Валерий Хаагенти
Чертовская правда
Велиал продолжал говорить.
– Первое, что мы можем попробовать, – это уничтожить или хотя бы обездвижить эти системы працилизации. Второе, так как разбудили их нелюди, то и действуют они теперь только против нас. Люди им не интересны, и на них действие инфернальных стазисов не распространяется. Так вот второе предложение – это отсечь хвосты и перейти в разряд обычных смертных.
По собранию чертей прокатился шумный гул из ропота, ругательств и вздохов.
– Такого не было в договоре, – вдруг выкрикнул из кустов Хад.
– Кто осмелился меня перебить? – с глухой злобой вопросил всех Темнейший.
– Это наш бес молодой, владыка, совсем не разумеет еще этикета, как дитя малое, – ответил Зилибоба, заступаясь за Хада.
– Дурачок ваш местный? Ну что же, юродивых и наш устав обижать запрещает. Тогда пусть живет, ладно.
– Шоколадно, – опять отозвался из кустов Хад. Гирс выхватил из рук Зикама колоду Таро и с любовью забил ее кляпом в рот Хаду.
– Прошу прощенья, Темнейший. Но ведь в хвостах вся наша сила?! – выступил Иксдевил и покосился на свой Йемен. Некада, Катя и Таня также невольно взглянули на свои красивые хвостики.
– Отвечу. Десятки, а то и сотни лет многие из нас знают друг друга. Действительно в договорах, которые скреплены вашей кровью, этого нет. И это форс-мажор, который мы не смогли предположить. И, действительно, ваша сила заключена в ваших хвостах. И вам теперь выбирать, – Велиал посуровел и замолчал, давая возможность чертям осмыслить его слова.
– Ваше Темнейшество, – пользуясь замешательством, обратилась Катя, – а что стало с Зилком?
– Зилок не переступал грань, но он изменился. И я чувствую, что он где-то рядом, – сказал Велиал.
Его последние слова потонули в шуме нараставшего ропота. Черти прекратили дурачиться. Многие из них рассвирепели и шумно негодовали. Другие посыпали голову пеплом и скверными безадресными проклятиями. Третьи чертили в воздухе заклинания, насылая порчу на инфернальные стазисы и посылая праотцов в черные дыры.
– Жертвенного ритуала, полагаю, уже не будет, – сказал Хаагенти, сворачивая свою последнюю рукопись.
Велиал услышал его слова сквозь ропот и гвалт чертей.
– Мы все теперь жертвы, – мрачно произнес он, ожидая пока все присутствующие выплеснут свой гнев, злость и разочарование.
Шум постепенно стихал.
Темнейший удовлетворенно кивнул.
– Успокоились? Будем голосовать, – произнес он.
– Кто за то, чтобы обезвредить инфернальные стазисы?
Поднялся лес из хвостов. Велиал начал считать, но бросил и махнул рукой.
– Подавляющее большинство.
– Кто за то, чтобы стать простым смертным?
Поднялся только хвост Хада, но затем спустя мгновение, он вдруг покраснел и свернулся в трубочку.
– Кхм, понятно, – сказал Велиал.
– У кого есть особое мнение? Говорите, мы должны обсудить все.
– Есть ли какие-либо иные возможности борьбы с этими ловушками? Без нашего прямого участия? Может есть способ переместить их во времени, или перебросить на другую планету? – задал вопрос Мишка.
– К сожалению, нет. На Сатанинском совете мы уже рассматривали подобные варианты.
– Заклинания на них тоже не действуют? – спросила Некада.
– Нет.
– А что на них вообще действует? – донесся голос Бардо.
– НИ-ЧЕ-ГО, – ответил Темнейший.
– Ну, на нет и суда нет, – рассудительно отозвался Вастменегер и стал перезаряжать свой маузер.
– Есть мнение, что наши великие погибшие предки – Нострадамус, Ньютон, Сен-Жермен, Пушкин, Гоголь, Стругацкие и многие другие – нашли ответ. И, возможно, он скрыт в их невероятном творчестве и непревзойденной магии. Между строк их произведений, в их трудах и немыслимом магическом даре или еще как-то. Ведь они были одними из нас и погибли вовсе не от руки человека, и не умерли свой смертью.
Темнейший продолжил.
– Сегодня ночь с субботы на воскресенье. Но времени у нас нет. Поэтому, как и у Стругацких, наш понедельник начинается в субботу.
После этих слов он слегка улыбнулся уголком рта, перекрестился и, отвернувшись чуть в сторону, негромко сказал: "Царства им божия". После чего обернулся к собравшимся.
– За работу, чертяки!
__________
ЭПИЛОГ
Зима в Михайловском наконец-то закончилась. Наступила осень. Александр Сергеевич распахнул окно и правой ноздрей всосал волшебный аромат свежескошенного болдинского сена.
– Захарыч, – крикнул он в пустоту осени. В ответ раздался только жалобный писк.
Александр Сергеевич вновь вдохнул всеми фибрами русской души обалденный запах свежего сена.
– Захарыч, – возопил он. Жалобный писк повторился.
– Так и укумариться от осени можно, – озадаченно произнес пиит и огляделся.
Посреди залы, трагически скрючившись, сидела одинокая мышь. Ее хвост был намертво приклеен к полу клеем "Момент", а из ее правого глаза скатилась страдальческая слеза.
– Эка Екатерина Родионовна опять начудила, – сказал Александр Сергеевич и вытащил из-за голенища топорик с гравировкой "Честь имею, не зову, не плачу", подаренный императором Николаем Первым. Склонившись над мышью, он хирургически точным движением хрястнул топором по хвосту.
– Ну вот, теперь и не узнает русский народ сказку "Курочка Ряба", – озабоченно трогая обрубок хвоста, произнесла мышь. Затем она кокетливо поводила обрубком хвоста из стороны в сторону.
– Каку-таку Рябу? – опешив, переспросил Александр Сергеевич, – я эту байку давно поручику Ржевскому в карты проср… проиграл.
– Вот-вот. К тому же может случиться эффект бабочки, – пискнула мышь, почесала лапкой правую бакенбарду пиита и юркнула в половую щель.
– Какой бабушки?… Тьфу-ты, болдинская трава почище иной музы в голову бьет, – сказал Пушкин и перекрестился.
Великий русский поэт подошел к окну и вновь проорал:
– Захарыч?! – и добавил про родину-мать.
– Мать, мать, перемать, – привычным эхом заволновалась пустота русской осени.
– Самозабанился старик, – догадался Александр Сергеевич.
Он быстро вытащил из ящика письменного стола царскосельский березовый веник и именную шаечку с вензелем, присланные с заботливой оказией графом Александром Христофоровичем Бенкендорфом, и направился в баню.
Выйдя на крыльцо, он по привычке хотел почесать свое эго, но передумал, заметив деревенского кузнеца и мастера на все руки Онаныча.
– Привет, Онаныч, – вот прям так и сказал Александр Сергеевич.
– И вам не хворать, барин, – уклончиво ответил кузнец, увидев голого Пушкина с тазиком и веником наперевес.
– В баню собрались? – допетрил Онаныч, таким образом замкнув логическую цепочку.
Слова кузнеца заглушили увесистые шлепки, кряканье и рассыпчатый женский смех, вылетавшие из неподалеку расположенной бани.
– Давай, Захарыч, поддай парку, – вновь разнесся по всему Болдино озорной женский голос.
– Скажи, Онаныч, мы с тобой оба это слышим? – спросил Александр Сергеевич.
– Дык, Екатерина Родионовна часто в последнее время к Захарычу в баню захаживают, – неуверенно произнес Онаныч, – думаю, в том большой беды нету.
– И не только в баню, но и в библиотеку тоже, – добавил поэт, – да уж, не срослось мне сегодня в своей баньке попариться.
– Но не будем мешать молодым, – он подмигнул Онанычу, выдернул у него из рук мобильник и быстро набрал СМС.
– Давай, распорядись запрягать Админку. В гостях буду париться.
– Разрешите полюбопытствовать, к кому в гости изволите? Админку титаном, аль нержавейкой подковывать? – спросил кузнец.
– К помещику Девилову в Никополь. Мотнусь быстро туда и обратно, еще и горилки з перцем отведаю.
– Дык, зачем Админку-то в Новороссию? Кобыла, конечно, горячая, прыткая, но ведь своенравная, да и заносит ее на поворотах, – рассудительно высказался Онаныч.
– Зато быстрая, – ответил пиит, – а здесь скоро везде холерные заслоны поставят. Карантин объявят. Поэтому и успеть возвернуться надобно.
Пока запрягали Админку, из банной трубы увесистым свитком выполз мираж, и, развернувшись в 1920 на 1080 мегапикселей, поплыл в сторону Санкт-Петербурга на предмет проверки Александром Христофоровичем Бенкендорфом. На цветных всполохах миража Захарыч, одетый в целомудренную буденовку, охаживал березовым веничком разомлевшую и довольную Екатерину Родионовну, самую младшенькую и самую озорливую сестру легендарной нянечки всей русской поэзии.
– Хорошо им, – вздохнул Александр Сергеевич, поправил шаечку с веником и тронул Админку.
– Барин, а одежку? Одежку-то? – закричал ему вслед Онаныч.
Однако лишь ароматно-курчавая кебабо-шашлычная пыль российского автобана стала ему ответом. Великий русский поэт, наяривая Админку, задорно несся вдоль налитых золотой осенью степей и весей Российской империи. Восседая на козлах и придерживая банные причиндалы, он напевал песню своего закадычного московского друга.
"Протопи ты мне баньку по-белому
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому
Пар горячий развяжет язык…"
__________
Примечание.
В оформлении обложки книги использовано изображение картины художника Франсиско Гойя "Шабаш ведьм" 1798 года. Это произведение художника Франсиско Гойя находится в общественном достоянии в стране его происхождения, а также в других странах и регионах, где срок действия авторских прав составляет жизнь автора плюс 100 лет после смерти автора или меньше. Файл картины художника Франсиско Гойя "Шабаш ведьм" является общественным достоянием и доступен по лицензии Creative Commons (CC Public Domain Mark 1.0).
