Нельсон Мандела
Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом
13
Африканцы не имели права голосовать на выборах, но это не означало, что нам было все равно, кто на них победит. В ходе состоявшихся в Южно-Африканском Союзе в 1948 году всеобщих выборов, на которых право голоса имели только белые, правящая Объединенная партия, которую возглавлял действующий премьер-министр генерал Ян Смэтс, находившийся в то время на пике своего международного авторитета, боролась за голоса избирателей с Воссоединенной национальной партией. В то время как Ян Смэтс обеспечил поддержку Южной Африки союзникам во время Второй мировой войны, Национальная партия отказалась поддерживать Великобританию и публично сочувствовала нацистской Германии. Избирательная кампания Воссоединенной национальной партии была сосредоточена на концепции swart gevaar («черной угрозы»), она вышла на парламентские выборы под лозунгами «Die kaffer op sy plek» («Негр должен знать свое место») и «Die koelies uit die land» («Кули – вон из страны»). Африканеры использовали слово «кули» в качестве уничижительного термина для индийцев.
Националисты во главе с Даниэлем Маланом, выпускником семинарии Голландской реформатской церкви, доктором богословия и редактором газеты африканеров[31], не скрывали своей разочарованности действиями англичан, которые, по их мнению, десятилетиями относились к африканерам как к низшему сообществу. Они также не скрывали своего презрения к африканцам, которых националисты воспринимали как угрозу процветанию и чистоте культуры африканеров. Африканцы не испытывали симпатий к генералу Смэтсу, но еще меньше симпатий мы испытывали к Национальной партии Даниэля Малана.
Политическая платформа Малана была известна как «апартеид». Апартеид был новым термином, но старой идеей. В буквальном смысле апартеид означает «раздельность», «обособленность». Апартеид представлял собой сведение в единую репрессивную систему всех законов, нормативных актов и регламентов, которые веками определяли более низкое (социальное, общественно-политическое, экономическое) положение африканцев по сравнению с белыми. То, что существовало де-факто, должно было стать де-юре. Бессистемную сегрегацию последних трехсот лет теперь объединяли в монолитную систему, дьявольски изощренную в своих деталях, неизбежную в применении на практике и чрезмерную в своей мощи. Исходным условием апартеида являлась идея о том, что белые превосходили чернокожих африканцев, цветных и индийцев. Его задача заключалась в том, чтобы на постоянной основе закрепить это превосходство. Как выражались националисты, «Die wit man moet altyd baas wees» («Белый человек должен всегда оставаться боссом»). Платформа их действий опиралась на термин baasskap, что в буквальном переводе означает «неоспоримое главенство», то есть безусловное превосходство белых, для обеспечения которого допустимы жесткие меры. Эта политика была поддержана Голландской реформатской церковью, которая подвела под апартеид религиозное обоснование, предположив, что африканеры являлись народом, избранным Богом, а чернокожие – подчиненным биологическим видом. Таким образом, церковь внесла посильный вклад в закрепление африканерами системы апартеида.
Победа националистов стала началом конца господства англичан над африканерами. Английский язык был определен как второй официальный язык – после языка африкаанс. В лозунге националистов отразились их цели: «Eie volk, eie taal, eie land» («Наш собственный народ, наш собственный язык, наша собственная земля»). В искаженной системе понятий африканеров победа националистов была равнозначна паломничеству израильтян в Землю обетованную. Это являлось для них исполнением Божьего обетования и оправданием их убеждения в том, что Южная Африка должна навсегда остаться страной белых людей.
Победа националистов стала для меня шоком. Я был уверен в том, что раз уж Объединенная партия и генерал Смэтс победили нацистов, то они, несомненно, победят и Национальную партию. В день парламентских выборов я был в Йоханнесбурге на встрече с Оливером Тамбо и некоторыми другими активистами Молодежной лиги АНК. Мы практически не обсуждали вопрос о возможном формировании националистического правительства, потому что не ожидали победы националистов.
Наша встреча продолжалась всю ночь, мы вышли на рассвете и увидели продавца газет, продающего «Рэнд Дейли Мейл» с крупным заголовком на первой полосе: «Националисты одержали победу». Я был ошеломлен и крайне встревожен, однако Оливер занял более взвешенную позицию. «А меня это вполне устраивает, – сказал он. – Мне это нравится». Я никак не мог понять, почему. В ответ на мой удивленный взгляд он объяснил: «Теперь мы точно будем знать, кто наши враги и что мы имеем».
Даже генерал Смэтс осознал опасность, исходившую от жесткой идеологии националистов. Он осудил апартеид как «безумную концепцию, порожденную предрассудками и страхом». С момента победы националистов на всеобщих выборах мы знали, что отныне наша земля будет местом распри, междоусобиц и борьбы. Впервые в истории Южной Африки правительство возглавила партия африканеров. «Южная Африка снова принадлежит нам», – заявил Даниэль Малан в своей речи сразу же после победы на выборах.
В том же году Молодежная лига АНК изложила свою политику в документе, подготовленном Питером Мда и распространенном Исполнительным комитетом Лиги. Это было обращение ко всей патриотической молодежи с призывом свергнуть господство белых. Мы отвергли утверждения коммунистов, что африканцы подвергаются гнету в первую очередь как экономический класс капиталистического общества, а не как раса, и заявили, что нам нужно создать мощное национально-освободительное движение под знаменем африканского национализма «во главе с самими африканцами».
Мы выступали за перераспределение земли на справедливой основе, отмену «цветных барьеров» (то есть расовой дискриминации), запрещающих африканцам выполнять квалифицированную работу, введение бесплатного обязательного образования. В этом документе также была четко обозначена разница между двумя теориями африканского национализма: более экстремального толка под лозунгом «Африка для африканцев», в поддержку которого выступал основатель Всемирной ассоциации по улучшению положения негров Маркус Гарви, и менее экстремальным «африканизмом» Молодежной лиги, которая признала, что Южная Африка является многорасовой страной.
Я симпатизировал ультрареволюционному течению африканского национализма. Я был настроен против белых, а не против расизма. Хотя я и не был готов сбросить белых в море, я бы не возражал (более того, был бы просто счастлив), если бы белые поднялись на борт своих пароходов и по собственной воле покинули Африканский континент.
Молодежная лига АНК была чуть более дружелюбно настроена к индийцам и цветным, заявив в своем документе, что индийцы, как и африканцы, находятся под гнетом белых. Вместе с тем отмечалось, что родиной индийцев является Индия, в которую они могут вернуться. В свою очередь, цветные тоже были угнетены в Южной Африке, однако, в отличие от индийцев, у них не было никакой метрополии, кроме Африки. Я был готов принять в своей стране и индийцев, и цветных при условии, что они будут полностью согласны с проводимой нами политикой. Однако их интересы не совпадали с нашими, и я скептически относился к тому, что они смогут по-настоящему признать наше дело.
Даниэль Малан в короткие сроки приступил к осуществлению своей губительной политической программы. Вскоре после прихода к власти националистическое правительство амнистировало Роби Лейббрандта, предателя и военного преступника, который во время Второй мировой войны организовывал диверсии на территории Южно-Африканского Союза в поддержку нацистской Германии[32]. Правительство Даниэля Малана объявило о своем намерении существенно ограничить деятельность профсоюзного движения и покончить с куцым избирательным правом индийских, цветных и африканских народов. Закон о раздельном представительстве избирателей в конечном итоге лишил цветное население представительства в парламенте Южно-Африканского Союза. Вскоре после Закона о запрете смешанных браков, принятого в 1949 году, последовал Закон о безнравственности, который признал уголовным преступлением сексуальные отношения между белыми и представителями другой расы. Закон о регистрации населения[33] разделил всех южноафриканцев по расе, сделав цвет их кожи самым важным показателем. Даниэль Малан добился также принятия Закона о групповых областях, который он назвал «самой сутью апартеида». Данный нормативный акт требовал проживания каждой расовой группы в отдельном городском районе. В прошлом белые захватили нашу землю силой, теперь они закрепили это законодательно.
В ответ на эту новую (и гораздо более сильную) угрозу со стороны властей Африканский национальный конгресс с 1949 года взял ранее непривычный для него политический курс, предприняв историческую попытку превратиться в действительно массовую организацию. Молодежная лига АНК разработала радикальную «Программу действий», краеугольным камнем которой стала кампания массовой мобилизации.
На ежегодной конференции Африканского национального конгресса в Блумфонтейне организация под влиянием Молодежной лиги приняла «Программу действий», в которой содержался призыв к бойкотированию правительства, забастовкам, невыходу на работу, акциям пассивного сопротивления, демонстрациям протеста и другим формам массовых акций. Это было радикальное изменение политического курса АНК, который всегда заключался в том, чтобы ограничивать свою деятельность рамками закона. Мы, члены Молодежной лиги АНК, видели провал прежних правовых и конституционных методов борьбы с расовым угнетением. Теперь же вся организация была настроена на более активную деятельность.
Эти радикальные изменения произошли не без внутренних потрясений. За несколько недель до конференции Уолтер Сисулу, Оливер Тамбо и я встретились с председателем Африканского национального конгресса А. Б. Ксумой в приватной обстановке в его доме в Софьятауне. Мы объяснили ему, что, по нашему твердому убеждению, настало время для массовых акций наподобие ненасильственных протестов Махатмы Ганди в Индии и кампании пассивного сопротивления, организованной индийской общиной в Южной Африке в 1946 году. Мы заявили, что АНК стал слишком бездеятельным и не принимает должных мер для борьбы с угнетением. Как мы подчеркнули, лидеры АНК должны быть готовы пойти на нарушения закона и при необходимости отправиться в тюрьму за свои убеждения, как это сделал Махатма Ганди.
А. Б. Ксума выступил категорически против этого, утверждая, что такая тактика преждевременна и предоставит правительству повод разгромить АНК. По его словам, в конечном итоге такие формы протеста получат в Южной Африке широкое распространение, однако на данный момент они окажутся фатальными. Он ясно дал понять, что он врач с обширной и весьма успешной практикой, которую он не намерен подвергать опасности, отправляясь в тюрьму.
Наша встреча завершилась тем, что мы поставили А. Б. Ксуме ультиматум: мы поддержим его в переизбрании на пост председателя Африканского национального конгресса при условии, что он поддержит предложенную нами «Программу действий». Если он не поддержит ее, то мы не поддержим его. А. Б. Ксума, вспылив, обвинил нас в шантаже и заявил, что мы молоды и высокомерны и относимся к нему без должного уважения. Мы пытались возражать, однако безрезультатно. Он отверг наше предложение.
В 11 часов вечера он бесцеремонно вытолкал нас из своего дома и закрыл за нами ворота. В Софьятауне не было уличных фонарей, а ночь была безлунной. Весь общественный транспорт уже давно перестал ходить, а мы жили в Орландо, за много миль отсюда. Оливер Тамбо отметил, что А. Б. Ксума мог бы, по крайней мере, предложить нам какую-нибудь машину, чтобы добраться до дома. К счастью, Уолтер Сисулу был дружен с семьей, которая жила неподалеку, и она согласилась приютить нас на ночь.
На конференции Африканского национального конгресса, состоявшейся в декабре того же года, мы, члены Молодежной лиги АНК, знали, что у нас есть достаточно голосов для смещения А. Б. Ксумы с поста председателя организации. В качестве альтернативного кандидата на этот пост мы выдвинули Дж. С. Мороку. Ранее у нас были и другие кандидаты. Мы, в частности, обратились к профессору З. К. Мэтьюсу, однако тот считал нас слишком радикальными элементами, а наш план действий – слишком непрактичным. Он назвал нас наивными, добавив, что с возрастом мы образумимся и неизбежно станем более либеральными.
Джеймс Морока был маловероятной проходной фигурой. Он являлся членом Всеафриканской конвенции[34], в которой в то время доминировали троцкистские элементы. После того как он согласился выступить против А. Б. Ксумы, Молодежная лига АНК зарегистрировала его в качестве члена организации. Когда мы впервые обратились к нему, он постоянно называл АНК Африканским национальным советом (а не конгрессом). Он был не слишком хорошо осведомлен об АНК и ни в коей мере не мог считаться активистом организации с опытом практических протестных действий. Тем не менее он был вполне респектабельным членом общества, восприимчивым к нашей программе. Как и А. Б. Ксума, он являлся врачом и одним из самых богатых чернокожих африканцев в Южной Африке, который получил образование в Эдинбурге и Вене. Его прадед был одним из руководителей Оранжевого Свободного государства и в XIX веке приветствовал африканеров с распростертыми объятиями и подарками, а затем был предан ими.
Итогом конференции Африканского национального конгресса стало то, что А. Б. Ксума был низложен, а Джеймса Мороку избрали на пост председателя АНК. В свою очередь, Уолтер Сисулу стал новым генеральным секретарем, а Оливер Тамбо вошел в новый состав Национального исполнительного комитета АНК.
Программа действий Африканского национального конгресса, одобренная на ежегодной конференции организации, призывала к обеспечению политических прав чернокожих африканцев с помощью бойкотов, забастовок, гражданского неповиновения и отказа от сотрудничества с властями. Кроме того, она призывала к отказу от работы в национальный праздник в знак протеста против расистской политики правительства. Эта практика большей воинственности существенно отличалась от чинного, благопристойного поведения АНК в прежние времена. Многим из бывших сторонников организации теперь предстояло уйти из ее рядов, на их место приходили члены Молодежной лиги АНК. Мы переориентировали Африканский национальный конгресс на более радикальный и революционный путь.
Я мог отпраздновать триумф Молодежной лиги АНК только символически, издалека, поскольку не смог лично присутствовать на конференции АНК. В то время я уже работал в новой юридической компании, и мне не позволили взять два выходных дня, чтобы принять участие в работе конференции. Юридическая компания отличалась достаточно либеральными нравами, но ее руководство желало, чтобы я сосредоточился на своей работе и забыл о политике. Если бы я присутствовал на конференции, то потерял бы работу, а я в то время не мог себе этого позволить.
Массовые акции протеста приобрели достаточно широкий масштаб, однако я по-прежнему скептически относился к любым мероприятиям, которые проводились коммунистами и индийцами. «Конвенция в защиту свободы слова» – массовая акция, которая была организована Исполкомом филиала АНК в провинции Трансвааль, Южноафриканским индийским конгрессом, Африканской народной организацией и региональным комитетом Коммунистической партии в марте 1950 года, собрала на Рыночной площади Йоханнесбурга десять тысяч человек. Дж. С. Морока, не посоветовавшись с Исполкомом АНК, согласился председательствовать на этом форуме. Мероприятие прошло достаточно успешно, но я был вынужден постоянно быть настороже, так как главной его движущей силой была компартия.
По инициативе Коммунистической партии и Южноафриканского индийского конгресса на форуме была принята резолюция о проведении 1 мая всеобщей однодневной забастовки (получила название «День свободы»), на которой предполагалось выдвинуть требования об отмене Закона о пропусках и других дискриминационных законов. Хотя я поддержал эту идею, но считал, что коммунисты пытались опередить АНК с идеей проведения национального дня протеста. Я выступал против первомайской забастовки на том основании, что АНК не инициировал этой кампании и что нам следует сосредоточиться на нашем собственном мероприятии.
Ахмеду Катраде в то время едва исполнился двадцать один год, и, как любой молодой человек, он страстно желал проявить себя. Он являлся активистом Южноафриканского индийского конгресса и знал, что я был против первомайского Дня свободы. Однажды, прогуливаясь по Коммисионер-стрит, я встретил Ахмеда Катраду, и он набросился на меня, обвиняя меня и Молодежную лигу в том, что мы не желали сотрудничать с индийцами и цветными. Он, в частности, заявил вызывающим тоном: «Вы – африканский лидер, а я – представитель индийской молодежи. И я убежден в том, что африканские массы поддержат первомайский День свободы. Поэтому я призываю вас назвать на выбор любой африканский населенный пункт для проведения этого митинга, и я гарантирую, что его жители поддержат меня». Конечно же, это была пустая похвальба, однако она все равно меня разозлила. Я даже подал соответствующую жалобу на совместном заседании Исполкома филиала АНК в провинции Трансвааль, Южноафриканского индийского конгресса и Коммунистической партии, но Исмаил Меер успокоил меня, сказав: «Нельсон, Катрада молод и вспыльчив, не уподобляйся ему». Как результат, я почувствовал себя неловко и отозвал свою жалобу. Хотя я и не был согласен с Катрадой, я восхищался его пылом, его страстью, и в последующем мы вместе посмеялись над этим инцидентом.
Первомайский День свободы был организован без официальной поддержки Африканского национального конгресса. Накануне этого мероприятия правительство запретило 1 мая любые скопления населения. Во время этой однодневной забастовки дома оставались более двух третей африканских рабочих. В ту ночь мы с Уолтером Сисулу находились в Орландо-Уэст в общей массе людей, которые собрались, несмотря на запреты правительства. Была яркая луна, и мы могли наблюдать за движением демонстрантов. Мы также видели группу полицейских, разбивших лагерь на другом берегу реки примерно в пятистах ярдах от нас. Они, должно быть, тоже увидели нас, потому что внезапно начали стрелять в нашу сторону. Мы упали на землю и остались там, когда конная полиция ворвалась в толпу, калеча людей дубинками. Мы укрылись в соседнем общежитии для медсестер, и я слышал, как пули впивались в стену здания. В результате погибло восемнадцать африканцев, многие были ранены.
Несмотря на протесты и критику в адрес правительства националистов, его реакция заключалась в том, чтобы еще более закрутить гайки репрессий. Спустя несколько недель оно приняло печально известный Закон о подавлении коммунизма, который объявил Коммунистическую партию Южной Африки вне закона и определил членство в ней (и даже содействие коммунистическим целям) преступлением, наказуемым лишением свободы на срок до десяти лет. Африканский национальный конгресс созвал в этой связи чрезвычайную конференцию в Йоханнесбурге. Однако резолюция Конгресса была сформирована настолько расплывчато, что мягко осуждала действия правительства, характеризуя их как направленные против «политических, промышленных или социально-экономических изменений в Южно-Африканском Союзе». По сути дела, резолюция АНК осуждала законопроект правительства, который позволял ему объявлять вне закона любую организацию и ограничивать права любого человека, выступающего против его политики.
Представители Исполкома филиала АНК в провинции Трансвааль, Южноафриканского индийского конгресса и регионального комитета Коммунистической партии вновь встретились, чтобы обсудить новую ситуацию, и Юсуф Даду, среди прочего, заявил, что было бы глупо позволить прежним разногласиям помешать формированию единого фронта против репрессивного правительства. Я поддержал его идею: репрессии против какой-либо одной расовой группы являлись репрессиями против всех групп, боровшихся за освобождение. Именно на этой встрече Оливер Тамбо произнес пророческие слова: «Сегодня репрессиям подвергается Коммунистическая партия. Завтра – наши профсоюзы, наш Южноафриканский индийский конгресс, другие наши организации».
При поддержке Южноафриканского индийского конгресса и Африканской народной организации Исполком АНК принял решение 26 июня 1950 года провести Национальный день протеста против убийства правительством 1 мая пятнадцати африканцев и принятия Закона о подавлении коммунизма. Это предложение было поддержано, и мы объединились в этом вопросе с Южноафриканским индийским конгрессом, Африканской народной организацией и Коммунистической партией. Здесь, как я понял, угроза нам всем была достаточно серьезной, и нам следовало тесно сотрудничать с нашими коллегами-индийцами и коммунистами.
Ранее в том же году меня избрали в Национальный исполнительный комитет Африканского национального конгресса вместо А. Б. Ксумы, который ушел в отставку после того, как не был переизбран на должность генерального президента АНК. Я не забывал о том факте, что именно А. Б. Ксума пытался помочь мне получить мою первую работу, когда я десять лет ранее приехал в Йоханнесбург, в то время у меня и в мыслях не было заниматься политикой. Теперь же, став членом Национального исполнительного комитета АНК, я активно взаимодействовал с самыми высокопоставленными людьми в Африканском национальном конгрессе. У меня была роль не надоедливого слепня, беспрестанно причиняющего беспокойство всем окружающим, а руководителя, наделенного реальной властью. Это было пьянящее чувство полной свободы действий. Наряду с этим я открыл для себя, что быть рядовым членом организации в некотором смысле гораздо проще, потому что в этом случае ты не несешь никакой ответственности – в то время как член Исполкома должен постоянно взвешивать все обстоятельства перед тем, как принять решение, и быть готовым к критике со стороны тех, кто не согласен с политикой руководителей АНК.
Массовые акции протеста в Южной Африке были чреваты для их участников большими последствиями. Забастовки чернокожих африканцев считались уголовным преступлением, право на свободу слова и проявление своего мнения были крайне ограничены. Чернокожий африканец в результате забастовки мог не только потерять работу, но и все свои средства к существованию, а также лишиться права оставаться в районе своего проживания. По своему опыту я знал, что политическая забастовка всегда сопровождалась бо́льшим риском, чем экономическая. Забастовка, в ходе которой выдвигаются политические требования, не конкретные экономические вопросы (повышение заработной платы, сокращение рабочего времени), является более опасной для властей формой протеста и требует более эффективной организации. А организуемый нами День свободы являлся скорее политической, чем экономической забастовкой.
Готовясь к 26 июня, Уолтер Сисулу объехал всю страну, проводя встречи с местными лидерами. В его отсутствие я взял на себя ответственность за всю текущую работу. Каждый день в штаб-квартиру АНК заглядывали различные руководители, чтобы убедиться, что дела идут по плану: Мозес Котане, Юсуф Даду, Дилиза Мджи, Дж. Б. Маркс, Юсуф Качалиа и его брат Маульви, Гаур Радебе (был в то время секретарем Совета действий), Майкл Хармель, Питер Рабороко, Нтато Мотлана. Я координировал действия в разных регионах страны, консультировался по телефону с региональными лидерами. У нас оставалось крайне мало времени, и все планирование приходилось проводить в определенной спешке.
День свободы (его иногда еще называют Днем протеста или Днем борьбы за свободу) стал первой попыткой Африканского национального конгресса организовать политическую забастовку в национальном масштабе, и она увенчалась определенным успехом. В этот день в крупных городах большинство рабочих остались дома, а чернокожие африканцы свои заведения не открывали. В Бетале[35] Герт Сибанде, который позже стал председателем Исполкома АНГ в провинции Трансвааль, возглавил демонстрацию из пяти тысяч человек. Это мероприятие осветили крупные газеты по всей стране. День свободы поднял наш боевой дух, позволил нам осознать нашу силу и дал знать правительству Даниэля Малана, что мы не останемся пассивными наблюдателями перед лицом апартеида. С тех пор 26 июня стало знаковым событием в нашем деле борьбы за свободу, в рамках освободительного движения он теперь отмечается как День свободы Южной Африки.
В этот день я первый раз принял самое активное участие в протестной акции национального масштаба и почувствовал то возбуждение, которое испытываешь от успеха хорошо спланированной битвы с врагом, то чувство товарищества, которое рождается в совместной борьбе.
Я осознал, что эта борьба теперь поглотит всю мою жизнь. Человек, вовлеченный в эту борьбу, лишается личной жизни. В самый разгар проведения Дня свободы у меня родился второй сын, Макгато Леваника. Когда он появился на свет, я смог заскочить в больницу к Эвелин, однако это была лишь короткая передышка в моей деятельности. Он был назван в честь Сефако Мапого Макгато, второго президента Африканского национального конгресса, который руководил организацией с 1917 по 1924 год. Макгато, сын вождя народа педи, возглавил борьбу против системы сегрегации, которая, в частности, запрещала чернокожим африканцам ходить по тротуарам Претории, и его имя стало для меня символом непреклонности и мужества. В свою очередь, Леваника являлся одним из знаменитых верховных вождей Замбии.
Однажды Эвелин рассказала мне, что мой старший сын Темби, которому в то время было пять лет, спросил ее: «А где папа живет?» Дело в том, что я возвращался домой поздно вечером, уже после того, как он укладывался спать, и уходил рано утром, еще до его пробуждения. Меня, конечно, крайне огорчало то, что я не успевал общаться со своими детьми. Я уже в то время очень скучал по ним, задолго до того, как оказался оторванным от них на целые десятилетия.
В те дни я гораздо лучше понимал, против чего я боролся, чем то, за что именно я вел свою борьбу. Моя давняя оппозиция коммунистической идеологии постепенно сходила на нет. Мозес Котане, генеральный секретарь Южно-Африканской компартии и член исполнительного комитета Африканского национального конгресса, часто приходил ко мне домой поздно вечером, и мы зачастую спорили с ним до самого утра. Котане являлся весьма сообразительным, здравомыслящим политиком, был самоучкой, происходил из крестьянской семьи провинции Трансвааль. «Нельсон, – интересовался он у меня, – почему ты настроен против нас? Мы все боремся с одним и тем же врагом. Мы не стремимся захватить власть в Африканском национальном конгрессе. Мы строим свою работу в контексте африканского национализма». Должен признаться, у меня не было достойного ответа на все те аргументы, которые он приводил.
Поскольку я все сильнее сближался с Мозесом Котане, Исмаилом Меером и Рут Ферст и видел, на какие жертвы им приходится идти ради борьбы, мне становилось все труднее оправдывать свое предубеждение против компартии. Вступившие в АНК члены компартии Дж. Б. Маркс, Эдвин Мофуцаньяна, Дэн Тлум, Дэвид Бопапе были глубоко преданы делу нашей борьбы, являлись примером того, с какой страстью следует вести борьбу за свободу. Юсуф Даду, один из организаторов и лидеров массовой кампании 1946 года, был хорошо известным марксистом, чья неустанная деятельность за права человека сделала его настоящим героем для многих африканцев. Я не мог (да и не хотел) подвергать сомнению добросовестность этих людей и их преданность делу освобождения.
Однако я мог подвергнуть сомнению философские и практические основы марксизма. Правда, мои познания о марксизме были весьма ограниченными, и в политических дискуссиях с коммунистами мне мешало недостаточное знание марксистской философии. Я решил исправить это.
Я приобрел полное собрание сочинений Маркса и Энгельса, Ленина, Сталина, Мао Цзэдуна и других основоположников коммунистической идеологии и углубился в философию диалектического и исторического материализма. Безусловно, у меня было крайне мало времени, чтобы тщательно изучить их произведения. Меня весьма заинтересовал «Манифест Коммунистической партии», наряду с этим «Капитал» меня буквально измучил. Тем не менее идея бесклассового общества показалась мне привлекательной. На мой взгляд, она чем-то схожа с традиционной африканской культурой, для которой характерны такие черты жизни, как общинность, коллективизм. Я был полностью согласен с основным изречением Карла Маркса, в котором нашли отражение простота и благородство золотого правила: «От каждого по способностям, каждому по потребностям».
Диалектический материализм, как прожектор, высветил для меня причины расового угнетения. Кроме того, он предложил те инструменты, которые можно использовать, чтобы положить конец этому угнетению. Это помогло мне взглянуть на ситуацию иначе, чем только через призму отношений между чернокожими и белыми. Ведь для того, чтобы наша борьба увенчалась успехом, мы должны были преодолеть конфликт между чернокожими и белыми, выйти за его пределы. Научные основы диалектического материализма меня привлекли, поскольку я всегда был склонен доверять тому, что можно проверить. Анализ экономики на основе материалистического подхода также показался мне верным. Идея о том, что стоимость товара зависит от количества затраченного на него труда, по моему мнению, особенно подходит для Южной Африки. Правящий класс платил африканцам прожиточный минимум, а затем добавлял стоимость к стоимости тех товаров, которые они производили.
Призыв марксизма к революционным действиям был поистине музыкой для борца за свободу. Столь же привлекательной мне показалась и идея о том, что история развивается через борьбу и перемены, происходящие путем революционных скачков. Читая марксистские труды, я нашел очень много информации, относящейся к тем проблемам, с которыми на практике приходится встречаться политикам. Марксисты уделяли серьезное внимание национально-освободительным движениям. Советский Союз, в частности, активно поддерживал национальную борьбу многих народов, находившихся под колониальным гнетом. Это была одна из причин, по которым я изменил свой взгляд на коммунистов и принял позицию руководства Африканского национального конгресса, состоявшую в привлечении марксистов в ряды организации.