Ольга Васильевна Чемерская
Атлантида. В поисках истины. Книга четвертая. Истина рядом
Глава седьмая. Буря
Неделю продолжалась путина. Стояла отличная, тёплая осень. Рыбаки каждый раз возвращались с набитыми до отказа лодками. Караваны с рыбой двигались во все стороны Палестины, а на рынках шла бойкая торговля скоропортящимся товаром. Все просыпались рано с рассветом, было много работы и кроме ловли рыбы. Завершался сельскохозяйственный сезон, все – и женщины и мужчины были по горло в трудах да заботах.
Иуда, тоже не сидел сложа руки. Он ежедневно ходил от одного двора большого города к другому вдоль побережья, нанимаясь в работники там, где нужны были сильные, ловкие руки. Сегодня он тоже встал с рассветом и отправился к берегу Галилейского озера в поисках работы.
Поднималось солнце, рассыпая по воде сверкающие искры. Из маленького, голубого домика на окраине вышел Иисус, следом за ним женщина – Далия, она накануне вечером пришла в дом Симона, узнав о том, что там ужинает с учениками Иисус.
Далия повязала ему пояс и надела сандалии. Он же погладил её по голове и пошел к морю.
За два года, что провел Иуда рядом с Иисусом, он ни разу не видел, чтобы тот отвергал женщину. И Далия не стала исключением. Когда она со слезами отирала его ноги дорогими благовониями и просила о благодати, о любви, не было сомнения, что Иисус ответит на её искренние чувства.
Иуда отвел взгляд и увидел группу рыбаков, несущих сети. Среди них был старик Иов, которому он помогал накануне, и Иуда пошел ему навстречу. Уже подойдя к Иову, он обернулся взглянуть на Иисуса, ища его взглядом. Тот был уже на берегу, у самой кромки воды. Солнце слепило глаза, но Иуда видел, как тонкая мерцающая фигура вступила на солнечную дорожку, медленно держа путь на восток.
К обеду все ученики собрались к дому, где жила Цилла, сестра Иисуса, но учителя там не застали. Цилла сказала, что он ушел рано и не возвращался.
– Я видел его на рассвете, он направлялся на тот берег озера, – припомнил Иуда. – Я уверен, хоть видел его издалека. Это точно был учитель.
– Нам нужно плыть следом. Мы не знаем, как долго он там пробудет, может, он хотел проповедовать? Ему наверняка понадобиться наша помощь, – забеспокоился Пётр.
– Да, на берегу уже ждут люди, которым мы вчера обещали встречу с учителем. Необходимо сообщить, чтобы грузились на лодки и отправлялись с нами.
Около тридцати человек вместе с учениками: несколько лодок, набитых под завязку, пустилось в путь, несмотря на то, что море после полудня стало неспокойным. Холодные, тёмные тучи заполонили небо, но люди думали добраться до места, минуя непогоду. Чутьё их подвело, и шторм застал их на середине пути.
Лодки сильно раскачивало, вода заливалась внутрь. Люди отчаянно хватались за борта обеими руками, боясь, что их выбросит в море очередной волной. Одни молились, другие вычерпывали воду, громко переговариваясь и браня бога. Сверкнула молния и большая волна налетела на одну из лодок, побросав на дно всех пассажиров. Ближнее к ним судно перевернулось, и пятеро пассажиров сразу оказались в воде, в тот момент, когда рядом с лодкой показался Иисус. Он шел по воде вопреки всем законам природы, и бушующая стихия была ему не почем.
Иуда знал, почему это происходит, но не знал. Все эти вещи он не мог объяснить никакой квантовой теорией, никакими законами физики, ничем. Он держался за борт перевернутой лодки, и наблюдал за происходящим молча. Дрожь пробирала его с головы до пят.
Сколько бы Иисус не разъяснял природу своих чудес, и до этого случая, и после, Джошуа ощущал полную беспомощность своего интеллекта. Он порой задумывался над тем, а нужно ли искать объяснение или просто поверить Иисусу на слово? Признать, что эта наука ему пока не по зубам? Принять за аксиому все эти возможности и отталкиваться от неё? Как же тогда определить, что в данном случае возможно, а что нет?
– Может, ты и вправду Бог? Слышишь меня, Ила? – уже в полудрёме, сидя у огня, спросил он.
– Не стоит ломать голову, – услышал он ответ.
– Как же ты научишь их, если даже я не въезжаю?
– Я просто сделаю это. Открою их сознание, и они найдут в себе все ответы, а с ними и новые способности. Для этого им нужно просто верить в меня. Только тогда я смогу изменить их природу, – ответил Иисус на вопрос полусонного Джошуа.
Минут десять они сидели молча у костра. Пока Джошуа не вспомнил утреннюю сцену.
– Ты был сегодня ночью с той женщиной, которая вчера умащивала твои ноги слезами и дорогим маслом в доме у Симона? Почему? – не глядя в глаза, но хитро улыбаясь в усы, спросил Джошуа.
– От тебя нигде не спрячешься. У тебя глаза, как у стражей Аида. Эта женщина, ей нужно было как-то выразить свои чувства: сильные, противоречивые, где-то жертвенные, они теснили ей грудь, пытаясь вырваться наружу. С одной стороны чувство горя и безысходности владели ей, с другой желание любить и быть любимой. Такими чувствами нельзя пренебрегать. Только любовь к Богу может утешить такую душу. А я для неё воплощаю идею Бога на земле. Кроме того, я ещё и мужчина. Для женщины такое проявление любви кажется полным.
– Любовь – это чувство экзистенциальное, мощное, – поэтично продолжал Иисус. – И человек по природе своей может испытать его полноту благодаря физической близости. Для меня это не так важно, но я не могу отказать в любви. А будучи сыном человеческим, я тоже могу испытать это неповторимое чувство. Человеку несравнимо повезло. Душа может испытать такое только в миг воссоединения с Великим Логосом, когда уже не ощущаешь себя легким дуновением, а мощным порывом ветра, не тлеющим огоньком, а пылающим костром, не стоячей водой, а бурлящим весенним потоком…Нет во мне греха за то, что я принял искренние проявления любви. А если кто углядит, пусть первый бросит в меня камень, – закончил он.
Глава восьмая. Муки выбора
Чем ближе становилась дата икс, тем чаще появлялись у Джошуа тревожные, мучительные переживания. И каждый раз оказываясь наедине с учителем он затевал один и тот же разговор, озвучивая их.
– Ила, – умоляюще говорил Иуда, – почему именно я? Мне, как никому из них тяжелее сделать это. Ведь я знаю печальную участь Иуды из Кариафа, который будет проклят в веках. Да не только о себе пекусь, хотя участь предателя вряд ли добавит бонусов моей душе. Боль от того, что я добровольно обреку тебя на ужасные страдания.
– Думая обо мне, ты всё равно думаешь о себе, о своём душевном покое, о муках совести, которые будут грызть тебя вечно. Я прав?
– А тебя разве не пугает то, что предстоит? Даже любимую собаку ради идеи я добровольно не сдам на живодерню!
– Пугает, но не больше, чем других. Такие казни не редки, воздух просто пропитан кровью, страхом и болью: во все времена на земле! Какой-нибудь вор или убийца, совершая свои грязные делишки, тоже наверняка задумывается о том, что когда-то попадёт на виселицу, и это пугает его меньше, чем пустой карман или голодная смерть своих детишек. Я же лишь жду не дождусь смерти, которая принесет мне избавление от страданий. Да и боль моя будет не той болью, которую мог бы я испытать, когда умирает Вселенная.
Не бойся, Джошуа, страдать я буду не так жестоко, как собратья по несчастью. Моя душа не привязана, ты знаешь, так крепко к телу. От этого и чувствовать боль я буду меньше. И стремление вырваться из телесной тюрьмы настолько велико, что мне больше усилий придется приложить, чтоб мой свободный дух не вылетел раньше, чем умрет моё тщедушное тело.
– Почему же именно сейчас и именно так нужно разорвать эту связь? – настаивал Джошуа.
– Я получил эту жизнь в качестве испытания, потому что пришло время взойти на новую ступень. И роль моя – это не роль простого смертного, и итог её должен быть значимым, весомым, действенным. Одним словом, если эффект не будет достигнут, миссия моя будет провалена. Поэтому все эти чудеса, яркие выходы…я должен показать, хоть мне и претит, что за мной стоит сила, и слова мои – не пустой звук! Что я могу воздействовать на мир, на молекулярном, на атомном, на субатомном уровне, если не как Бог, то как сын Бога. Хоть всякий в мире несет в себе божественное начало, но не всякий достиг уровня доверительного общения с силами Вселенной. А способ…я долго искал решение, для этого потратил почти восемь лет, путешествуя по Индии, где сильны эзотерические и космогонические знания, Египет с его древним и сильным культом загробного мира…и поверь, другого способа не нашел. Мне не только нужно покинуть тело, а нужно полностью разорвать круг перерождений на Земле. Я не могу быть привязан к этому миру. Здесь есть свои учителя и хранители. Я и так был не прав, приняв спонтанное решение повернуть этот треклятый метеор! Я вмешался в ход истории Земли и получил за это наказание…
– Послушай, история христианства противоречива и весьма сомнительна. Многие твои слова будут забыты, причем самые главные, в угоду власти и денег. Ты уверен, что это необходимо? Ты мог бы принести много больше пользы, если б исцелял больных. Здесь, будучи пророком и целителем.
– Нет. Сейчас я исцелю десятки, а в итоге погибнут все. Я же хочу исцелить всех, для того чтобы появились десятки, сотни таких, как я! А ты, ты человек из другого времени…уйдёшь, и имя твоё останется не запятнанным. Ты сможешь это и понять, и пережить, стоптать башмаками по длинным коридорам времени, забыть.
– Да как можно забыть такое? Ила, ты в своем уме? Этот поступок – один из самых тяжких в истории человечества. Даже когда уже никто не считал эти события за реальность, всё равно предателей считали за Иуд! Моё имя будут трепать тысячелетиями! – уже почти кричал от отчаяния Джошуа.
– Потише, Иуда, нас услышат, – прошептал Иисус.
– Не смей называть меня так, у меня кровь стынет в жилах от твоих слов! – с горечью сказал Джошуа и стёр с глаз скупую слезу. Ком стоял у него в горле, но он старался сдержаться.
– Этот поступок, несомненно, имеет двоякую природу. Как и многое, что творится на земле – неоднозначно. Но сильнее всего здесь прослеживается спасительная жертвенность. Она будет сильным мотивом твоей души. И в момент перерождения это сыграет, – пытался утешить его Ила.
– Сыграют муки совести и бесконечное чувство вины. И я буду откинут далеко назад, – не сдавался Джошуа.
– Да нет же, муки совести, признание вины и раскаяние очищают душу спасительным огнем, – убеждал Ила.
– Да, если на душе после раскаяния становится спокойно! – как бы закончил Джошуа и уже встал, чтобы пойти.
Иисус тоже встал.
– На душе у тебя и должно быть спокойно, дружище. Ты окажешь мне и всему миру огромную услугу. Без твоей помощи я просто бессилен, – он протянул руку и схватил за запястье медленно уходящего Иуду.
– Да, только Бог будет слышать несущееся со всех сторон – «Иуда – предатель!», – с отчаянием бросил Джошуа.
– Здесь я – Бог! Но, не смотря ни на что, я тебя не неволю…ты можешь уйти в любой момент, – повышая голос, сказал Ила. – Разве что-то держит тебя? Я, друг, рассчитывал на тебя и сомневаюсь, что кто-то из числа учеников сможет выполнить такую просьбу. Ведь нужно следовать пророчеству! – он отвернулся и уже шепотом добавил: – Всё в твоей власти, и даже я.
Глава девятая. Последняя ночь
Что ещё можно было тут сказать? Всё уже свершилось и стало историей. Другого Иуды нет, и Джошуа нужно сделать это, зная трагический исход. «Да что, собственно, за эгоизм? Я пекусь только о себе, когда на кону стоит судьба мира? А если отказаться? Что будет с миром, если не появиться в нем Христос, не будет христианства? Станет он лучше или хуже? – тяжелые мысли не покидали Джошуа. – Помнится, что история христианского мира не была особо положительной. Крестили порой кровью, насильно избавляя от старой веры. А чего стоили крестовые походы, а охота на ведьм? А борьба с еретиками, а массовый гомосексуализм в папский кругах? А захват власти церковью, совсем не духовный! А богатство и алчность, не сопоставимая с добродетелью? Что же хорошего дало христианство как религия? Только возможность пережить все эти беды?
Нет, я не могу так рассуждать, я рискую оставить миллионы людей без надежды и веры, не только без истории. Это совсем не то, что убить Гитлера. Вместе со злом я рискую убить и добро. Как я вообще могу принимать решения сам, по своей воле? Разве в моей власти решать за треть человечества? Боже, где ты? Где? Я голову сломаю думать об этом. Это наказание, наказание за то, что пожелал знать то, чего знать, мне было не положено? Про горького Егорку, поют и песню горьку!
Мало мне беды с машиной времени, столько людей лишились семей, нормальной жизни, даже умереть они как нужно не могут. Я был оплёван и презираем. Но мне этого оказалось мало. Мало, так давай дальше в бутылку, смысл жизни…душа…правда! Так вот твоя ПРАВДА, Иуда, хотел – получи! Идиот, болван самоуверенный, эгоист чёртов, выскочка…
Никто этим вечером не подходил к Иуде, как и следующим. Иисус избегал встречаться с ним взглядом, а если кто из апостолов подходил к нему, просил их оставить Иуду в покое. Иуда весь извелся, иссох, и к пасхе превратился в бессловесное приведение с пустыми, бесцветными глазами, взирающими на всё с равнодушной безысходностью. И когда Иисус преломил хлеб и подал его Иуде, сказав: «Один из вас предаст меня», Иуда съел его, и следом, как не в чем не бывало выпил вина, взяв чашу из рук учителя. «Не тот хорош, кто лицом пригож, а тот хорош, что на дело гож», – серой пеной всплыло у него в голове.
За столом завязалась шумная беседа, Иисус сидел словно каменный и смотрел в свой кубок, Иуда же встал и вышел из дома.
– Смейся, Паяц, ты над горем своим…– тихо напевая себе под нос, он некрепким шагом двигался к резиденции прокуратора. Спустя три часа он привел к условленному месту отряд стражников.
–…шуткой ты должен скрыть рыданья и слезы, а под гримасой смешной… – напевал Иуда навязчивые слова, медленно шевеля губами и подходя с Иисусу. Картинно обнял его лицо обеими руками и долго смотрел в глаза, но видел там лишь бездонное серое небо, в которое проваливался, падал, как ангел, потерявший свои крылья. Падал с огромной высоты.
– И видел…лишь Ад.
Он закрыл глаза и поцеловал Его в губы, как и положено было по сценарию…
Что было потом, Иуду уже не интересовало. Он постарался как можно быстрее покинуть это страшное место. Джошуа долго бродил по городу, пока не набрёл на вывеску цирюльника. Тот побрил его, постриг наголо и Георгий, похожий на жалкого ощипанного гусёнка, отправился на гору Фавор.
***
Тёмный силуэт женщины, давно скрывающийся за плотным кустом акации в Гевсиманском саду, стоя неподвижно, внимательно наблюдал за происходящим, и когда Иуда «одарил» Иисуса поцелуем, фигура беззвучно вскинула руки и прижала напряженные ладони к лицу; ещё больше наклоняясь вперед, долго всматривалась, с затаенным дыханием морщила брови, высоко приподнятые на её лице, и наблюдала сцену и героев этого невиданного ей ранее спектакля.
Она следовала за Иисусом неотступно, ожидала суда, сидя чуть в стороне от группы заплаканных женщин. Сопровождала его на крестном пути, ощущая его боль каждой клеточкой своего тела.
Пот градом катился по лицу страждущего, и женщина, тенью следующая за ним, вынув из-за пазухи белый ситцевый платок, вложила ему в руки:
– Вытри пот с лица, труды твои велики!
– Как зовут тебя, ангел?
– Вероника.
– Да простит господь все твои прегрешения, – тихо произнес он.
– Прости мужа моего, – со слезами ещё тише сказала она.
Он посмотрел на женщину пристальным, глубоким взглядом.
– Иуда был прощён… ещё раньше, чем родился, – и горько улыбнулся потрескавшимися, бесцветными губами.
Тут стражник толкнул его:
– Поднимайся. Вперед, вперед…– и дождавшись, когда Иисус снова водрузит на свои плечи крест, погнал его дальше – на Голгофу.
