Николай Кун
Боги и герои. Мифы Древней Греции

Зет и Амфион

В городе Фивы жила дочь речного бога Асопа^[95] Антиопа. Полюбил её Зевс-громовержец, и у Антиопы родились два сына-близнеца. Их назвала она Зет и Амфион. Боясь гнева отца своего за то, что тайно вступила в брак с Зевсом, Антиопа положила своих маленьких сыновей в корзину и отнесла в горы. Она была уверена, что Зевс не даст погибнуть своим сыновьям, и он действительно позаботился о них. К тому месту, где лежали Зет и Амфион, он послал пастуха. Тот нашёл маленьких сыновей Зевса и Антиопы и взял к себе домой. Так и росли братья в доме пастуха. Уже в детстве Зет и Амфион очень различались по характеру: Зет был сильным мальчиком, рано стал помогать пастуху пасти стада; Амфион же обладал кротким приветливым нравом, и ничто не привлекало его так, как музыка. Когда же оба брата выросли, Зет стал могучим воином и отважным охотником. Никто не превосходил его силой и ловкостью; его радовали лишь шум оружия во время боя и охота на диких зверей. Амфиону же, любимцу бога Аполлона, одно только доставляло радость – игра на златострунной кифаре, которую подарил ему сам сребролукий сын Латоны Аполлон. Амфион так дивно играл на кифаре, что приводил в движение своей игрой даже деревья и скалы.

По-прежнему жили юноши у пастуха, не зная, кто их отец и мать. А мать их Антиопа томилась в это время во власти сурового царя Фив Лика и жены его Дирки. Закованная в тяжёлые цепи, была заключена Антиопа в темницу, куда даже луч солнца не проникал, но Зевс освободил её. Спали с неё сами собой цепи, открылись двери темницы; она бежала в горы и укрылась в хижине того пастуха, который воспитал её сыновей.

Едва только принял её под свою защиту пастух, как явилась к нему жестокая Дирка, которая с другими фиванками справляла в горах весёлый праздник Диониса. Блуждая по горам, в венке из плюща и с тирсом в руках, она случайно набрела на хижину пастуха. Увидала Дирка Антиопу, и вся ненависть к ней вспыхнула неудержимо в сердце жестокой царицы. Она решила погубить несчастную Антиопу. Дирка призвала Зета и Амфиона, оклеветала Антиопу и убедила юношей привязать невинную дочь Асопа к рогам дикого быка, чтобы он растерзал её. Зет и Амфион уже готовы были послушаться: поймали быка и схватили Антиопу, – но тут, на её счастье, пришёл пастух. Увидав, что собственные сыновья хотят привязать Антиопу к рогам разъярённого быка, пастух воскликнул:

– Несчастные, какое ужасное злодеяние вы едва не совершили! Вы хотели, сами не зная, что творите, предать ужасной смерти свою родную мать. Ведь это мать ваша, Антиопа.

В ужас пришли Зет и Амфион, когда поняли, что могли совершить по вине жестокой Дирки. В гневе схватили они жестокую царицу, оклеветавшую их мать, и привязали к рогам дикого быка, сказав ей:

– Погибни же сама той смертью, на которую ты обрекла нашу мать! Пусть будет эта смерть твоим заслуженным наказанием и за жестокость, и за клевету!

Мучительной смертью погибла Дирка. Отомстили за мать Зет и Амфион и Лику: убили его и завладели властью над Фивами.

Став царями Фив, решили братья укрепить свой город. Лишь высокая Кадмея, крепость Фив, построенная Кадмом, была защищена стенами, весь же остальной город был беззащитен. Братья сами построили стену вокруг Фив. Как различен был их труд! Могучий, как титан, Зет носил громадные глыбы камня, напрягая все свои силы, и громоздил их друг на друга. Амфион же не носил каменных глыб: послушные звуку его златострунной кифары, сами двигались камни и складывались в высокую несокрушимую стену. Далеко разошлась слава о великих героях Зете и Амфионе, их знали даже за пределами Греции. Сам Тантал, любимец богов, отдал Амфиону в жёны дочь свою Ниобу. Зет же женился на Аэдоне, дочери царя Эфеса Пандерея. Ниоба и Аэдона и навлекли несчастье на дом сыновей Антиопы.

Ниоба

Изложено по поэме Овидия «Метаморфозы»

У жены царя Фив Амфиона, Ниобы, было семь сыновей и семь дочерей. Гордилась своими детьми дочь Тантала. Прекрасны, как юные боги, были её дети. Счастье, богатство и прекрасных детей дали боги Ниобе, но не была благодарна им дочь Тантала.

Однажды дочь слепого прорицателя Тиресия, вещая Манто, проходя по улицам семивратных Фив, звала всех фиванок принести жертвы Латоне и её детям-близнецам: златокудрому далекоразящему Аполлону и девственной Артемиде. Послушные призыву Манто, фиванки пошли к алтарям богов, украсив головы лавровыми венками. Одна лишь Ниоба, гордая своим могуществом и посланным ей богами счастьем, не хотела идти приносить жертвы Латоне.

Смутили фиванок полные гордыни слова Ниобы, но всё же совершили они жертвоприношения. Смиренно молили женщины Фив великую Латону не гневаться.

Услыхала богиня Латона надменные речи Ниобы, призвала детей своих, Аполлона и Артемиду, и, сетуя на Ниобу, сказала:

– Тяжко оскорбила меня, вашу мать, гордая дочь Тантала. Она не верит, что я богиня, и не признаёт меня, хотя лишь великой жене Зевса Гере уступаю я в могуществе и славе. Неужели вы, дети, не отомстите за это оскорбление? Ведь если вы оставите Ниобу без отмщения, то перестанут люди чтить меня как богиню и разрушат мои алтари. Ведь и вас оскорбила дочь Тантала! Она равняет вас, бессмертных богов, со своими смертными детьми. Она столь же надменна, как и её отец Тантал!

Прервал свою мать стреловержец Аполлон:

– О, хватит! Не говори больше ничего! Ведь своими жалобами ты отдаляешь наказание!

– Будет! Остановись! – воскликнула и Артемида.

Окутанные облаком, разгневанные брат и сестра понеслись с вершины Кинта^[96] к Фивам. Золотые стрелы зловеще гремели в их колчанах. Примчались они к семивратным Фивам. Аполлон невидимым остановился на ровном поле у городских стен, где фиванские юноши упражнялись в воинских играх. Как раз в этот момент два сына Ниобы, Исмен и Сипил, неслись на горячих конях, одетые в пурпурные плащи. Вдруг вскрикнул Исмен – пронзила ему грудь золотая стрела Аполлона. Выпустил он поводья из рук и мёртвым упал на землю. Услыхал Сипил грозный звон тетивы лука Аполлона и, пытаясь спастись от грозной опасности на быстром коне, во весь опор понёсся по полю, как несётся по морю, распустив все паруса, корабль, стараясь уйти от надвигающегося шторма. Настигла всё же сына Ниобы смертоносная стрела и вонзилась в спину у самой шеи. Сыновья Ниобы, Файдим и Тантал, боролись, тесно обхватив друг друга руками, когда сверкнула в воздухе стрела и пронзила обоих. Со стоном упали они. Смерть одновременно погасила в глазах их свет жизни, одновременно испустили они своё последнее дыхание. Подбежал брат их Альпенор, попытался поднять, обхватив похолодевшие тела, но глубоко вонзилась и ему в сердце стрела Аполлона, и пал он бездыханным на тела своих братьев. Дамасихтона поразил Аполлон в бедро у самого колена. Попытался вырвать из раны золотую стрелу сын Ниобы, но вдруг со свистом другая стрела вонзилась ему в горло. Поднял к небу руки последний из сыновей Ниобы, юный Илионей, и взмолился:

– О олимпийские боги, пощадите, пощадите!

Его мольба тронула грозного Аполлона, но поздно! Уже слетела с тетивы золотая стрела, нельзя вернуть её. Пронзила она сердце и последнему сыну Ниобы. Быстро донёсся слух о великом несчастье до Ниобы. Со слезами сообщили слуги и Амфиону о гибели его сыновей.

Не перенёс их потери несчастный отец и сам пронзил себе грудь острым мечом.

Склонившись над телами сыновей и мужа, рыдала Ниоба, целуя их похолодевшие уста. Разрывалось от страданий её сердце. В отчаянии простирала несчастная к небу руки, но не о милости молила: горе не смягчило её сердце, – а гневно восклицала:

– Радуйся, жестокая Латона! Веселись, пока не насытится твоё сердце моей скорбью! Ты победила, соперница! О нет, что я говорю! Пусть много вокруг меня, несчастной, бездыханных тел моих детей, всё же больше их осталось у меня, чем у тебя, счастливой. Значит, победила я.

Только замолкла Ниоба, как раздался грозный звон тетивы. Ужас объял всех. Одна Ниоба осталась спокойной: горе придало ей смелости.

Недаром раздался звон тетивы лука Артемиды: упала одна из дочерей Ниобы, стоявших в глубокой печали вокруг тел братьев, сражённая стрелой. Вот опять прозвенела тетива, и рухнула как подкошенная другая дочь Ниобы. Шесть золотых стрел одна за другой слетели с тетивы лука Артемиды, и бездыханными остались лежать шесть прекрасных юных дочерей Ниобы. Самая младшая дочь бросилась к матери и укрылась в складках её платья.

Горе сломило гордое сердце Ниобы.

– Пощади хоть эту малышку, великая Латона! – взмолилась она, полная скорби. – Хоть одну оставь мне!

Но не сжалилась богиня: стрела Артемиды пронзила и младшую дочь.

Оцепенела от горя Ниоба, окружённая телами дочерей, сыновей и мужа, даже ветер не колышет её волос. В лице её нет ни кровинки, не светятся жизнью её глаза, не бьётся в груди сердце, лишь слёзы скорби льются из глаз. Постепенно в холодный камень превращаются её члены. Поднялся вокруг бурный вихрь и перенёс Ниобу на её родину, в Лидию.

Там, высоко на горе Сипил, стоит и сейчас обращённая в камень Ниоба и вечно льёт слёзы скорби.

Кекроп^[97], Эрихтоний^[98] и Эрехтей^[99]

Основателем великих Афин и их Акрополя был рождённый землёй Кекроп. Земля породила его получеловеком-полузмеёй. Тело его оканчивалось громадным змеиным хвостом. Кекроп основал Афины в Аттике в то время, когда спорили за власть над всей страной колебатель земли, бог моря Посейдон и воительница богиня Афина, любимая дочь Зевса. Чтобы решить этот спор, все боги собрались во главе с самим великим громовержцем Зевсом на афинском Акрополе. На суд властитель богов и людей призвал и Кекропа, чтобы решил, кому же должна принадлежать власть в Аттике. Змееногий Кекроп явился на суд. Боги решили дать власть над Аттикой тому, кто принесёт стране самый ценный дар. Ударил колебатель земли Посейдон своим трезубцем в скалу, и из неё забил источник солёной морской воды. Афина же вонзила в землю своё сверкающее копьё, и выросла из земли плодоносная олива. Тогда Кекроп сказал:

– Светлые боги Олимпа, всюду шумят солёные воды безбрежного моря, но нет нигде оливы, дающей богатые плоды. Афине принадлежит олива, она даст богатство всей стране и будет побуждать жителей к труду земледельцев и возделыванию плодородной почвы. Великое благо дала Афина Аттике, пусть же ей принадлежит власть над всей страной.

Боги-олимпийцы присудили Афине Палладе власть над городом, основанным Кекропом, и над всей Аттикой. С тех пор город стал называться в честь любимой дочери Зевса Афинами. Кекроп основал там первое святилище богине Афине, защитнице города, и отцу её Зевсу. Дочери Кекропа были первыми жрицами Афины. Кекроп был первым царём Аттики, дал афинянам законы и устроил всё государство.

Преемником Кекропа стал Эрихтоний, сын бога огня Гефеста, который, подобно Кекропу, был также рождён землёй. Полно тайны его рождение. В раннем младенчестве взяла его под своё покровительство богиня Афина, и он рос в её святилище. Афина положила новорождённого Эрихтония в плетёную корзину с плотно закрытой крышкой, и две змеи должны были его охранять. К нему также были приставлены и дочери Кекропа, но Афина строго запретила им поднимать крышку с корзины: никто не должен был видеть таинственно рождённого землёй младенца. Любопытство мучило дочерей Кекропа, им хотелось хоть раз взглянуть на Эрихтония.

Однажды Афина отлучилась из своего святилища на Акрополе, чтобы принести от Паллены гору, которую решила поставить у Акрополя для его защиты. Когда богиня несла гору к Афинам, ей повстречалась ворона и сказала, что дочери Кекропа открыли корзину и увидели таинственного младенца. Страшно разгневалась Афина, бросила гору и в мгновение ока явилась в своё святилище на Акрополе, где строго покарала дочерей Кекропа. Их охватило безумие: они выбежали из святилища, бросились с отвесных скал и разбились насмерть. С этих пор сама Афина охраняла Эрихтония. Гора же, которую она бросила, так и осталась на том месте, где сообщила богине ворона о проступке дочерей Кекропа; потом эта гора стала называться Ликабетом. Эрихтоний, возмужав, стал царём Афин, где и правил долгие годы. Им были учреждены древнейшие празднества в честь Афины – Панафинеи^[100].

Эрихтоний первый впряг коней в колесницу и первый ввёл ристания на колесницах в Афинах.

Потомком Эрихтония был царь Афин Эрехтей. Ему пришлось вести тяжёлую войну с городом Элевсином, которому пришёл на помощь сын фракийского царя Эвмолпа Иммарад.

Несчастливой была эта война для Эрехтея. Всё больше и больше теснили его Иммарад и фракийцы. Наконец Эрехтей решил обратиться к оракулу Аполлона в Дельфах, чтобы узнать, какой ценой может он достигнуть победы. Ужасный ответ дала пифия. Она сказала Эрехтею, что только в том случае победит он Иммарада, если принесёт в жертву богам одну из своих дочерей. Эрехтей вернулся из Дельф с ужасным ответом. Юная дочь царя Хтония, полная любви к родине, узнав ответ пифии, объявила, что готова пожертвовать жизнью за родные Афины. Глубоко скорбя о судьбе своей дочери, Эрехтей принёс её в жертву богам; лишь желание спасти Афины заставило его решиться на такую жертву.

Вскоре после того, как принесена была Хтония в жертву, произошло сражение. В пылу битвы встретились Эрехтей и Иммарад и вступили в поединок. Долго бились герои, не уступавшие друг другу ни в силе, ни в умении владеть оружием, ни в храбрости. Наконец победил Эрехтей и поразил насмерть своим копьём Иммарада. Опечалился отец Иммарада Эвмолп и упросил бога Посейдона отомстить Эрехтею за смерть сына. Быстро примчался на своей колеснице по бурным волнам моря Посейдон в Аттику, взмахнул своим трезубцем и убил Эрехтея. Так погиб Эрехтей, защищая свою родину. Погибли и все дети его, кроме дочери Креусы, – её одну пощадил злой рок.

Кефал и Прокрида

Изложено по трагедии Софокла «Филоктет»

Кефал, сын бога Гермеса и дочери Кекропа Херсы, далеко по всей Греции славился своей дивной красотой, а также как неутомимый охотник. Рано, ещё до восхода солнца, покидал он свой дворец и юную жену свою Прокриду и отправлялся на охоту в горы Гимета. Однажды увидала прекрасного Кефала розоперстая богиня зари Эос, похитила его и унесла далеко от Афин, на самый край земли. Кефал любил одну лишь Прокриду, только о ней думал, имя её не сходило с его уст. Тосковал он в разлуке с женой и молил богиню Эос отпустить его назад в Афины. Разгневалась Эос и сказала Кефалу:

– Хорошо, возвращайся к Прокриде, перестань жаловаться на судьбу! Когда-нибудь ты пожалеешь, что Прокрида твоя жена; пожалеешь даже, что узнал её! О, я предвижу, что это случится!

Отпустила Эос Кефала, а прощаясь с ним, убедила испытать верность жены. Богиня изменила наружность Кефала, и он вернулся, никем не узнанный, в Афины. Хитростью проник Кефал в свой дом и застал жену в глубокой печали, но и в печали была прекрасна Прокрида. Кефал заговорил с женой, долго старался склонить её забыть мужа, уйти от него и стать его женой. Не узнала Прокрида мужа. Долго не хотела она и слушать незнакомца и всё твердила:

– Одного лишь Кефала люблю я и останусь ему верна. Где бы он ни был, жив или умер, я навек останусь ему верна!

Наконец поколебал её богатыми дарами Кефал. И она уже была готова склониться на его мольбы. Тогда, приняв свой настоящий образ, он воскликнул:

– Неверная! Я муж твой, Кефал! Сам я свидетель твоей неверности!

Ни слова не ответила Прокрида мужу. Низко склонив от стыда голову, покинула она дом Кефала и ушла в покрытые лесом горы. Там стала она спутницей богини Артемиды. От богини получила в подарок Прокрида чудесное копьё, которое всегда попадало в цель и само возвращалось к бросившему его, и собаку Лайлапа, от которой не мог спастись ни один дикий зверь.

Недолго был в силах Кефал жить в разлуке с Прокридой. Он разыскал в лесах свою жену и уговорил её вернуться назад. Вернулась Прокрида к мужу, и долго жили они счастливо. Своё чудесное копьё и собаку Лайлапа Прокрида подарила мужу, который, как и прежде, до рассвета уходил на охоту. Один, без провожатых, охотился Кефал, ему не нужно было помощников – ведь с ним было чудесное копьё и Лайлап. Однажды с раннего утра был на охоте Кефал; в полдень, когда наступил палящий зной, стал он искать защиты в тени от зноя. Медленно шёл Кефал и пел:

– О сладостная прохлада, приди скорей ко мне! Овей мою открытую грудь! Скорей приблизься ко мне, прохлада, полная неги, и развей палящий зной! О небесная, ты – моя отрада, ты оживляешь и укрепляешь меня! О, дай мне вдохнуть твоё сладостное дуновение!

Кто-то из афинян услыхал пение Кефала и, не поняв смысла его песни, сказал Прокриде, что слыхал, как муж её зовёт в лесу какую-то нимфу Прохладу. Опечалилась Прокрида, решив, что Кефал уже не любит её, что забыл её и нашёл другую. Раз, когда Кефал был на охоте, Прокрида тайно пошла в лес и, спрятавшись в разросшихся густо кустах, стала ждать, когда придёт её муж. Вот показался среди деревьев и Кефал. Громко пел он:

– О, полная ласки прохлада, приди и прогони мою усталость!

Вдруг остановился Кефал – ему послышался тяжёлый вздох. Прислушался Кефал, но всё тихо в лесу, не шелохнётся ни один листок в полуденном зное. Опять запел Кефал:

– Спеши же ко мне, желанная прохлада!

Только прозвучали эти слова, как тихо зашелестело что-то в кустах. Кефал, думая, что в них скрылся какой-нибудь дикий зверь, бросил в кусты не знающее промаха копьё. Громко вскрикнула Прокрида, поражённая в грудь. Узнал её голос Кефал, бросился к кустам и нашёл в них свою жену. Вся грудь её была залита кровью; смертельной оказалась ужасная рана. Поспешил Кефал перевязать рану Прокриды, но всё напрасно. Перед смертью сказала Прокрида мужу:

– О Кефал, я заклинаю тебя святостью наших брачных уз, богами Олимпа и подземными богами, к которым иду я теперь, заклинаю тебя и моей любовью: не позволяй входить в наш дом той, которую ты звал сейчас!

Понял Кефал из слов умирающей Прокриды, что ввело её в заблуждение, и поспешил объяснить её ошибку. Слабела Прокрида, туманились смертью её глаза, и, нежно улыбаясь Кефалу, умерла она на его руках. С последним поцелуем отлетела её душа в мрачное царство Аида.

Долго был неутешен Кефал. Как совершивший убийство, покинул он родные Афины и удалился в семивратные Фивы. Здесь помог он Амфитриону в охоте на неуловимую тавтесейскую лисицу. Её послал в наказание фивянам Посейдон. Каждый месяц приносили лисице в жертву мальчика, чтобы хоть как-нибудь утолить её ярость. Кефал выпустил на лисицу свою собаку Лайлапа. Вечно преследовал бы Лайлап лисицу, если бы не превратил громовержец Зевс в два камня и лисицу, и собаку. После охоты на тавтесейскую лисицу Кефал принял участие в войне Амфитриона с телебоями и достиг благодаря своей храбрости власти над островом Кефаления, названным так по его имени, – там и жил до самой своей смерти.

Прокна и Филомела

Изложено по поэме Овидия «Метаморфозы»

Царь Афин Пандион, потомок Эрихтония, вёл войну с варварами, осадившими его город. Трудно было бы ему защитить Афины от многочисленного варварского войска, если бы на помощь ему не пришёл царь Фракии Терей. Он победил варваров и прогнал их из пределов Аттики. В награду за это Пандион дал Терею в жёны дочь свою Прокну. Вернулся Терей со своей молодой женой во Фракию. Там родился вскоре у Терея и Прокны сын. Казалось, что счастье сулили мойры Тесею и его жене.

Прошло пять лет со дня брака Терея. Однажды Прокна стала просить мужа:

– Если ты ещё любишь меня, то отпусти повидаться с сестрой или же привези её к нам. Съезди в Афины за сестрой моей, попроси отца отпустить её и обещай, что она скоро вернётся назад. Увидеть сестру будет для меня величайшим счастьем.

Приготовил Терей корабли к дальнему плаванию и вскоре отплыл из Фракии. Благополучно достиг он берегов Аттики. С радостью встретил своего зятя Пандион и отвёл в свой дворец. Не успел ещё сказать Терей о причине своего приезда в Афины, как вошла Филомела, сестра Прокны, равная красотой прекрасным нимфам. Поразила Терея красота Филомелы, и он, воспылав к ней страстной любовью, стал просить Пандиона отпустить её погостить у сестры её Прокны. Любовь к Филомеле делала ещё убедительней речи Терея. Сама Филомела, не ведая, какая грозит ей опасность, тоже просила отца отпустить её к Прокне. Наконец согласился Пандион. Отпуская свою дочь в далёкую Фракию, говорил он Терею:

– Тебе поручаю я, Терей, дочь мою и бессмертными богами заклинаю: защищай её как отец. Скорей пришли назад Филомелу, ведь она единственная утеха моей старости.

Пандион просил и Филомелу:

– Дочь моя, если ты любишь старика отца, возвращайся скорей, не покидай меня одного.

Со слезами простился Пандион с дочерью; хотя тяжёлые предчувствия угнетали его, всё же не мог он отказать Терею и Филомеле.

Взошла прекрасная дочь Пандиона на корабль. Дружно ударили вёслами гребцы, быстро понёсся корабль в открытое море, всё дальше берег Аттики. Ликуя, воскликнул Терей:

– Я победил! Со мной здесь, на корабле, избранница моего сердца, прекрасная Филомела.

Не сводил глаз с Филомелы Терей и не отходил от неё во всё время пути. Вот и берег Фракии, окончен путь. Но не повёл в свой дворец Филомелу царь Фракии, а увёл насильно в тёмный лес, в хижину пастуха, где и держал в неволе. Не трогали его слёзы и мольбы Филомелы, страдавшей в неволе. Часто звала сестру и отца Филомела, часто призывала великих богов-олимпийцев, но тщетны были её мольбы и жалобы. Филомела рвала в отчаянии волосы, ломала руки и сетовала на свою судьбу:

– О суровый варвар! Тебя не тронули ни просьбы отца, ни слёзы, ни заботы обо мне моей сестры! Ты не сохранил святости твоего домашнего очага! Возьми же, Терей, мою жизнь, но знай: видели твоё преступление великие боги, и если есть ещё у них сила, то понесёшь ты заслуженное наказание. Сама поведаю я обо всём, что ты сделал! Сама пойду я к народу! Если же не пустят меня уйти леса, которые здесь вокруг, я все их наполню своими жалобами: пусть слышит их вечный Эфир небесный, пусть слышат их боги!

Страшный гнев овладел Тереем, когда услыхал он угрозы Филомелы. Выхватил он свой меч, схватил за волосы Филомелу, связал её и вырезал ей язык, чтобы никому не могла поведать несчастная дочь Пандиона о его преступлении. Сам же Терей вернулся к Прокне. Она спросила мужа, где же сестра, но Терей сказал, что сестра её умерла. Долго оплакивала Прокна мнимо умершую Филомелу.

Миновал целый год, но по-прежнему томилась Филомела в неволе и не могла дать знать ни отцу, ни сестре, где держит её взаперти Терей. Наконец нашла она способ известить Прокну. Усевшись за ткацкий станок, она выткала на покрывале всю свою ужасную повесть и послала тайно это покрывало Прокне. Развернула Прокна покрывало и, к ужасу своему, увидала на нём вытканную страшную повесть сестры. Не плакала Прокна, а словно в забытьи блуждала как безумная по дворцу и думала лишь о том, как отомстить Терею.

Были как раз те дни, когда женщины Фракии справляли праздник Диониса. С ними пошла в леса и Прокна. На склонах гор, в густом лесу разыскала она хижину, в которой держал её муж в неволе Филомелу. Освободила Прокна сестру и привела тайно во дворец.

– Не до слёз теперь, Филомела, – сказала Прокна, – не помогут нам слёзы. Не слезами, а мечом должны мы действовать. Я готова на самое страшное злодеяние, лишь бы отомстить и за тебя, и за себя Терею. Я готова предать его самой ужасной смерти!

В то время, когда говорила это Прокна, вошёл к ней в покои её сын.

– О, как похож ты на отца! – воскликнула Прокна, взглянув на сына.

Вдруг смолкла она, сурово сдвинув брови. Ужасное злодеяние замыслила Прокна, но толкнул её на это гнев, клокотавший в груди. А сын подошёл доверчиво, обнял мать ручками и потянулся к ней, чтобы поцеловать. На одно мгновение жалость проснулась в сердце Прокны, на глазах навернулись слёзы, и она поспешно отвернулась от сына, но от взгляда на сестру снова вспыхнул в её груди неистовый гнев. Схватила Прокна сына за руку и потащила в дальний покой дворца, где острым мечом, отвернувшись, пронзила ему грудь. Разрезали Прокна и Филомела на куски тело несчастного мальчика, часть сварили в котле, часть же изжарили на вертеле и приготовили Терею ужасную трапезу. Прокна сама прислуживала Терею, а он, ничего не подозревая, ел кушанье, приготовленное из тела любимого сына. Во время трапезы вспомнил о сыне Терей и велел позвать его. Прокна же, радуясь своей мести, ответила:

– В тебе самом тот, кого ты зовёшь!

Не понял её слов Терей и принялся настаивать, чтобы позвали сына. Тогда вышла вдруг из-за занавеси Филомела и бросила в лицо Терею окровавленную голову сына. Содрогнулся от ужаса Терей, поняв, как ужасна была его трапеза. Проклял он жену свою и Филомелу. Оттолкнув от себя стол, вскочил он с ложа и, обнажив меч, погнался за Прокной и Филомелой, чтобы отомстить им своими руками за убийство сына, но настигнуть их не смог: крылья вдруг выросли у сестёр и обратились они в двух птиц – Филомела в ласточку, а Прокна в соловья. Сохранилось у ласточки Филомелы на груди и кровавое пятно от крови сына Терея.

Сам же Терей был обращён в удода с длинным клювом и большим гребнем на голове. Как у воинственного Терея на шлеме, развевается у удода на голове гребень из перьев.