Romapleroma
Благоухание молока
– Садись за руль. Я познакомлю вас.
Не дожидаясь повторных приглашений я нырнул в тесный, но уютный бэйби-бенц.
– Не задавай вопросов. Достался по наследству.
– Как мне папка судьбы от деда?
Она не ответила. Ворота гаража с грацией дворецкого бесшумно поднялись вверх. Ночная тишина по-прежнему кутала улицу в своё неотвратимое одеяло страха и свободы.
– Ну что, с богом.
– С каким из четырех, Ром?
Я посчитал ее вопрос риторическим и выпустил гоночный болид из железобетонного плена конюшни. Лаку нечего было отражать – уличные фонари так и не зажглись, но это было нам только на руку, – двум сбегающим от неведомого и могущественного врага.
– Езжай спокойно, но смотри, чтобы не было хвоста. Почуешь что-то неладное, дави до упора – если догонят, пощады не будет.
Руки инстинктивно сжали руль крепче обычного, я оценил показания приборов – всё было в норме.
– Интересная схема переключения передач – первая назад.
– Да, это инженерное наследие DTM, чтоб не перепутать на треке.
–Слушай, пока едем, может, всё-таки расскажешь про ветвь миров?
– Золотую-то…?
– Ну да.
Она погрузилась в молчание и отвернулась от меня. Вереница безразличных огоньков ночного города выступала ее собеседником в немом диалоге. Так мы проехали несколько кварталов.
– Останови здесь.
Мы подъехали к набережной. Вокруг не было ни души.
– Пойдем к воде. Она облегчит понимание.
Я заглушил мотор и мы двинулись по направлению к уютной площади с множеством скамеек и клумб. Подойдя вплотную к резному ограждению пешеходной зоны, она заглянула мне в глаза и в момент, когда слова должны были пролить свет на суть происходящего, я услышал звук приближающихся автомобилей. Два микроавтобуса мчались к нашему автомобилю с обеих сторон. Она сделала шаг вперед, рукой отодвигая меня за свою хрупкую спину.
– Это за нами? – шепотом достаточной громкости задал я лишний вопрос.
– Да друг мой. Созерцай могущество Центра.
– Куда бежать теперь?
Она не успела ответить. К нам подошли четверо мужчин в серых костюмах. Меня они не замечали и обратились напрямую к ней:
– Мария, вам лучше проехать с нами.
Когда один из гостей попытался силой взять ее за руку, я дернулся в его сторону, но какая-то внешняя сила поставила меня на колено, при том, что никто из джентльменов не касался меня. Адресованные мышцам мозговые импульсы не получили обратной связи. Я упал на разноцветную плитку, не в силах помочь своей спутнице. Последнее, что я услышал – были её слова:
– Не сопротивляйся, будет хуже.
Я видел, как за её светлыми волосами захлопнулась серая дверь микроавтобуса. Ночь, конечно же, промолчит о том, как была свидетелем похищения человека, поскольку так уж тут принято. Онемение мышц шеи постепенно спадало. Я мог пошевелиться. Крепкие руки взяли меня под мышки и поставили вертикально. Следом за дружеским похлопыванием по моему правому плечу из меня вырвалось:
– Вы?
– Удивлен?
Мои глаза отражались в доброй синеве радужной оболочки бородатого злодея, от которого мы и спасались бегством.
– Присядем.
Он осторожно, с особой заботой сопроводил меня к титульной скамейке, стоявшей в центре площадки. Химия, происходившая в моем теле и сознании, не поддавалась описанию.
– Я пришел тебя убить, ты знаешь об этом? А последние минуты перед смертью обязательно должны быть дружественные, уважительные и максимально чистые. Ты потомок Марка, человека который помог Победить. А значит, заслуживаешь профессиональной смерти и не умрешь как безродная собака, среди злых и равнодушных.
– Что я сделал не так?
Вдруг из-под накидки выскочила та самая белка и прыгнула ко мне на руки.
– Пойми, людям нужно место для рождения, куда бы они смогли приносить свое несовершенство, свои беды и пороки, из жизни в жизнь, оттачивая мастерство и становясь совершенством. Ты же своим порывом посягнул на святое. Ты решил сделать мир лучше и в этом совершенном мире стать мессией. Поверь, у нас есть все средства, чтобы сделать мир идеальным за 36 часов. Ты переваришь три завтрака, а исторический процесс, длящийся десяток миллионов лет, будет полностью переписан. И если бы мы знали, что так будет лучше, давно бы сделали это. Но данный шаг обрушит опоры мироздания. Когда материя зазвучит на ноте духа, всё, что окружает тебя, станет вдруг ненужным. Эволюция закончится. Все причинно-следственные связи вернутся в точку. Логические цепочки лопнут как шарики, и волна от этого хлопка сметет цивилизацию, оставив планету в компании тысячи святых, которые попросту не захотят продолжить род людской, ибо слишком мудры для этого процесса. А этой белке нужен хозяин. И еще очень многим придется стать лучше здесь, на Земле. Неужели ты хочешь лишить всех их шанса одержать победу?
Я начинал осознавать, что человек, который будет через пару минут отнимать у меня жизнь, прав во всём. Он смотрел за горизонт, а я жадно ловил мерцания уголков глаз своего палача, пытаясь прочитать намек на его грядущий шаг.
– Я открою тебе тайну Золотой Ветви. Я показал дерево мнимого греха и позволил увидеть её. Я никогда не делаю двух подарков, но для тебя сделаю исключение.
– Почему?
– Признаюсь, я испытываю к тебе симпатию. Я видел тебя ребенком и играл с тобой, когда тебе не было и пяти. Марк приводил тебя в Центр, хвастался нам. Говорил – “смотрите этот человек изменит мир, потому что он мой внук!” Мне было забавно наблюдать, как он показывал тебе манускрипты. Тебе очень нравилось, особенно цветные схемы по оккультной анатомии человека.
Я ощутил, как слеза прокладывает себе путь по моей щеке, оставляя влажный след детских воспоминаний. Никогда мне не было так спокойно и хорошо как в эти минуты перед концом. Никто никогда не дарил мне такого тепла, которое исходило от этого человека с коротким клинком. Он держал в руках нечто похожее на тибетский ритуальный нож – Пхурбу, только ручка была не то из янтаря, не то из жидкого цветного стекла с тиснением каких-то странных символов.
– Золотая Ветвь находится внутри человека. Вся информация, которая была изложена в документах не более чем метафора, верное толкование которой доступно лишь двоим людям – мне и твоему деду. Он не успел передать тебе очень многое из того что мог и хотел. Золотая Ветвь – это ДНК. Путь, предопределенный для каждого его же собственным духом. Нет более короткого пути к счастью, чем дорога твоего предназначения. Семь миллиардов людских душ пребывают в поиске счастья из жизни в жизнь, так и оставаясь лишь попыткой.
– Почему так происходит?
В седые волосы ударил легкий поток ветра. Он посмотрел в сторону, откуда пришел порыв, а потом на меня и сказал:
– Люди подвержены ветрам. Они до сих пор не научились обращаться с окружающим миром. Душа, рождаясь в человеческом теле, попадает под влияние огромного количества сил и ни одна из них не способствует напоминанию о том, кто же эта душа есть на самом деле. С каждым днем эти силы всё глубже увлекают в свой серый плен изначальную искру, забирая яркость. Однако существует коридор, по которому можно выйти в цвет.
– Любовь?
– Да, но не та, что заканчивается семяизвержением. Существует особый род отношений, выводящий человеческие существа за пределы гендерных однозначностей. Тебе знакомо чувство, когда ты посещаешь семинар какого-то известного человека, например звезды спорта, и в ходе семинара, когда все задают вопросы и очередь доходит до тебя, звезда вдруг прерывает тебя на полуслове и говорит – “молодой человек, а это не вы, случайно, играли вместе со мной в финале кубка?” В одно мгновение твой статус с представителя безликой толпы меняется на равного чемпиону. Тысячи глаз полных интереса и зависти поворачиваются в твою сторону и ты уже вроде и не с ними, как был мгновение назад, а с этим чемпионом. Тебя выбрала некая высшая сила. Бывал ли ты в таких ситуациях?
– Не могу вспомнить. Вообще сложно вспоминать, когда рядом сидит человек, намеревающийся отнять у тебя жизнь.
Он рассмеялся очень тепло и наивно, наполнив последние минуты моей жизни доверием и искренностью.
– Хорошо, я скажу иначе. Представь муравейник. Безликая движущаяся масса однообразных биологических единиц. Никто ничем особо не отличается друг от друга. Рождение, работа, размножение, смерть. Посмотри вокруг. Типично для людского мира, не так ли? Но всё меняется, когда к муравейнику подходит человек и выделяет взглядом одного муравья. От океана отделяется капля, уникальная, сама способная стать океаном.
Он выдержал небольшую паузу и продолжил:
–Нас, людей, тоже выбирают. Только к нашему муравейнику подходят боги. Обычно, ты не можешь говорить с ними по своему желанию. Все эти молитвы, это выдумки неудачников. Боги сами решают с кем и когда говорить. И порой в жизни мужчины появляется женщина, наполняющая его душу настолько, что вместо унылого шепота, направленного в небеса, из мужчины вырывается крик. Крик, который слышен там, откуда приходят Слова. И впервые ему отвечают. Отвечают настолько внятно, что начинает меняться реальность. Поток, озаряющий сознание мужчины идеями и проектами, проносится сквозь серые будни цивилизации, наполняя ее совершенством. Это единственный способ снять тот самый ошейник, коим является теплый свет, на который вы смотрели с моей помощницей на морском берегу.
– Та женщина, с ромбом на спине, ваша коллега?
– Да. Как ты понимаешь, мы вели тебя изначально, чтобы глупостей не наделал. Но ты наделал, поэтому сегодня я пришел, чтобы завершить этот виток судьбы, – он сильнее сжал в руках клинок.
У меня не было сил пропустить сталь меж его ребер, как собственно и стали. А ведь дед всегда говорил мне – “носи с собой нож или ножницы, если уж убить не придется, то красную ленточку ты точно разрежешь”.
– Наверное, вот он – самый тёмный час, – сказал я про себя и вынул из кармана капсулу с иропией и мгновенно влил содержимое в себя.
Красная лента всплыла в моем воображении. Красная лента в её черных волосах. Говорят, перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. И сейчас, осознавая грядущую гибель, я почему-то не видел ни своих прогулок, ни своих любовниц, ни почетных грамот, ни номера 7-значного счёта. Предсмертный холст не был отмечен присутствием друзей и врагов, побед и поражений. Лишь северное лето ласкало красный шелковый ручей в девИчьих волосах. Я закрыл глаза. Дальнейшее напряжение воли привело к тому, что образы осыпались как шелуха, обнажая подлинную картину реальности – потоки огненной силы, текущие со звезд. Я буквально растворялся в созерцаемом. Пылающий гнев лавины плазменного интеллекта похищал мою целостность, мою картину жизни. Всё, чем я считал себя, сметалось ветром счастья и высшего блага, которое не может найти эквивалента в земной реальности. Я видел, как Огонь рождал небесные сферы, остывая в планетах и раскаляясь внутри солнц. Я знал бога по имени. И это имя – Я.
Оранжевый.
Зная, что не умер, я не спешил открывать глаза. Носом, ушами, кожей и невидимостью других органов контакта, я пытался осознать окружающее меня пространство. Голова лежала на чем-то мягком, остальное тело явно не получило соответствующей роскоши. Бинауральные рецепторы уловили близлежащий водоём. Слабая волна гоняла чаек.
–Интересно, а в раю есть вода?
–Не знаю, не был.
Оказывается, я задал вопрос вслух и мне ответил мужской голос. Веки инстинктивно поднялись. На меня смотрели всё те же голубые добрые глаза седовласого мужчины. Головой я лежал у него на коленях, тело же располагалось вдоль скамейки. Я дернулся вверх, но уперся в силу его руки.
– Тебе надо отдохнуть. Ты видел Иное.
– Ты не убил меня?
– Нет.
В ответе прозвучала нота уважения и едва уловимый аромат оправдавшихся надежд. Глядя куда-то вдаль, он продолжил:
– Человека, который сам себя готов убить, убивать необязательно. Твой поступок говорит о том, что ты способен к пониманию и доблести. Ты выпил содержимое, не имея представления о последствиях, и сделал это не потому, что боялся меня. Ты хотел понять. Добраться до сути. До ядра. И ты достиг цели, рискнув всем.
Я вспомнил студенческие годы и то самое чувство, когда ты сдал экзамен на достойную оценку. Внутри было тихо, уверенно и безразлично. Меня даже не волновало, что будет дальше. Я дышал моментом, заполняя легкие скромным триумфом мнимого понимания происходящего.
– Теперь до тебя дошло, что мир идеален?
– То, что красив без меры, да. Но если он идеален, почему я чувствую что еще не всё? Что есть еще что-то, что я не полон, не завершен…
Он осторожно приподнял мою голову, встал и подложил под неё свой шарф.
– Осталось услышать благоухание молока, друг мой.
Я не пошёл следом за ним, а он уходил так стремительно, что я не чувствовал в этом нужды. Я лежал, глядя в легкость рассветного неба и мне не было стыдно показать богу свои глаза. По крайней мере, сегодня был единственный день в моей жизни, когда я был точно уверен, что живу. Хотя нет, вру. Был еще один. Тело рванулось вверх.
Утро вступало в свои права, щедро разливая по набережной последние капли умирающего осеннего солнца. Я шёл быстрее обычного, чтобы хоть как-то согреться. Как ни странно автомобиль никуда не делся и ждал меня, будто элегантный смокинг своего хозяина. Давление в артериях мегаполиса еще не успело подняться до пика, и я спокойно двинулся по направлению к дому. Подъезжая, я нажал кнопку пульта, нарушив покой кованых ворот. Они открывались медленнее, чем обычно, будто давая понять, что обиделись на хозяина из-за долгого отсутствия. Еще месяц назад я был четко уверен в том, что жизнь моя завершится подвигом глобального масштаба, теперь же я осознал полную локальность счастья. Не бывает так, что весь мир становится бархатным и мягким. Как оказалось, проще надеть тапочки личного просветления, чем выстилать коврами триумфа мироздание в целом.
Я сидел на диване перед камином в компании тишины и судьбоносной папки. Комнату заливало солнце и сердце хотело биться правдивее. Больше двух десятков лет я прожил в вечном поиске ответа на вопрос который задал сам себе, еще будучи ребенком и теперь я его получил. Единый организм цивилизации, частицей которого я являлся, функционировал исправно миллионы лет. Да случались и головные боли, и ушибы и растяжения, но это неизбежные спутники жизни. Человек не в праве менять непищевые законы поколений. Система звучит совершенством момента. Всё что мы можем делать – правильно слушать и собирать мозаику собственной судьбы. Но что делать, если не хватает последнего, завершающего стеклышка – элемента, который позволит тебе перестать просить богов о лучшей жизни, слезть с иглы воспоминаний. А ведь она была так рядом…
Глубокое философское дыхание прервал дверной звонок. Я всегда боялся внезапных гостей, ожидая плохого известия или каких-то проблем, требующих оперативного решения. Но сегодня страх и лень отпустили свои тугие клешни, и я с внутренней улыбкой встал с дивана. В дверях стояла рыжеволосая женщина, ставшая однажды моей провожатой. В руках она держала дорожное портмоне темно-синего цвета.
– Я сделала всё, как ты сказал. С сигнализацией проблем не было. Надеюсь с домом всё в порядке?
Когда я оставил ее одну в своем доме – незнакомку, имени которой даже не знал, я был уверен, что все будет хорошо, даже не смотря на то, что она носила шубу чуть ли не на голое тело. Так и оказалось.
– Пройдешь?
– Нет, я на секунду.
Она протянула мне кожаный аксессуар, молча развернулась и двинулась к ожидающей у ворот машине, на этот раз намного более живой, без спецномеров и проблескового маяка.
– Что здесь?
– Не здесь, а там, – с улыбкой, чуть развернувшись в мою сторону, ответила гостья.
Я открыл портмоне. Прямоугольная бумага сверкнула номером рейса . У меня было шесть часов до вылета в родной город, город, где я впервые увидел красный шелк в черных волосах того самого недостающего элемента моей мозаики.
Хорошо прилетать в места, которые были твоим домом когда-то. Ты любишь их не в ответ. И не ждешь взаимности. Они просто дороги тебе как факт бытия, как доказательство твоего существования на земле. Ты был здесь. И этот бетон, асфальт, пепел заводов, руины минувшей эпохи и новорожденная архитектура, все они – фотографии из альбома твоего путешествия. Я взял такси до знакомого адреса и попросил водителя не спешить, но, как бы он не старался быть степенным, через 35 минут мы были на месте. Я рассчитался, но попросил его подождать меня несколько минут. Походкой, голодной до воспоминаний, я двинулся по маршруту своих былых побед и поражений. Не знаю, может только у меня по низу живота пробегают легкие спазмы при виде двора, в котором ты вырос, деревьев, под которыми прятался от грибных дождей, окон из которых кричали тебе и в которые махал рукой сам. Баскетбольная площадка около дома в пятничное утро была пуста, лишь листва прятала тот самый асфальт, о который, бывало, рассекал колени. Поставив сначала одну ногу потом другую, я постепенно давал телу привыкнуть к накатывающей волне эмоций, сжимающих не только сердце. Морозный воздух поздней сибирской осени покалывал легкие, и я понял, что ответ на мучающий меня вопрос не спас меня от поиска. Поиск всегда был направлен совсем на другое. И он прекращался дважды в моей жизни – в моменты, когда она была рядом. Тогда в конце 90х, судьба развела наши дороги и спустя годы соединила вновь. Но теперь, время не сделает нас ближе, не подарит шанс. Капля надежды на то, что где-то случайно в аэропорту я увижу те самые глаза, освободившие меня от поиска, испарилась с ее смертью.
В углу площадки я заметил потертый дежурный мяч. Пальцы ощутили грубый каучук, впитавший силу и мастерство рук не одного десятка талантливых ребят. Других здесь и не было. Удар, еще, еще удар – это был хороший мяч. Я подошел к линии, подкрутил его, ласково положил на ладонь и занес для броска. Кисть по старой памяти технично изогнулась в завершающей дуге, но удар о переднюю душку кольца заставил меня опустить голову. Мимо. Еще попытка. И еще с точки под 45 градусов. Промах. Мне не хватало чего-то. Техники? Тренировки? Нет. Мне не хватало её. Той, с которой я перестал промахиваться, в тот далекий день северного лета. Ту, которой я показал черепаху, на которой покоится вселенная. Еще бросок! Мимо.
– Последний бросок, – тихо сказал я сам себе.
Я выдохнул, завел руку над головой, собрал электрический импульс и пустил его по сухожилиям в кисть.
– Играй для меня.
Точно также как и 15 лет назад, я стоял спиной к прозвучавшему голосу. Рука запустила оранжевый шар в свободный полет, и в наивысшей точке траектории он слился с Солнцем, на мгновение став центральной звездой. Не дождавшись пока он коснется кольца, я обернулся. Передо мной стояла она. Я не видел и не слышал ничего кроме её глаз. Будто громкость окружающего мира убавили до нуля и приостановили ход видимой истории. Жаркая тьма ее глаз наполняла мое тело потоком неиспытанной красоты, казалось, я перестаю существовать, настолько объемлющее и завершающее чувство накрывало мое сознание своей неизбежностью.
– Ты попал, – она показала на кольцо, оставшееся за моей спиной.
Но сейчас меня волновало совершенно не это. Я не мог говорить. Да и смотреть получалось с трудом. Всем своим телом я видел ее. Ощущал биение жизни внутри ее клеток. Я созерцал организм, ставший вдруг живым из небытия, словно мою память поцеловало небо, освободив её от посмертного сна. Я не хотел ее обнять или поцеловать. Я не хотел ее как женщину. Я знал ее как часть себя. Как организм с единым кровообращением. Как родину, во имя которой мужчина побеждает всё. Я стоял перед ней абсолютно честно и беззащитно, не зная с чего начать, ведь я был уверен, что всё уже кончилось. Её хрупкий силуэт в черном деловом костюме свободного кроя, поверх которого развивался шерстяной шарф, с искусно-вышитыми тюльпанами, убеждал меня в обратном. Она подошла, положив руки на шею, уперлась головой мне в грудь. Я смотрел выше ее головы. Неважно, что было уготовано для нас там, за горизонтом, я знал, что смогу всё. Я обнял ее, и мои губы коснулись пыльной головы. Я точно знал что слышу. Слышу этот аромат, никогда прежде не встречавшийся в реальном мире, лишь изредка появлявшийся во снах полнолуний как память о магичном наследии человечества. Не знаю, сколько мы простояли так, чувство времени не беспокоило момент, но падающее солнце напомнило холодом, что пора идти.
Двигаясь к машине, мы не держались за руки во имя любви. Мы не смотрели друг на друга. И я не спрашивал, почему и как она восстала из мертвых, хотя текст сообщения о крушении частного борта и отсутствии выживших до сих пор стоял у меня перед глазами. Формацией двуглавого орла мы двигались навстречу судьбе, какой бы ужасающе-чудесной она ни была. Мы были созданы, чтобы продолжаться.
–Поедем на моей. Отпусти таксиста.
Без лишних слов я заплатил человеку двойную норму за ожидание и двинулся вслед за ней. Она завернула прежде, чем я успел догнать ее. Из-за угла здания торчала оранжевая морда экспедиционного внедорожника. Её не было ни рядом с автомобилем, ни за рулем. Я почуял неладное – а вдруг судьба вновь решила наградить меня мгновением смысла, за которым последует вечность пустоты? Я окликнул ее по имени. Морозный воздух сделал вид, что ничего не знает о ней. Обойдя машину и прокричав в каждую сторону света ее имя, я сел у заднего правого колеса Ленд-Ровера. Надежда покидала меня с каждым выдохом теплого воздуха. Отрылась задняя правая дверь:
– Ты всегда искал меня не в том месте. Садись за руль.
– Стерва.
– Вредина. Так мне больше нравится. Или ты забыл, что всегда возишь меня на пассажирском?
Я прыгнул в авто и дал ключ на старт. Дизель смиренно заурчал, наполняя пространство гармонией. Подвеска поднялась в рабочее положение, мы двинулись.
– Слушай, я обещал одному человеку, что обязательно вернусь. Нам нужно посетить его прямо сейчас.
– Обещал, значит едем.
– Сутки пути, выдержишь?
– Я выдержала неделю в джунглях с ножом, тремя спичками и фляжкой воды. Едем!
Мы подъехали на рассвете. Пустой заброшенный аэродром встретил нас тусклым огоньком в окне диспетчерской. Тот, к кому мы ехали, был явно на месте.
– Останься в машине, Вик. Я позову тебя.
Она поставила ногу обратно и захлопнула дверь. Я пересек периметр некогда стратегического, а ныне честного объекта и ко мне навстречу вышел тот самый механик. Мы пожали руки. Он молчал. Молчал и я. Так прошло несколько минут.
– Я обещал вернуться.
– Я ждал. Знал, что ты придешь.
– У меня есть сюрприз для тебя.
– Неужели новый самолёт?
– Нет, но крылья у тебя явно вырастут. Стой здесь, никуда не уходи.
Я помчался к машине и, только она появилась в поле зрения, дал знак рукой. Мы шли ему навстречу и я знал, что этот рассвет будет особенно ярким. Я остался чуть позади, пропустив ее вперед. Когда они сблизились на расстояние взгляда, я думал, она бросится ему на шею или что-то подобное. Но нет. Рукопожатия было достаточно. Он начал рассказывать ей о каких-то новых двигателях, о турбинах, об улучшенных системах топливоподачи, которые он разработал в ее отсутствие. Она впитывала инженерные тезисы влажными глазами и думала о другом. Солнце поднималось всё выше, а с ним поднимался и пар от взлётной полосы. Они шли на восток. Я остался стоять на месте, потому что знал, что в каждом мужчине она искала своего отца, того самого волка из картины над кроватью, который оставил ее в 3 года. И в этом пожилом авиамеханике звучало желанное эхо. Им было хорошо вдвоём. Они начали теряться в лучах восходящей звезды.
Шум работающего неподалеку авиационного двигателя не позволил мне заметить подъехавший сзади автомобиль. Я не услышал и как человек в строгих ботинках степенно покинул салон черного седана и подошел ко мне. Да и к голосу над правым ухом я не был готов.
– Стало быть, нашёл ее. Хвалю.
Я повернулся к собеседнику, а он продолжал смотреть в сторону Солнца.
– Она мне тоже всегда нравилась. Еще когда вы играли детьми.
Изучая мужской профиль, я не мог найти слов. Наконец, он повернулся и положил мне руку на плечо.
– Закажем столик на четверых, поужинаем вместе. Пригласи ее. Да, я не успел рассказать тебе кое-что об этой папке!
Я стоял, будто облитый холодной водой и, возможно, даже, что от меня шел пар. В тридцати метрах от меня, женщина, которую я искал всю жизнь и, которая считалась погибшей при авиакатастрофе, изучала устройство реактивного двигателя нового поколения. В шаге от меня стоял мой дед, обеспечивающий империю геополитическим преимуществом в виде гениальных людей, и который тоже считался умершим. Окончательно убедившись в существовании чуда, я задал, наверное, лучший вопрос в своей жизни:
– На четверых? Дед, а с кем пойдешь ты?
Он едва заметно махнул головой в сторону автомобиля. На водительском месте сидела знакомая мне женщина с рыжим волосом. Я крикнул ей:
– Слушай, браслет твой, из метеорита который, в сумке у меня, щас отдам!
Я окликнул Вику и мы двинулись к машинам. А я всё шёл и думал – кто же был тот второй человек, понимающий сензар?
Я посмотрел на герб в изголовье кожаной папки, а потом в темно-карие глаза женщины. И там и там я увидел Родину. Достав карандаш, на развороте документа я написал:
Здесь воздух мороза, смола – тайги чистые слезы
Женщины особого рода, сила глаз их сильнее гипноза
Здесь иная любовь, иное страдание
На снегу горячая кровь и полярное полыхание
Ты попробуй зиму на вкус
Ощути поцелуй Ледяной Королевы
Это галерея запредельных искусств
Родина северных муз и обитель Сияния Девы.
