Павел Моисеевич Явербаум
Девяносто…
Припев:
Я приеду, я проверю, всё вокруг переверну. Под диваном и за двери,
под сервантом во все щели, Пети в ротик и в постели непременно загляну
Мама с Нальчика летит,
С самолёта вниз глядит
Видит – вот он дом родной,
Где живём мы всей семьёй.
На душе лишь неспокойно
Видно, Саша спит спокойно,
Петя бродит по помойкам,
Папа с шахматной доской.
Неизвестно день какой…
Припев
Забегает мама в дом
Глядь-а чистота кругом.
Пете мордочка помыта,
Саше грудочка закрыта
Ручка папина лежит,
И перо у ней дымит,
загоревшись от работы.
Всё в порядке, все в заботе.
Надо их, решила мать,
Хоть немого поругать….
для профилактики
Припев
Музыка помогает жить. Мои любимые формы исполнения музыкальных произведений – симфонический оркестр, сольные исполнения на фортепиано и на скрипке. Мои любимые композиторы Рахманинов, Бетховен и Григ, ну и также Чайковский. Когда ещё учился, я не понимал Рахманинова. Как-то он не завладел моей душой, тогда на первом месте был норвежский волшебник Эдвард Григ. Какие у него сюиты к музыке драмы Ибсена Пер Гюнт…А фортепианный концерт – это же совершенно гениально. Его камерная музыка- романсы, инструментальные пьесы – всё это чудо, особенно для фортепиано. Ну, а о Рахманинове вообще трудно что-нибудь сказать достаточно только назвать его фортепианные концерты и рапсодию на тему Паганини. О Бетховене – этакой глыбе – коротко писать невозможно, это фундамент всей мировой музыки. Здесь достаточно напомнить, что Бетховен последнюю треть жизни ничего не слышал, а всё что написано композитором в этот период совершенно гениально – достаточно назвать 9-ю симфонию. Чайковского во всём мире любят все. Это гордость России. Его Первый концерт для фортепиано (да и Второй) играют музыканты во всех странах с огромным успехом. Блестяще исполняют его и отечественные пианисты. Интересно, что сейчас начинают «раскручивать» оперы Чайковского – кроме «Онегина» и «Пиковой дамы» другие сочинения в этом жанре я слышал очень редко или не слышал вообще.
О моей Неле
Месяца через 2 после начала учебного года в мединститут поступила прекрасная девушка – она приехала из Красноярска, где начала учиться в лесотехническом институте, поступив в него без труда и энтузиазма. В Красноярске она проживала с матерью – Сарой Николаевной Ляхович (в девичестве Мейерович), муж которой (Петр Иосифович Ляхович) был репрессирован в 1937 году и был расстрелян, но потом был реабилитирован – посмертно в 1957 м). В тот год в начале осени в Красноярск приехал родной брат Сары Николаевны из Иркутска – Исай Николаевич Мейерович, и он уговорил Нелю – свою племянницу – перевестись в Иркутский мединститут. Все согласились с таким вариантом, и Исай Николаевич взял в Иркутск Нелю, её без труда зачислили на лечебный факультет Иркутского мединститута. (Исай Мейерович был директором фармфабрики в Иркутске). У него была жена Ида Самсоновна и два сына Семен и Владимир – оба учились в мединституте – Семен на 3 курсе, Володя на первом – вместе с нами.
Я подружился с двоюродными братьями Нелли и о них стоит, конечно, рассказать, так как это были незаурядные ребята. Во-первых – они были умны, во-вторых – оба имели склонность к музыке. Сёма отлично играл на скрипке. В первые годы учебы в мед. институте он подрабатывал в оркестре театра юного зрителя (ТЮЗ), на него «положила глаз» девушка с нашего курса, которую я хорошо знал по музыкальной школе. Её звали Лилиан Васильевна Шипачева. Я с ней дружил с далеких сороковых годов до самой её смерти. С Лилей мы вместе учились в музыкальной школе и музыкальном училище, она была на вокальном отделении (у неё был хороший голос – сопрано). В отличие от меня, она закончила музыкальное училище, т. к. смогла совместить с учебой в мединституте. Моей дружбе с Лилей и её браку с Сёмой яростно препятствовал её отчим – Василий Герасимович Шипачев (известный на всю страну хирург, заслуженный деятель науки, среди его научных достижений – известная работа по реабилитации кисти руки после ранения.) Почему? Одному Богу известно. Я вообще был ни при чем. С первого курса у меня была девушка Неля, которую я любил, а вот Сёме – досталось. Были скандалы с Василием Герасимовичем, но вверх взяла молодость и любовь. Сёма был интеллигентным молодым человеком, отлично учился, был начитан. После окончания мединститута и ординатуры по неврологии он недолго работал в областной больнице. Написал диссертацию по лечению радикулита и перешел трудиться доцентом на кафедру неврологии детского возраста Иркутского педагогического института. Написал монографию по лечению радикулитов. Вообще, он много работал, часто засиживался до поздней ночи. И однажды ночью у него произошел инфаркт миокарда, Семен скончался за несколько месяцев до семидесятилетия. Его сын Сергей Мейерович тоже стал врачом-невропатологом, с женой Надеждой, которая тоже врач, живет в Иркутске.
Младший брат Семена Володя Мейерович – после окончания института распределился в город Томск по специальности – психиатрия. В Томске он познакомился с коллегой – Дарьей Арсентьевной Колыхаловой. Они поженились и вскоре переехали в Москву, их приняли на работу в одну из психиатрических больниц, дали жилплощадь. Володя под руководством профессора Жислина начал писать кандидатскую диссертацию, но Жислин умер, и работу над диссертацией пришлось прекратить. Володя прилично играл на фортепиано. Он выучил часть фортепианной партии 1-го концерта Чайковского и иногда проигрывал её мне (дома у них было пианино).
У Даши с Володей родился сын – Игорь. Когда Игорь заканчивал школу, Володя с Дашей решили сменить ему фамилию с Мейерович на Колыхалов, чтобы избежать дискриминации по национальности при поступлении в московский вуз (негласно в СССР было такое с 50-х до 80-х годов). В начале 90-х Володя с Дашей переехали на постоянное место жительства в Германию. Игорь остался в Москве. Сейчас он доктор медицинских наук, ведущий научный сотрудник одного из научно-исследовательских центров по психиатрии. Женат на Ольге, которая тоже врач, недавно защитила докторскую диссертацию, и их дочь Ксения уже студентка Первого Московского мединститута. Вот такая, ставшая мне через Нелю родственной, продолжается врачебная династия Шипачевых-Мейеровичей-Колыхаловых.
Неля была очень красивой, умной и порядочной девушкой (с моей точки зрения – редкое сочетание). Она всем и мне, естественно, очень нравилась, через некоторое время я понял, что она единственная девушка, с которой я бы хотел быть всю жизнь, и в 1953 году Неля стала моей женой. У нас родились два сына – Александр (1955) и Петр (1965), и оба они стали врачами. Прожили мы с Нелей 49 лет, она умерла от инфаркта миокарда, не дожив 8 месяцев до нашей золотой свадьбы.
Несколько слов стоит сказать в браке. Как я знаю из многочисленных медицинских источников, наиболее устойчивы считаются вторые браки – мужчина и женщина знают, что им надо и что и как это делать. Конечно, в основе брачного союза лежит, безусловно, любовь. О любви написано множество книг, снято огромное количество кинофильмов, поставлено несметное число спектаклей. Многие первые браки долго не остаются: любовь «прогрохочет как летняя гроза». В этот период тестостерон подчиняет себе всего человека – это у мужчин, у женщин вырабатываются эстрогены и наступает перестройка всего организма. Иногда это состояние очень трудно поддаётся контролю, особенно у людей со слабой нервной системой. Хорошо это описано Стендалем – писателем наполеоновских времён. Этот замечательный писатель считает, что есть две формы любви – «любовь – страсть» и «любовь – привычка». Проявление страсти требует много энергии, много сил. Организм работает в полную мощь. Все системы, особенно нервная и эндокринная перенапряжены, организм, образно говоря, работает на пределе своих возможностей. Живёшь на острие ножа, на пороховой бочке. Имеется огромная научная и художественная литература, где показано всё как есть, в художественной литературе, как правило, с большим мастерством. Поэтому многие специалисты в области психоневрологии считают, что намного крепче второй брак. Правда такую точку зрения можно оспорить, и, наверное, не все специалисты с нею согласятся. …Я не буду спорить и утверждать, что так, как я пишу бывает всегда или достаточно часто… Наверно, заметно, что всё мною написанное имеет отношение и ко мне.
Действительно, моё чувство к Неле было очень сильно, но и очень ранимо. Однажды мы- я и Неля – разговаривали с одной молодой женщиной-врачом. Вспоминали прошлое, и вдруг наша собеседница сказала, что во время учёбы, когда Нэля уже работала в клинике нервных болезней, девчонки-студентки бегали в нервную клинику просто посмотреть на Нелю- так была она хороша. Действительно, на неё заглядывались и парни. Я сильно ревновал, но видя, что Неля ведёт себя достойно, никаких сцен ревности не высказывал. И, наконец, маленькая шутка. Один мой друг, который был старше меня и которого уже нет в живых, говорил, что жену нужно любить, но чуть-чуть недолюбливать. Что этим он хотел сказать? Наверно, действительно, так жить легче, можно даже сквозь пальцы смотреть на некоторые шалости супруги… Я думаю, что ничего плохого он не вкладывал в это изречение, может быть где-нибудь его и прочитал.
С Нэлей у нас постепенно развивалась большая дружба. Володя и Семён Мейеровичи, в доме которых она проживала, всегда были рады моему приходу, так же, как и их родители. В этот дом на улице Дзержинского часто приходили девчонки с нашего курса, да и парни-старшекурсники тянулись к Нэле, порой собиралась приличная (во всех смыслах) компания, было весело, шумно и вообще хорошо.
Мы с Нэлей часто ходили на концерты в филармонию, слушали фортепианную музыку, возвращались к ней домой по тёмному ночному Иркутску, обсуждали прослушанную музыку, долго стояли перед дверью особнячка, где она жила, и утром встречались в институте. Честно говоря, я от неё буквально потерял голову. Все другие мальчишки как-то отошли в сторону, и ни с кем из мальчиков, кроме меня, она не проводила свободная время.
В летние каникулы мы ездили в Красноярск примерно на месяц, отдыхали, ходили в гости. Красноярск для меня не чужой город. В нем моя мама закончила среднюю школу, после школы поступила в Иркутский госуниверститет на медицинский факультет. Она мне рассказывала о городе, и я его уже как-то представлял. Что я помню о тех приездах в Красноярск в начале 1950-х? Он был в те годы гораздо меньше Иркутска. Красноярск расположен по обе стороны Енисея. Центр города и большинство культурных учреждений находился на левом берегу реки. На правом берегу были новостройки – жилые дома, магазины, там же расположена Краевая больница (одно время ею руководил выпускник Иркутского мединститута Иосиф Берзон, он был старше меня на 5 лет, но я его хорошо помню).
Неля со своей мамой Сарой Николаевной и семьёй маминой сестры Беллой Николаевной, мужем Самуилом Михайловичем, их детьми – Рахилей и Николаем – жили почти в центре города на берегу Енисея. Прямо за домом Беллы был спуск к реке. Спуск был заросший травой, на нём были кучи мусора и всякого хлама. Но к берегу реки можно было пройти. На берегу был песок, можно было загорать и купаться.
Интересно, что в хозяйстве этой семьи была корова, и каждое утро по улице проходил пастух, собирая коров в стадо; вечером он пригонял животных обратно. Недалеко от них жила и еще одна сестра матери Нели, Сары Николаевны – Лия Николаевна, у которой была дочь тезка и ровесница моей Нели. Моя будущая тёща – Сара Николаевна имела комнату на другой улице, тоже в центре, иногда она ходила туда ночевать. Эти три сестры Белла, Лия и Сара (в девичестве Мейерович) жили очень дружно. Белла Николаевна работала бухгалтером в в лесотехническом институте, Сара Николаевна-секретарём-машинисткой в каком-то заочном институте. Во время моего приезда этого учреждения уже не было, и она, так же, как и Лия Николаевна, были домохозяйками. Их старший брат Исай (Исак) Мейерович, который выучился в Красноярске на фармацевта и к тому времени уже переехал в Иркутск, где был директором фармзавода.
В дальнейшем я бывал в Красноярске уже в середине 80-х годов. Мне хотелось, показать мою докторскую диссертацию академику Гительзону, директору института биофизики Сибирского отделения АН СССР. В моей диссертации был большой раздел об осмотической стойкости эритроцитов при свинцовой интоксикации. Гительзон очень внимательно прочитал мою работу и сказал: «Защищайтесь скорее, всего Вам доброго».
В этой поездке я останавливался у двоюродной сестры моей жены – её тоже зовут Нелей. Они с мужем показали мне правый берег города, а также мы съездили на Саяно-Шушенскую ГЭС, побывали в посёлке, где жил и писал замечательный сибирский писатель Астафьев. Потом Неля один раз приезжала в Иркутск – в 2002 году на похороны моей жены.
После 3-го курса мы вступили в брак. Это произошло в Красноярске, где я был в гостях у Нели – последние дни каникул 1953 года. В эти дни в Иркутске погиб сын сестры моей бабушки Яков, поэтому праздность свадьбу в Иркутске не было возможности, родственники были в трауре. Но отметить наш брачный союз с Нелей, все-таки, надо, и Нелина тетя Белла Николаевна организовала свадебный вечер. Пришли Нелины друзья и подруги по школе, пришли родственники, которые проживали в Красноярске. Было по-семейному тепло и просто, без громких фраз и пьяных физиономий. Надо было уезжать учиться, мы с Нелей приехали в Иркутск и 4 сентября 1953 года оформили брак в ЗАГС. Мои родители отнеслись к Неле нормально, спокойно, мама сказала ей, что может сделать из нее хорошего хирурга, но Неля, не знаю почему, от этого предложения отказалась.
В 1955 году у нас родился сын Александр – здоровый, большой мальчик. С ним первое время занималась тёща Сара Николаевна и целиком отдавалась делу его воспитания. Она стала жить с нами – благо, места хватало.
А мы продолжали заниматься своими студенческими делами. Меня выбрали в институтский комитет комсомола, дали мне спортсектор вместе со студентом 5-го курса Колей Дубининым – я возглавлял команду шахматистов, он был организатором в других видах спорта (волейбол, коньки и др.). Я ездил на шахматные соревнования по линии спортобщества «Медик» – в г. Алма-Ату, в Москву и Ленинград. Здоровье моё было хорошее, только зрение было -10. Тогда ещё не был организован институт хирургии глаза, и высокая близорукость не поддавалась лечению. Я не бросил биохимию и мне завкафедрой профессор Павел Алексеевич Шершнев готовил место в аспирантуре.
Первая работа – «распределение» в Усолье и почти развод
Нэле очень нравилась неврология, она хотела быть невропатологом. Всё это замечательно, но, когда дело дошло до распределения на работу, – мне секретарь партком института сказал, что партия борется с семейственностью (моя мама профессор Сенчилло-Явербаум заведует кафедрой госпитальной хирургии) и взять её сына в аспирантуру не представляется корректным. «Вот если бы Вы, Зинаида Тихоновна, были бы простой прачкой, то тогда никаких разговоров бы не было, мы взяли бы вашего сына в аспирантуру» – так маме ответил парторг вуза.
И нам с женой удалось «зацепиться» за места в МСЧ завода п/я 14 в г. Усолье-Сибирское, что расположен примерно в 80 км от Иркутска. Меня туда приняли в лабораторию, Нэлю – невропатологом. Перед выходом на работу Нэля прошла подготовку по нервным болезням на кафедре мединститута, а я в лаборатории медсанчасти Ангарского комбината № 16. Лабораторией заведовала относительно пожилая женщина – помню только, что её звали Анной Ивановной – по образованию медицинская сестра, но она была умна и лабораторное дело знала великолепно. Лаборатория была оснащена хорошими микроскопами, аналитическими весами, биохимическими приборами – достаточно современными для того времени (пламенные фотометры, фотоэлектроколориметры). Вспомнил, как нас учили в институте титровать.
Наконец, через 3 месяца после окончания института мы переехали в Усолье. Начальник медсанчасти Чера Георгий Антонович был дермато-венерологом, т. е. имел ту же специальность, что и мой папа. Они хорошо знали друг друга, и отец попросил Черу нам содействовать. Комната, которую нам выделили, была в четырёхкомнатной квартире, где проживали другие служащие завода. Наша комната имела примерно 20 квадратных метров. Жили мы вчетвером – я, Нэля, тёща и сын Александр. Было довольно непривычно, очень уж тесно. Как говорится – негде повернуться.
Я договорился с Чера, что хотел бы организовать лабораторию на здравпункте завода для обследования рабочих. Он согласился, и я договорился с главным инженером и одну комнату в здравпункте мне смогли переделать для лаборатории. Подвели воду, электричество, поставили большой стол для работы – на нём делали анализы. Выкопали под полом яму, залили её цементом, закрепили досками и на эту тумбу мы поставили аналитические весы. Сделали вытяжную вентиляцию. В общем, работы хватило на 3 месяца. Эти три месяца я изучал органическую химию – читал учебник. Когда всё было готово, для работы выделили должность лаборантки – имя этой молодой девицы я не помню. Мы составили примерный план работы – ходили в цех, где брали у рабочих кровь. Определяли мы разные показатели того или иного вида обмена веществ – сахар, остаточный азот, хлориды, вакат-кислород, глутатион и др. Очень удачно, что в это время вышла книга Травиной об организации клинико-биохимической лаборатории.
В этой книге было всё, что нужно для организации биохимической лаборатории в медицинском учреждении. Например, какие должны быть рабочие столы, какое оборудование (пробирки, пипетки и другая посуда), какие приборы – аналитические весы, фотоколориметры. Травина писала, как правильно мыть лабораторную посуду и подробно, со всеми деталями, были приведены все применяемые в то время биохимические методы в клинике – только смотри в книгу и делай всё так, как там написано.
Я написал несколько статей в сборник научных работ нашего мединститута, они были опубликованы, и вот с этого началась моя научная деятельность. Стали появляться у нас знакомые – главный энергетик завода Лев Миронович Мусников и его жена – невропатолог Ксения Андреевна. С нашего выпуска в Усолье направили двух врачей – Володю Зуселева врача гинеколога в районную больницу и его жену санврача в МСЧ химкомбината. Я познакомился с начальником проектно-конструкторского отдела химкомбината Азаром Фёдоровичем Пудаловым. Азар появился в Усолье незадолго до нашего приезда. Он жил и учился в Москве. Его отец – писатель Фёдор Пудалов – как я понял из разговора с Азаром, развёлся с женой. Им была написана книга «Лоцман Кембрийского моря», где он предложил, что в Сибири есть залежи нефти. И такая нефть – «кембрийского периода» была разведана как раз в то время, когда мы работали в Усолье.
А мать Азара была заведующей сельскохозяйственным отделом библиотеки имени В. И. Ленина в Москве – должность более, чем достойная. У этой женщины было какое-то заболевание слухового нерва, она с возрастом стала глохнуть. Подобный патологический процесс оказался и у Азара. Азар, окончив среднюю школу и какое-то техническое училище, полюбил девушку, которая ему не ответила взаимностью, а он, взяв минимум вещей, сел в поезд и поехал на восток – куда глаза глядят. Слез он на станции «Ангара», в нескольких километрах от которой был город Усолье-Сибирское. Он добрался до города, его приняли на работу, дали квартиру, он женился, у него родились два сына. Азара назначили начальником конструкторского отдела, где было несколько человек с высшим образованием. И он, благодаря своему интеллекту, руководил этой группой. Он действительно был умным и способным человеком. Потом он с женой и, кажется, с одним сыном (второй остался с семьёй в Усолье) уехал в Израиль, и его след потерялся.
А в моей семье потихоньку стала назревать буря. Нэля почему-то считала, что я не смог адаптироваться в Усолье, что у меня не хватило сил приспособиться и бороться с трудностями, что ей со мной плохо и неинтересно, и она хочет развестись. Это для меня был удар «ниже пояса», и я не мог понять, что с ней случилось, ведь у нас рос сын – ему уже было больше года. Я вообще старался, как мог, помогать по хозяйству. Что-то делать по дому, постоянно с «судками» ходил в столовую и покупал на всех обеды – первое, второе и третье. Купил радиоприёмник. Когда тёща уезжала, к нам приходила девушка водиться с сыном, её раньше прооперировала мама, и эта девочка взялась нам помогать. Кстати, мама сделала ей уникальную операцию. Это девочка – я забыл её фамилию и имя – безнадёжно влюбилась и решила умереть – выпила концентрированный уксус, образовался отёк пищевода, и пища не проходила. Мама сделала ей пищевод из отрезка кишечника – соединила глотку с желудком под кожей и это заменило пищевод. Было видно, как у неё под кожей грудной клетки эта кишка сокращалась – конечно, зрелище не из приятных, но человек мог питаться через рот – пища проходила в желудок и дальше.
В Усолье вместе мы прожили около 7 месяцев. Мои родители нам помогали – каждый месяц давали 100 рублей (по тем временам – прилично). Возможно, наш разрыв спровоцировали Нэлины подружки, я не знаю, но развод состоялся не по причине моего «явно недостаточного отношения к семье». Тёща, конечно, была на стороне Нэли, и где-то в июле я уволился и уехал к родителям в Иркутск. Я подал объявление о разводе в газету, ходил в суд на развод, народный суд удовлетворил мою просьбу о разводе, дал нам ещё какой-то срок (кажется, месяц), после которого состоится ещё один суд – областной – и нас разведут по закону. Конечно, я сильно переживал. Стал курить, пробовал алкогольные напитки – но они мне не помогли, а делали моё состояние ещё хуже, и я не стал употреблять спиртное. Я настолько был напряжен, что ещё чуть-чуть и моё чувство к жене перешло бы в свою противоположность, однозначно говоря оно бы само себя убило – я это чувствовал.
Нэля в это время уволилась с работы и с сыном и тёщей уехала в Красноярск – туда, откуда она появилась в Иркутске. И вдруг телефонный звонок. Я взял трубку: Нэля. Она спросила, развели ли нас, я сказал, что на первом этапе развели, я жду срок – месяц, после чего решение народного суда должен утвердить областной. «Может, можно, я к тебе вернусь?» – спросила она. – «Я была неправа». Я согласился на её возвращение, и они с Сашей вернулись, и всё стало потихоньку налаживаться. Она устроилась работать в Областную больницу невропатологом, и вскоре поступила в ординатуру по неврологии на кафедру нервных болезней мединститута. А я – тоже в Областную больницу на должность заведующего лабораторией и на полставки биохимиком.