Олег Касимов
Спаситель с нашего двора
18
Я кинул балахон-накидку на песок и расположился на нем. Место вроде похожее, хотя окончательной уверенности не было. Песок и песок. Вот она – песчаная коса, чуть поодаль – река. Даже если промахнулся с расчетами, то ненамного. Всё-таки уже третий раз я оказывался на этом месте. Первый раз – когда телепортировался, второй – когда забирал свой рюкзак с деталями для Ланского из тайника, сейчас вот третий.
Очень интересно было увидеть, как из ниоткуда образуется канал – телепорт, и словно по мановению волшебной палочки появляется человек. По моим расчетам, оставалось около получаса до телепортации Андрея. Не терпелось поскорей на это посмотреть.
Я не люблю просто так сидеть без дела. Это не значит, что обожаю работать и, словно робот, в любую свободную минуту только и думаю, что бы еще сделать полезного. Скорее я патологически не могу сидеть на одном месте, выжидать, глядя на часы. Мне всегда кажется: зачем терять время впустую, ведь можно заняться еще чем-нибудь интересным. Допустим, есть у меня свободных полчаса. Я решаю: «Скучно как то просто ждать. А не дойти ли мне до речки? Ведь еще полно времени». Ну захотелось посмотреть, как быстро бежит вода, или что, нельзя просто помочить руки? Можно подумать – пытливый ум. Это же здорово! Но стоит мне дойти до берега реки, как вместо того, чтобы наслаждаться пейзажем, прохладой воды, я уже думаю: «Нужно дуть обратно. Не дай Бог, опоздаю». К сожалению, так часто и происходит. Хочешь большего, но умудряешься упустить то, что было.
Когда я вернулся, Андрей уже лежал на земле. Я подбежал к нему, усадил и осторожно стал поить из принесенной с собой фляги, аккуратно придерживая. Нужно было дать ему немного времени для восстановления после перегрузок. Минут двадцать понадобилось, чтобы Андрей окончательно пришел в себя.
– Как все прошло? – хриплым голосом нараспев спросил он.
– Можешь быть спокоен. Ты достойно выдержал все испытания. Прошло именно так, как и задумал.
Представляю, как непросто спрашивать о своей смерти. Я намеренно не стал углубляться в детали, ограждая друга от лишних переживаний. Ему вполне достаточно знать, что он справился.
Больше вопросов не было. Андрей облокотился на меня. Одной рукой я придерживал его за пояс, другой – за левую руку, лежавшую на моем плече. Сначала мы шли очень медленно, но скоро Андрей смог идти самостоятельно. Мы заметно прибавили ходу. Направление осталось прежним: Иерусалим. Долго никто не нарушал тишины. Андрей спросил первый.
– Ты не сердишься за то, я обманул тебя?
– Сержусь, еще как сержусь… – неловкая пауза затягивалась.
–Знаешь, я просто хотел уберечь тебя от необдуманных шагов… И надеялся, и еще надеюсь, Сань, что когда-нибудь…
– Слушай, я тоже много думал, пытался проникнуться мотивом твоего вселенского поступка, но все равно пока никак не могу принять это самопожертвование. Ну, проповеди, ученики – с этим я смирился. Поверил в инсценировку… Но ты пошел дальше. Честно: я не знаю, что на свете может быть ценнее жизни. Она же одна. Не будет никакого второго шанса. Слышишь? Смерть, даже ради благой цели? Но это же смерть! Никто не оценит этого поступка, не увековечит твою память. Никто никогда не скажет: «Андрей-Христос пошел на смерть ради меня». Ты выполняешь миссию другого.
– Кто-то должен это сделать.
– Но почему ты? У меня было время все обдумать. Из-за дьявольской машины ты решился пойти на крест, но благодаря ей же есть еще шанс. Выслушай меня. Необязательно возвращаться на семь дней назад. Давай оставим все и махнем обратно в будущее. Никто ведь еще не отменял простой русский авось? А может быть, ничего страшного без христианства с миром и не случится? Может, все останется так же, как и было? А?
–Ты сам-то в это веришь?
–Я, как и ты, не могу ничего утверждать. А вдруг выгорит?
– Мы открыли ящик Пандоры, и на нас лежит обязанность закрыть его навсегда. Нельзя полагаться на авось, тем более убегать и прятаться в самый решающий момент. Как я смогу дальше жить, если из-за меня исчезнет хоть частица того мира, который знаю и люблю? И дело уже не только во мне одном. За мной стоят люди. Бросить их в самый последний момент не просто нечестно, а подло и низко.
– Понятно. Но почему умирать должен ты, а не они?
– Господи, как с тобой непросто… Хорошо. Попробуем зайти с другой стороны. Давай не увязывать ситуацию с религией. Идти на смерть за других – это не только удел Христа. Самые яркие иллюстрации обычно связанны с войной. Возьмем, к примеру, Вторую Мировую. Всегда находились те, кто закрывал собой дзот, кто шел с гранатой на танк, таранил вражеский самолет. Люди сознательно жертвовали своей жизнью ради других. Ради одного общего дела. Ради будущего, если угодно. И кто же эти люди, как не Спасители?
Мы с детства восхищались героями, отдававшими свои жизни. Вспомни, как мальчишками играли во дворах. Стреляли из игрушечных пистолетиков. Если нас в игре ранили – кричали остальным из своего отряда: «Уходите, я вас прикрою», – отстреливались до последнего и гордо умирали.
Собственно, я поступаю так же. Моя мотивация – груз ответственности за будущее. Представь себе маленький винтик. Если сейчас его не вставить на уготовленное место, то весь механизм с огромным количеством разных деталей, может заклинить, и сломаться вовсе…
– Так значит, ты у нас не избранный, а один из многих? Спаситель с нашего двора?
–Можно и так сказать. Я рад, что ты уловил суть. Давай договоримся не возвращаться к этой теме больше.
– Да ладно, ладно. Внутренне-то я смирился, но все-таки должен был попробовать тебя отговорить.
19
Уже стемнело окончательно, когда мы переступили порог дома Ланского. Семен Давыдович встретил нас в дверях. Последний отрезок пути мне снова пришлось помогать Андрею – у него уже не оставалось сил передвигаться без посторонней помощи, а к помощи слуг прибегать было нежелательно. Мы вдвоем аккуратно занесли Андрея в комнату и уложили в постель. Оказавшись в кровати, он практически сразу уснул.
Я основательно проголодался и отправился на поиски чего-нибудь съестного на кухню. Семен Давыдович тем временем начал готовиться к еще одному делу. Он переоделся в черное одеяние, став похожим на престарелого ниндзя. Чудной костюм помогал быть практически невидимым в темноте. Оставалось только пробраться под покровом ночи незамеченным к фамильному склепу и взорвать огромный камень, заваливший вход. Для очистки совести я предложил свою помощь, но профессор не особо в ней нуждался. Скорее даже наоборот: лишний человек мог привлечь ненужное внимание. Я это и сам прекрасно понимал. Старик попросил лучше этой ночью последить за Андреем, и я с пониманием отправился дежурить к кровати друга.
Утро я встретил скрюченным и крайне разбитым на стуле у кровати. Не помню, как отрубился вчера полусидя. Сна организму явно не хватило. Андрей, напротив, проснулся бодрым и полным сил. Он с нетерпением ждал двух вещей: завтрака и вестей от Ланского. Семен Давыдович, как всегда, решил все проблемы сразу. Он появился в спальне Андрея с большим серебряным подносом, который был уставлен разными блюдами, и не без гордости сообщил о своей успешной ночной вылазке.
– Друзья мои, это нужно было видеть! Какой взрыв, а? Там находилось с десяток римлян и еще около двадцати стражников храма и фарисеев. Некоторые попадали на землю, а когда дым рассеялся, добрую половину иудеев как ветром сдуло. Римские воины, понятно, не шелохнулись: военная подготовка. Но и они оробели. А тут еще с трехсекундной задержкой разваливается сам огромный камень. Я даже побоялся, что все сейчас драпанут, но, Слава Богу, замечательное движущее чувство – любопытство! Потянулись, родимые, как только камень развалился и вход в склеп стал свободным. Первыми осторожно двинулись вовнутрь представители совета, ну а за ними и все остальные, включая солдат. Я понервничал малость. Еле удержался, чтобы не вылезти из своего убежища и самому не заглянуть в пещеру. Стали выходить. Переговариваются. Спорят. Я как только краем уха услышал: «Я же сам камень задвигал. Никуда не уходил. Все дни тут провел… Куда же он мог испариться?» – успокоился и домой. Все на этом. То, что от меня зависело, я уже сделал. Теперь дело за нашим Спасителем.
Мне категорически не разрешалось выходить днем на улицу. Никто не должен был случайно увидеть и признать во мне Иуду Искариота. Этот персонаж погиб для всех. Я очень хотел пойти с Андреем, но пришлось отпустить его с Ланским, а самому сидеть и ждать.
–Знаете, Александр, я никогда не встречал более счастливых людей, чем ученики нашего друга, – с порога заявил Ланской. – Этот феномен безграничной радости достоин пристального изучения наукой. Скажу Вам больше. Я впервые ощутил его на себе. Что это? Психосоматика? Я словно заразился счастьем. Фантастические переживания. Нужно было видеть этих людей, когда перед ними предстал Андрей, целый и невредимый. Сначала лучик надежды проник в их засохшие души, а потом осознание факта воскрешения ударной волной накрыло их с головой. Словно удалось химически выделить чистую радость и вколоть приличную дозу каждому ученику. Да что там они – я, человек, который знает всю изнанку проекта, под воздействием общей истерии чувствовал себя счастливым, как никогда. Хоть сейчас садись за докторскую по групповой терапии.
– Можно ли эту тираду воспринять как официальное уведомление об успешном завершении операции? – спросил я, поочередно глядя то на Андрея, то на профессора.
– Думаю, что да. – Андрей выглядел счастливым. – Надеюсь, для вас Христониада заканчивается, а мне пора возвращаться. Взбудораженный Ланской и я запротестовали в один голос.
– Куда? Зачем торопиться. Нельзя омрачать такой замечательный день расставанием. Нужно насладиться моментом.
Я предложил Андрею зависнуть в доме Семена Давыдовича на неопределенное время. А что? В конце концов, задержится он здесь на день, на неделю, или на месяц – все равно при обратной телепортации попадет во вполне конкретное время за четыре дня до распятия.
–Спасибо, конечно, но именно сейчас я чувствую в себе силы, чтобы учить и вести дальше. Нельзя распыляться по пустякам.
– Несколько лишних дней жизни – это пустяки?
– Эй, искуситель. Объясняю же: не могу я никак остаться. Давайте сегодняшний вечер проведем вместе, а завтра я отчалю.
Из уст Андрея это прозвучало так, словно он не собирался покинуть нас навсегда, а так, уехать по делам ненадолго.
Дом Семена Давыдовича был не только красивым и практичным, но и самым передовым. Одно строение отводилось под термы – Римские бани. Система центрального отопления, подогрев пола и стен – все как полагается. Гипокауст – отопительная система, находилась под кальвадием – самым горячим помещением. В этом и заключалась маленькая хитрость. При очень большом желании, без свидетелей, кальвадий можно было раскочегарить до температуры русской парной. Добавьте еще веники калипринского дуба и иерусалимской сосны. Профессор сам заготавливал их вдали от посторонних глаз, и вот появился повод апробировать.
Весь вечер мы просто болтали, вспоминая нашу студенческую жизнь в политехе. Славно попарились. Отличный выдался вечерок…
…Мы стояли втроем в ангаре-лаборатории. К телепортации все было готово. Наступал самый тяжелый момент. Расставание. Как бы Андрей ни преобразился за палестинский период своей жизни, для меня он все равно в первую очередь оставался моим другом. Другом, с которым прощаюсь навсегда.
– Саня, когда вернешься – присмотри за моими родителями, ладно? Ну и женись. Найди достойную девушку и нарожай детишек.
–Ты что, смерти моей хочешь? – попытался схохмить я и сразу же осекся. Неуместное, даже немного жестокое упоминание о смерти. Как-то угловато получалось.
– Да нет, наоборот. Доживи, пожалуйста, лет так до ста. За нас обоих.
Мы обнялись. Что-то похожее на суровую мужскую слезу выкатилось из моего глаза. Я хотел еще чего-нибудь добавить, но не смог. Слова застряли в горле комом. Пришлось сглотнуть. Не хотелось, чтобы Андрей это заметил.
Ланской в последний раз проверил оборудование и выжал рычаг.
20
Мои ушибы и ссадины, «подарочек» стражников храма, успешно заживали. А это означало, что можно смело готовиться к долгожданной телепортации домой. Последние дни сильно меня тяготили. Я просто валялся в кровати как овощ, потеряв всякий интерес к внешней жизни. После прощания с Андреем мы практически перестали общаться с профессором. Иногда ужинали вместе, но разговор как-то не клеился.
Он заглянул ко мне в комнату утром и сообщил, что все готово. Можно телепортироваться, когда пожелаю. Я без колебаний заявил:
– Отправьте меня как можно быстрее. Можно и сегодня.
Ланской кивнул в ответ. Вполне исчерпывающий жест. Разговор был окончен, но Давид Семенович не уходил. Он мялся еще какое-то время, прежде чем продолжить.
– Александр, я откладывал этот разговор, как только мог. Будь я на все сто процентов уверен, что ты попадешь обратно в свою ФСБ-шную лабораторию, то и не заикался бы. Да не бойся ты, так все и будет. Но… Я все же обязан тебя предупредить… Давай объясню все по порядку. Чтобы начать сначала, придется вернуться в советскую лабораторию.
Итак, после унизительного закрытия моего проекта, я решил доказать свою профессиональную состоятельность, и отправиться в прошлое. Есть только одна маленькая ремарка: я не чокнутый обиженный фанатик, бросающийся в омут неизведанного. Билет в один конец, как позднее интерпретировали КГБ-шные товарищи, не мой путь. В отчете чекистов фигурировало: «Под воздействием лучей прибора Ланского, исчезают разные неодушевленные предметы; также проведен положительный опыт с живым кроликом».
Никому в голову не пришло обратить внимание на эти самые «неодушевленные предметы», а зря. Втайне от своих коллег мне удалось собрать еще один прототип аппарата, разобрать его на составные части и телепортировать в неизвестность, как те самые «неодушевленные предметы». Расчет очень прост. Куда бы я не телепортировался, я смогу там, на месте, из отправленных ранее частей собрать прибор и получить шанс вернуться обратно.
Так и вышло. Я совершил скачок в бездну и попал в Палестину. Я был несказанно счастлив. Еще бы – первое удачное перемещение, но и это еще не все. Я обнаружил почти все детали прототипа разбросанными в небольшом квадрате пустыни и нежно засыпанными песчаными бурями. Более полугода ушло на знакомство с местным колоритом, поиск помещения для лаборатории и, собственно, сборку телепорта. Да, мне удалось восстановить аппарат и главное – телепортироваться обратно. Что, не ожидал услышать такое? Да. Мне удалось вернуться.
А вот теперь слушай очень внимательно. Я хочу, чтобы ты как следует уяснил каждое слово. Я телепортировался в советскую лабораторию восьмидесятых, а попал…
Настоящее изменилось, и ты даже представить себе не можешь насколько. Лаборатория была практически та же, но другие люди в других одеждах говорили со мной на другом языке. Я попытался заговорить на русском, затем на греческом. Безрезультатно. Меня не понимали. Арамейский оказался близок их языку, очень похожему на арабский, что позволило мне хоть как-то общаться с ними. Я попал в 1407 год, как мне сообщили. Известие меня обескуражило, мягко говоря. Я просто не в состоянии был хоть как-то себе это объяснить. Сознание зацепилось за знакомое слово: Раби ас-сани. Это же название месяца в мусульманском календаре! Ты вообще знал, что такой календарь имеется? Он даже является официальным в некоторых мусульманских странах.
В исламском календаре летоисчисление ведется с 622 года нашей эры, от Хиджи, даты переселения пророка Мухаммеда из Мекки в Медину. И хотя у этого лунного календаря более мудреная структура, дней в году меньше, и месяцы которые приходятся на лето, через некоторое время перемещаются на зиму, и наоборот – все равно, используя формулу перевода календарей: И=Г-622+{(Г-622)/32} можно рассчитать, что 1407-й исламский соответствует второй половине восьмидесятых годов двадцатого века. То есть фактически я вернулся обратно в тоже место и время, но мир вокруг стал другим. Не было ни Советского Союза, ни русского языка, ни тех людей, которых я знал.
Когда прошел шок нескольких первых минут, я задался вопросом: в чем дело?
Я проанализировал свои действия и обнаружил одну очень важную деталь, которой не придал сначала никакого значения. Когда я впервые попал в Палестину времен начала новой эры, то, конечно же, хотел своими глазами увидеть Иисуса из Назарета. Но за те полгода я так и не нашел ни одного упоминания о Христе. «Не судьба», – подумал я и успокоился. А потом понял: именно отсутствие реального Иисуса из Назарета, человека из плоти и крови, несшего новое учение и ставшего мессией, изменило ход истории. Это же очевидно! Он являлся краеугольным камнем, выводившим человечество на другой виток развития. Мне оставалось или принять новую реальность, или найти, а может, воссоздать эту историческую личность, дабы восстановить ход истории и как следствие – настоящее, знакомое мне и тебе.
Хватило нескольких минут, чтобы все это осознать. На мое счастье, в лаборатории находились ученые, подобные мне. Они смотрели на меня как на Бога, восьмое чудо света. Еще бы. Я появился из аппарата, созданного для приема и ни разу не использованного. И я воспользовался ситуацией, взывая ученых мужей к солидарности и профессиональной этике. Они мне помогли, и отправили обратно. Ну, это только на словах все так просто, а на деле…
Да ладно. Опустим детали. Главное – я снова вернулся в Палестину. Сам я никак не мог стать Христом. Во-первых, слишком стар, а во-вторых, должен же кто-то контролировать процесс со стороны. Я провозгласил себя Иосифом Аримафейским и пошел на службу к Понтию Пилату. Да, пришлось помудрить с письмом в будущее. Мне были нужны два молодых человека, отправленных из моей лаборатории. Детали для сбора телепорта – это так, отвлекающий маневр, возможность контролировать вас на месте. Первый прибывший должен был стать Иисусом, а второй, после окончания операции, – отправиться назад и дезактивировать телепорт.
Ну, теперь понятно?
– Это же ужасно, цинично, и… – я был полностью подавлен.
– Да. Ужасно. Сначала подготавливать, взращивать, а затем отдать человека на заклание… Терзался ли я угрызениями совести? Ответственность за ход истории – превыше дружбы, привязанности или любви. В огромных жерновах истории нет места каким-то условностям морали. Я ненавязчиво подводил Андрея к судьбоносному решению, а принял он его сам, и прошел весь путь до конца.
Теперь все в твоих руках. Я искренне надеюсь, что ты все поймешь, осознаешь и примешь. Андрей выполнил свою миссию, я свою. Дело за тобой. Тебе предстоит разделить и понести меру совсем другой ответственности. Видит Бог, мы сделали все, чтобы сработал первый сценарий. Я почти уверен, дальше тебя ждет простая нормальная долгая жизнь. Но все же, если что-то пойдет не так, тогда ты, так же как и я когда-то, должен встать на защиту будущего. Я передаю в твои руки заботу о нашей с тобой общей истории.
