Варвара Еврейская
Думать чувства. Избранное
Электрону
Мне кажется, что на меня повлияли в большей степени простые вещи, поставленные врожденной впечатлительностью, жизненными условиями и интуицией в определенные мыслительно-эмоциональные обстоятельства, в последствии делающие короткий эпизод или образ фундаментальным.
Да. Борхес был очень потом и опциональным.
Когда я была маленькой, мы ходили пешком с бабушкой до станции, минут 25 ходьбы. Дорога была очень живописная. За МКАДом всё немножечко чётче.
Мы выходили из дома обычно с утра, шли не быстро, бабуся очень пунктуальный человек и рассчитывала на ещё более маленькую скорость.
Это какая-то заключённая в ДНК условность носителей нашей культуры, и конечно же мне удалось получить конченую привычку опаздывать всегда и везде. Хотя бы на пять минут. Без малейшей толерантности к чужим опозданиям. Классика.
Да, сначала дойти до рынка мимо детских садиков и школ, протискиваясь сквозь старые бэхи. Потом кладбище домашних животных. Всегда очень грустно, с бабушкой обсуждаем преданность и предательство.
По маленьким лесным тропинкам над оврагом, внутри затоптанные костры. Одно из самых приятных движений ног.
Вниз, через дорогу, вверх, станция.
Внутри пахнет хлоркой и старой тряпкой, сидит пьяный дядька с расстёгнутыми штанами и грустный милиционер. Мы всегда на улице, ждём электричку. А в деревне прабабушка по-любому приготовила что-нибудь вкусненькое. Кайф.
Приехала!
Студенчество.
Открываю себе, насколько позволяют остатки стипендии и энтузиазм, другие города. В них теперь живут люди, которых я люблю и уважаю.
Первое января. Гора конфет на коленях одного, хлеб и 2 головки чеснока у второго. На соседних сидениях мужики отмечают и очень интеллигентно рассуждают о грядущих переменах на производстве. Тихо, осторожно и уважительно.
Нет.
Минское море. Тогда казалось, что больше, сильнее, чище, свободнее, ярче уже не надо и не нужно будет никогда. Глазами ребёнка, который и есть теперь та самая мамина классная молодая подружка.
Ночные электрички со спящими вокзальными цыганами, уставшими тётями и курящими в тамбурах студентами. И ты среди них, без большой сумки, но с неожиданным уровнем вовлечённости в момент. Потухающий свет, ледяные твёрдые сидения, храпящие незнакомцы и вы. Спать не получается. Смеёшься с ничего, стараешься тихо. Осознанное общество. Осознавшее, лучше так. Связанное символом, больше чем.
Концептуальной точкой на бесконечной кривой.
Тот самый, с трудом для меня, доступный разрез для неба. Всегда одинаковый. Заполняющийся проводами каждые 5 секунд. Летом над дачными панамками. Зимой злостно захлопнутый над глубоко поглощёнными капюшоном.
Почему наш глаз придумал, что будет выглядеть всё именно так? И почему вселенная согласилась? Лучше не прислоняться.
Точно угадали как минимум с голубым.
Молодость, романтика простого, весна и ветер то же цвета.
Отчаянно поэтично
Я пробывала сегодня писать о любви, но там слишком много, а я же пытаюсь встроиться в чей-то режим
Экранное время говорит, что в заметках отмечалась
Но это всё будто тени чужих мыслей, нахваталась, видимо, в других подкатегориях, входящих в 5 с очень лишним часов
Я не знаю, что не так
Может, это мои ментальные эксперименты, ведь я не только с этим писательским дерьмом имею дело. Мне есть ещё, от чего если не бежать, то приседать время от времени за намеренно редкими кустами
Может, резкая нехватка так необходимого человеческого фактора
Абсорбировать и превращать смесь в буквы, готовые к употреблению
Задачки, всегда со звёздочкой, в других я совсем не сильна
2/3 и 3/4 всё ещё кажутся мне чем-то одинаковым
Сколько себя помню: событие ведёт к реакции, следом всегда встряска, потом накапливание/восстановление, после анализирование, затем погружение, потом вытачивание, сборка, общий критический осмотр с возможной выборочной проверкой детализации и прекрасное освобождение
Так я пишу тексты, так я потребляю мир
Всегда думалось, что я такая именно для этой цели
Писать
Никакой жертвенности, это найденный ещё в детстве большой смысл; задирала нос, конечно, сорокалетние повсюду жаловались, искали, а я бабушке кругляши рифмованные лепила по случаю и без с лет шести, кажется
Страшно
Обращаюсь к старшим братьям, читаю их дневники, копошусь в адресованных мне текстах
Буду держать в курсе результатов найденного
Что, если это конец
Писатель-Я на меня из зеркала смотрит прямо, готовый, в принципе, идти
И как-то уже сокрушаться по этому поводу не получается
Получается просто не писать
Дурацкая дворовая рубленная честность
Я всматриваюсь в экран, исписанный моими буквами про молодую сконфуженную женщину, и ей хочется сейчас попроще и поясней
Не забивай и не сдавайся
Ты нужна этим заметкам в статистике экранного времени
И мы пока с тобой не знаем, что следует за освобождением
Давай поглядим
Фил. 5
Этим летним утром думалось о доброте человека.
Что это за категория, почему она каким-то образом в моём сознании долгое время воспринималась, как что-то данное, типа растительности на теле, языка, утомляемости. Не редкое, поэтому не искомое голодным подростковым духом.
Оно подразумевается, выделять, особенно если это оформили в одёжку «хороший», даже неприятно.
Типа пока вокруг есть «очень харизматичный», «суперсексуальный», «чертовки умный», «нестандартно мыслящий», хороший – это хорошая одинокая учительница, хороший старательный дворник, хорошая свинина попалась, погода хорошая, и ты тоже хороший.
Усреднённый, приятный для всех, приемлемый, разбелённая краска.
Но отклеиваются первые обои, с которыми дом сдали, и приходится стены изучать, выравнивать, потеть, чтобы не просто не были голыми, а нравились, привносили, соответствовали.
Человек растёт, выходит дальше школы, университета, где главное зло – это лень, пиво, первые философские подзатыльники, читающие лекции родители и конченый конформист-препод.
Человек выходит и не попадает в общество уродов. Он постепенно, наедине знакомится с миром, его муравьиной сложной системой, держащей нас вместе, как уже плохо пахнущий, но пока ещё работающий клей. Проблемы становятся ниже и глубже одновременно.
Есть, ибо голод. Есть хорошо, ибо эго. Человек – человек, но лучше добрый.
Наполнение теперь рвётся в сонные глаза через темноту, как фары дальнего света. Такое время.
На отвесном пути вверх камни чаще и чаще прилетают между бровей, и хочется каким-то самым уязвимым отсеком мозга надеяться, что кто-то эти брови потом заботливо соберёт. Просто так.
Общие вены. Ты прогоняешь себя подобно жидкости самогонным аппаратом. Докапываниями уставшего зануды, когтистыми страхами и сомнениями. И если люди и воздействуют друг на друга, хочется врезаться в чистых душой. Светлые помыслы, это всегда важнее итогов.
Человек неоднороден. Он борется с рождения. Учится разбитыми слезами, а лечится верой.
Добро.
Поселившееся в Прачеловеке.
И от каждого живущего зависит, будут ли когда-нибудь смахивать древний песок аккуратными кисточками с человека совестливого, старающегося, светлого.
Или всё же убережём.
Сильная женщина
Сильная женщина чувствует себя вторым сортом.
Детские травмы, злые куластые взрослые.
Схватит сначала знакомый якорь за бортом,
Мочит солёным белые щёки мёрзлые.
Роли раздали, с тех пор она самозанята.
И вовсе не тесно, но прыгать как-то не хочется.
Сильная женщина всё ещё тщательно ранита.
След неприятельских мыслей подошвой волочится.
Сильная женщина может взорваться, янтарною
пылью покрыв ожиревшие линии улиц.
Ответом не стала б пощёчина сверхпланетарная,
И нет больше смысла в страхе шлепка лицо жмурить.
Она разлетелась, она в звезде сути вынашивает.
Мирское-ментальное будет лишь маленьким грехом.
Сильная женщина чувствует много и спрашивает,
Молчанье сменяя от взрыва янтарного эхом.