Варвара Еврейская
Думать чувства. Избранное
Океаническое
Птицы роятся где-то вдалеке.
Как мошки над кустом, стоящим обычно на пути к подъезду, на той половине, отведённой ЖЭКом под озеленение жилого пространства.
Над кустами, обычно их целый ряд.
Пройдя мимо, потом ещё минут 5 они мерещатся перед глазами и в них.
Да, вот так птицы кружатся вдалеке, теряя всю свою красочность и разнообразие.
Просто чёрные галочки, точки.
Вода шумит не прекращая. Всё прекращается, а вода шумит.
Птицы улетают, вода шумит.
Люди расходятся, она всё ещё.
Солнце садится – всегда в движении.
Я вышагиваю свои чувства.
Я их вышагиваю, потому что говорить разучился. Что-то подтявкивает, что разучились слушать. Но в это лучше встать мокрым ботинком, а потом оторвать его и занести снова на 20 см вперед.
Занимательная робототехника.
Я их вышагиваю, конечно же не старательно, конечно же, концентрируясь на самом губительном, обижая другие, в конце концов – хлопая, чтобы понимать, откуда писать новую дорожку.
На что-то надеясь, что с этой мы всё.
Бывало, слёзы так и топят воротник пальто, это неприятно – мокрая открытая шея.
Виновато улыбаешься прохожим, типа бриз, холодный ветер, океан, чувствительность слизистых, и красота такая, ну, вы знаете. И они подыгрывают, хорошие люди.
Я начинаю всё обесценивать.
Всех участников моей жизни (большинство из них без имён, без лиц, без голосов, их не поможет найти ни одна легендарная команда супергероев и не одна социальная сеть, даже из будущего, может, только «Одноклассники»), их слова, их образ мыслей и философию, принадлежащих им животных, их отпуска и любимую музыку, их нужды и требования, их громкое дыхание и их кукую бы то ни было для меня значимость.
Обесцениваю свои тоску и одиночество. Когда так, что начинают свистать углы и щели в окнах, и я – уже умирающий от туберкулёза, не меньше, в комнате для обездоленных. С закончившейся свечкой, под коротким одеялом.
Обесцениваю молчащих и кричащих.
Обесцениваю присутствующих и покинувших.
Обесцениваю реальных и контекстуальных.
Обесцениваю пользователей и добродетелей.
Обесцениваю сосущих и выплёвывающих.
Обесцениваю пройденное и грядущее.
Обесцениваю эго и вселенское.
Обесцениваю страх и сжатый кулак.
Обесцениваю бессознательное и не верю в со-.
Всё тем же топчущимся на берегу ботинком и маленькой уставшей головой.
Обесцениваю, чтобы себя успокоить, ощупать.
Потому что, если этого нет или почти нет, с этим нельзя быть спутанным.
Вот так ты вычёркиваешь всё мироздание, мелком Шрёдингера.
Ты христианин.
Это твой путь к принятию.
Он просто очень свой, как у России.
Ты больше не спрашиваешь, почему вода шумит.
А шумишь вместе с нею.
Выводя растворяющееся на исчезающих глазах пяткой зияющие круги
В гармонии временного отсутствия.
Фил. Часть 1
Интересно чувствовать, как ты начинаешь терять фиксацию на понятиях и явлениях, которые когда-то казались незыблемыми или просто притягательными и важными.
На событиях, которые ты окрестил решающими. На людях, в чьи уста были вложены самые глубокие мысли. На собственных, подхваченных всё ещё сморкающимся рассудком после затяжного гриппа манящих, внедряющихся, разрушающих основы, не дающих расслабить то, что уже научился, было, расслаблять, ценностях. Всё чужое, но не опасное, если есть иммунитет.
А у тебя пока в качестве защиты – размашистая волна руками под внутреннее сухое техно. Ой, было техно, теперь хаус.
С пальца не так уж легко стряхивается, висит «успех».
Видится, что «успех» способствует развитию расстройства пищевого поведения
Съел первую конфетку, вкусно.
Хочется следующую, побольше, в другой, а ещё лучше – странной упаковке
И чтобы, желательно, все её съесть хотели, а ешь ты.
Ешь и уже фантазируешь о следующей.
В этой зарисовке я максимум хочу быть тарелочкой для тех самых конфет, чтобы наблюдать с удобного ракурса и делать выводы.
Страшно же, ведь можем повторить.
Общество достижений располагает, и на одной ступени у тебя ножка будет еле помещаться, а на другой ты уже сможешь неплохо и комфортно припарковаться, щурясь от пресловутых недремлющих затворов.
«Чистый» андеграунд же уничтожен собственным величием
И телефоном в каждом мимо проходящем кармане.
Оставшийся – это когда ты вроде вне игры по собственному желанию, но категории эти признаёшь, и в любой момент может вмешаться какой-нибудь Дядя, чтобы помочь.
Не так мрачно, но всё же не те криво напечатанные на машинке с переклеенными поверх опечаток буквами из газет крики самиздата.
Всему своё время и место, просто так, решил вспомнить.
Так что я не выбираю полюса, выбираю оставаться человеком ищущим, человеком идущим, человеком мыслящим, человеком создающим.
Поток.
От него не зависит, упадёт ли в него потерявшийся оленёнок, метеорит, если он просто станет частью чего-то большего.
Всё на уровне момента, экспрессии, а в забетонированных смыслах много мыслительных загустений и повиновения природы придуманному.
Чистое творчество и художник, не оценивающий свои приобретения через лупу материального, существующий поодаль от него, в спокойном невмешательстве, возвышаясь только над собственным эго, требующем шума голосов, подсчитываемых голосов.
Если всё-таки говорить про функциональное участие во внешнем, то здесь не повезло. Моя природа не даёт окончательно отсоединиться от всеобщей раздающей розетки. Я не могу, как с Тео, что-то внутри не позволяет «паразитировать» на теле другого стремящегося.
Так что пробую, чтобы каждый «я» отвечал за свой сектор.
Целостность, она в налаженном круговороте взаимосвязи разного друг с другом. Ради цели – быть в движении. Быть на расстоянии и в центре. Быть уверенным и меняющимся. Погружаться снова и снова в сомнения и чувства – выходить дымящимся, чистым, распутанным.
Остывать в потоке, смывающем стремительность и силу нажатия внешнего кулака. Обнажающем суть. Являя собой предназначение.
Без совершенства,
Не зафиксировать.
Мчится.
Устали
Дикаря можно причесать, приучить к туалету с лёгкой фоновой музыкой
Посвящать грамоте шаг за шагом
Сначала собственное имя, потом имена ближайших нянь-исследователей (мама/папа, другие пластиковые привязанности), и вот ему уже просится «и» между всеми ними. А дальше связи вроде как наматываются одна за одной. И смирно укладываются в знаки. Язык – систематизация инстинктов
Дикарь заиграется на годы (это не история типа Маугли, ты уже начинаешь предчувствовать), стеклянную клетку на ночь начнут оставлять открытой. Он будет бережно хранить книги рядом с идеально заправленной кроватью и будильником
А потом щёлк – и дикарь умиротворённо рвёт удивленную глотку совсем недавно окончательно расслабившейся антилопе на фоне восходящего бурого солнца за углом от цивилизации
На твоих – на этот раз – немного разочарованных не моргающих умных глазах за двойным опущенным стеклом
И каждый окажется на секунду смоченным новой болью утром
Двинемся дальше
Я в стерильном халате по слишком освещённым комнатам в поисках ответов
Я мохнатыми лапами по перегнивающим листьям в никуда
ф. часть 2
Вот так бывает, среди давно ощупанных мыслей
Будет одна, тоже ощупанная, но подчеркнувшаяся в правильное время
80 процентов личного общения людей друг с другом состоит из обсуждения других
БАМ!
Но жизнь хороша тем, что всегда можно сорваться в свободное падение
Примером, хватит резолюций
Просто быть, держась за руки с другими, но с фокусом чётко на себя, изнутри наружу
Разобранные каким-то компульсивщиком до алфавита мысли легко рассасываются в слизистых общества; те же, что только притворяются первыми, проникают с иглой – и остаются
Примером
Жизнь хороша
Даже если её вечный собеседник смерть
И они наказаны задумкой на нескончаемое обсуждение друг друга
Нуар
Скрипя одеялом который час, я никак не мог уснуть
Мысли взбаламутились внезапно ступившей ногой, сделав воду не привлекательной… как минимум на какое-то время
На балконе
Ночь холодна и порывиста. В застывших листьях вдруг рвётся ветер, пугая зависающего меня
Скоро март, и станет более однообразно
Что это?
Я зависим от боли?
В меня слишком многое проникает?
Или это главное условие, при котором я могу писать и считать себя живым
Пока чувствуешь и думаешь, неважно что, вообще-то; настолько неважно, что думаешь преимущественно деструктивно и с самого детства. А чувствуешь, как работаешь смотрителем в музее современного искусства, в зале с абстракционизмом. От большого количества свободного времени скатываешься в разные краски, теряешься за образами, ковыряешься в формах и линиях, что уже, кажется, нет конца этому бурению
Но всё, чего на самом деле хочет твой глаз – это чистого холста с одной идеальной линией. Простой линией
Да
Вопрошаешь, отвечаешь. Смеёшься с ответа. Вопрошаешь, в этот раз с ещё большим подозрением
И всё это как-то не дожимая, игриво
Насмотрелся порнофильмов
Прошуршал халат? Показалось
А было бы здорово, если бы она проснулась тоже от каких-нибудь температур и пришла со стаканом виски
Или просто для того, чтобы посмеяться с меня, дёргающегося от пробегающей мимо белки. Здесь очень одиноко одному, даже с музыкой и мерцающими звёздами
Я счастлив. Мне не нужно себя уговаривать
Я просто не знаю, как остановится
Словно этот февральский дурацкий ветер, треплющий почти распустившиеся листья. Ты уже ничего не изменишь, чувак. Всё снова живёт и изменяется
Окна загораются и потухают, я подсмеиваюсь над собственным ребячеством так податливо реагировать
Меня за это всегда любили женщины
Большое количество нетронутого свежего воздуха приносит успокоение
Пытаюсь такие идеальные моменты ухватить, сделать секретным оружием агента, как нож в элегантной туфле Бонда
Я освоюсь
Мерцание сменится ярким светлым днём
В котором объекты станут много чётче, как и тот факт, что я слишком юн и слишком влюблён в жизнь, чтобы безучастно и отстранённо следить за ней с другого конца кровати в эту чудесную Февральскую ночь