Николай Кун
Боги и герои. Мифы Древней Греции

Тантал^[85]

Изложено по поэме Гомера «Одиссея»

В Лидии, у горы Сипил, находился богатый город, называвшийся по имени горы Сипилом. В этом городе правил любимец богов, сын Зевса Тантал. Всем в изобилии наградили его боги. Не было на земле никого богаче и счастливее царя Тантала. Неисчислимые богатства давали ему богатейшие золотые рудники на горе Сипил, а также плодородные поля, сады и виноградники. На лугах Тантала, любимца богов, паслись громадные стада тонкорунных овец, круторогих быков, коров и табуны быстрых как ветер коней. У царя Тантала был избыток во всём. Он мог бы жить в счастье и довольстве до глубокой старости, но погубила его чрезмерная гордость и преступления.

Боги смотрели на своего любимца Тантала как на равного себе. Олимпийцы часто приходили в сияющие золотом чертоги Тантала и весело пировали с ним. Даже на светлый Олимп, куда не всходил ни один смертный, не раз поднимался по зову богов Тантал. Там он принимал участие в совете богов и пировал за одним столом с ними во дворце своего отца, громовержца Зевса. От такого великого счастья возгордился Тантал и стал считать себя равным даже самому тучегонителю Зевсу. Часто, возвращаясь с Олимпа, Тантал брал с собой пищу богов – амброзию и нектар – и давал своим смертным друзьям, пируя с ними у себя во дворце. Даже те решения, которые принимали боги, совещаясь на светлом Олимпе о судьбе мира, Тантал сообщал людям; он не хранил тайн, которые поверял ему отец его Зевс. Однажды во время пира на Олимпе великий сын Крона сказал Танталу:

– Сын мой, проси у меня всё, что хочешь: из любви к тебе я исполню любую твою просьбу.

Но Тантал, забыв, что он только смертный, гордо ответил отцу своему, эгидодержавному Зевсу:

– Я не нуждаюсь в твоих милостях. Мне ничего не нужно. Жребий, выпавший мне на долю, прекрасней жребия бессмертных богов.

Громовержец ничего не ответил сыну: нахмурил грозно брови, но сдержал свой гнев, – потому что ещё любил его, несмотря на высокомерие. Вскоре Тантал дважды жестоко оскорбил бессмертных богов. Только тогда Зевс наказал высокомерного.

На Крите, родине громовержца, была золотая собака. Некогда она охраняла новорожденного Зевса и питавшую его чудесную козу Амалфею. Когда же Зевс вырос и отнял у Крона власть над миром, эту собаку оставил на Крите охранять своё святилище. Царь Эфеса Пандарей, прельщённый красотой её и силой, тайно приехал на остров и увёз её на своём корабле. Но где же скрыть чудесное животное? Долго думал об этом Пандарей во время пути по морю и, наконец, решил отдать золотую собаку на хранение Танталу. Царь Сипила скрыл от богов чудесное животное. Разгневался Зевс. Призвал он сына своего, вестника богов Гермеса, и послал к Танталу потребовать возвращения золотой собаки. В мгновение ока примчался с Олимпа в Сипил быстрый Гермес, предстал перед Танталом и сказал ему:

– Царь Эфеса Пандарей похитил на Крите из святилища Зевса золотую собаку и отдал на сохранение тебе. Всё знают боги Олимпа, ничего не могут скрыть от них смертные! Верни собаку Зевсу. Остерегайся навлечь на себя гнев громовержца!

Тантал же так ответил вестнику богов:

– Напрасно грозишь ты мне гневом Зевса. Не видал я золотой собаки. Боги ошибаются: нет её у меня.

Страшной клятвой поклялся Тантал в том, что говорит правду, но этой клятвой ещё больше разгневал Зевса. Таково было первое оскорбление, нанесённое Танталом богам. Но и теперь не наказал его громовержец.

Кару богов навлёк на себя Тантал следующим, вторым оскорблением и страшным злодеянием. Когда олимпийцы собрались на пир во дворце Тантала, задумал он испытать их всеведение, потому что не верил в такие их способности. Приготовил он богам ужасную трапезу: убил своего сына Пелопса и его мясо под видом прекрасного блюда подал во время пира. Боги тотчас постигли злой умысел Тантала, и никто из них не коснулся ужасного угощения. Лишь богиня Деметра, полная скорби по похищенной у неё дочери Персефоне, думая только о ней и в своём горе ничего не замечая вокруг, съела плечо юного Пелопса. Боги же собрали все останки Пелопса в котёл и поставили на ярко пылавший огонь. Гермес своими чарами сумел оживить мальчика, и предстал тот перед богами ещё прекраснее, чем раньше, лишь того плеча, что съела Деметра, у него не хватало. По повелению Зевса великий Гефест тотчас изготовил Пелопсу плечо из блестящей слоновой кости. С тех пор у всех потомков Пелопса ярко-белое пятно на правом плече.

Преступление же Тантала переполнило чашу терпения великого царя богов и людей Зевса. Громовержец низверг Тантала в мрачное царство брата своего Аида; там он и несёт ужасное наказание. Мучимый жаждой и голодом, стоит он в прозрачной воде, которая доходит ему до самого подбородка, так что надо лишь наклониться, чтобы утолить нестерпимую жажду, но едва наклоняется Тантал, как исчезает вода и под ногами остается лишь сухая чёрная земля. Над головой Тантала склоняются ветви плодовых деревьев: сочные фиги, румяные яблоки, гранаты, груши и оливы висят низко над его головой, – почти касаются его волос тяжёлые, спелые грозди винограда. Изнурённый голодом, Тантал протягивает руки за прекрасными плодами, но налетает порыв бурного ветра и уносит плодоносные ветки. Не только голод и жажда терзают Тантала – вечный страх сжимает его сердце. Нависшая над его головой скала едва держится, грозя ежеминутно упасть и раздавить своей тяжестью Тантала. Так и мучается царь Сипила, сын Зевса Тантал, в царстве ужасного Аида вечным страхом, голодом и жаждой.

Пелопс^[86]

Изложено по поэме «Метаморфозы» Овидия и стихам Пиндара

После смерти Тантала в городе Сипиле правил сын его Пелопс, так чудесно спасённый богами, но совсем недолго. Царь Трои Ил пошёл войной на Пелопса, и несчастливой была для Пелопса эта война. Могучий царь Трои победил его. Пришлось Пелопсу покинуть родину. Погрузил он все свои сокровища на быстроходные корабли и пустился с верными спутниками в далёкий путь по морю, к берегам Греции. Достигнув полуострова на самом юге Греции, он там и поселился. С тех пор этот полуостров стал называться по имени Пелопса Пелопоннесом.

Однажды увидел Пелопс на своей новой родине прекрасную Гипподамию, дочь царя города Писы^[87] Эномая. Героя пленила дочь Эномая своей красотой, и он решил добыть её себе в жёны.

Трудно было получить руку Гипподамии. Эномаю было предсказано оракулом, что погибнет он от руки мужа своей дочери. Чтобы предотвратить такую судьбу, Эномай решил не выдавать свою дочь замуж. Но как быть ему? Как отказывать всем женихам, которые просили руки Гипподамии? Много героев приходило к Эномаю и сваталось за его дочь. Он оскорблял бы их, отказывая им всем без всякой причины. Наконец Эномай нашёл выход. Он объявил, что отдаст Гипподамию в жёны лишь тому герою, который победит его в состязании на колеснице, но если победителем окажется он сам, то побеждённый поплатится жизнью. Эномай решил так поступить потому, что не было ему равных во всей Греции в искусстве управлять колесницей, да и кони его были быстрее бурного северного ветра Борея. Царь Писы мог быть уверен в том, что ни один герой не победит его, однако многих героев Греции страх лишиться жизни, погибнув от руки жестокого Эномая, не останавливал. Они один за другим приходили в его дворец, готовые состязаться, лишь бы получить в жёны Гипподамию, – так была она прекрасна. Всех их постигла злая доля, всех убил Эномай, а головы их прибил к дверям своего дворца, чтобы каждый новый претендент на руку прекрасной дочери Эномая заранее знал, какая участь его ожидает. Не остановило это героя Пелопса, и решил он во что бы то ни стало заполучить Гипподамию.

Сурово принял Эномай нового жениха:

– Ты хочешь получить в жёны дочь мою Гипподамию? Разве не видел ты, сколько славных героев сложило за неё головы в опасном состязании? Смотри, как бы и тебя не постигла их участь!

– Не страшит меня участь погибших героев, – ответил царю Пелопс. – Я верю: помогут мне боги Олимпа, – с их помощью получу я в жёны Гипподамию.

Жестокая улыбка зазмеилась на устах Эномая: много раз слыхал он подобные речи.

– Слушай же, Пелопс, вот условия состязания: путь лежит от города Писы через весь Пелопоннес до самого Истма^[88] и кончается у жертвенника властителя морей Посейдона недалеко от Коринфа. Если ты достигнешь жертвенника первым, то победил, но горе тебе, если быстрее окажусь я. Тогда пронзит тебя в пути моё копьё, как случилось уже со многими героями, и бесславно сойдёшь ты в мрачное царство Аида. Я дам тебе лишь одно снисхождение, как давал и всем другим: ты тронешься в путь раньше меня. Я же принесу прежде жертву великому громовержцу и только тогда взойду на колесницу. Спеши же проехать за это время как можно больше пути.

Пелопс ушёл от Эномая, зная, что только хитростью удастся ему победить жестокого царя. Решил он найти себе помощника. Тайно пошёл Пелопс к возничему Эномая Миртилу, сыну Гермеса, и попросил его, обещая богатые дары, не вставлять чек в оси, чтобы соскочили колёса с колесницы царя и задержало бы это его в пути. Долго колебался Миртил, но потом всё же соблазнился богатыми дарами и пообещал сделать то, о чём его просили.

Настало утро. Позолотила восходящая розоперстая Эос небесный свод. Вот уж показался на небе и лучезарный Гелиос на своей золотой колеснице. Сейчас начнётся состязание. Помолился Пелопс великому колебателю земли Посейдону, попросив о помощи, и вскочил на колесницу. Царь Эномай подошёл к жертвеннику Зевса и дал знак Пелопсу, что он может трогаться в путь. Пелопс погнал коней во весь опор. Гремели по камням колёса его колесницы. Как птицы неслись кони. Быстро скрылся в облаке пыли Пелопс: гнала его любовь к Гипподамии и страх за свою жизнь.

Но вот вдали послышался грохот колесницы Эномая, и всё яснее с каждым мгновением. Почти настиг царь Писы сына Тантала. Как буря неслись кони царя, вихрем кружилась пыль от колёс. Ударил хлыстом по коням Пелопс, и понеслись они ещё быстрее, только ветер свистит в ушах. Но разве уйти ему от бешеного бега коней Эномая, которые быстрее северного ветра! Всё ближе и ближе Эномай. Пелопс уже чувствует за спиной горячее дыхание его коней, уже видит, взглянув через плечо, как с торжествующим смехом царь замахнулся копьём. Взмолился Пелопс тогда Посейдону, и в этот раз услыхал его властитель безбрежного моря. Колёса с осей колесницы Эномая соскочили, колесница опрокинулась, и грянул оземь жестокосердый царь Писы. Насмерть разбился Эномай при падении, мрак смерти покрыл его очи.

С торжеством вернулся Пелопс в Пису, взял в жёны Гипподамию и завладел всем царством Эномая. Когда же пришёл к Пелопсу Миртил, возничий Эномая, и стал требовать себе в награду полцарства, то жаль стало Пелопсу расставаться с половиной царства. Коварный сын Тантала хитростью заманил Миртила на берег моря и столкнул с высокой скалы в бурные волны. Падая со скалы, проклял Миртил Пелопса и всё его потомство. Как ни старался смягчить гневную душу Миртила сын Тантала, как ни старался смягчить и гнев отца его Гермеса, всё было напрасно. Исполнилось проклятие Миртила. С тех пор преследовали неисчислимые беды потомков Пелопса, а своими злодеяниями навлекли они на себя кару богов.

Европа^[89]

Изложено по поэме Мосха «Идиллии»

У царя богатого финикийского города Сидона Агенора было три сына и дочь, прекрасная, как бессмертная богиня. Звали эту юную красавицу Европа. Приснился однажды сон дочери Агенора. Она увидела, как Азия и тот материк, что отделён от Азии морем, в виде двух женщин боролись за неё. Каждая женщина хотела обладать Европой. Побеждена была Азия, и ей, воспитавшей и вскормившей Европу, пришлось уступить её другой. В страхе Европа проснулась, но не могла понять значения этого сна. Смиренно стала молить юная дочь Агенора, чтобы отвратили от неё боги несчастье, если сон грозит им. Затем, одевшись в пурпурные одежды, затканные золотом, пошла она со своими подругами на зелёный, покрытый цветами луг, к берегу моря. Там, резвясь, собирали сидонские девы в свои золотые корзины цветы: душистые белоснежные нарциссы, пёстрые крокусы, фиалки и лилии. Сама же дочь Агенора, блистая красой своей среди подруг подобно Афродите, окружённой харитами, собирала к себе в золотую корзиночку одни лишь алые розы. Набрав цветов, девы стали со смехом водить весёлый хоровод. Их молодые голоса далеко разносились по цветущему лугу и лазурному морю, заглушая его тихий ласковый плеск.

Недолго пришлось наслаждаться прекрасной Европе беззаботной жизнью. Увидел её сын Крона, могучий тучегонитель Зевс, и решил похитить, а чтобы не испугать, принял вид чудесного быка. Вся шерсть Зевса-быка сверкала как золото, и лишь на лбу горело, подобно полной луне, серебряное пятно. Золотые же рога напоминали молодой месяц, который появляется в лучах пурпурного заката. Чудесный бык лёгкими шагами, едва касаясь травы, вышел на поляну и приблизился к девам. Те вовсе не испугались, а, окружив дивное животное, принялись его ласково гладить. Бык подошёл к Европе и стал к ней ластиться, лизать ей руки. Дыхание быка благоухало амброзией, и вмиг весь воздух оказался напоён этим благоуханием. Европа гладила быка своей нежной рукой по золотой шерсти, обнимала за голову и целовала. Бык лёг у ног прекрасной девы, словно предлагая сесть на его широкую спину, и, смеясь, Европа приняла его приглашение. Хотели и другие девушки сесть с ней рядом, но вдруг бык вскочил и быстро помчался к морю.

Громко вскрикнули от испуга сидонянки. Европа же протягивала к ним руки и звала на помощь, но не могли помочь ей сидонские девы. Как ветер нёсся златорогий бык, а достигнув моря, бросился в воду и быстро, словно дельфин, поплыл. Лазурные волны расступались перед ним, и брызги скатывались, как алмазы, с его шерсти, даже не смочив её. Всплыли из морской глубины прекрасные нереиды и, окружив быка, последовали за ним. Сам бог моря Посейдон вместе с морскими божествами плыл впереди на своей колеснице, трезубцем укрощая волны, ровняя путь по морю своему великому брату Зевсу. Трепеща от страха, сидела на спине быка Европа: одной рукой держалась за золотые рога, другой придерживала подол своего пурпурного платья, чтобы не замочили его морские волны. Напрасно боялась она: море шумело ласково, а солёные брызги не долетали до неё. Морской ветер колыхал кудри Европы и развевал её лёгкое покрывало. Всё дальше берег: вот уже и скрылся в голубой дали, – а кругом лишь море да синее небо. Скоро показался в морской дали и Крит. Быстро приплыл к нему со своей драгоценной ношей Зевс-бык, вышел на берег и принял свой обычный облик. Европа стала женой Зевса и поселилась на Крите. Трёх сыновей родила она: Миноса, Радаманфа и Сарпедона, – и по всему миру гремела их слава.

Кадм^[90]

Изложено по поэме Овидия «Метаморфозы»

Когда Зевс под видом быка похитил Европу, опечалился её отец, царь Сидона Агенор. Ничто не могло его утешить. Он призвал трёх сыновей своих – Фойникса, Киликса и Кадма – и послал разыскать Европу, запретив им под страхом смерти возвращаться домой без сестры. Отправились сыновья Агенора на поиски. Фойникс и Киликс скоро покинули Кадма, основали свои царства: Фойникс – Финикию^[91], а Киликс – Киликию^[92] – и остались в них.

Кадм один продолжил поиски. Долго странствовал он по свету, всюду расспрашивая о Европе, да разве можно было найти сестру, раз сам Зевс скрыл её от всех! Наконец, потеряв всякую надежду, но не рискуя возвращаться домой, решил Кадм навсегда остаться на чужбине. Отправился он в священные Дельфы и вопросил там оракула стреловержца Аполлона, в какой стране поселиться ему и основать город. Так ответил Кадму оракул Аполлона: «На уединённой поляне увидишь ты корову, которая никогда не знала ярма. Следуй за ней, и там, где ляжет она на траву, воздвигни стены города, а страну назови Беотией».

Получив такой ответ, покинул Кадм священные Дельфы. Лишь только вышел он за ворота, как увидел белоснежную корову, которая паслась, никем не охраняемая, на поляне. Кадм пошёл за ней со своими верными сидонскими слугами, славя великого Аполлона. Уже миновал он долину Кефиса^[93], как вдруг остановилась корова, подняла голову к небу, громко замычала, посмотрела на следовавших за ней воинов и спокойно легла на зелёную траву. Полный благодарности Аполлону, опустился Кадм на колени, поцеловал землю своей новой родины и призвал благословение богов на незнакомые горы и долины. Кадм тотчас сложил из камней жертвенник, чтобы принести жертву эгидодержавному Зевсу, но так как не было у него воды для жертвоприношения, то послал он своих верных сидонцев к источнику.

Невдалеке была вековая роща, которой ещё никогда не касался топор дровосека. Среди этой рощи находился глубокий грот, весь заросший кустарником, а вокруг него лежали нагромождённые в беспорядке громадные камни. Из этого грота вытекал, журча меж камней, источник с хрустально-прозрачной водой. В гроте же жил громадный змей, посвящённый богу войны Аресу. Его глаза сверкали огнём, из пасти, усаженной тремя рядами ядовитых зубов, высовывалось тройное жало, грозно колыхался на голове золотой гребень. Когда слуги Кадма подошли к источнику и погрузили уже сосуды в его студёную воду, выполз из грота с грозным шипением змей, извиваясь между камнями своим громадным телом. Побледнели от страха слуги Кадма, выпали у них из рук сосуды, леденящий ужас сковал их члены. Поднялся на хвосте змей – выше вековых деревьев леса его голова с разинутой пастью. Прежде чем кто-нибудь из сидонян успел подумать о бегстве или защите, бросился на них ужасный змей и погубил всех.

Кадм долго ждал возвращения слуг. Уже солнце стало склоняться к западу, вытянулись тени на земле, а слуг всё нет и нет. Подивился сын Агенора: куда пропали сидоняне, чего медлят? – и решил пойти по их следам в рощу, прикрывшись, как панцирем, львиной шкурой, опоясавшись острым мечом и вооружившись копьём. Ещё более надёжной защитой служило герою его мужество. Кадм вошёл в рощу, увидел растерзанные тела своих верных слуг, на которых лежал громадный змей, и в горе и гневе воскликнул:

– О верные слуги, я буду вашим мстителем! Или я отомщу за вас, или сойду вместе с вами в мрачное царство теней!

Схватил Кадм камень величиной со скалу и, размахнувшись, бросил в змея. От такого удара опрокинулась бы крепостная башня, но невредимым остался змей – защитила его твёрдая, как сталь, чешуя, покрывавшая всё тело. Потряс тогда своим копьём сын Агенора и, собрав всю силу, вонзил его в спину чудовища. От копья Кадма не защитила змея стальная чешуя. По самое древко вонзилось копьё в тело змея. Извиваясь, схватил змей зубами копьё и хотел вырвать из раны, но напрасны были его усилия: остриё так и осталось глубоко в ране, лишь древко обломилось. От чёрного яда и ярости вздулась шея змея, пена хлынула у него из пасти, свирепое шипение разнеслось далеко по всей стране, весь воздух наполнился смрадом его дыхания. То извивается змей громадными кольцами по земле, то, бешено крутясь, высоко вздымается вверх. Он валит деревья, вырывая их с корнем, и во все стороны разбрасывает хвостом своим громадные камни. Он пытается схватить своей ядовитой пастью Кадма, но, прикрывшись, как щитом, львиной шкурой, герой отражает змея своим мечом. Грызёт змей зубами острый меч, но только тупит зубы о его сталь.

Наконец изловчился сын Агенора и пронзил шею змея, пригвоздив его к дубу, – так силён был удар могучего героя.

Согнулся столетний дуб под тяжестью тела чудовища. С изумлением смотрел Кадм на поверженного змея, дивясь его величине. Вдруг раздался неведомый голос:

– Что стоишь ты, сын Агенора, и дивишься на убитого тобой змея? Скоро и на тебя, обращённого в змея, будут дивиться люди.

Посмотрел по сторонам Кадм, не понимая, откуда раздался таинственный голос, и содрогнулся от ужаса, когда осознал смысл предсказания; аж волосы поднялись дыбом у него на голове. Чуть не лишившись сознания, стоял он перед убитым змеем. Тогда явилась Кадму любимая дочь Зевса Афина Паллада и велела вырвать у змея зубы и посеять их, как семена, на вспаханном поле.

Кадм выполнил повеление совоокой богини-воительницы. Едва посеял он зубы змея, как – о чудо! – из земли показались сначала острия копий, затем поднялись над пашней гребни шлемов, потом головы воинов, плечи, закованные в панцири груди, руки со щитами; наконец вырос из зубов дракона целый отряд вооружённых воинов. Увидев нового, неведомого врага, схватился за меч Кадм, но один из воинов, рождённых землёй, воскликнул:

– Не хватайся за меч! Берегись вмешиваться в междоусобный бой!

Страшная, кровавая битва началась между воинами. Они разили друг друга мечами и копьями и падали один за другим на только что породившую их землю. Их оставалось уже только пятеро. Тогда один из них по повелению Афины Паллады бросил на землю своё оружие в знак мира. Заключили воины тесную братскую дружбу. Эти воины, рождённые землёй из зубов дракона, и были помощниками Кадма, когда он строил Кадмею – крепость семивратных Фив.

Кадм основал великий город Фивы, дал гражданам законы и устроил всё государство. Боги Олимпа дали в жёны Кадму прекрасную дочь Ареса и Афродиты Гармонию. Великолепен был свадебный пир великого основателя Фив. Все олимпийцы собрались на эту свадьбу и богато одарили новобрачных.

С тех пор Кадм стал одним из могущественнейших царей Греции. Неисчислимы были его богатства. Многочисленно и непобедимо было его войско, во главе которого стояли воины, рождённые землёй из зубов змея. Казалось бы, вечная радость и счастье должны были царить в доме сына Агенора, но не одно счастье послали ему олимпийцы. Много горя пришлось испытать ему. Его дочери, Семела и Ино, погибли на глазах у отца. Правда, после смерти они были приняты в сонм олимпийских богов, но всё же потерял Кадм своих нежно любимых дочерей. Актеон, внук Кадма, сын его дочери Автонои, пал жертвой гнева Артемиды. Пришлось Кадму оплакивать и внуков своих.

На старости лет, удручённый тяжким горем, Кадм покинул семивратные Фивы. Со своей женой Гармонией долго скитался он на чужбине и пришёл наконец в далёкую Иллирию^[94]. С болью в сердце Кадм вспоминал все несчастья, постигшие его дом, а также борьбу со змеем и те слова, которые произнёс неведомый голос.

– Не был ли тот змей, – сказал Кадм, – которого поразил я своим мечом, посвящён богам? Если за его гибель карают меня так тяжко боги, то лучше бы мне самому обратиться в змея.

Только промолвил это Кадм, как тело его вытянулось и покрылось чешуёй, ноги срослись и стали длинным извивающимся змеиным хвостом. В ужасе он простёр со слезами на глазах к Гармонии ещё сохранившиеся руки и воскликнул:

– О, приди ко мне, Гармония! Коснись меня, коснись моей руки, пока не обратился я весь в змея!

Он звал Гармонию, много ещё хотел ей сказать, но язык его начал раздваиваться, и уже колебалось во рту змеиное жало, а из уст вылетало лишь шипение. Прибежала тут Гармония и воскликнула:

– О Кадм! Освободись же скорее от этого образа! О боги, зачем не обратили вы и меня в змею!

Обвился вокруг своей верной жены обращённый в громадного змея Кадм и стал лизать ей лицо своим раздвоенным языком. С печалью гладила Гармония покрытую чешуёй спину змея.

Боги услышали её мольбу и тоже обратили в змею, так что стало уже две змеи – Гармония и Кадм. Под видом змей оставались они до конца жизни.