Оак Баррель
Десять поворотов дороги
Хвет стоял под лестницей, держась за вывихнутую руку, чему-то по-дурацки улыбаясь. Затем он произнес «ой!» и сложился на месте без сознания. Хлопоты Аврил мгновенно перенеслись туда, оставив Гумбольдта без выпивки один на один с плотоядной злопамятной обезьяной.
Добавим для полноты, что с осыпавшейся стены на происходящее завороженно взирала небольшая коричневая ящерица – из тех беспринципных тварей, что селятся вдалеке от южных пустынь, ставя под сомнение саму сущность рептилии. Вероятно, если все так пойдет дальше, когда-нибудь мы станем свидетелями появления ящериц, сплошь покрытых шерстью и живущих на ледниках. Но этот удивительный феномен предлагаю оставить другим сказителям. Надо же им на чем-то подзаработать…
***
Что-то определенно пошло не так.
Где-то за пределами понятной нам вселенной на огромной шахматной доске с тысячами клеток вместо аспидно-черного слона возник пушистый зеленоглазый котенок, тут же раскидавший немалую часть фигур, – к удивлению игроков, описывать которых мы благоразумно не станем.
В той части мироздания, где происходила игра, к котятам совершенно не привыкли. Пришлось буквально на ходу из высшего качества пустоты создавать уйму всяких специальных штук – от туалетного лотка до высокопитательных рыбьих голов. Первое, кстати, нечаянным переселенцем было полностью проигнорировано – с тех пор вечность отдает кошачьей мочой.
В тот же момент в захламленной каморе за сценой Королевского театра Сыра-на-Вене весьма озадаченная мышь вдруг обнаружила, что спасается от черной полированной штуковины, пахнущей деревом и лаком… Даже в жизни тщедушного грызуна бывают моменты, когда он готов гомерически рассмеяться и отправиться на поиски выпивки.
Жернова Судьбы буквально на секунду забуксовали, позволив произойти мириадам не видных простому глазу событий, которых вообще не должно было случиться. Например, почтенный немолодой шляпник Косс, человек семейный и в высшей степени положительный, был укушен соломенным канотье.
А кое-кто от всего произошедшего пришел в неописуемое бешенство.
Глава 39. КИР И НОАС
Ноас подняла закованную в перчатку ладонь и дунула на нее в сторону Кира, словно отправляя в полет божью коровку. Юноша стоял как стоял, переминаясь на месте, и, будем справедливы, довольно тупо смотрел на происходящее.
Валькирия впилась в него глазами. По какой-то причине дело явно пошло не так, как она рассчитывала. Несколько долгих секунд великанша словно выискивала что-то на его лице, а потом вдруг резко хлопнула в ладоши, произведя звук двух столкнувшихся кастрюль:
– Ха! Полуэльф! Маленький ублюдок! Насмешка над всеми нами! Не думала, что такое вообще возможно!
Ее лицо рассекла кривая улыбка, холодные губы разошлись, обнажая бритвенный оскал хищника. Сейчас это была маска буйной сумасшедшей, которую никто не назвал бы красивой, находясь в здравом рассудке. Король троллей, лежа связанный на полу, расплылся в счастливой улыбке и попытался помахать рукой своей очаровательной госпоже. В его глазах плясали красные искры, которые ему явно не принадлежали. Поверженный комедиантами гном все так же валялся без сознания рядом с ним.
– И что же нам с тобой делать, тухлая коровья отрыжка? – Ноас прошлась по полуразрушенному залу, хрустя каменной крошкой.
– Фу! – отозвалась Аврил откуда-то сверху.
Великанша подняла глаза.
Девушка стояла на краю каменной плиты, державшей когда-то потолок. Из широких пазов, предназначенных для балок, торчали пучки травы и ветки: поколения птиц строили в них гнезда, ибо природа не терпит пустоты и цепляется за любую возможность продолжить род. Бывает, например, исчезающие расы решаются на необычные поступки – и тогда какая-нибудь женщина вдруг встречает в чащобе эльфа на белом коне, который оказывается не в пример интереснее ее грубияна мужа… (Хотя конь мог бы быть посправнее, а кавалер одет поприличнее.)
– Можно подумать, что, если взяла палку, так уже и стала мужиком, – осуждающе продолжила Аврил, глядя прямо в глаза валькирии.
– Это что за писк?
Ноас с нечеловеческой быстротой швырнула в девушку перчаткой, сшибив ее вниз, словно воробья с ограды. Аврил, вскрикнув, упала на груду битого камня и затихла. Кир бросился к ней, но пересечь бывшую замковою залу означало пробежать мимо воительницы. Ленивым движением руки она отбросила юношу, со шлепком впечатав в противоположную стену. Все вместе не заняло и пяти секунд.
Опутанный веревками Склонн попытался зааплодировать, получив хороший пинок от приходящего в себя Забоя. Король гномов начал биться, как муха в паутине, только сильнее затягивая узлы. Великанша вскинула ладонь, и гном затих, вытаращив глаза.
Кир лежал у стены, тяжело дыша. В горле стоял ком. Все тело ныло и пульсировало от боли. Кости и так онемевшей от недолжного применения руки ему основательно раздробило при ударе. Кажется, ребра тоже. Ноги остались целы, но толку от них было не слишком много, потому что встать отдельно от всего остального они не могли, а прочему сильно мешала гравитация.
– Что до твоего папаши, – Ноас как ни в чем не бывало подошла к юноше, будто он отдыхал на газоне, рассчитывая на стакан лимонада, – слышала я, он загнулся, не оставив сыновей. Хм… Почти не оставив.
Она плотоядно улыбнулась, ткнув его носком сапога. В ее манере все вообще выходило плотоядно, хищно и угрожающе, даже размешанный ее рукой сахар в чае чувствовал себя поверженным врагом, хотя отродясь ни на кого не нападал и даже не думал рыпаться из чашки.
– Ты ведь не знал его? С отцами часто случается кавардак. Передавать наследство по матери куда надежнее: если женщина рожает – тут уж не растеряешься в догадках… Зачем ты вообще оказался здесь? – валькирия резко повернулась к Бандону: – Нет вина, а? Ты, черный?
Тот отрицательно помотал головой и почувствовал себя виноватым. Кажется, Ноас его заворожила не меньше бедняги тролля. На его родине вообще правили матери и бабки. Хотя бы те же слоны: слонихи рождают их, вскармливают и до конца дней водят по саванне туда-сюда – даже газету некогда почитать. Ноас бы похвалила такой подход…
– Жаль. Моя сестрица гораздо запасливее. Эй! Ба-ро-о-он!!! – вдруг заорала она так, что над лесом поднялись птицы.
Когда галдеж над головами поутих, со стороны долины дыхнуло сухим теплом – как бывает, когда заходишь с мороза в хорошо протопленную комнату. В глазах у всех помутилось, словно они, набравшись энтузиазма, заглянули вдруг в четвертое измерение – с его объемными тенями и прочей экзотикой, о которой бредят геометры. Волна жара прошлась туда-сюда, ощупав каждого огромной мягкой ладонью, и в секунду исчезла. Блуждавший по ребрам ледяной ветерок сразу же спохватился, поспешив наверстать упущенное.
Кир тряхнул головой и прислонился спиной к стене, чтобы не упасть. К своему удивлению, он стоял в луже крови, которая еще недавно принадлежала только ему, а теперь жадно впитывалась корнями жухлой полыни. Стоял! И смотрел на свою изувеченную руку. Боль прошла, ни малейшего следа от удара не осталось. Он невольно сжал и разжал кулак, не в силах поверить в происходящее. В руке и во всем теле чувствовалась напряженная дремлющая сила, готовая вырваться наружу. Из затылка кто-то вытащил длинную тупую иглу, мучавшую его с заката, а плечи перестало сводить от холода.
На другой стороне зала с камней со стоном поднялась Аврил, которой досталось куда сильнее, если учесть, что еще минуту назад она была мертва. Изорванная одежда свисала с нее тряпьем, давая почву воображению. Кир сам удивился, что в такой момент может об этом думать. И тем не менее.
Когда он смирился с метаморфозой и осмотрелся вокруг, то увидел прямо перед собой две мерцающие желтым луны с черными прорезями зрачков. Здоровенный кот венчал груду слежавшегося хлама, переплетенного травой и паутиной. Кое-какие из обломков, противостоя времени, были хорошо узнаваемы – фрагменты тяжелой дубовой мебели, в человеческий рост подсвечники, покрытые слоем патины, огромная лохань для умывания в виде ладьи с гребцами… Кто-то свалил здесь целое состояние. Шикарная Джонни отдала бы глаз за такой куш. Уверен, что не свой, и вкупе с остальным, что к нему при жизни прилагалось, – например, с чьей-нибудь головой – но факт остается фактом.
Сам же кот восседал на раздувшемся от влаги фолианте и неподвижно созерцал Кира, как могут созерцать только вечно сытые, уверенные в своей божественности коты – истинные хозяева мира.
Стоящая среди залы Ноас прохрипела что-то вроде «спасиб», закидывая руку с бутылью над головой. Все, кроме кота, лишь дернувшего, не глядя, ухом, как завороженные уставились на нее. За какие-то секунды валькирия уничтожила полтора галлона коньяку и бросила бутыль о стену. Ее щеки порозовели, а в глазах, и без того сумасшедших, взыграло пламя.
– Три короля на одной грядке – это уже слишком! Пора проредить!
С этими словами она шагнула к троллю и без замаха отделила ему голову мечом, словно отрезала кочерыжку от кочана. Улыбка околдованного счастливца так и застыла на окаменевшем лице. Похожая участь постигла обезумевшего от ужаса гнома. Аврил скрутило от зрелища пополам.
– Желающие могут забрать трофей… Хм. Барон! Как ты вовремя! М-му! – валькирия послала коту воздушный поцелуй и расселась в массивном кресле, вывернув его из кучи хлама, как гнилой зуб. – Ну а ты что скажешь, вымесок? – обратилась она к Киру. – Да здравствует король?! А?! Ха-ха-ха!
Кот спрыгнул на пол, оказавшись гораздо больше, чем можно было представить, и направился прямиком к воительнице. Казалось, к ней движется пушистая скамейка с хвостом. Та вздохнула и замахала на него рукой:
– Да-да-да… Я сейчас, дорогой барон. Леди нужно передохнуть.
Кот раскрыл пасть и каждый, глядя на него, уже готов был услышать тягучее и настойчивое «мя-я-яу!», которое расторопно предложило сознание. И оно, в сущности, не обмануло – потому что «мя-я-яу!» произошло и даже весьма убедительно, навалившись вдруг отовсюду и громыхая, как адский камнепад. Если бы поблизости текла река, она б, ей-ей, повернула вспять.
Воительница театрально воздела руки, словно сдавалась на милость неизбежному. Меч с грохотом пал на плиты, указуя окровавленным острием на свои высокопоставленные жертвы.
– Конан, не будь занудой! Я просто немного развлеклась. Разве это не весело? Конечно, погибло не так уж много народу, как от твоих улучшений в мироустройстве…
Кот, не желая повторять дважды, бесшумно прошествовал через зал и скрылся за пробоиной в стене.
Когда изумленный, ошарашенный и сбитый с толку Кир снова посмотрел в кресло, там больше никого не было. Как не было и меча безумной валькирии, оставившей свою шутку неоконченной, а рассказ о происхождении кое-кого не то чтобы завершенным.
Что-то такое крутилось в голове юноши, но никак не могло приземлиться и привести себя в порядок. Кажется, она назвала его королем? Или не называла? Что вообще имела в виду эта закованная в броню женщина, походя отрубающая головы и разговаривающая с волшебными котами?
– Я же говорила, что ты эльф! Или там – полуэльф… Не важно! А? Что? Съел?!
К нему подбежала радостная Аврил. Кто бы объяснил, с чего такая радость…
Глава 40. НОВЫЕ ХЛОПОТЫ
Возвращение всегда подразумевает какую-то определенную точку на карте, где тебя ждут – или не ждут, но ты полон решимости накостылять этим кому-то там, которые нагло и незаконно досадили тебе когда-то.
В случае «Прыгающей лягушки» никакой точки на карте, где бы их ждали, не было и в помине. А накостылять хотелось так многим, что пришлось бы колесить по Кварте веками, не останавливаясь.
То, что с час назад казалось большой проблемой, вдруг перестало существовать, если не считать двух увесистых голов в холщовом мешке и пары прилагавшихся к ним обезглавленных королей, продолжавших валяться на полу разрушенной рыцарской столовой. Это само по себе могло стать не хилой проблемой, но дело было сделано, а далее того никто ничего не планировал. Победители, как нередко случается, оказались вдруг в состоянии большей растерянности, чем перед началом заварушки.
Гумбольдт сидел скрючившись на перевернутом бочонке и курил короткую фарфоровую трубку, которую использовал только в особых случаях. Аврил куда-то запропастилась. Бандон с Хветом кружили по развалинам в поисках чего-нибудь полезного. О том, участниками чего они стали, никому не хотелось думать – произошедшее просто не укладывалось в голове и потому очень скоро должно было превратиться в смутное воспоминание подобное следу странного сна.
Кир машинально потер руку, бывшую недавно месивом костей, и решил проверить, что происходит в долине. Спокойствие и тишина, опустившиеся на плечи, начинали его тревожить. Если случилась уж ночь, как эта, – не стоит ожидать от нее ничего хорошего как минимум до полудня.
Где-то на востоке над изломанной кромкой горного хребта край ночи, будто печенье в молоке, растворяло поднимающееся солнце. Но в долине царил сплошной непроглядный мрак, который еще не скоро рассеется.
Когда Кир высунулся за край стены, то, во-первых, обнаружил, что бессчетные огни вставшей на ночлег армии никуда не делись и продолжали мерцать внизу, приглушенные наползающим с гор туманом, – словно второе небо, подернутое облаками. А во-вторых, кое-какие из огоньков потеряли всякое приличие, приближаясь к развалинам из долины, сопровождаемые басовитой руганью и добротным высокогорным эхо с большим количеством «а», «г» и «р». Камни с шумом осыпались под лапищами четырех троллей, перед которыми мелькало с полдюжины бородатых гномов в доспехах. Кир удивился, как он мог не расслышать творящийся на склоне кавардак, пока не залез на стену. Какой-то зловредный старикашка в голове, который вечно рассчитывает на худшее, радостно заявил: «Я так и знал!»
Ситуация становилась наряженной. И наличие пары мертвых королей ее нисколько не облегчало. Их карабкающиеся по склону подданные явно не ценили таких вот шуток с головами, если шутили не они сами.
Желудок Кира резко подскочил к горлу, категорически отказываясь занять положенное ему место в общей архитектуре. Рождая маленький камнепад, он живо сполз с обветшалой крепостной стены, подавая знаки остальным не шуметь.
Сказать, что его никто не понял, было бы все равно что не сказать ничего, потому что Бандон, потрясая каким-то подсвечником величиной в столб, во всю глотку заорал:
– Кир! Давай сюда! Скинем этого ублюдка-тролля в пропасть ко всем хренам!
Кляча, хранившая молчание почти сутки, что-то, не иначе, увидела во сне и радостно заржала, приветствуя долгожданный рассвет.
Крики за стеной стали заметно громче.
Кир закрыл лицо руками, молясь всем богам на свете, чтобы происходящее оказалось сном. Хотя бы орущий на всю долину Бандон, и пробудившаяся старушенция-лошадь, обнадеженная рассветом, и еще тролли с гномами – те, что поднимались сейчас по склону, если не вообще все. Согласитесь, немало для одного раза, учитывая все предыдущее.
Молитвы Кира, очевидно, не были услышаны или же поняты как надо, потому что о противоположную стену разбился увесистый булыжник, запущенный из пращи, а шум и крики на склоне заметно приближались.
В результате самого быстрого в истории военного совета было решено отступать, оставив поле боя врагу.
В следующую же секунду план был признан несостоятельным, поскольку убежать от десятка добродушных весельчаков с дубинами и пращами не представлялось возможным. Тем паче целое войско, стоящее в долине, могло поучаствовать в погоне. В аллегорическом смысле «Прыгающей лягушке» был поставлен смачный шах, очень скоро грозящий матом без шансов на ничью.
Древняя птица Паника распахнула над труппой свои грязно-черные крылья…
– Бандон, Хвет, Кир, Гумбольдт. Лезьте немедленно на стену!
Все застыли как вкопанные от неожиданной команды Аврил, воинственно размахивающей макаком. Животное верещало от ужаса, не желая быть символом революций, эмансипаций и вообще чего бы то ни было, кроме самого себя – желательно сытого и в теплом надежном месте.
– Все на стену! Немедленно!
Очевидно, недавно пережитая гибель и чудесное возрождение что-то повредили в голове красавицы. Никто из названных не сделал ни шага. Педант старательно извивался, пытаясь укусить взбесившуюся хозяйку, но та не обращала на него внимания.
Над головами пролетело не меньше десятка увесистых камней, брошенных в осажденных. Из рук Гумбольдта выбило его бесценную курительную трубку.
– Ломай стену, придурки! – скомандовала Аврил, теряя терпение.
Педант победно завопил, вырвавшись наконец из хватки воинственной девы, и сиганул на кромку стены, подавая пример доблести и отваги.
***
Впервые в жизни Кир, сам выросший в горах, увидел, что камни могут не падать и даже не катиться, а течь сплошным потоком, как очень тяжелая и выразительно твердая вода. Большую часть нападавшего отряда буквально смыло этим потоком, превратив в очень занимательный предмет для любителей пазлов. «Собери тролля в натуральную величину из фрагментов» может увлечь надолго, если учесть, что в комплект входит бонусный набор для сборки отряда гномов в боевом облачении.
Пара укрывшихся за валуном гномов заорали и кинулись в атаку, размахивая обоюдоострыми топорами. Сзади них ревел потерявший ориентацию тролль раза в два выше и шире Бандона. На всякий случай он кинул несколько булыжников вниз, волею случая добив ими раненого товарища. Затем повертел головой и последовал вслед за гномами наверх, бессмысленно размахивая руками[29].
Меньше чем через минуту первый гном валялся у телеги с проломленной головой (Кляча оказалась крайне раздражена, когда на рассвете кто-то попытался схватить ее за ногу с неизвестной целью). Второй преследовал Кира, влезшего на ведущую в никуда лестницу, одновременно отмахиваясь топором от остальных, ободренных собственным большинством героев. Так и не добравшись до Кира, он был пленен самым неблагородным манером: Гумбольдт с разбегу накинул на него старую попону и убедительно пристроил коленом в челюсть, тут же повалившись с ушибленной ногой.
На этом импровизированном театре войны более всего досталось Бандону, который, лежа на спине, с трудом удерживал морду большого тролля, пытавшегося откусить ему голову. Об аромате тролльего дыхания лучше ничего не писать. Просто представьте себе забитый тухлятиной колодец, в который кто-то добавил серы, подогрел и хорошенько перемешал для эффекта.
…Что-то с треском ударило сверху, и тролль осел, придавив противника плечом. Разинутая пасть так и окаменела, чуть не дотянув до Бандона. Стало легче в одном месте, но тяжелее в другом: из-под неподвижной плиты, в которую превратился убитый тролль, самостоятельно выбраться было невозможно. Между тем набранный в грудь воздух быстро заканчивался. Перед глазами Бандона поплыли сиреневые круги, черные квадраты и чье-то широкое бородатое лицо с перепачканными сажей скулами…
Когда квадраты и круги исчезли, лицо это никуда не делось, принадлежа, вероятно, обитателю какого-то из миров, где оказался Бандон после смерти. О том, что это за мир, он рассуждать не решался, опасаясь самому себе доказать худшее. В области поясницы пульсировал комок боли, которая заставила павшего в битве протянуть руку, вынув из-под спины острый обломок кирпича. Лицо в вышине моргнуло, сказав: «Хор, паря», – и исчезло.
Кому принадлежало лицо и что за «хор-паря» оно имело в виду – осталось неясным, потому что Бандон провалился в уютную темноту обморока и на этом рассуждения прекратил.
***
Через неопределенное по собственным часам время он пришел в себя от резкой боли в груди. Не то чтобы ему впервые ломали ребра, но не в таком количестве… При каждом вдохе с обеих сторон прокатывалась волна мучительной ломоты, от которой хотелось выплюнуть воздух, как пригоршню впивающихся гвоздей. «Сколько ж у меня ребер?.. И зачем?..» – пронеслось у него в голове. Он сделал усилие над собой и высунулся из-за края повозки.
Та стояла под широким каменным козырьком в одной из выветренных за тысячелетия каверн, в изобилии встречавшихся на пути. В глубине шелестели крыльями нетопыри, досадующие на незваных гостей. Один из них, сбитый с толку происходящим, спикировал над повозкой, чуть не залетев Бандону в рот.
Рядом горел небольшой костер, укрытый от посторонних глаз натянутой на жердях попоной – той самой, что так дурно сослужила недавно гному. У костра ссутулившись сидел мужик атлетического сложения и хлебал из котелка кашу.
– Чо, оклемался? – сказал мужик, продолжая таскать ложкой из котла.
Бандон попытался ответить, но только мучительно закашлялся, отчего грудь, казалось, разорвали крюками в клочья.
– Не кипишуй, паря, – степенно ответил мужик. – Зарастет. На вот, хлебни горячего.
Незнакомец подцепил пальцем котелок и повернулся к повозке, оказавшись обладателем того самого бородатого лица, что предстало перед Бандоном в момент гибели. Больше никого рядом не было – ни друзей, ни впряженной в повозку Клячи. Лишь бородатый призрак, пещера да залитая бледным светом пустота с дымкой на горизонте. Мимо медленно и беззвучно пролетел орел.
– Так и есть… – прохрипел Бандон, тяжело опускаясь на солому.
– Не хошь порубать, так спи, – ответствовал «проводник чрез мир иной», продолжив свою трапезу, далекую от возвышенных стандартов. Ложка с азартом стучала о края. Данте не списал бы с такого «проводника» ни абзаца в свою бессмертную поэму.
– Чо причиташь-то? – спросил незнакомец, когда из повозки послышалось невнятное бормотание сетующего на судьбу Бандона. – Каши хошь? Девка-то знатно запарила ячменя, с жирком. Чаю оголодал, паря?
Бандон прекратил бубнить, насторожившись:
– Какая девка?
– Та, ваша ж, что в заварушке была. Отбило тебе, чо ль? Шустрая, как оса, тока без полос, – засмеялся мужик.
– Ее убили?! – прохрипел Бандон, закидывая голову от расстройства.
– Почем убили? Бредишь, что ль? Мож, воды?
– Давай…
Незнакомец поднес в бурдюке воды, назвав себя:
– Кожан я. Из кузнецов я.
Бандон подавился водой.
– Из кого?
– Кузнец, говорю. Да ты пей.
– Кузнец?.. А я-то помер или как, кузнец?
– Отчего помер? Да не вродь. Колышешься. Ну, вдохни.
Бандон разинул рот и вдохнул.
– Больно…
– Жив ты, мужик, не парься. Ребра тебе тролль поломал. Да я его в загривок бревном. Место у них со слабиной тама, тут надо знать куды бить. Так бы да, помер ты, поди. А пока што живой ишшо. А мож, и не помер бы – силищи в тебе, как в быке. Мож, одолел бы тролля сам. Кто знат?
От всей этой мороки и длинной путаной речи у Бандона случилось потемнение в глазах и ушной шум, но голова желудку не указ, и сознание в сей раз не покинуло его:
– Сыпь каши, Кожан. С жирком. А все-то где?
– Да там… – махнул неопределенно кузнец. – Скоро прейдут, не парься. Ты хлебай, твое дело ща исти да мять солому.
