надо это пройти
Эта групповая фотография показала, что были хорошие люди и среди новоселов, тех же «молдаван», белорусов, русских, украинцев (не только первопоселенцев) и других прибывающих на нашу балку людей разных национальностей, многие из которых тоже оставили свой добрый след на этой земле.
Жажда
На земле столько воды, что если бы покрыть всю ее (землю) ровным, довольно толстым слоем воды, то она стояла бы всюду, и суши просто не было видно. Воды много, а пить нечего. Вроде и не должно и не может такого быть, но, к сожалению, это действительно так. И если от голода страдает треть землян, то от жажды уже больше половины и это несмотря на таяние ледников из-за потепления. А что же ледники? В основном они поляризованы, если и тают, то стекают в те же горько-соленые океаны. А там, где ледники тают в теплых краях, то и там через реки тоже стекают в моря и океаны. Постепенное потепление пока ничего хорошего не сулит. Пустыни расширяются, наступают стремительно на всех континентах, реки и озера, даже отдельные моря высыхают. Проблема воды, питьевой и поливной, с каждым годом заявляет о себе все сильнее. Для человека вода стоит на втором месте после воздуха, жажда, действительно, все. И если где-нибудь в Карелии или Финляндии о питьевой воде можно просто разглагольствовать, то в Казахстане, Средней Азии, Калмыкии, Ставрополе, на юге Украины, Крыму, да еще во многих регионах России и постсоветского пространства, о воде говорят совсем по-другому. Там вода – это действительно жизнь.
Мне тоже довелось не раз испытать истинную жажду и много раз, так что знаю не по-наслышке, что это такое. И ничего вроде бы не было такого необычного или вообще из рук вон выходящего, просто была жизнь. Можно не верить, но я не раз пил из колесного следа повозки. А что было делать? В молодости, у меня был велосипед начала двадцатого века, с одной левой педалью, а правой вообще не было, даже рычага. Я привязывал телефонным кабелем левую ногу к педали и так ездил. Вниз – давлю на педаль, вверх – тяну ту же педаль и той же ногой. А вместо камер – полова набита в покрышки, приплющенно так едешь, тяжело, но едешь! Попутно скажу, что тот, допотопный велосипед по общему качеству был во много раз лучше, чем поставляемые сегодня велосипеды по импорту. Сегодня это даже не мусор. А тогда что-то там подтянешь, молотком подравняешь, сел и поехал!
Конечно, после моего велосипеда, особенно при +40°, хотелось пить, поэтому то, что попадалось на дороге, ямка с водой, какая-нибудь колея и т. п., все использовалось. Но не ради этого я пишу эту быль. Хочу показать, как пацаны, мои сверстники, выросшие в условиях войны, голода, разрухи, были не чета нынешним их сверстникам. Их, босых, раздетых и всегда полуголодных, не брала никакая зараза, они не болели, потому что не могли болеть, тем более «косить» под больных, потому что любили жизнь и просто жили, они были людьми.
Летом пятьдесят шестого до уборки, у меня был трактор ДТ-54, работал я в бригаде Даниила Георге в колхозе им. Чапаева. Начало июня, 36–38 градусов днем, идет сенокос. У меня на этот период штатная прицеплена машина – грабли тракторные. Одни агрегаты сено косят, это день полный на солнце, потом я граблями десятиметровыми сено согребаю и делаю такие валки, а третий участник или агрегат, подбирает валки в специальный копнитель и ставит копны в ряд. Потом их перегрузят в стоговозы и перевезут к месту хранения, то есть на сеновал: вот вся сенокосная технология.
Вечером бригадир мне сказал, что на самом дальнем нашем поле у другого села, Рождественка, два дня назад скосили половину поля, гектаров 50. Первую половину того поля скосили раньше, и согребал ее агрегат из другой бригады, они как раз там рядом работали, а у нас докосить было нечем. Теперь докосили, так грабли уехали, а если, мол, завтра не согребем, по такой жаре от сена одна пыль останется. Поэтому срочно езжай пораньше туда, там есть две бочки с водой, и трактор «Универсал» нашей бригады подбирает валки. Ехать туда напрямую километров десять, но грабли широкие, а кругом посевы зерновые, уже в рост пошли, придется объезжать все поля кругом, это еще километров десять. При максимальной скорости трактора 7 км в час, три часа езды.
Получив задачу на завтра, мы с прицепщиком все проверили, подтянули и были готовы к утреннему выезду. Утром подождали бригадного повара дядю Колю, пышный был такой веселый мужик, он в полшестого подъехал, сделал чай, а потом говорит: «Ну, пацаны, я вас сейчас рыбкой угощу, вчера от сына из Мурманска посылку получил». Он выдал нам по средней такой вяленой рыбине, внешне похожей на леща. Мы этот деликатес с аппетитом уплели за обе щеки, выпили чая, нашли пустую поллитру, налили туда воды на всякий случай и двинулись в далекий трехчасовой путь. Двигались по краям полей и часам к десяти были на месте. Я хотел промочить горло, начал
искать бутылку, нашел ее, но пустую. Пацан-школьник, мой прицепщик, пока я вел трактор и полулежал, оперевшись на боковину кабины, просто воду выпил. Ну, выпил и выпил.
Подъезжаем к скошенной загонке – бочка деревянная стоит, большая такая кадушка без верхнего дна. Подходим к ней, заглядываем – на дне бочки где-то на сантиметр – вода, а в ней – предста-вители всех живущих в том регионе насекомых всех видов – летающих, ползающих, кувыркающихся и тысяч сто, не меньше. Ну что, сцедили мы воду в мою фуражку и, поделив, выпили, гдето с литр. Поехали согребать сено. Дело к полдню. Солнце вертикально почти, пыль, дышать нечем, да и рыба соленая дает о себе знать. Выехали на второй конец поля, там тоже у дороги стоит кадушка. Побежали к ней, а там тоже, что и в первой – на палец воды и мириады насекомых. Опять сцедили всю массу в фуражку и выпили.
Больше никаких запасов воды нет. Вижу, с другой стороны поля трактор стоит нашей бригады, тот, что копны делает. Поехали к нему, никого нет, что-то там на двигателе у него разобрано. Поискали, может, какая-то емкость с водой – нет ничего, абсолютно. Уже два часа дня, трактор, куда ни дотронься, горячий, пальцы обжигает. Что делать? Мы согребаем, ездим из конца в конец, а уже в глазах темно. Я пацана в кабину взял, ему еще хуже на солнце, чем мне в кабине, хотя и мне в этой печи не сладко. У нас был кусок тонкого троса, я из МТС привез, мы его к рычагу гребки приделали, и пацан прямо из кабины автомат включает – выключает. А пить-то уже невозможно хочется! Можно, конечно, было бросить все, нас же обманули с водой, хотя бригадир мог и не знать, есть там вода или нет. Но воды нет. Ну что, отцепить грабли и ехать в бригаду, полтора часа туда, полтора назад, поле не закончим, это завтра опять сюда ехать? Да с какими глазами я утром войду к бригадиру? Нет, согребаем дальше. Потом – шальная мысль, а соседский трактор! Мы подъехали к нему и спустили из его радиатора две фуражечки воды, каждому по одной. Вода из радиатора старого трактора была похожа на жидкость, если по современным меркам, это как испорченный томатный кетчуп, разбавленный поганой кока-колой, густая такая, темно-коричневая. Мы несколько раз подъезжали к тому бедному трактору, пока из радиатора стала кусками вываливаться грязь. Все, и этот источник иссяк.
Должен сказать, сознание того, что больше ничего нет, кроме килограмма разнокалиберных насекомых, придало нам, не знаю, какие
силы, мы закончили поле и поехали в объезд, в бригаду. Но не по той же дороге, а километра на два дальше, мимо родника. Ледяная такая, чистая вода, и солнышко уже село, и хорошо-то как на свете жить. А внутри наших желудков чего только нет, всего полно, кроме воды и пищи. Да разве это главное, да разве мы поле не закончили, да завтра будет день, и дядя Коля еще даст рыбы из Мурманска, только согребать будем уже с водой!
Повторяю, я не выставляю нас какими-то великомучениками с куриными желудками, переваривающими даже щебень. Нет, это была рутинная, обычная работа, и у нас были обычные молодые желудки, которые ничего не боялись, и так должно было быть, в плане здоровья имеется в виду, и сейчас А сейчас такие пацаны слягут от кислого молока, не то что воды из радиатора. Есть о чем подумать и срочно.
А ведь могли и съесть
Кто такие волки, теоретически знают все. Некоторые люди видели их в зоопарках, в кино, на фото и картинах, некоторые с ними работают, и совсем немногие люди встречались с волками или одним волком глаз на глаз, хотя бы раз в жизни. Мне посчастливилось по жизни встречаться с волками довольно часто. Почему вдруг я, перелистывая альбом жизни, снова остановился на волчьей теме? Пришла пора. В мои молодые годы, даже в бескрайних степях Казахстана, волк считался редким животным, хотя не был кандидатом в Красную книгу, нет, волков просто было мало. Объявленные в те времена 500 рублей пятидесятых годов за шкуру волка, могли заработать очень немногие любители. А в начале двадцать первого века, волки снова стали подходить к селениям и даже ходить по улицам. Это не просто так. Волк всегда был индикатором лесной и степной жизни, то есть, чем меньше было людей, тем больше было волков, и наоборот. И то, что в Казахстане, волки стали заходить опять в села, скорее говорит о проблемах людских, а не волчьих.
Конечно, осваивая новые земли, мы распугали или просто уничтожили местную фауну. Исчезли сурки, тушканчики, барсуки, большие королевские дрофы, зайцы. Развитое животноводство в советские годы, естественно, поддерживало волчий кормовой баланс, а сегодня и дикой фауны нет, и общественного животноводства тоже, вот и пошел волк в село, жить-то ему как-то надо. Появление волка в селе – уже сигнал, звонок, что у нас, людей, не все хорошо и гладко. А волк – это особое животное.
В отличие от волка – предателя рода, то есть собаки, прикормленной людьми, волк с самого рождения есть потенциальный преступник и вечно находится в розыске. Волками не становятся, волками рождаются. За многие тысячелетия эволюции, они сохранились как вид, несмотря ни на какие гонения и стрельбу только на поражение. Они есть, и об этом надо всем людям помнить. Волки нам не друзья, но и не надо объявлять им сегодня войну, они тоже живые существа, но они нам войну уже объявили, раз начали безбоязненно заходить в село. Они почувствовали нашу слабость, и, поверьте, при случае своего не упустят.
До выезда в Ащелисай, я волков видел только в Одесском зоопарке.
А свою первую встречу с волком, лицом к лицу я запомнил навсегда. Все было прозаично. Шел 1956 год, я работал на тракторе в колхозе им. Чапаева, в 18 км от центральной усадьбы МТС. Жил на квартире в селе Айтпайка, у одной немецкой семьи. Хозяина звали Егор Штанке. Жили мы, как одна семья, все было нормально до тех пор, пока не появился он, волк.
Где-то в начале апреля, я рано утром выносил ведро золы из печки. Как и у всех домов буранной зоны, из дома было два выхода – главный, из сеней прямо на улицу, и второй – через сарай во двор. Там, через именно те задние двери, и шли основные хозяйственные процессы, скот кормили и поили, утром дрова заносили, мусор на кучу тоже там выбрасывали. Иду я с ведром золы через сарай, открываю последнюю дверь, а прямо передо мной, метрах, в 7–8,на куче мусора, стоит крупный волк и тоже смотрит в мою сторону. Он выше на куче, я – как бы внизу. Не стал я совершать геройский поступок и прыгать на волка с ведром, просто закрыл снова дверь и пошел звать хозяина.
Штанке был еще не старым мужиком, быстро оделся, и мы, взяв в руки вилы, резко раскрыли дверь и выскочили во двор. Волк исчез, мы поднялись на кучу, его крупные следы были совсем еще теплые. Судя по следу, он побежал через бугор. На этом наша спокойная жизнь закончилась. Как раз у хозяина пал новорожденный теленок, Егор зарыл его в снег, метрах в пяти от маленького оконца в стене сарая. Наш дом был предпоследним на сельской улице, поэтому решили мы сделать на волка засаду.
В крайнем доме, возле нас, жил молодой парень, Николай Дик, тоже со мной в бригаде работал, у него было одноствольное ружье. Мой хозяин выпросил у него ружье, и мы начали дежурить у окошка в сарае по очереди, я до полуночи, так как утром на работу, Егор – до утра. Дня три продежурили и ничего. Как-то, ночью, будит меня хозяин – волк, мол, пришел, я, говорит, стрельнул, – осечка, не знаю, может, он еще здесь, давай, выйдем. Вышли с ружьем и вилами. Луна, снег блестит, мороз, и никого, в том числе и теленка. Утащил его кто-то, может, тот же волк.
Сменили оружие. Егор где-то нашел три больших «волчьих» капкана, нашли истерзанного теленка, волк его недалеко оттащил, присыпали снегом, расставили вокруг три капкана и пошли спать. Часов в шесть утра слышу, хозяин буквально орет: «Есть, есть, поймали!». Снова за вилы и к капканам, пока добежали, волк вырвался и убежал. Половина передней лапы в капкане осталась. В полдень заходит сосед Николай и говорит: «Какой-то гад, моей собаке лапу отрубил, наверное, на ферме, узнаю, точно побью!». После этого интерес к охоте на волка, у нас как-то пропал. Но появился у соседа. Заходит вечером и приглашает меня на заячью охоту. В километре от села, на поле, стояли соломенные скирды. Их занесло снегом, но в некоторых есть большие норы, там скотники для фермы выдергивают солому. Николай говорит, что, когда берут солому, и она рассыпается, на снежном насте остается зерно, то, что комбайн не вымолотил из соломы. И вот туда, к этим норам, часа в два – три, ночи при ясной погоде, приходят зайцы, много зайцев. Какой-то парень из другого села, с той стороны поля, за ночь видел десять штук. Мне зайцы не были нужны, у меня аллергия на их мясо, но я понял, что Николаю просто нужен напарник, все-таки ночь, зима и т. д.
В полночь мы вышли, через полчаса были в скирде, устроились поудобнее, вид просто чудесный. Луна, как огромная желтая жаровня, небо чистое, тишина, а снег просто ослепляет. Только кино снимай. Ждем час, два – нет зайцев, мы максимально возможно вылезли из норы, осматриваемся, да ружьем водим. И тут сперва подальше, потом все ближе и ближе, начался вой и, как показалось, с разных концов.
Зайцы не воют, может, только от страха. А у нас патронов всего пять и то с заячьей дробью, тут сам завоешь. Не сговариваясь, мы целиком погрузились в солому, выставили ружье вверх, в отверстие и так сидели, не шелохнувшись, почти до утра. Я сказал Николаю, что не только мы настроились на зайчатину, но и волки тоже за зайцами пришли, видно, тоже кто-то им «слил» такую информацию, может, тот охотник из соседнего села? Мы, утром, еле выбрались из соломенной норы, так как все наши органы так перестыли, что не сгибались и не разгибались. К сожалению, а может быть, к счастью, это была моя первая и последняя охота с оружием. Не идет мне стрелять по живым мишеням, не принимает душа.
Следующая моя встреча в упор один на один с волком была летом. Работал я на самоходном комбайне, косил у так называемого, 303-го разъезда; поле рядом с железной дорогой. В той части, где поле выходило к разъезду, располагался наш передвижной полевой стан. Где-то в районе обеда, при развороте на противоположном от бригады конце поля у меня лопнул шланг гидроподъемника жатки. Жатка упала, ехать нельзя. Шланг я заменил, а надо было залить в гидрокоробку, целое ведро нигрола. Ну, надо, так надо. Взял я ведро, заводское, длинное такое, тяжелое и пошел в бригаду. Я как раз перед этим хотел туда пройти прокосить, но сломался. Иду я снизу вверх, тепло, солнце, выхожу на бугор – опа! Прямо на дороге – волк сидит, в сторону бригады смотрит. То, что это волк, у меня сомнений не было, но что делать дальше? Бежать вниз к комбайну, так метров пятьсот, догонит, идти вперед до бригады метров двести, а то и меньше, так волк – на дороге?.
Все это я думаю, а сам продолжаю идти к волку. Меня-то из бригады видно, но кому до меня там есть дело!? Обед; одни едят, другие под будкой отдыхают. Не знаю, как это получилось, непроизвольно, но я заорал нечеловеческим голосом и побежал вперед, в бригаду, на волка. Волк на крик повернулся в мою сторону, видно, подумал, откуда я взялся, человек с бугра, но с места не сдвинулся. Меня увидели от бригады, они поняли, что что-то не так. Кто-то сел на мотоцикл, кто-то просто бежал в мою сторону. Секунды я бежал и орал, и еще думал, что ребята не успеют, а я его ведром сейчас огрею. Волк; посмотрел на меня, потом на бригаду, развернулся и побежал по пшеничному полю в сторону железнодорожной насыпи.
Пока мотоциклисты объезжали поле, он перебежал через железную дорогу, а минут через пять – шесть, прошел поезд. Я остановился, перестал орать, сел на ведро и минут десять все это переваривал. Потом пошел, по-обедал, набрал ведро нигрола, меня подвезли на машине к комбайну, помогли залить нигрол, и я начал косить, с тревогой вглядываясь в пшеничный травостой, а вдруг там волк или его какой-то родственник где-то затаился и ждет, пока я снова обломаюсь. Закончил я до вечера ту загонку, волков не выкосил, а двух зайцев в последней полосе нашел, маленьких, но не стал трогать.
Много было в моей жизни встреч с волками. И все же леденящей душу, на всю мою жизнь останется встреча с этими обитателями степей в одно утро в конце лета. Я только поставил комбайн, пересел на трактор и начал пахать зябь. Напарника у меня в тот момент не было и приходилось пахать сутками. Но сутки есть сутки, и любой организм, даже очень молодой и достаточно крепкий, эту беспрестанную, довольно нудную работу, какой является пахота, бесконечно не выдержит. Поделюсь с молодежью опытом связки «работа – отдых» в молодые годы, мне-то как раз тогда уже семнадцать стукнуло.
Утром у нас пересмена с 7 до 8, у кого есть сменщики – те меняются, работают по 12 часов, раз в неделю – пересмена, кто был ночью – выходит в день и наоборот. А у кого нет напарника, все равно приезжает на полевой стан, доливает что надо – воду, моторное масло, дизтопливо. Смазывает то, что положено ежедневно смазывать, подтягивает, где что ослабло или что-то регулирует. Ежедневный технический уход за техникой – святое дело. Сделал техуход, сам заправился и – в поле. Вечером все опять повторяется, но другие опять меняются, а ты опять в ночь на поле.
И вот наступает ночь. До двенадцати еще ничего, более менее – терпимо, едешь, шум, лязг гусениц, а ты всего этого не замечаешь, закуришь, помечтаешь и поешь, внутри себя. В настоящее время у меня вышли уже многие десятки разноплановых песен, т. е. выходит из меня то, что копилось внутри годами, а накопилось там, как оказалось, много чего.
Не знаю, как у кого, но у меня еще с детства появилась способность воспроизводить в голове то, что я где-то слышал, по радио, в кино, на пластинках. Мне удается воспроизводить в себе любую песню, неважно, хор ее поет, ансамбль или солист. Слышу именно голос того, кто песню исполняет, и любой хор в полном диапазоне. Услышав новую песню, человеческую, естественно, хорошую, запоминаю с первого раза, не только музыку, это проще, а и слова. Сразу беру карандаш и каркасно записываю, что ясно помню, а потом уточняю отдельные слова. Услышав песню во второй раз, ставлю на место все слова, беру баян и исполняю песню. Так долго об этом повествую для того, чтобы было понятно – мне и на такой скучной, пыльной, нудной, но необходимой работе – тоже было комфортно. Я включал свои внутренние «записи» и мог их слушать сколько угодно. Наверняка, кому-то из моих сверстников, в то время прозябавшим в показушной стиляжной жизни, моя жизнь, а это, в то время, жизнь миллионов сельских ребят и, в большинстве своем, замечательных ребят, покажется смешной и дикой, а мы сами, – прибитыми дураками, да пусть им так и кажется, жизнь-то знает, кто есть кто.
Так вот, когда пашешь, да еще ежедневно и сутками – один, а сменить тебя некому, то с вечера еще ничего – пашешь; а после часа ночи, уже и музыка не помогает, голова просто выключается, можно и на неприятность нарваться, трактор – мужчина серьезный. Что делал я? Останавливался, переводил двигатель на малые обороты, потом садился посредине сиденья и ставил рычаг переключения скоростей в нейтральное верхнее положение, как раз напротив своего лба. Обхватывал рычаг тот обеими руками для опоры, – и мгновенно засыпал. Расстояние между лбом и шариковым набалдашником на рычаге, было сантиметров 15–20. Вот так сидишь и спишь, пока полностью не расслабишься и не стукнешься лбом о набалдашник, на это уходит минут 15–20 (проверено опытом), и снова цикл повторяется – заснул – стукнулся – очнулся и опять заснул и т. д.
В ту ночь я так все и делал. Но когда уже на рассвете, стукнулся лбом и очнулся, то машинально глянул вперед по ходу трактора. То, что я увидел, заставило не просто оцепенеть, заледенеть, а мои, и так не очень маленькие, глаза многократно расшириться. Было от чего. Трактор почему-то был заглуш;н, стоял он в загонке, передом в сторону склона. На огромном золотистом стерневом поле, чернеют несколько моих проходов с плугом. Солнца еще нет, но чистый оранжевый восточный горизонт, освещал довольно ясно всю эту сказочную тишину. И в этой тишине, метрах в 40–50 ниже меня, справа налево, со стороны Ащелисая – в сторону урочища Майстренко, – переходят загонку, пять крупных волков, гуськом, один за другим.
Сколько раз в своей дальнейшей жизни, я вспоминал этот момент, и всегда мне от него было не по себе, даже сейчас, через многие десятки лет. Дело в том, что трактор у меня был тогда гусеничный «ДТ-54», Сталинградского завода. Такие же трактора выпускал и Харьковский тракторный завод, но двери кабины у «харьковчан» были просто раздвижными, а у сталинградских тракторов, левая и правая сторона кабины собирались и компактно укладывались в специальные боковины.
Вечером было жарко, пришлось кабину «собрать», а ночью уже не хотелось останавливаться и терять время на разборку боковин. И когда я заснул, то находился просто на открытом пространстве, меня было видно со всех сторон и достать меня при неработающем двигателе с неподвижного трактора, было более чем просто.
Я представлял (позже!) себе дичайшую картину: стоит трактор, в открытой кабине, как на тарелочке, спит молодой парень, а вокруг кружком таким, сидят пятеро волков и облизываются, готовясь к завтраку. Самое страшное было именно в том моменте, как волки шли. Или просто шли перпендикулярно загонке, или шли мимо меня?. Смотрю я, как волки медленно проходят впереди меня, и не шевелюсь. Завести двигатель трактора – не заведешь, для этого надо выйти из кабины, да что там выходить, спрыгнул вниз и на месте. Но надо же завести вначале – пусковой двигатель, потом через минуту, попробовать завести основной. В такой обстановке, даже шорох мог заинтересовать стаю.
Ничего лучшего не придумал, как минут пять посидеть в недвижимости, затем, как на смотре-конкурсе, мгновенно собрал кабину, посмотрел на волков, они уже метрах в пятистах. Успею. Завел двигатель, прогрел, поднял плуг и даже не стал допахивать след до конца загона. Просто сил не было. Хотел даже поехать вслед за волками, но их уже не было видно, и я поехал на полевой стан для техобслуживания. Чтобы не стать объектом осмеяния, не поверят же, промолчал.
Приехав снова на поле к тому месту, где я развернулся утром, – нашел крупные волчьи следы, след в след, отметил их большими комками земли, а вечером, когда подъехали пахать другие ребята, я им показал эту тропу.
Следствием тех событий, по крайней мере, стало то, что ни я, ни другие трактористы, больше кабины не складывали ни днем, ни ночью. Несколько ночей старались работать группами, трактор к трактору, а через время все страхи забылись.
Я уже говорил, что в те времена волки, даже в отдаленных местах, были редкостью. И говорил почему – люди были дружнее и сильнее, в общем плане, чем сегодня. А волки это уже почувствовали. Имеем это в виду.
PS/ А ведь могли и съесть, кто бы тогда написал эту книгу…
