Нельсон Мандела
Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом
Несколько дней спустя Гарлик сказал мне, что хочет познакомить меня «с одним из наших лучших людей в Йоханнесбурге». Мы поехали в офис агента по недвижимости на Маркет-стрит, оживленной и шумной улице с трамваями, стонущими от пассажиров, уличными торговцами на каждом углу и ощущением, что в ближайшем квартале тебя ожидают золотые горы.
Йоханнесбург в те дни представлял собой сочетание пограничного и современного города. Мясники разделывали свой товар прямо на улице рядом с офисными зданиями. Рядом с оживленными магазинами ютились походные палатки, женщины развешивали белье по соседству с высотными зданиями. В результате военных действий промышленность находилась на подъеме. В 1939 году Южная Африка, член Британского содружества, объявила войну нацистской Германии. Страна поставляла на войну людей и товары. Спрос на рабочую силу был высоким, и Йоханнесбург как магнит притягивал африканцев из сельской местности, желавших трудоустроиться. В период между 1941 годом, когда я приехал в Йоханнесбург, и 1946 годом число африканцев в городе удвоилось. Каждое утро этот мегаполис казался больше, чем накануне. Африканцы находили себе работу на фабриках и обустраивались в «неевропейских поселках» (по существу, трущобах) в Нью-Клэре, Мартиндейле, Джордж-Гоче, Александре, Софьятауне и Западном туземном поселке[15], похожих на тюрьму и состоявших из нескольких тысяч крошечных, словно спичечные коробки, домиков на земле без признаков какой-либо растительности.
Когда мы с Гарликом появились в приемной агента по недвижимости, симпатичная секретарша-африканка сообщила о нас своему боссу, находившемуся в кабинете. После этого ее ловкие пальцы вновь заплясали по клавиатуре, набирая какое-то письмо. Я никогда раньше не видел машинистки-женщины, не говоря уже об африканке. В тех немногих общественных и деловых офисах, которые я посетил в Умтате и Форт-Хэйре, эту работу всегда исполняли белые мужчины. Эта секретарша произвела на меня особое впечатление еще и потому, что белые мужчины использовали для печати только два пальца, которыми они медленно выклевывали свои письма.
Секретарша вскоре провела нас в кабинет, где меня представили мужчине. Ему на вид было под тридцать. У него было интеллигентное и доброе лицо со светлой кожей, одет он был в двубортный костюм. Несмотря на свою молодость, он показался мне человеком с немалым опытом. Он был родом из Транскея, но говорил по-английски бегло. Судя по его многолюдной приемной и заваленному бумагами столу, он был весьма занятым и успешным человеком. Однако он не торопил нас и, казалось, искренне заинтересовался нашим делом. Его звали Уолтер Сисулу.
Сисулу владел агентством недвижимости, которое специализировалось на недвижимости для африканцев. В 1940-х годах еще существовало довольно много районов, где африканцы могли свободно приобрести недвижимую собственность, например, небольшие владения в Александре или Софьятауне. В некоторых из этих районов африканцы владели собственными домами уже несколько поколений. Остальные районы с африканским населением представляли собой муниципальные поселки, переполненные домами – «спичечными коробками», за которые их жители платили городскому совету Йоханнесбурга арендную плату.
Имя Сисулу становилось все более известным как успешного бизнесмена и общественного деятеля, набиравшего силу. Он внимательно выслушал мой рассказ о трудностях в Форт-Хэйре, о мечте стать адвокатом и о моих планах оформиться в Университете Южной Африки[16], чтобы получить степень на заочном курсе. Я решил не рассказывать ему об обстоятельствах своего прибытия в Йоханнесбург. Когда я закончил, он откинулся на спинку стула и задумался. Затем, оглядев меня еще раз, он сказал, что у него есть знакомый белый адвокат Лазарь Сидельский, которого он считает порядочным и прогрессивным человеком. Сидельский, по его словам, интересовался вопросами образования в Африке. Сисулу изъявил готовность поговорить с Сидельским о том, чтобы тот взял меня к себе на должность юриста-практиканта.
В те дни я был уверен, что знание английского языка и успех в бизнесе являются прямым результатом больших академических достижений, поэтому считал само собой разумеющимся, что Сисулу являлся выпускником университета. Я был очень удивлен, узнав в последующем от своего двоюродного брата, что Уолтер Сисулу никогда не оканчивал высшего учебного заведения и не выходил за рамки 6-го уровня владения английским. Это был еще один урок, который мне пришлось выучить в Йоханнесбурге, внеся коррективы в те понятия, которые я усвоил в Форт-Хэйре. Меня там учили, что иметь степень бакалавра – это значит быть лидером, а чтобы быть лидером, нужна степень бакалавра. Но в Йоханнесбурге я обнаружил, что многие выдающиеся лидеры вообще никогда не учились в университете. Несмотря на то, что я прошел все курсы английского языка, необходимые для получения степени бакалавра, мой английский не был таким беглым и богатым лексикой, как у многих, кого я встречал в Йоханнесбурге и кто не получил даже школьного образования.
После недолгого пребывания у своего двоюродного брата я договорился переехать к преподобному Дж. Мабуто из англиканской церкви. Его дом располагался на Восьмой авеню в Александре. Преподобный Мабуто сам происходил из племени тембу, был другом моей семьи и великодушным, богобоязненным человеком. Его жена, которую мы звали Гого, была ласковой и приветливой женщиной, всегда готовой помочь окружающим, и великолепной кухаркой. Как представитель племени тембу и друг моей семьи, преподобный Мабуто чувствовал ответственность за меня. «Наши предки учили нас делиться», – сказал он мне однажды.
Однако я не извлек уроков из своего опыта на шахте «Краун Майнс» и не рассказал преподобному Мабуто об обстоятельствах своего отъезда из Транскея. Мое упущение имело весьма печальные последствия. Через несколько дней после моего переезда к Мабуто, когда я пил с его семьей чай, у него появился гость. Им оказался мистер Фестайл, управляющий шахтой из Горной палаты, который присутствовал на нашей с Джастисом встрече с мистером Уэллбелавдом. Мы с мистером Фестайлом поздоровались, словно давно уже знали друг друга. Хотя о нашей предыдущей встрече ничего не было упомянуто, на следующий день преподобный Мабуто отвел меня в сторону и дал понять, что я больше не могу оставаться под их крышей.
Я проклинал себя за то, что не сказал всей правды. Я так привык к своему обману, что лгал даже тогда, когда в этом не было никакой необходимости. Я уверен, что преподобный Мабуто вошел бы в мое положение, если бы я рассказал ему все сам, но когда он узнал мою историю от Фестайла, то почувствовал себя обманутым. За время моего краткого пребывания в Йоханнесбурге я оставил за собой след недоверия. Моя ложь возвращалась ко мне снова и снова, она буквально преследовала меня. Я был напуган, мне не хватало жизненного опыта, во мне крепла уверенность в том, что в моей новой жизни у меня все идет кувырком.
Преподобный Мабуто решил все же сжалиться надо мной и нашел мне пристанище у своих ближайших соседей, семьи мистера Ксома. Мистер Ксома относился к числу немногочисленной элиты африканских землевладельцев в Александре. Его дом номер 46 на Седьмой авеню был небольшим (особенно с учетом шестерых детей), но приятным, с верандой и крошечным садом. Чтобы сводить концы с концами, мистер Ксома, как и многие другие жители Александры, сдавал комнаты постояльцам. В дальней части своего участка он построил лачугу с жестяной крышей и земляным полом, без отопления, без электричества, без водопровода. Но это было мое собственное место, и я был счастлив иметь его.
Тем временем по рекомендации Уолтера Сисулу Лазарь Сидельский согласился взять меня к себе на должность клерка, пока я не получу степень бакалавра. Фирма «Уиткин, Сидельский и Эйдельман» являлась одной из крупнейших юридических компаний в городе и вела дела как чернокожих, так и белых. Чтобы получить в Южной Африке квалификацию адвоката, требовалось не только изучить право и сдать определенные экзамены, но и пройти несколько лет обучения у практикующего юриста (это называлось «заслужить практику»). Но для того чтобы стать практикантом, мне сначала нужно было получить степень бакалавра. С этой целью я учился по вечерам в Университете Южной Африки, известном учебном заведении, которое предлагало заочное обучение для получения степени.
Кроме рассмотрения обычных судебных дел, компания «Уиткин, Сидельский и Эйдельман» курировала сделки с недвижимостью для африканских клиентов. Уолтер Сисулу приводил в компанию клиентов, которым требовалась ипотека. Компания рассматривала их заявки на получение кредита, а затем брала комиссию, которую делила с агентом по недвижимости.
Другие юридические компании, как правило, присваивали себе львиную долю комиссии, оставляя агенту по недвижимости из числа африканцев лишь жалкие гроши. Чернокожим давали объедки со стола, и у них не оставалось другого выбора, кроме как с благодарностью принять их. Что же касается компании Лазаря Сидельского, то она была гораздо более либеральной, чем большинство других юридических компаний. Это была еврейская фирма, и по своему опыту я понял, что евреи мыслят в вопросах расы и политики более широко, чем большинство белых (возможно, по той причине, что они сами исторически были жертвами предрассудков). Тот факт, что Лазарь Сидельский, один из партнеров фирмы, взял к себе молодого африканца в качестве клерка-стажера (неслыханный по тем временам шаг), также явился свидетельством этого либерализма.
Мистер Сидельский, которого я очень уважал и который относился ко мне с огромной добротой, был выпускником Витватерсрандского университета. Когда я пришел в его компанию, ему было за тридцать. Он занимался поддержкой образования в Африке, жертвуя деньги и время африканским школам. Стройный, учтивый мужчина с тонкими усиками, он искренне интересовался моим благополучием и будущим, проповедуя ценность и важность образования – как для меня лично, так и для африканцев в целом. Как он утверждал, только массовое образование освободит мой народ, поскольку образованного, самостоятельно думающего человека невозможно угнетать. Он снова и снова повторял мне, что стать успешным адвокатом и тем самым образцом для подражания для остальных африканцев – вот та стезя, которая заслуживала моего внимания и моих усилий.
В свой первый рабочий день в офисе я познакомился с большинством сотрудников компании, включая еще одного африканца, Гауру Радебе, с которым я делил свой кабинет. Он был на десять лет старше меня, исполнял обязанности клерка, переводчика и посыльного. Это был невысокий, коренастый, мускулистый мужчина, свободно говоривший на английском, сото и зулу, причем с предельной точностью, уверенностью и, при необходимости, юмором. Гаур придерживался твердого мнения по разным вопросам и всегда был готов подкрепить это мнение вескими аргументами. В черном Йоханнесбурге он был хорошо известной фигурой.
В то мое первое утро в офисе приятная молодая секретарша мисс Либерман (белая) отвела меня в сторону и сказала: «Нельсон, у нас здесь, в юридической компании, нет цветных барьеров». Затем она объяснила, что через какое-то время после начала работы в гостиную приходит посыльный, который приносит на подносе заваренный чай и несколько чашек. «В честь вашего появления у нас мы приобрели две новые чашки – для вас и для Гауры, – продолжила она. – Секретарши относят чай руководителям, а вы с Гауром будете пить свой чай, как и мы. Я позову вас с Гауром, когда принесут чай, и вы с ним сможете попробовать его из своих новых чашек». Она добавила, что я должен передать эту новость Гауру. Я был благодарен ей за заботу, однако сразу же понял, что эти «две новые чашки», о которых она так осторожно упомянула, как раз были свидетельством цветных барьеров, которых, по ее словам, в компании не существовало. Секретарши были готовы разделить с двумя африканцами заваренный чай, но не чашки, из которых его пили.
Когда я передал Гауру информацию мисс Либерман, я заметил, как изменилось выражение его лица: словно в голову ребенку пришла озорная идея. «Нельсон, – сказал он, – когда нас позовут на чай, ни о чем не беспокойся. Просто делай, как я».
В одиннадцать часов мисс Либерман сообщила нам, что чай принесли. Гаур, опередив секретарей и других сотрудников компании, подошел к чайному подносу и, демонстративно проигнорировав две новые чашки, в присутствии всех окружающих выбрал одну из старых. Наполнив ее до краев чаем, он добавил щедрые порции сахара и молока, медленно размешал их и принялся пить чай с весьма самодовольным видом. Секретарши недоуменно уставились на Гаура, а тот кивнул мне, как бы приглашая: «Теперь твоя очередь, Нельсон».
Я оказался в несколько затруднительном положении. Мне не хотелось ни обижать секретарш, ни отталкивать моего нового коллегу. Я остановился на решении, которое показалось мне наиболее разумным: я вообще отказался от чая. Мне тогда было всего двадцать три года, я только-только вставал на ноги и определялся как мужчина, как житель Йоханнесбурга и как сотрудник компании с белыми сотрудниками, поэтому я посчитал компромисс наиболее разумным выходом из этого положения. После этого всякий раз во время чаепития я отправлялся на небольшую кухню в офисе и пил там чай в полном одиночестве.
Секретарши не всегда так трогательно заботились обо мне. Однажды, когда я уже приобрел некоторый опыт, я диктовал белой секретарше какой-то текст, тут в офис вошел белый клиент, которого она знала. Она смутилась и, чтобы продемонстрировать, что не печатает под диктовку африканца, достала из сумочки шесть пенсов и сухо произнесла: «Нельсон, пожалуйста, сходи и купи мне в аптеке шампунь для волос». Я вышел из офиса и приобрел для нее ее шампунь.
Поначалу моя работа в компании была довольно примитивной. Я одновременно исполнял обязанности клерка и посыльного. Мне поручалось находить, оформлять и представлять руководителям необходимые документы, а также отсылать их по почте или самому доставлять их по всему Йоханнесбургу. Позже я стал составлять контракты для некоторых африканских клиентов компании. И все же, какой бы мелкой ни была эта работа, мистер Сидельский всегда объяснял мне, для чего она нужна и почему я ей занимаюсь. Он выступал в качестве терпеливого и великодушного учителя и стремился не только растолковать мне все детали закона, но и объяснить философию, лежащую в его основе. Его взгляд на закон был широким, поскольку он считал его инструментом, который можно использовать для изменения общества.
Излагая мне свои взгляды на закон, мистер Сидельский наряду с этим всячески предостерегал меня от политики. По его утверждению, политика выявляет в людях худшие качества, является источником проблем и коррупции. Он призывал меня избегать ее любой ценой. Он рисовал пугающую картину того, что может произойти со мной, если я уйду в политику, и советовал мне избегать компании людей, которых он считал нарушителями спокойствия и подстрекателями, в частности, Гауру Радебе и Уолтера Сисулу. Хотя мистер Сидельский уважал их способности, он питал отвращение к их склонности к политике.
Гаур, действительно, являлся нарушителем спокойствия в лучшем смысле этого слова. Он считался весьма влиятельным человеком в африканском сообществе, о чем мистер Сидельский не знал и даже не подозревал. Гаур Радебе был членом Консультативного совета в Западном туземном поселке, выборного органа в составе четырех местных жителей, которые контактировали с властями по вопросам, касающимся как этого поселка, так и других мест компактного проживания африканцев в районе Йоханнесбурга. Консультативный совет, обладая достаточно ограниченной властью, наряду с этим пользовался большим авторитетом среди народных масс. Вскоре я обнаружил, что Гаур был также видным членом как Африканского национального конгресса, так и Коммунистической партии.
Гаур был человеком себе на уме, он всегда предпочитал действовать самостоятельно. Он не относился к нашим работодателям с преувеличенной вежливостью, как это делали остальные сотрудники компании, и зачастую открыто упрекал их за манеру общения с африканцами. «Вы украли у нас нашу землю и поработили нас, – говорил он им. – А теперь вы дерете с нас втридорога». Однажды, когда я вернулся, выполнив очередное поручение, и вошел в кабинет мистера Сидельского, то застал там Гаура, который обращался к нему со следующими словами: «Послушайте, вы сидите здесь, как лорд, в то время как мой коллега вприпрыжку выполняет для вас поручения. Однажды все изменится, и мы сбросим всех вас в море». Когда Гаур вышел из кабинета, мистер Сидельский лишь уныло покачал головой.
Гаур являлся ярким примером человека без степени бакалавра, который оказался гораздо более образованным, чем парни, окончившие Форт-Хэйр с блестящими дипломами. Он был не только более осведомленным в своей профессиональной области, но и более смелым, более решительным, более уверенным в себе. Хотя я намеревался получить диплом и поступить на юридический факультет, на примере Гаура я уяснил, что степень сама по себе не является гарантией лидерства и что она ничего не значит, если только человек не проявит себя в обществе.
Я был не единственным клерком-стажером в компании «Уиткин, Сидельский и Эйдельман». Незадолго до меня здесь начал работать Нэт Брегман, парень примерно моего возраста. Он был умным, приятным и вдумчивым сотрудником. Он не делал различий между людьми с разным цветом кожи и стал моим первым белым другом. Нэт мог прекрасно имитировать голоса, он искусно подражал Яну Смэтсу, Франклину Рузвельту, Уинстону Черчиллю. Я часто обращался к нему за различными советами по правовым вопросам и служебным процедурам, и он неизменно оказывал мне действенную помощь.
Однажды мы сидели в офисе в обеденное время, и Нэт достал пакет с бутербродами. Он вынул один бутерброд и сказал: «Нельсон, возьми за другую сторону бутерброда». Я не понял, зачем он попросил меня об этом, но так как был голоден, то решил выполнить его просьбу. «Теперь тяни», – велел он. Я так и поступил, и бутерброд разделился примерно надвое. «А теперь ешь», – сказал он. Пока я жевал, Нэт объяснил: «Нельсон, то, что мы только что сделали, символизирует философию Коммунистической партии: делиться всем, что у нас есть». Он признался мне, что состоит в компартии, и объяснил основы того, за что она выступает. Я знал, что Гаур был членом Южно-Африканской коммунистической партии, но до этого дня он никогда не пытался обратить меня в свою веру. Теперь же он разъяснил мне достоинства коммунистического строя и попытался убедить вступить в партию. Я выслушал его, задал ряд вопросов, но согласия не дал. Я не был склонен вступать ни в какую политическую организацию, совет мистера Сидельского все еще звучал у меня в ушах. Кроме того, я был довольно религиозен, и враждебность компартии к религии отталкивала меня. Но половину бутерброда я оценил.
Мне нравилось общество Нэта, и мы часто ходили куда-нибудь вместе, в том числе на лекции и встречи членов компартии. Я посещал их, прежде всего, из интеллектуального любопытства. Я только-только начинал узнавать историю расового угнетения в моей собственной стране и рассматривал борьбу в Южной Африке как исключительно расовую. Однако компартия оценивала существовавшие в Южной Африке социально-экономические и политические проблемы через призму классовой борьбы. Для коммунистов это был вопрос Имущих, угнетающих Неимущих. Мне такая постановка вопроса казалась интересной, но неактуальной для современной Южной Африки. Возможно, это было применимо к Германии, Англии или России, но, как мне казалось, вряд ли подходило для страны, которую я знал. Несмотря на это, я внимательно слушал и учился.
Нэт пригласил меня на несколько встреч, в которых приняли участие и белые, и африканцы, и индейцы, и метисы. Встречи были организованы компартией, и большинство гостей были коммунистами. Я помню, как волновался, когда пошел в первый раз, главным образом потому, что не был уверен, что у меня найдется подходящая для этого одежда. В Форт-Хэйре нас учили на любые общественные мероприятия надевать галстук и пиджак. Хотя мой гардероб был не так велик, мне все же удалось найти галстук, чтобы надеть его на эту встречу.
Придя на мероприятие, я обнаружил группу общительных и доброжелательных молодых людей, которые, казалось, вообще не обращали никакого внимания на цвет кожи. Это было одно из первых смешанных собраний, на которых я когда-либо присутствовал, и я выступал на нем больше как наблюдатель, чем как активный участник. Я чувствовал себя чрезвычайно скованно, опасался совершить какую-либо оплошность и не был готов участвовать в горячих и бурных обсуждениях. По сравнению с утонченными диалогами, звучавшими вокруг меня, мои собственные мысли казались весьма ограниченными.
В какой-то момент меня представили Майклу Хармелю, который, как мне сказали, получил степень магистра английского языка в Университете Родса[17]. Я был впечатлен его степенью, но подумал про себя: «У этого парня степень магистра, а он даже не носит галстука!» Мне это несоответствие казалось просто вопиющим. Позже мы с Майклом подружились. Я не уставал восхищаться им в немалой степени потому, что он отвергал пустые условности, которые мне в свое время представлялись важными вещами. Он превосходно писал и до такой степени разделял коммунистические идеи, что жил так, как жили простые африканцы.