Нельсон Мандела
Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

Часть четвертая. Борьба – это моя жизнь

15

На ежегодной конференции Африканского национального конгресса в конце 1952 года произошла смена караула. На пост президента АНК был избран новый, более энергичный человек, соответствующий новой, более активной эпохе: вождь зулусского племени Альберт Лутули. В соответствии с уставом АНК я как председатель регионального филиала АНК в провинции Трансвааль стал одним из его четырех заместителей. Кроме того, Национальный исполнительный комитет АНК назначил меня первым заместителем президента. Лутули относился к числу немногих правящих вождей в Южной Африке, которые принимали активное участие в деятельности АНК и решительно боролись с политическим курсом правительства.

Сын зулусского миссионера адвентистов седьмого дня Альберт Лутули родился в Южной Родезии и получил образование в провинции Наталь. Он выучился на преподавателя в колледже Адамса близ Дурбана. Довольно высокий, плотный, темнокожий мужчина с широкой улыбкой, он сочетал в себе скромность с уверенностью в своих силах, бесконечное терпение со стойкостью. Говорил Альберт Лутули медленно и четко, словно стараясь дать понять, что каждое слово имеет большое значение.

Впервые я встретил его в конце 1940-х годов, когда он был членом Совета представителей коренных народов. В сентябре 1952 года, за несколько месяцев до ежегодной конференции Африканского национального совета, власти доставили Альберта Лутули в Преторию и предъявили ему ультиматум: либо он отказывается от членства в АНК и поддержки Кампании гражданского неповиновения, либо его уволят с должности назначенного и оплачиваемого правительством вождя племени. Альберт Лутули являлся учителем, набожным христианином и гордым вождем зулусов, однако наряду с этим он был твердо привержен делу борьбы с апартеидом. Он отказался выйти из АНК, и правительство уволило его с должности вождя племени. В ответ на свое увольнение Альберт Лутули выступил с заявлением для прессы (известно как декларация принципов «Путь к свободе лежит через Крест»), в котором подтвердил свою поддержку ненасильственного пассивного сопротивления апартеиду. Он обосновал свой выбор фразой, которая до сих пор пронзительно звучит в наших сердцах: «Кто будет отрицать, что тридцать лет своей жизни я потратил на то, чтобы терпеливо, смиренно и напрасно стучать в закрытую и наглухо запертую дверь?»

Я горячо поддерживал кандидатуру вождя Альберта Лутули, однако не смог лично присутствовать на национальной конференции АНК. За несколько дней до начала конференции пятидесяти двум лидерам освободительного движения в Южной Африке было запрещено в течение шести месяцев посещать какие-либо собрания, заседания или форумы. Я был внесен в список этих лиц, и мои передвижения в тот период ограничивались районом Йоханнесбурга.

Введенный запрет распространялся на все виды собраний, а не только на политические. Я не смог, например, присутствовать на праздновании дня рождения моего сына. Мне было запрещено общаться одновременно более чем с одним человеком. Эта мера являлась частью системных усилий правительства, направленных на то, чтобы изолировать и обездвижить лидеров движения против апартеида, заставить их замолчать. Она стала первым из введенных в отношении меня запретов, которые с короткими промежутками продолжались до тех пор, пока я несколько лет спустя не был полностью лишен своей свободы.

Подобные запреты не только физически ограничивают человека, они одновременно заключают в тюрьму его дух. Они вызывают своего рода психологическую клаустрофобию, которая заставляет человека стремиться не только к свободе физического передвижения, но и к духовному бегству из своей условной тюрьмы. Запрет властей был опасной игрой, потому что никто не был закован в кандалы и не посажен на цепь за решетку. В качестве решетки выступали законы и правила, которые легко можно было нарушить, и зачастую именно так и случалось. Возникало непреодолимое желание на какое-то время незаметно ускользнуть из этой условной тюрьмы и тем самым получить временную иллюзию свободы. Психологический эффект запретов состоял в том, что в определенный момент начинаешь думать, будто твой тюремщик находится не снаружи, а внутри тебя самого.

Хотя мне не позволили присутствовать на ежегодной конференции Африканского национального конгресса 1952 года, мои коллеги немедленно сообщали мне обо всех ее событиях. Одно из самых важных решений конференции было принято негласно и в то время не было обнародовано.

Наряду со многими другими лидерами освободительного движения я пришел к убеждению, что правительство намерено объявить Африканский национальный конгресс и Южноафриканский индийский конгресс незаконными организациями, то есть поступить точно так же, как оно уже сделало с Коммунистической партией. Казалась неизбежным развитием событий попытка государства как можно скорее покончить с нами как с легальной организацией. Имея в виду такую возможность, я обратился к Национальному исполнительному комитету АНК с предложением разработать план действий именно на такой случай. Я считал, что отказ от такого плана явился бы уклонением руководителей АНК от ответственности перед угнетенными народными массами. Как результат, Национальный исполком АНК поручил мне разработать такой план, который позволил бы организации действовать в условиях подполья. Эта стратегия стала известна как «план Манделы», или просто «план М».

Идея состояла в том, чтобы создать такой организационный механизм, который позволил бы АНК принимать решения на самом высоком уровне с их последующей быстрой передачей в низовые структуры без созыва различных собраний, заседаний, конференций. Другими словами, требовалось обеспечить полноценную работу организации в случае ее запрета, включая руководство ей со стороны лидеров, которым запрещена руководящая деятельность. «План М» предназначался для того, чтобы Африканский национальный конгресс имел возможность набирать новых членов, реагировать на различные проблемы местного, регионального и национального уровня и поддерживать регулярные контакты между членами АНК и руководством организации, ушедшим в подполье.

Я организовал ряд негласных встреч между руководителями Африканского национального конгресса и Южноафриканского индийского конгресса (и теми, деятельность которых была запрещена властями, и теми, которые пока еще пользовались свободой передвижения и посещения собраний) для обсуждения параметров готовящегося плана. Я работал над ним в течение нескольких месяцев и в конечном итоге разработал систему, которая, с одной стороны, была достаточно свободной, чтобы ее можно было адаптировать к местным условиям и не сковывать инициативу на местах, а с другой стороны, достаточно подробной, чтобы обеспечить дисциплину и порядок. Была определена минимальная ячейка организации, которая в городских поселках охватывала примерно десять домов. За каждое из этих подразделений должен был отвечать руководитель ячейки. Если на улице было более десяти домов, то назначался ответственный по этой улице, перед которым отчитывались руководители ячеек. Группа улиц образовывала зону, ответственность за которую нес главный руководитель. Он, в свою очередь, отвечал перед секретариатом местного отделения АНК. Секретариат представлял собой подкомитет местного исполкома АНК, который подчинялся секретарю филиала АНК в той или иной провинции. Моя идея заключалась в том, что каждый руководитель ячейки и ответственный по улице должен знать каждого человека и каждую семью в своем районе, а люди, в свою очередь, должны знать этих ответственных лиц и доверять им. Руководитель ячейки устраивал собрания, организовывал политические занятия и собирал взносы. По существу, он являлся опорой разработанной системы, ее стержнем. Хотя данную стратегию предполагалось использовать в первую очередь в городских районах, ее можно было адаптировать и к сельской местности.

Разработанный мной «план М» был принят, осталось без промедления реализовать его. В филиалы была направлена информация о начале подготовки к этой скрытой реструктуризации Африканского национального конгресса. В большинстве филиалов АНК этот план был принят к исполнению, однако некоторые из наиболее отдаленных структур расценили его как попытку Йоханнесбурга сосредоточить у себя контроль над регионами.

В рамках «плана М» АНК организовал по всей стране для своих членов начальный курс лекций на политические темы. Эти лекции предназначались не только для обучения наших активистов, но и для сплочения организации. Лекции читались негласно руководителями филиалов АНК. Присутствующие на этих лекциях члены АНК, в свою очередь, передавали их содержание в своих домах и общинах другим активистам. Вначале лекции не были систематизированы, но в течение нескольких месяцев была подготовлена соответствующая учебная программа.

В целом было три курса: «Мир, в котором мы живем», «Как нами управляют» и «Необходимость перемен». В рамках первого курса обсуждались различные типы политических и экономических систем во всем мире, а также в Южной Африке. Это был обзор развития капитализма и социализма. Рассматривался, в частности, вопрос об угнетении чернокожих в Южной Африке как расовой группы и экономического класса. Лекторы в основном являлись руководителями АНК, которым была запрещена общественно-политическая деятельность. Я сам часто читал такие лекции по вечерам. У этой практики имелось то преимущество, что лидеры нашего движения, на деятельность которых властями был наложен запрет, могли тем самым сохранять свою активность и поддерживать связь с другими членами организации.

В то время руководители, которым власти ограничили активность, часто встречались негласно и наедине, а затем договаривались о встречах с теми лидерами, деятельность которых еще не попала под запрет. Старое и новое руководство активно взаимодействовало друг с другом, и процесс принятия решений оставался коллективным, как и раньше. Иногда мне казалось, что в нашей деятельности ничего не изменилось – кроме того, что мы вынуждены были встречаться тайно.

«План М» был задуман с самыми благими намерениями, однако осуществлен он был с весьма скромным успехом. Принят он тоже был далеко не везде. Самые впечатляющие результаты были достигнуты опять-таки в восточных районах Капской провинции и в городе Порт-Элизабет. Дух Кампании гражданского неповиновения еще долго сохранялся на востоке Капской провинции^[37], в отличие от других регионов Южной Африки, и местные члены АНК ухватились за «план М» как способ продолжить вызов правительству.

Реализация «плана М» столкнулась со многими проблемами: план не всегда был адекватно объяснен членам АНК; отсутствовали штатные сотрудники, которые могли бы помочь в его осуществлении или администрировании; зачастую в руководстве отдельных филиалов АНК возникали разногласия, которые препятствовали введению плана в действие. Некоторые региональные лидеры АНК сопротивлялись его осуществлению, считая, что это подрывает их власть. Некоторые руководители АНК не воспринимали угрозу репрессий правительства против организации как неизбежную, поэтому не стали принимать мер предосторожности, необходимых для уменьшения последствий этих репрессий. Когда железный кулак правительства все-таки обрушился на АНК, они оказались к этому не готовы.

16

Моя жизнь во время Кампании гражданского неповиновения проходила по двум отдельным направлениям: моя деятельность в рамках освободительной борьбы и моя работа в качестве адвоката для обеспечения средств к существованию. Я никогда не был штатным сотрудником Африканского национального конгресса, в организации им числился лишь один человек, и это был Томас Титус Нкоби^[38]. Работу, которую я выполнял в интересах АНК, я должен был организовывать с учетом графика своих мероприятий в качестве адвоката. В 1951 году, после завершения своей стажировки в юридической компании «Уиткин, Сидельский и Эйдельман», я пошел работать в юридическую фирму «Тербланш и Бриггиш». Когда я был стажером, я еще не мог считаться полноценным адвокатом, однако уже имел опыт составления исковых заявлений в суд, рассылки повесток, опроса свидетелей, то есть всего того, что должен сделать адвокат, прежде чем дело поступит в суд.

После ухода из компании «Уиткин, Сидельский и Эйдельман» я изучил ряд юридических компаний, которыми владели белые (в то время не существовало юридических компаний с чернокожими хозяевами). Меня особенно интересовал размер сборов, взимаемых этими фирмами, и я был крайне возмущен, обнаружив, что многие привилегированные юридические компании взимали с чернокожих африканцев более высокие сборы за ведение уголовных и гражданских дел, чем со своих гораздо более богатых белых клиентов.

Проработав в фирме «Тербланш и Бриггиш» около года, я перешел в компанию «Хелман и Мишель». Это была достаточно либеральная компания, одна из немногих, которые взимали с чернокожих африканцев плату в разумных пределах. Кроме того, эта компания гордилась тем, что она щедро жертвовала на образование африканского населения. Мистер Хелман, старший партнер компании, занимался юридическими делами африканцев задолго до того, как они вошли в моду и стали популярными. Другой партнер фирмы Родни Мишель, ветеран Второй мировой войны, также отличался своим либерализмом. Он был пилотом и спустя несколько лет прославился тем, что в самые тяжелые периоды репрессий помогал вывозить из Южной Африки активистов АНК. Единственным явным пороком Родни Мишеля было то, что он являлся заядлым курильщиком и мог дымить в офисе весь день напролет.

Я проработал в компании «Хелман и Мишель» в течение нескольких месяцев, готовясь к квалификационному экзамену, который позволил бы мне стать полноценным адвокатом. Несколько раз провалив экзамены в Витватерсрандском университете, я бросил обучение на степень бакалавра в этом заведении. Я решил сдать квалификационный экзамен, чтобы мне можно было, попрактиковавшись, начать зарабатывать достаточно денег и содержать свою семью. В то время вместе с нами жила также моя сестра. Кроме того, нас приехала навестить моя мать. Зарплаты Эвелин как медсестры-стажера и моего собственного ничтожного дохода не хватало, чтобы всех обогреть и накормить.

Сдав квалификационный экзамен, я пошел работать полноправным адвокатом в юридическую компанию Х. М. Баснера. Х. М. Баснер являлся представителем чернокожего сообщества в Сенате парламента Южной Африки, одним из первых членов Коммунистической партии и страстным сторонником прав африканцев. Как юрист, он защищал в суде африканских лидеров и профсоюзных деятелей. За те месяцы, что я работал у него, я часто выступал на судебных заседаниях, представляя интересы африканских клиентов его компании. Мистер Х. М. Баснер являлся отличным начальником. Все то время, когда я работал в его компании, он поощрял мою политическую деятельность. После того опыта, который я приобрел у него, я почувствовал, что готов отправиться в самостоятельный путь в качестве адвоката.

В августе 1952 года я открыл собственную юридическую компанию. Своему раннему успеху на этой стезе я обязан Зубейде Патель, моей секретарше. Я познакомился с ней, когда она поступила на работу к Х. М. Баснеру в качестве замены секретарши, говорящей на африкаанс, мисс Кох, которая отказалась печатать под мою диктовку. Зубейда Патель была женой моего друга Кассима Пателя, члена Индийского конгресса, и с равной симпатией относилась к представителям всех расовых групп. У нее было множество друзей, она знала многих в мире юриспруденции, и, когда я начал самостоятельную юридическую деятельность, она согласилась работать со мной. Она обеспечила мне немалое количество дел.

Оливер Тамбо в то время работал в юридической компании «Ковальский и Тач». Я часто навещал его там во время обеденного перерыва, взяв за правило сидеть на стуле «Только для белых» в комнате ожидания «Только для белых». Мы с Оливером были очень хорошими друзьями, и в эти обеденные часы обсуждали в основном вопросы, касавшиеся деятельности АНК. Впервые мы встретились в Форт-Хэйре, где он произвел на меня сильное впечатление своим острым умом и навыками умелого ведения дискуссий. Он мог легко, со знанием дела, хладнокровно и логично опровергнуть доводы своего оппонента – как раз то, что требуется в зале суда. До Форт-Хэйра он блестяще окончил колледж Святого Петра в Йоханнесбурге. Его уравновешенность и объективность являлись противоядием для моей, как правило, гораздо более эмоциональной реакции на различные проблемы. Оливер был глубоко религиозен и долгое время считал, что его призванием станет служение Богу. Я мог считать его своим земляком: он приехал в Пондоленд, приморский район Транскея, из города Бизана (восточная часть Капской провинции), и на его лице отчетливо просматривались ритуальные шрамы его племени. Нам показалось естественным организовать совместную практику, и я попросил его присоединиться ко мне. Несколько месяцев спустя, когда Оливер смог уйти из компании «Ковальский и Тач», мы открыли в центре Йоханнесбурга наш собственный офис.

«Мандела и Тамбо» – гласила латунная табличка на двери нашего офиса в Доме канцлера, небольшом здании прямо через дорогу от здания магистрата, украшенного мраморными статуями правосудия. Наш дом принадлежал индийцам и был одним из немногих мест в городе, где чернокожие африканцы могли арендовать офисы. Практически с момента открытия юридической компании «Мандела и Тамбо» ее осаждали клиенты. Мы были не единственными африканскими юристами в Южной Африке, но единственной юридической компанией, принадлежащей африканским юристам. Для чернокожих африканцев мы являлись компанией первого выбора и последней надежды. Каждое утро, чтобы добраться до своего офиса, нам приходилось пробираться сквозь толпу людей в коридорах, на лестнице и в нашей маленькой приемной.

Чернокожие африканцы отчаянно нуждались в юридической помощи в различных правительственных институтах власти, ведь считалось преступлением войти в дверь, предназначенную «Только для белых», сесть в автобус «Только для белых», воспользоваться питьевым фонтаном «Только для белых», пройти по пляжу «Только для белых», выйти на улицу после одиннадцати часов вечера. Считалось преступлением не иметь при себе пропуска и иметь в нем неправильную подпись, быть безработным и быть нанятым на работу в другом месте, жить не в том районе, который отведен тебе для проживания, и вообще не иметь места проживания.

Каждую неделю мы брали показания у стариков из сельской местности, которые рассказывали нам, что поколение за поколением их семьи обрабатывали жалкий клочок земли, с которого их теперь выселяли. Каждую неделю мы брали показания у старух, которые варили африканское пиво, чтобы пополнить свои крошечные доходы, и которым теперь грозили тюремные сроки и штрафы, возможности заплатить которые у них не было. Каждую неделю мы брали показания у людей, которые десятилетиями жили в одном и том же доме и вдруг обнаружили, что теперь он объявлен зоной для белых, и им пришлось съехать без какой-либо компенсации. Каждый день мы слышали о тысячах унижений, с которыми простым африканцам приходилось сталкиваться ежедневно в течение всей своей жизни.

Оливер обладал поразительной работоспособностью. С каждым клиентом он проводил массу времени, и не столько по профессиональным соображениям, сколько потому, что был человеком безграничного сострадания и терпения. Он принимал активное, заинтересованное участие не только в делах своих клиентов, но и в их жизни. Его задевало за живое бедственное положение африканцев в целом и каждого отдельного африканца, пострадавшего от произвола властей.

Я быстро понял, что значила юридическая компания «Мандела и Тамбо» для рядовых африканцев. Для них это было место, куда они могли прийти и найти сочувствующего слушателя и компетентного союзника; место, где их не отвергнут и не обманут; место, где они действительно могли гордиться тем, что их интересы представляют и защищают юристы с таким же цветом кожи. Именно по этой причине я и стал адвокатом, и моя работа позволила мне понять, что я принял правильное решение.

Мы зачастую в течение утренних часов разбирали с полдюжины дел, а остальной день участвовали в судебных слушаниях. На одних судебных заседаниях с нами обращались достаточно вежливо, на других относились с откровенным презрением. Но как бы успешно мы ни действовали, мы осознавали, что можем построить прекрасную карьеру в качестве адвокатов, но никогда не сможем стать ни прокурорами, ни судьями, ни магистратами. Хотя порой нам приходилось иметь дело с чиновниками, чья компетенция была ниже нашей, они пользовались неоспоримым авторитетом в связи с цветом своей кожи.

Мы часто сталкивались с предвзятостью непосредственно в ходе судебных заседаний. Свидетели из числа белых могли отказаться отвечать на вопросы чернокожего адвоката. Вместо того чтобы указать им на недопустимость проявления неуважения к суду, судья задавал им те же самые вопросы, но уже от своего имени. Я регулярно вызывал на допрос полицейских, и, хотя неоднократно ловил их на расхождении в показаниях и прямой лжи, меня в этих случаях откровенно презирали, считая «адвокатом-кафром».

Вспоминается, как однажды в самом начале судебного заседания меня попросили представиться. Это было обычной практикой, и я сказал: «Я Нельсон Мандела, и я выступаю от имени обвиняемого». На что мировой судья ответил: «Я вас не знаю. Где ваш сертификат?» Сертификат – это красиво оформленный диплом, который обычно вешают в рамке на стену, это не тот документ, который адвокат постоянно носит с собой. С таким же успехом можно попросить кого-нибудь на улице предъявить диплом о высшем образовании. Я попросил начать судебное заседание, пообещав принести свой сертификат в самое ближайшее время. Однако мировой судья отказался рассматривать это дело и зашел настолько далеко, что потребовал у судебного пристава выставить меня из зала заседаний.

Это было явным нарушением судебной практики. В конце концов дело дошло до Верховного суда, и мой друг Джордж Бизос, адвокат, выступал от моего имени. На слушании председательствующий судья раскритиковал поведение мирового судьи и распорядился, чтобы дело рассматривал другой мировой судья.

Быть адвокатом не гарантировало чернокожему юристу уважения вне здания суда. Однажды возле нашего офиса я увидел, что автомобиль пожилой белой женщины оказался зажат между двумя другими машинами. Я сразу же подошел и, слегка подтолкнув машину, освободил ее. Женщина повернулась ко мне и на английском сказала: «Спасибо, Джон». Джон – это имя, которое белые использовали для обращения к любому африканцу, имени которого они не знали. Затем она протянула мне монету в шесть пенсов, от которой я вежливо отказался. Она вновь протянула монету, и я вновь отказался взять ее: «Нет, спасибо!» Тогда женщина воскликнула: «Ты отказываешься от шести пенсов, потому что, должно быть, ожидаешь целый шиллинг! Но ты его не получишь!» После этого она бросила монету прямо в меня и уехала.

Проработав вместе около года, мы с Оливером обнаружили, что в соответствии с Законом о консолидации коренных жителей (городских районов) нам не разрешалось занимать коммерческие помещения в городе без согласия министерства. Мы обратились в министерство с соответствующей просьбой, однако она была отклонена, а вместо этого мы получили временное разрешение в соответствии с Законом о групповых областях. Срок действия выданного нам временного разрешения вскоре истек, и власти отказались продлевать его, настаивая на том, чтобы мы перенесли наш офис в весьма отдаленный район для чернокожих африканцев, находившийся за много миль отсюда и практически недоступный для наших клиентов. Мы истолковали этот шаг как попытку властей путем создания угрозы принудительного выселения в любой момент ликвидировать нашу юридическую компанию и незаконно занять наши помещения.

Работа адвоката в Южной Африке проходила в условиях обесцененной системы правосудия, в условиях свода законов, закрепляющих неравенство. Одним из наиболее ярких примеров этого является Закон о регистрации населения, который закрепил это неравенство. Мне довелось как-то вести дело цветного африканца, которого совершенно случайно зарегистрировали как чернокожего. Во время Второй мировой войны он на стороне Южной Африки принимал участие в боевых действиях в Северной Африке и Италии, однако после его возвращения белый чиновник по бюрократической невнимательности переквалифицировал его в чернокожего африканца. Для Южной Африки это был не такой уж редкий случай, подобные ситуации всякий раз представляли собой своего рода моральную головоломку. Я никогда не поддерживал Закон о регистрации населения и не признавал его принципов, но моему клиенту требовался адвокат, чтобы исправить ошибку, допущенную в его расовой классификации. У граждан, которых классифицировали как представителей цветного населения, было много практических преимуществ перед чернокожими африканцами. Им, в частности, не вменялось в обязанность постоянно иметь при себе специальный пропуск.

Я от имени своего клиента обратился в Классификационный совет, который рассматривал дела, подпадающие под действие Закона о регистрации населения. Этот орган состоял из мирового судьи и двух других чиновников, все – белые. Я привел убедительные документальные доказательства, подтверждавшие правоту моего клиента, и прокурор официально заявил, что не намерен возражать против нашей апелляции. Однако мирового судью, казалось, не интересовали ни мои доказательства, ни мнение прокурора. Он впился взглядом в моего клиента и достаточно грубо потребовал, чтобы тот повернулся к нему спиной. Внимательно осмотрев покатые плечи моего клиента, он кивнул другим чиновникам и поддержал нашу апелляцию. В то время белые (в том числе представители властных структур) считали покатые плечи одним из стереотипов телосложения у цветного населения. Таким образом, судьбу этого человека определило исключительно мнение мирового судьи о строении его плеч.

Мы рассматривали много дел, связанных с жестокостью полиции, хотя наш показатель успеха в этих случаях был довольно низким. Всегда было трудно доказать факты насилия со стороны полицейских. Полиция в этих случаях проявляла изворотливость и задерживала заключенного на достаточно длительный срок, чтобы его раны и синяки успели зажить. Зачастую в конечном итоге слово нашего клиента оказывалось против слова полицейского. В этом случае судьи, естественно, вставали на сторону полиции. Вердикт коронера о причинах смерти, наступившей в полицейском участке, часто гласил: «Смерть наступила в результате воздействия нескольких факторов». Или же давалось какое-то расплывчатое объяснение, которое позволяло полиции уйти от ответственности.

Всякий раз, когда у меня возникали какие-либо дела юридического характера за пределами Йоханнесбурга, я подавал заявление о временной отмене запретов в отношении меня, и мои петиции достаточно часто удовлетворялись. Например, как-то мне пришлось поехать на восток провинции Трансвааль, чтобы защищать клиента в городе Каролина. Мое прибытие вызвало настоящую сенсацию, так как многие никогда раньше не видели чернокожего адвоката. Ко мне доброжелательно отнесся и мировой судья, и прокурор. Судебное слушание довольно долго не начиналось, так как они засыпали меня градом вопросов о моей карьере и о том, как я смог стать адвокатом. Зал судебных заседаний был переполнен любопытствующими.

Наряду с делом в Каролине я рассматривал дело местного знахаря, шамана из соседней деревни, которого обвинили в колдовстве. Этот судебный процесс также привлек повышенное внимание, но не потому, что в нем принял участие чернокожий африканец в качестве адвоката, а в силу нестандартности ситуации. Многие хотели выяснить, могут ли законы белого человека быть применены к сангоме (шаману). Знахарь обладал в этом районе огромной властью, и местное население одновременно и поклонялось ему, и боялось его. В ходе судебного заседания мой клиент громко чихнул, чем вызвал настоящую панику в зале суда: большинство присутствовавших решили, что он произнес заклинание. В конечном итоге знахарь был признан невиновным, однако я подозреваю, что местные жители приписали этот успех защиты не моему мастерству юриста, а силе заклинаний и трав знахаря.

Я как адвокат в ходе судебных заседаний мог выступать достаточно ярко. Было бы неверно считать, что я играл роль чернокожего в суде белых. На самом деле я стремился вести себя таким образом, чтобы создалось впечатление, будто все остальные (и белые, и черные) являлись гостями в моем суде. При рассмотрении дела я часто делал размашистые жесты и использовал высокопарные выражения. Я был весьма скрупулезен в отношении регламента ведения судебных заседаний, но иногда прибегал к нетрадиционной тактике при допросе свидетелей. Мне нравились перекрестные допросы, и я часто играл на напряженности в отношениях между разными расовыми группами. При проведении судебных заседаний с моим участием зона для зрителей обычно была переполнена, потому что местные жители из числа чернокожих африканцев знали, что наверняка получат сильные эмоции. Судебные заседания являлись для них источником развлечения.

Вспоминается, как однажды я защищал чернокожую африканку, работавшую в городе домашней прислугой. Ее обвинили в краже одежды ее «мадам». Якобы похищенная одежда была выложена в зале судебных заседаний на столе. После того как «мадам» дала показания, я начал свой перекрестный допрос. Подойдя к столу с вещественными доказательствами, я внимательно осмотрел одежду, а затем кончиком карандаша взял предмет женского нижнего белья. Я медленно повернулся к свидетельнице, помахивая трусиками, и спросил ее: «Мадам, это… ваши?» «Нет!» – быстро ответила она, не решившись от смущения признать, что они принадлежали ей. Приняв во внимание ее ответ, а также другие расхождения в ее показаниях, судья прекратил дело.