Робер Дж. Гольярд
Наследство Каменного короля
Весело улыбнувшись друг другу, они вышли из опочивальни.
* * *
– Пришли ли вы сюда добровольно и по собственной ли воле хотите заключить супружеский союз?
– Готовы ли вы любить и уважать друг друга всю жизнь?
– Готовы ли вы с любовью принять от Богов детей и воспитать их согласно учению нашей церкви?
Да. На все три вопроса – двойное да. А отвечая на третий, Бланка еле удержалась от того, чтобы ненароком не погладить свой живот. Как ей казалось, он стал уже слегка выпуклым, но, похоже, это пока никто не заметил. Во всяком случае, ни горничные, одевавшие девушку каждое утро, ни мастер Орнус, с превеликим тщанием подгонявший платья к ее фигуре, не обращали на эти едва видимые изменения никакого внимания.
Орнус трудился не покладая рук: в течение одного дня Бланке предстояло сменить три платья, одно роскошнее другого. Красное, расшитое тончайшей золотой нитью и с невероятно длинным подолом, предназначалось для церемонии венчания, в фиолетовом ей полагалось танцевать вечером, а в голубом с серебром она должна была появиться перед гостями после «первого свидания».
Закусив губу от смущения, Бланка слушала подробные рассказы мастера Орнуса. Оказалось, что в спальню молодые должны будут отправиться сразу после церемонии, с тем, чтобы во время вечернего празднества принцесса предстала перед всеми уже в качестве законной супруги. По сему-то поводу, добавил портной, голубой и фиолетовый наряды лишены такой важной части свадебного платья, как передник.
– Почему? – спросила Бланка.
Передник – это символ целомудрия, с готовностью пояснил ей Орнус, и снять его может только законный муж, и только после церемонии венчания – это замечание заставило девушку в очередной раз покраснеть. А красное платье, как будто ничего не замечая, продолжил портной, устроено очень хитро.
– Всего-то пять завязок, – радостно сообщил он, – и вся эта роскошь легко падает к вашим очаровательным ногам. Не правда ли, великолепно придумано?
– Просто замечательно, – вздохнув, согласилась Бланка.
– О, вам нечего смущаться, – весело взглянув на ее лицо, заявил Орнус, – с вашей-то фигурой…
И, бормоча что-то под нос, он вновь опустился перед ней на колени, зажав в губах добрую дюжину булавок.
Вечером предполагалось небольшое празднество. Нет, не полноценное свадебное торжество с рыцарским турниром и песнями менестрелей – все это намечалось провести позже, когда в Лонливен съедутся знатные гости со всего королевства, а просто что-то вроде небольшой вечеринки для молодежи – друзей и подруг принца и принцессы.
Неожиданно для самой Бланки, за последнее время подруг, или, по крайней мере, хороших знакомых у нее появилось довольно много. Неожиданно потому, что, судя по словам Оуэна Эмли, да и не только его, все эти молодые леди толпятся при дворе исключительно для того, чтобы женить на себе Галахада. Вследствие этого Бланка скорее была готова к разным проявлениям вражды с их стороны, но никак не дружеских чувств.
Некоторые явно смотрели на нее с неприязнью, но таких, как это не удивительно, оказалось меньшинство. Больше всего Бланка сдружилась с немного странноватой на внешность Персефоной Деверó, чьи торчащие в разные стороны уши нередко служили предметом колких замечаний со стороны ее же товарок. Как оказалось, она присутствовала на свадьбе Алиеноры, и Бланка без устали расспрашивала ее о своей подруге. Персефона и сама заметила, что графиня Хартворд не выглядела особенно счастливой, и искренне жалела ее, хотя о причинах, конечно, не догадывалась.
Другой ее подружкой стала Теа, дочь герцога Бедвира, молоденькая и довольно шебутная девчушка лет пятнадцати от роду, которая не скрывала своих нежных чувств к маркграфу Морвенне и посему была очень далека от того, чтобы испытывать зависть к Бланке. Кроме них – еще Амелия, внучка герцога Элидира, Беатрикс Дакр, и так далее. В целом набралось, наверное, не меньше дюжины девушек, которые с превеликим удовольствием принимали участие в подготовке Бланки к свадьбе, бесконечно надоедая ей советами по поводу платьев, прически и тому подобной ерунды, переходя на шепот и радостно хихикая, когда речь заходила о подробностях «первого свидания». В часовне все эти ее новые подружки поторопились занять места в первых рядах, с вполне понятным волнением наблюдая за ходом церемонии.
Тот же самый старичок-священник, который утром беседовал с Бланкой, сейчас стоял перед ней и Галахадом, мягко и доброжелательно их вопрошая. В руках у него появился небольшой ларчик, украшенный серебряными оковками и с ручкой, сделанной в виде маленьких фигурок борющихся леопарда и единорога – точной копии тех, что украшали королевский герб.
В ларце находились два кольца: одно побольше, с крупным рубином, искусно сработанное из белого золота, а второе поменьше – широкий ободок с грубо ограненным гранатом. Кольцо оказалось Бланке чуть великовато и она крепко сжимала пальцы, чтобы то случайно не упало.
Трижды, согласно традиции, поменяв кольца на пальцах Галахада и Бланки, священник торжественно соединил их руки, развернув молодоженов лицом к собравшимся в часовне замка Лонливен.
Толпа разразилась приветственными возгласами. Все кричали и хлопали в ладоши, а целый отряд очаровательных девочек в ослепительно белых кружевных платьицах, как по команде, принялся усыпать пол лепестками роз. Мельком Бланка поймала удовлетворенный взгляд герцога Эмли, сидевшего в первом ряду. То самое кольцо с гранатом принадлежало ему, точнее, его покойной супруге, и передавалось в роду Даннидиров каждой новой невесте вот уже три сотни лет. Несколькими днями раньше старик показал это украшение Бланке, просто сообщив о его предназначении. Темно-красный камень был слишком большим, а уже изрядно потертый ободок покрывали тончайшие письмена на каком-то древнем языке. Девушка вежливо поблагодарила его высочество. А когда на следующее утро она упомянула об этом, как ей казалось, малозначительном эпизоде в разговоре с Галахадом, последний неожиданно обрадовался. Как оказалось, это не просто дань традиции, а кольцо – не просто фамильная реликвия. Говорили, что некогда оно принадлежало Боанн, супруге Отца Всех Богов. Ни одна из носивших его прежде женщин не умерла насильственной смертью, и каждая из них приносила своему супругу здоровых и сильных наследников. Галахад свято верил в чудодейственную силу кольца, наказав своей будущей жене никогда не снимать его, когда Бланка станет его владелицей, а ежели оно окажется слишком большим – то носить на цепочке на шее.
Боанн… Какое-то смутное воспоминание шевельнулось в голове у Бланки. О, свет… Боанн, супруга Отца всего сущего. Та самая, что родила бога любви и цветов Аонгуса. И родила не от мужа. Наверное, целый водоворот чувств и мыслей отразился в то мгновение на лице у девушки. Она украдкой взглянула на Галахада. Нет, он не заметил ничего или, что скорее, Бланка уже научилась настолько хорошо скрывать свои переживания. О да, подумала она, это кольцо я не брошу. Никогда.
Под неумолчные крики толпы молодые двинулись по широкому проходу между рядами скамей. Немедленно без всякого порядка – и это тоже была традиция – сзади и спереди от них образовалась длинная процессия из танцующих молодых людей. Под грянувшую музыку все кружились и забавно подпрыгивали, засыпая при этом молодоженов цветами и целыми пригоршнями мелких золотых монет.
Танцы и радостные возгласы сопровождали их на всем пути до покоев принца. Двери широко распахнули, а сразу за ними с некоторым волнением Бланка увидела роскошно убранную огромных размеров кровать под балдахином. Выкрики веселящейся молодежи по мере приближения к спальне становились все менее приличными, и от бесконечных пожеланий «не терять время зря» и предложений к Галахаду помочь с раздеванием молодой жены ее лицо и вовсе сделалось пунцовым.
Принц под руку ввел свою супругу в опочивальню. Толпа разразилась радостными воплями, слышными даже после того, как двое слуг в парадных ливреях с низкими поклонами закрыли за собой тяжелые створки дверей.
* * *
Больше всего ее позабавил подарок Канута Тэлфрина. В простом кожаном колчане он вручил ей небольшой богато украшенный лук с золочеными «ушами» для крепления тетивы, и роскошной рукоятью, на которой искусно вырезанные мелкие фигурки охотников гнались за кабаном – больше, конечно, игрушка, нежели оружие. А стрелы заставили девушку широко распахнуть глаза. Наконечники, отлитые из чистого золота, по форме представляли собой удлиненные сердца, причем основание каждого украшал небольшой драгоценный камень: рубин, топаз, сапфир, изумруд и так далее – всего одиннадцать штук.
– Для дикого зверя это вряд ли подойдет, – сказал Канут, видя ее изумление, – но для увеличения числа ваших поклонников – вполне.
– А почему одиннадцать?
– Да, обычно дарят двенадцать. – Молодой человек улыбнулся и приложил руку к груди. – Но одна уже в моем сердце.
Лицо Бланки вспыхнуло.
– Хотя… – с беспечным видом продолжил Тэлфрин, – опасаюсь, что мне сильно влетит за это от моего папаши.
– Отчего же?
– Вы же знаете, что у меня есть сестра? Хотя здесь, при дворе, ее сейчас нет…
– Да, вы говорили. И ее, кажется, тоже зовут Бланка.
Канут кивнул.
– Честно говоря, его светлость граф Тэлфрин спит и видит, чтобы породниться с королевским домом. Когда я отправлялся в Лонхенбург, он прямо дал мне понять, что будет очень доволен, если мне удастся склонить Гэла к моей сестричке. Скажу по секрету, я не особо старался: Галахад мне друг и у него своя голова на плечах…
Молодой человек вдруг посерьезнел и, заглянув Бланке в глаза, тихо закончил:
– Боюсь, однако, что случившееся сегодня приведет моего отца в ярость. Роберт III ведь некоторое время назад гостил в Килгерране – это наш замок в Нордмонте, – и они там почти подружились. Во всяком случае, вполне серьезно обсуждали возможные последствия брака принца и моей сестренки. А тут такая история… Больше того – я ведь должен передать его светлости приглашение на вашу свадьбу. Н-да… Ты не видела Хильдеберта Тэлфрина в бешенстве. Врагу не пожелаешь.
– Надеюсь, на вас это не очень отразится…
– Посмотрим, – Канут пожал плечами. – Вот так-то, госпожа виконтесса. Добро пожаловать в доброжелательную и веселую компанию эорлинов Корнваллиса. Но достаточно… – он озорно подмигнул Бланке, – мне пора. А то Гэл на меня уже волком смотрит. Глядишь, изведется от ревности, что я так долго с его женой беседую…
Бланка задумалась. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять известную долю недовольства или досады, которые время от времени сквозили в глазах некоторых из тех знатных девиц, что сейчас находились в пиршественной зале, но кое-кто из несостоявшихся невест принца, как она уже знала, не особенно расстроился из-за такого исхода событий. Вот, например, Теа Бедвир с явным удовольствием танцевала сейчас с Ллиром Юриэном. Она уже давно строила ему глазки, и ее симпатия не оставалась без ответа. В другом конце залы Рихер Илидир, граф Бьорг, нежно держал за ручку Брунгильду Во – и таких пар было довольно много.
Бланка вздохнула с облегчением – не так страшен черт, как его малюют, хотя, с другой стороны, рассказ Канута Тэлфрина натолкнул ее на такие мысли, которые раньше не приходили ей в голову. Брак наследного принца являлся частью большой политики, и она даже не могла предположить, что может проистечь из такого поворота событий. Дело ограничится только топаньем ногами со стороны того же графа Тэлфрина, или следует ожидать чего-то более серьезного? Ну и пусть, вдруг решила она, – сейчас это не моя забота.
Поймав взгляд принца Галахада, танцевавшего с какой-то незнакомой ей темноволосой девушкой, она заставила себя улыбнуться ему в ответ. Все не так плохо: он мил, хорошо воспитан и, очевидно, влюблен в нее по-настоящему. Я постараюсь быть хорошей женой, подумала Бланка.
А несколькими часами раньше, там, в его спальне, куда они направились после венчания, он был с ней ласков и предупредителен. Когда все закончилось, Гэл достал из сундука маленькую склянку и вылил на белоснежную простыню несколько капель крови.
– Никто не должен знать, – прошептал он, нежно погладив свою жену по щеке. Бланка с благодарностью кивнула.
Один танец закончился и Галахад направился прямиком к ней, но на полдороге, улыбнувшись, комично развел руками. Он вновь не успел: подскочивший к девушке Гриффин Морт с довольным выражением лица увлек ее в середину залы.
Танец, называемый «кароль», был весьма несложен и хорошо ей знаком. Пары, взявшись за руки, время от времени приподнимаясь на носочках и кланяясь друг другу, шли цепочкой друг за другом, а в конце, делая изящные пируэты и слегка согнувшись, скользили под поднятыми руками других танцующих.
Бланка в двух словах рассказала Грифу о Кануте. Тот только пожал плечами.
– Ну да. Обычное дело. А ты думаешь, что все друзья Галахада просто так, от нечего делать сидят в Лонливене? Разумеется, всем нам вместе веселее, но я голову даю на отсечение, что у Кнута не единственного так все сложилось. У многих тут есть сестры и, разумеется, отцы, с вполне определенными видами на то, кто должен стать их зятем. Вон, Торн Виоле тоже губы себе кусает, хотя у его сестрички Изабеллы и шансов, по большому счету, не было. Больше всего, конечно, Айелло Винфора жалко.
– Почему же? – удивилась Бланка. – У него же, вроде, нет сестры.
– Родной нет. Зато есть двоюродная, и какая… Его матушка приходится единоутробной сестрой самому Лотару Меррайону. Берта Меррайон, конечно, страшна, как война и, говорят, ужасно сварлива, но когда речь идет о браке с единственной дочерью Великого Восточного герцога, на это можно и глаза закрыть. А Айелло – он сам по себе человек мягкий и очень переживает. Можно представить, что именно ему его высочество Лотар наговорит.
– А Теа Бедвир?
– Теа? За нее тут Рихер ходатайствовал – она ж его кузина. Но так же, как и Кнут – без особых стараний. Теа молоденькая совсем, и посмотри на нее: хорошенькая, как цветочек, но если уж решила для себя, что ей Морвенна больше нравится, то так тому и быть. Пепин Бедвир уже в летах, и наследницей поздно обзавелся. Теа – единственный ребенок в семье и ее папочка души в ней не чает. Так что если дочка сказала, что Ллир Юриэн – значит, Ллир Юриэн. Да он и сам не против, судя по всему. Но да не стоит забивать себе всем этим голову. Пусть об этом думают Оуэн Эмли и его величество Роберт. А на этом празднике королева – Бланка Оргин, виконтесса Арвэль и принцесса Корнваллиса.
– Ого! – вдруг озорно вскрикнул он. – Вы умеете это танцевать?
«Кароль» неожиданно перешел в «тордион»; музыканты принялись остервенело водить смычками, а щеки трубачей, казалось, сейчас полопаются от усердия. Танцующие выстроились друг напротив друга и, кружась под невероятно быструю мелодию, подпрыгивали, выбрасывая вперед поочередно то правую, то левую ногу.
Бланка развеселилась. Похожие движения она видела только во время народных гуляний в Хартворде, и ей даже не приходило в голову, что такие залихватские танцы могут быть известны при королевском дворе. От выпитого вина шумело в голове, и когда музыка стихла, она еле удержалась на ногах.
– Прекрасно. – Гриффин похлопал в ладоши и, подхватив девушку под руку, направился с ней к столу. – Кстати, я слышал одну новость, правда, от не особо надежного человека. И, судя по всему, она должна сейчас заботить короля и герцога Эмли больше, чем все эти дела с недовольными невестами…
– Какую же?
– О-о, говорят, что на юге объявился давно потерявшийся сын Рутвена Беркли. Представляете – сын того самого графа Хартворда, которого казнили из-за его претензий на корону. Вы же хорошо знаете Алиенору Беркли, так? Вы слышали что-нибудь про то, что у нее есть брат? Что с вами?!
В глазах у Бланки потемнело, дыхание прервалось, и она мешком упала на пол.
Глава 32. Подземелья Марча
Алиенора не могла сдержать слез, прощаясь со своей подругой. За те без малого три недели, что она провела с Гвинет Беркли, девушки стали очень близки. И хуже того – Гвен уезжала вместе с Сайрусом.
Накануне днем в Марч приехал гонец от графа Клеймора с наказом им обоим немедленно прибыть в Хартворд. Это было единственное, что смогла добиться от посланника Алиенора – солдат оказался не из хартвордцев, многих из которых она знала, а одним из стражников Рича. Тем не менее вечером Дрого, по своему обыкновению выпив лишнего, проболтался сестре о причинах такой спешки – с ним гонец оказался более словоохотлив – а та немедленно пересказала все своей подруге.
Гвинет выглядела немного напуганной и взволнованной, но уже во время разговора с Алиенорой в ее глазах начало сквозить ожидание чего-то лучшего. Рич Беркли выдавал ее замуж. И не за кого-нибудь, а за Канута, сына и наследника могущественного и богатого графа Хильдеберта Тэлфрина, Великого Северного лорда. Брачный договор уже заключили и детали обговорили. Говорят, сообщила Гвен, что ее жениху больше двадцати лет – на целых шесть, а то и семь лет ее старше, и он хорош собой. А свадьба – Леа, представляешь? – свадьба состоится не в Хартворде и не в Клейморе, а в Килгерране – самом главном замке Тэлфринов, про который рассказывали, что он роскошнее и больше королевского.
Алиенора слушала ее, безучастно сложив руки на коленях. Она уже привыкла воспринимать Сайруса как своего наставника и защитника, а Гвинет была здесь ее единственной подружкой, с которой можно не только поболтать ни о чем холодными вечерами, сидя у очага, но и поделиться тайными мыслями. А тут приходится оставаться в этом унылом Марче одной.
– Ну конечно, я рада за тебя, – невесело улыбнувшись, сказала она, – думаю, что тебе где угодно будет лучше, чем здесь.
Гвинет шмыгнула носом и бросилась в объятья к Алиеноре.
* * *
А вскоре в Марче выпал снег. Первый в этом году, и необычно рано, к удивлению всех жителей.
– Беда, – застилая Алиеноре постель, хмуро бормотала домоправительница замка Герда, вечно чем-то недовольная женщина лет пятидесяти, всегда в синем чепце и с натруженными руками.
– Нехорошо это, – бурчала она себе под нос. – Чтобы в такое время снег падал, никогда этого не помним.
– Что ж нехорошего? – занятая своими мыслями, рассеянно спрашивала Алиенора, натягивая ночную рубашку.
– Да беда просто, – говорила Герда, – все рушится, госпожа. Бабка моя, Гленуэн, да будет ей земля пухом, говаривала, что как маги проклятые порядок нарушили, да купол возвели, все наперекосяк пошло. Летом – жарко, как никогда, а зимой – холодно. И холоднее становится с каждым разом. Говорила, что весь Мокрень люди в рубахах ходили, да на сеновалах катались. А сейчас уж тулупы одевать пора. А чтоб в начале месяца Урожая снег на югах выпадал, этого никто не помнит. Рушится Вал, госпожа, и все не к добру идет. И до нас их лапы когтистые первыми доберутся. Рассказывают ведь, что за Гриммельном мороз лютый, и я так думаю, что это тамошние чудища холод напускают, дорогу себе готовят. Вон что творится, госпожа: народ уж на прииски ходить боится…
Алиенора задумчиво кивнула. Она знала, о чем речь: за последние полмесяца в Марче пропало шесть человек. Нельзя сказать, что исчезновение людей являлось для этого селения чем-то из ряда вон выходящим. Некоторые действительно, наверное, исчезали. Ну что ж, для здешних мест это не удивительно, поговаривали рудокопы. Почти у каждого из них в запасе имелся целый мешок рассказов о красных или сверкающих мертвым светом синих глазах, которые смотрят на рабочих из черноты заброшенных шахт, и страшном рыке, который раздается на болотах по ночам.
Несмотря на все эти россказни, Алиенора предполагала, что в большинстве случаев в пропаже людей всякие чудища не виновны. Виновны были постоянная сырость, холодное солнце, будто висевшее в тусклой дрожащей дымке, нехватка еды, тяжелая работа и нередко – издевательства и поборы со стороны наемников. Рабочие просто сбегали, решив, что такая жизнь не для них. Сбегали одни – приходили другие, привлеченные сказками о несметных сокровищах, спрятанных в развалинах древнего храма, о таинственных бесценных артефактах и прочих вещах. Постоянных жителей в Марче проживало человек триста, а остальные приходили и уходили, что считалось естественным порядком вещей. Но шесть человек за без малого две недели – это все же слишком.
Каждого из них, за исключением одного, Алиенора хорошо знала. Маклин и Гро были охотниками, более или менее исправно поставлявшими мясо и птицу к графскому столу; Беруин – истопником; в обязанности неразлучных подружек Марты и Этне, девушек лет пятнадцати-шестнадцати, входило собирать на болотах цветы и молодую поросль с тем, чтобы застилать ими холодные каменные полы в замке. Только одного из пропавших, старика Нидда, она встречала очень редко и всегда как-то мимоходом. Хижина Нидда находилась на южной окраине болота милях в двух от замка; там он добывал золу и там же варил мыло для нужд селения; в господский же дом он наведывался редко.
А еще три-четыре месяца назад, до появления здесь Алиеноры, в деревне пропали двое младенцев-близнецов, когда их мамаша отлучилась к соседке за щепоткой соли. На протяжении нескольких дней все жители Марча во главе с Дрого и его наемниками, разбившись на отряды, прочесывали болото и окрестные горы. В пропаже детей подозревали кого угодно: от диких зверей и хищных тварей – порождений Вала, до гоблинов и дхаргов, которые вполне могли отправить бедных младенцев в свои обеденные котлы. Цокая языками, рудокопы вели бесконечные разговоры на эту тему, с каждой выпитой кружкой вспоминая все более страшные подробности про обитателей Темного леса, и из сочувствия стараясь, чтобы их домыслы не достигли ушей и без того отчаявшейся мамаши. Пропавших детишек так и не нашли.
Те же самые Маклин и Гро, слывшие хорошими следопытами, при этих разговорах только покачивали головами. Никто, за исключением домоправительницы Герды, не услышал или не захотел услышать их слова о том, что никаких следов диких зверей или, тем паче, дхаргов, охотники так и не смогли обнаружить. Ни в деревне, ни около нее. А Герда услышала, и намотала на ус. И она была убеждена в том, что искать нужно в самом замке.
Как рассказывала Герда Алиеноре, после этого она каждодневно, на протяжении целой недели, в сопровождении четырех наемников обходила заброшенные катакомбы под Марчем, проверяя замки на решетках. Все запоры оказались целы, что повергло ее в еще больший ужас. Там, миледи, шепотом говорила домоправительница, прячется нечто, что может проходить сквозь решетки. И по ночам оно выходит наружу. А следов охотники не нашли потому, что оно по каменной дороге утащило бедных детей в каменный же замок.
– Нету их, несчастных, и следов никаких. Ни одежды, ни обрывка тряпочки, – сжав губы в венчик и вытаращив глаза для пущей убедительности, шептала она Алиеноре. И, каждый раз опасливо оглядываясь, добавляла: – Как бы не тени это. Говорят, высасывают они людей так же, как муж мой покойный, Тедельминд, да упокоит Белар его душу, пинту пива за один глоток… Вот и Гро с Маклином они первыми сожрали, потому как охотники раньше всех почуяли, как дела обстоят. Ни при чем здесь волки или прочие звери, госпожа, ни при чем…
Забравшись в постель, Алиенора задумчиво внимала рассказам домоправительницы, правда, при этом не особо им доверяя. Она уже привыкла к тому, что в головах простого люда действительность и вымысел иногда переплетались самым причудливым образом, порождая его собственную, ни на что не похожую «правду». Любые несколько рудокопов, посидев вечерком в маленькой местной таверне за кружкой эля, уже на следующее утро клялись и божились, что самолично видели, как Григ, или Лодан, или Бадар, или кто там еще, «как врежет гулю по макушке киркой, так, что тварь зашипела, и задком, задком обратно к себе в нору заползла. А кровь-то зеленая из нее капала, да дымилась. Но сейчас уж не видно ее, госпожа, потому как издымилась она вся за ночь». И что особенно забавно – через самое большее неделю эта сказка уже превращалась в быль и непреложную истину, пополняя местную копилку страшных баек, а те же самые Григ или Лодан ходили героями. А если случалось кому-нибудь из них пропасть во время очередного спуска в шахты, то их история становилась уже легендой, не верить в которую считалось даже бóльшим грехом, чем полагать, что Белар могущественнее своего брата Инэ.
Сама Алиенора прожила в Марче уже почти два месяца, но ни одного из живописуемых чудовищ так и не видела – кроме покрытого пылью чучела мглора в холле замка. С другой стороны, она не имела никаких оснований не доверять рассказам Сайруса или, например, начальника замковой стражи Гилберта Ван Кроха, человека разумного и сдержанного. Каждый из них подтверждал, что в здешних лесах тролли и мглоры водятся до сих пор, а сверкающие в темноте глаза, скорее всего, принадлежат тем самым гулям – страшным тощим тварям с длинными когтистыми лапами, при помощи которых они даже могут ползать по стенам и потолку.
Каждый вечер перед тем, как звучал сигнал к тушению огней, солдаты из замковой стражи с факелами обходили все помещения, осматривая в том числе и потолки – повод к этому дал случай, произошедший примерно полгода назад. Как рассказывал Ван Крох, два гуля, неведомо как забравшиеся в кухню, сидели в одном из верхних углов, прилепившись к каменному своду подобно гигантским паукам. Только благодаря чуду никто не пострадал: одна из работниц случайно подняла глаза вверх и зашлась в диком визге, а прибежавшие стражники расправились с мерзкими уродами. Гули были ночными тварями и любой свет их слепил; судя по всему, они сидели наверху, дожидаясь темноты, а когда наемники сбили их парой метких выстрелов, они, свалившись вниз, хрипели и визжали, беспорядочно дергая паучьими ногами и пытаясь дотянуться до своих обидчиков. Солдаты остервенело рубили чудовищ алебардами, и даже поварята, вооружившись кухонными ножами и пища от ужаса, топтались рядом, геройски стараясь противостоять своему испугу. Разговоров про случившееся хватило на несколько месяцев.
Черепа тех самых монстров до сих пор лежали на одной из полок в холле замка: с огромными лбами, сильно вытянутыми затылками, с глазницами раза в два больше человеческих, и скошенными назад жуткими челюстями с сотней мелких и острых треугольных зубов.
Вспомнив о них, Алиенора поежилась. Но еще больший страх, чем эти морды из преисподней, на нее наводило стоявшее рядом чучело мглора. Это чудище убили при одном из предыдущих владельцев Марча, и с тех пор оно исправно пугало каждого гостя, впервые переступившего порог замка.
Мглор был огромен. Покрытый грязной бурой шерстью, с короткими задними ногами – короткими по сравнению с остальными пропорциями: каждая из них превосходила человеческую раза в полтора по длине, и в четыре – по толщине. Он стоял во весь свой десятифутовый рост, сильно нагнувшись и опираясь о каменный пол передними лапами. Круглая голова, начисто лишенная признаков глаз, поражала зрителей несоразмерно большой пастью, над которой красовались уродливые дырки ноздрей; местный мастер, делавший это чучело, для пущего страха раскрыл челюсти мглора настолько широко, насколько смог. Алиеноре всегда казалось, что она сама с легкостью пролезла бы в глотку этого чудовища.
Что и говорить, приятные мысли перед сном. Кутаясь в одеяло, краем глаза девушка наблюдала за тем, как Герда, по своему обыкновению разговаривая то ли с ней, то ли сама с собой, зашнуровывала балдахин. Кровать у Алиеноры была не особенно большой, сделанной из дуба и, очевидно, доставленной в Марч из внешнего мира – дубы на здешних болотах не росли. Над ее головой, к покрытым грубой резьбой столбам, стоявшим по углам кровати, крепились сшитые в одно целое медвежьи шкуры.
В Хартворде над алиенориной кроватью тоже имелся балдахин, но бархатный и искусно забранный в драпировки, перетянутые золотыми шнурами. Насколько она помнила, он никогда не использовался по назначению. Здесь же царили вечные холод и сырость; медвежий навес каждый вечер опускали и для большего тепла зашнуровывали. Рядом с кроватью по ночам всегда горела толстая свеча желтого воска – не столько для света, сколько опять же для обогрева.
Пожелав своей госпоже спокойной ночи, Герда вышла, плотно прикрыв двери.
* * *
Ничего напоминающего ванну в замке Марч не было.
Умывшись утром, как всегда, водой из небольшого медного таза, Алиенора привела себя в порядок и вышла в коридор, в который раз мысленно посетовав на невозможность купаться так часто, как хотелось бы. Больше всего неприятностей ей доставляли длинные белокурые волосы, которые приходилось заплетать в тугие косы. Только раз в неделю она имела возможность мыть свою шевелюру, причем в своей же спальне. Купание, собственно, такового названия не заслуживало: Алиенора становилась в большой таз, наполненный теплой водой, после чего сама или при помощи Этне – той самой недавно пропавшей девушки, – обтиралась влажной хлопковой тряпицей. Мыло старика Нидда, серое на вид, давало очень мало пены, но, слава богам, было хотя бы оно.
Замок Марч, целиком вырубленный в скале, имел два или даже три этажа. Более или менее гладко обтесанными здесь были только полы; слегка облагороженные стены и в особенности потолок не давали Алиеноре возможности забыть, что фактически она находится в пещере.
Из огромного холла на первом этаже внутрь вели три двери. Центральная, напротив ворот, вела в обеденную залу с установленным посередине дощатым столом; левая – в оружейную, а правая – на кухню. Все эти помещения обходились без окон; очаг на кухне топился по-черному.
Поднявшись по деревянной лестнице, что находилась в дальнем конце залы, обитатели замка попадали в длинный узкий коридор на втором этаже, в котором, подобно комнатам в постоялом дворе, через равные промежутки располагался ряд дверей: в опочивальни Дрого, Алиеноры, в маленькую каморку Ван Кроха и несколько более обширное помещение для прислуги. В отличие от первого этажа, в каждом из них в толще скалы прорубили окна, закрывавшиеся ставнями. Новоиспеченная графиня Марч в первые же дни после приезда тщательно обследовала все немногочисленные замковые покои, покачав головой при виде комнаты для слуг. Неправильной формы зала с низкими потолками была вся перегорожена шкафами и холщовыми занавесями, создававшими некое подобие отдельных спален. Всего здесь жили около дюжины человек, мужчин и женщин, во главе с домоправительницей: чинили утварь, штопали белье, ели, спали, и здесь же зачинали детей.
