Наталия Розанова
Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба

Остатки одежды, не сгоревшие в кострах и найденные на руднике, свидетельствуют о невозможности бесследного уничтожения тел узников Ипатьевского дома

Обгоревшие предметы, найденные 28 июля 1918 г. на глиняной площадке крестьянами деревни Коптяки: М. Д. Алферовым, П. В. Алферовым, Г. Е. Алферовым, М. И. Бабиновым, Н. В. Папиным

Предметы, однородные с предметами на верхнем снимке. Они были найдены 26 мая 1919 г. на склоне старого шурфа около той же глиняной площадки при осмотре местности судебным следователем Н. А. Соколовым. По заключению эксперта, все предметы являются остатками обугленной обуви «на пробке», хорошей, «механической» работы. На снимке видны обгорелые гвоздики и винтики, причем винтики – медные, что, по заключению эксперта, также признак хорошей обуви

Юбилейный значок Уланского полка, шефом которого была Государыня императрица Александра Федоровна. Значок найден 2 июля 1919 г. при промывке засыпки в малом колодце шахты № 7

Кусочки сукна, найденные по склону старого шурфа вблизи глиняной площадки, около костра. Свидетели Е. С. Кобылинский, С. И. Иванов, Е. Н. Эрсберг, А. А. Теглева установили принадлежность этих кусочков сукна к шинели цесаревича Алексея

Флакончик с солями, найденный 17 июня 1919 г. в старой яме вблизи шахты № 7. Показаниями свидетелей: А. А. Теглевой, Е. Н. Эрсберг и М. Г. Тутельберг – было установлено, что такие флаконы имели обыкновение брать с собой в дорогу Государыня Императрица и Великие княжны

Металлическая пряжка, найденная на глиняной площадке крестьянами 28 июля 1918 г. Экспертизой пряжка была определена как принадлежность дамского пояса или другой части дамского наряда. По показаниям А. А. Теглевой и М. Г. Тутельберг, эта пряжка, скорее всего, от туфли Государыни Императрицы или одной из Великих княжон

Под цифрой «1» – часть разрушенного украшения с бриллиантовыми камнями, найденная на глиняной площадке 28 мая 1919 г. Цифрами «2», «3», «4», «5» обозначены кусочки серебра, найденные в конце мая – начале июля 1919 г. на глиняной площадке и в засыпке малого колодца шахты № 7. Экспертизой было установлено, что все эти четыре кусочка и часть украшения с бриллиантами принадлежат к одному предмету, от которого они были отделены ударами остро-режущего предмета. По свидетельству М. Г. Тутельберг, эти найденные предметы являлись частями броши императрицы Александры Федоровны

На снимке цифрой «2» обозначена золотая четырехгранная пластинка, обнаруженная при промывке почвы глиняной площадки 3 июля 1919 г. Пластинка, по заключению экспертизы, принадлежала к золотому предмету (по свидетельству М. Г. Тутельберг, скорее всего, к серьге), от которого она была отделена ударом остро-режущего предмета. Данное украшение, как и другие, получило повреждение от остро-режущего предмета (штыка), которым добивали жертв в доме Ипатьева, а не на руднике (уже после убийства), как полагал следователь Н. А. Соколов, пытавшийся обосновать свою идею расчленения тел у открытой шахты

Пуговицы (5 больших и 1 малая) офицерского образца, найденные 28 июля 1918 г. крестьянами деревни Коптяки в районе костра у шахты № 7. Следователь Н. А. Соколов, изучив по имевшимся фотоснимкам одежду членов Царской семьи, полагал, что эти пуговицы могут быть отнесены к костюмам Государя Императора и наследника Алексея

Передние планшетки шести различных корсетов. Эти планшетки были найдены 28 июля 1918 г. крестьянами деревни Коптяки М. Д. Алферовым, П. В. Алферовым, Г. Е. Алферовым, М. И. Бабиновым, Н. В. Папиным на глиняной площадке в районе верхнего костра. Судя по всему, планшетки были от корсетов императрицы Александры, Великих княжон и А. С. Демидовой, которые, по показаниям свидетелей, обычно были в корсетах

Медная пряжка от пояса, найденная крестьянами 28 июля 1918 г. на глиняной площадке в костре. Показаниями свидетелей было установлено сходство этой пряжки с пряжкой на поясе офицерского образца, принадлежавшем Государю Императору

Пряжка от пояса с застежкой, уменьшенного образца, найденная 28 июля 1918 г. на глиняной площадке у шахты № 7 в костре крестьянами деревни Коптяки. Показаниями свидетелей П. А. Жильяра, Е. С. Кобылинского, С. И. Гиббса, А. А. Теглевой, Е. Н. Эрсберг, М. Г. Тутельберг и других была установлена принадлежность этой пряжки к поясу Цесаревича

Государь Николай II. На его поясе видна пряжка, сходная с той, которая найдена на руднике

Наследник Алексей Николаевич. На его поясе пряжка с изображением герба Российской империи, имеющая несомненное сходство с пряжкой, найденной на руднике

Поросенков лог: мостик из шпал. На снимке хорошо видно, что мостик находится в заболоченной местности. Весна 1919 г.

Малиновский и Шереметьевский, давая показания Соколову, утверждали, что повреждения в срубе шахты были именно от гранат. Малиновский показывал: …Бафталовский извлек из стенки большого колодца один осколок ручной гранаты. Он его выковыривал тогда чем-то из дерева и говорил, что такими осколками стенки колодца избиты^[289]. Таким же образом извлекал осколки и Шереметьевский. В большом колодце шахты, – говорил он, – на стенках ее мы с Матвеенко нашли несколько впившихся в дерево осколков русской ручной гранаты. Их мы выковыривали ножами^[290]. На эти гранатные осколки, подтверждавшие взрывы в стволе шахты, которые были засвидетельствованы многими очевидцами, следует обратить пристальное внимание – позже мы вернемся к ним.

Крестьяне деревни Коптяки, побывавшие на руднике вскоре после ухода красных, на допросах описывали пробитый в шахте лед. М. Бабинов свидетельствовал: Меня спустили в большой колодец. Вода в нем стояла аршин на 6 от земли. Самой воды было с аршин, а потом шел слой льда. Лед в одном углу был пробит^[291]. Показания Гавриила Алферова подтверждают этот рассказ: Спустили мы туда Бабинова. Он нам стал сказывать, что там есть. Шестом он пощупал и говорит: «Ребята, лед. А вот тут, – говорит, – в уголку немного пробито». «А там, – говорит, – опять вода пошла». Мы ему больше щупать-то не велели: не равно еще взорвется там какая штука и его и нас убьет^[292].

Те же детали при наружном осмотре шахты были замечены и офицером Александром Шереметьевским, который изложил свои наблюдения Соколову: Шахту я нашел в таком виде. <…> Большой колодец отличался от малого в том отношении, что в нем под водой… был слой льда, толщиной, приблизительно, в четверть аршина. <…> Слой льда в большом колодце был цельный, а не в виде кусков. Это был остаток слоя льда, не успевшего еще растаять; края этого слоя были примерзшими к срубу шахты. В северо-западном углу колодца лед был пробит. Отверстие, образовавшееся от пробития слоя льда, составляло, приблизительно, квадратный полуаршин^[293].

Таким образом, все рассказы сводились к тому, что в шахте под водой глубиной с аршин находился крепкий слой льда, имевший в углу пробоину, а под ним снова шла вода. Пробоина во льду свидетельствовала о том, что шахту действительно взрывали, а толстый лед, не видимый сверху под небольшим слоем воды, служил своеобразным перекрытием и, следовательно, препятствием к тому, чтобы в шахте можно было что-либо спрятать.

В некоторых показаниях свидетели, путая, даже называют этот толстый слой льда деревянным полом. Сравнение любопытное и очень важное. Например, подполковник Г. Ярцев во время допроса так описал состояние шахты: …Воды никакой в колодце не было. Бафталовский встал на пол. Пол был чем-то или пробит или нескольких половиц в нем не было. Чрез это отверстие в полу Бафталовский пропускал шест, и шест упирался во что-то твердое. <…> Воды я не видел в нем и не мог видеть, потому что колодец был глубокий, и ничего там ко дну не было видно^[294]. Крестьянин Николай Папин, давая показания, также сравнивал преграду в шахте, скрытую под небольшим слоем воды, с полом: Воды было в колодцах от уровня четвертей на 7, а потом шло что-то твердое: лед или пол. Мы не стали особенно пробовать^[295].

Забегая вперед, отметим, что тот ледяной «пол» и оказался преградой для брошенных в шахту трупов. Крепкий, с трудом пробиваемый лед и не позволил красным скрыть главные следы преступления.

Следствие располагало показаниями, что тела убитых сбрасывали в шахту. Хотя эти сведения были известны Соколову из допросов участника расстрела Павла Медведева, однако в своей книге следователь либо проигнорировал, либо намеренно исказил их. О показаниях Медведева он написал следующее: Куда были увезены трупы, он, Медведев, достоверно не знает и никого об этом тогда не расспрашивал^[296]. Повторяя через две страницы, что на вопрос: «Куда увезли и куда дели трупы?» – Медведев ответил: «Не знаю», Соколов, как видно, умышленно опустил вторую часть приведенного им показания, а полностью оно выглядело так: Куда бы ли увезены трупы, он, Медведев, достоверно не знает и никого об этом тогда не расспрашивал. Лишь позднее в городе Алапаевске он встретился с членом Чрезвычайной следственной комиссии, названным выше Ермаковым, и спрашивал его, куда девали трупы. Ермаков говорил, что он отвез их в шахту за Верх-Исетским заводом, там свалили все трупы в шахту, и затем будто бы взорвали эту шахту, бросая туда бомбы, чтобы она засыпалась землею^[297]. То же самое Медведев говорил и на допросе у следователя Сергеева^[298].

Поэтому вполне естественно, что в то время и у генерала Дитерихса на основе этих сведений сложилось мнение, что именно шахта стала могилой Царской семьи. Загадку исчезновения останков в одном из документов он объясняет следующим образом: …трупы… сложили на грузовой автомобиль и увезли верст на 14 в лес, где имеется до 60 старых заброшенных шахт. Там все были раздеты, обысканы, и всю одежду с бельем сожгли на нескольких кострах, дабы если трупы удалось бы найти, то по одним костям, без одежды, трудно утвердительно опознать, кому именно принадлежит скелет. Тела, по-видимому, были брошены в шахты^[299]. Как видим, документ строго зафиксировал тот факт, что Дитерихс, возглавлявший весной – летом 1919 года раскопки на руднике^[300], определенно считал: в кострах у шахты сжигалась только одежда жертв.

Несмотря на то что ни в само́й подозрительной шахте, ни вблизи нее и нигде на руднике не удалось обнаружить трупы или частичные останки, Соколов всё же начал склоняться к мысли о том, что тела были сожжены и уничтожены с помощью бензина и серной кислоты. Сразу же нашлись оппоненты, возражавшие против такого предположения следователя. За поисковыми работами на руднике наблюдал горный техник Фесенко. Как профессионал, знавший рудоплавильное ремесло, он, учитывая лесные условия, в которых находились преступники, был уверен в невозможности бесследного растворения и исчезновения всех останков. Фесенко откровенно высказывал свои возражения представителям следствия, державшимся фантастической версии о полном сожжении трупов. О возражениях Фесенко, прозвучавших в адрес представителей следствия, сообщает Р. Вильтон в своей книге «Последние дни Романовых»^[301].

В отличие от современных издателей книги Вильтона, П. Пагануцци не решился обойти молчанием этот вызывающий полемику отрывок, хотя изъясняет его вполне в духе Вильтона, с политической окраской. Фесенко, – пишет Пагануцци, – подозревался в симпатиях к большевикам. Вилтон^[302] обратил на него внимание, думая, что Фесенко является одним из людей Соколова. Неожиданно незнакомец воскликнул: «Вам надо будет очень, очень тщательно искать».

Затем он пустился в рассуждения о том, что дело уничтожения тел огнем, кислотой и керосином является мифом. Вилтон направился к Соколову и рассказал ему о неизвестном человеке. «Это, должно быть, Фесенко, – заметил следователь. – Он привел Юровского сюда^[303]. Он только лишь молодой и глупый большевик!» Вилтон был удивлен, что Фесенко оставлен на свободе^[304]. Действительно странно, почему в таком случае его никто не арестовал? Однако, похоже, один лишь Соколов причислял Фесенко к большевикам. На самом деле в показаниях этого горного техника, полученных агентом розыска Алексеевым, на сей счет содержатся противоположные сведения: Ни к каким политическим партиям он, Фесенко, как тогда, так и ныне не принадлежал, а в особенности не состоял в партии большевиков. В этом убедиться можно из того, что в Уральском горном училище (Фесенко закончил именно это училище в 1918 году. – Н. Р.) произошел между учениками раскол на политической почве, и не вступившие в партию большевиков кончили курс в горном училище, а вступившие в партию отделились и кончали в так называемом «Уральском рабочем политехникуме», учрежденном при большевиках^[305].

В пользу того, что Фесенко не был большевиком и даже сочувствующим им, говорит и такой факт: весной 1919 года он и его родной брат, находясь на фронте, служили не в рядах Красной армии, а у белых. По данным следствия, Фесенко состоял на военной службе в команде связи 12-й стрелковой дивизии Западной армии. Значит, Соколов или Вильтон, поскольку мнение следователя нам известно именно от него, дали оценку Фесенко голословно. А причина этого ясна. Фесенко не соглашался с создававшимся на его глазах мифом – вот и назвали его «большевиком», отмахнувшись от него, как от нежелательного оппонента.

И в дальнейшем всякая информация, не укладывавшаяся в версию о полном сожжении останков, клеймилась как политически «враждебная» и, разумеется, оставалась без внимания. Например, Р. Вильтон писал: Легко становится уяснить себе рассказы о том, что «хоронили и перехоранивали». Но это обстоятельство искусственно раздувалось большевицкими агентами и теми непрошеными охотниками, которые всегда впутываются во всякое крупное следствие^[306]. А теперь задумаемся: могли ли большевистские агенты распространяться о захоронении и перезахоронении останков Царской семьи, тогда как большевиками скрывался сам факт ее расстрела? Есть ли логика в таком утверждении?

Рассмотрим теперь, что же представляли собою аргументы, приведенные Соколовым в подтверждение версии о сожжении останков Царской семьи?

В своей книге следователь, в списке найденных на руднике вещей, под № 66 помещает: Куски сальных масс, смешанных с землей. Все эти предметы, – писал Соколов, – были найдены в районе открытой шахты: на глиняной площадке в кострах или вблизи их, около открытой шахты в траве^[307]. Намеренно или случайно, но, составляя книгу, следователь и здесь допустил ошибку или искажение. В действительности эти сальные массы обнаружили не на поверхности земли, не в кострах и не в траве – они были извлечены вместе с грунтом со дна малого колодца открытой шахты и найдены при его промывке. Процитируем, как это записано в протоколе: При промывке засыпки были найдены следующие предметы: <…>

8 июля —…3 кусочка, покрытые и смешанные с глиной, грязного цвета, сильно издающие запах сала;

9 июля – 1 кусок какого-то беловатого предмета, запачканного глиной, издающего запах сала;

10 июля —…8 крупных кусков какого-то предмета, грязноватого цвета, сильно запачканного глиной, и несколько мелких кусочков такого же предмета с сильным запахом сала…^[308]

А в самой книге Соколов о предполагаемом происхождении этих «сальных масс» напишет: Сжигаемые на простой земле трупы выделяли сало. Стекая, оно просалило почву^[309]. Согласно рассуждению следователя, представляется, что сало, стекая, растворилось и смешалось с почвой, но в таком случае оно должно было иметь вид пропитанной жиром земли или некоего топленого сала. Какое же тогда имеют отношение к делу цельные предметы беловатого и грязноватого цвета, запачканные глиной и издающие запах сала, извлеченные из воды? Такие куски сала определенно никогда не были в огне. Становится понятным: если бы следователь не допустил ошибки, а возможно, и подмены факта, касающегося места нахождения вещественных доказательств, то его версия о сожжении всех трупов едва ли выглядела хоть сколько-нибудь убедительной.

Известный составитель сборника следственных материалов Николай Росс к пункту протокола осмотра о сальных массах делает следующее примечание: Когда ген. Дитерихс опубликовал свою книгу (1922), кусочки «салоподобного вещества», найденные на руднике, экспертизе еще не подвергались^[310]. Но и позже они так и не были представлены на экспертизу. А следователь Соколов об этом молчал.

Что же представляли собой эти загадочные сальные куски и каким образом они появились в шахте? Могли ли они оказаться на руднике еще до тайной деятельности красных в этом районе? Можно утвердительно ответить: «Да, могли». Дело в том, что разработка шахты не обходится без механизмов, и даже самые простейшие из них: блоки, тросы, любые трущиеся железные поверхности – обязательно требуют смазки. А ходовым смазочным веществом того времени являлся смалец (животный жир), случалось, использовали и пушечное сало^[311]. В частности, сало было необходимо для смазки деталей насосов, откачивавших из шахты воду в период рудоразработки. Заметим, во время осмотра рудника комиссия Соколова кроме всего прочего обнаружила брошенные рудодобытчиками трубы от насоса вблизи открытой шахты^[312]. И даже прежде этого осмотра капитан Шереметьевский видел детали от насоса в самой шахте, в одном из ее колодцев: В малой шахте в лежачем положении, опираясь на стенки колодца, было одно из колец ручного насоса^[313].

Помимо вышеизложенного, подтверждением того, что кусочки сала использовались, скорее всего, для технических целей и вместе с засыпкой попали в колодец шахты, может служить и их состояние. В протокольной записи следователя Соколова есть любопытная, говорящая о многом подробность. Находясь в городе Ишиме, он производил осмотр предметов, найденных при промывке засыпки, извлеченной из малого колодца шахты № 7, и записал следующее: 3 куска сальной массы. <…> Все три куска представляют собой какую-то серую, сальную массу, сплошь покрытую глиной. Не представляется возможным определить их природу без научного исследования. От этих трех кусочков открашиваются более мелкие кусочки^[314]. Последнее замечание имеет существенное значение. Оно указывает на то, что кусочки сала находились в так называемом состоянии жировоска^[315], образующегося, как правило, по истечении длительного времени во влажной среде, без доступа воздуха. Его отличительными качествами как раз и являются крошение и серовато-белый цвет.

Нигде, ни в России, ни в Европе, следователь так и не попытался провести экспертизу еще одной важной для него находки – костных останков млекопитающего, как он ее именовал. П. Пагануцци в своей книге замечает, что в 1917 г. на Урал перевели Петроградский университет, и на медицинском факультете работало достаточно высококвалифицированных патологов^[316]. Это уточнение Пагануцци сделал в связи с экспертизой отрезанного пальца, которую, надо заметить, проводили как раз не на Урале, а в Омске. Но вместе с тем автор не задался вопросом: почему следователь Соколов, заявляя о невозможности установить природу найденных костей без научного анализа, так и не представил их специалистам? И время и возможности для этого были, поскольку первые костные останки обнаружили уже 25 мая 1919 года, когда до эвакуации из Екатеринбурга оставалось не менее 1,5 месяца.

Врач Белградский, высказывание которого Соколов привел в своей книге, – правда, исключив из цитаты несколько предложений, очевидно невыгодно звучащих, – сказал на допросе: Что же касается костей, то я не исключаю возможности принадлежности всех до единой из этих костей человеку. Определенный ответ на этот вопрос может дать только профессор сравнительной анатомии. Вид же этих костей свидетельствует, что они рубились и подвергались действию какого-то агента, но какого именно, сказать может только научное исследование^[317]. На это важное и столь необходимое исследование Николай Алексеевич так никогда и не решился, хотя продолжал назначать другие экспертизы и после отступления белых на Восток. Например, в Чите он отдал на исследование остатки сгоревшей обуви^[318], по его инициативе была произведена экспертиза обнаруженных на руднике драгоценностей^[319], тогда же была проведена каллиграфическая экспертиза. И даже после крушения власти белых, Соколов, эмигрировав из России, по-прежнему обращался к экспертам: так, будучи в Париже, он привлекал специалистов для расшифровки секретных большевистских телеграмм^[320].

Надо сказать, что и само местонахождение костей на руднике Соколов указал неверно. В книге он пишет: Заметные для глаза предметы, как, например, палец, труп Джемми, многие кости, были найдены на дне открытой шахты, где они (в малом колодце) были засыпаны землей с глиняной площадки^[321]. Тогда как в протоколе, в котором описано всё содержимое просеянной и промытой земли со дна шахты, нет ни единого упоминания о костях или костных осколках^[322]. Напротив, в этом документе Соколов подытожил: Таким образом, состояние обоих колодцев шахты № 7 абсолютно исключает всякую возможность нахождения где-либо в ней или ее разработке трупов Августейшей семьи^[323]. Что это? Опять ошибка, недоразумение? Или просто желание убедить читателя книги в истинности того, что не было доказано, а стало только предметом веры следователя? Таких противоречий и несоответствий между документированными фактами из материалов дела с содержанием книги «Убийство Царской семьи» оказалось немало.

Вот еще показательный пример: в одной из последних глав книги Соколов пишет о том, что на руднике был найден топор. По словам следователя, его обнаружили в обвалившейся шахте в нескольких шагах от дорожки, ведущей на рудник^[324]. В протоколе эта шахта значится под № 12, а о ее месторасположении написано: …шахта находится в юго-восточном направлении от шахты № 11 и отстоит от дорожки в 40 шагах. Она не имела крепи и была предварительно закреплена. <…>…При разработке этой шахты в засыпке, на глубине 2 аршин от поверхности ее, был найден топор с обломанным черенком^[325]. Находка заинтриговала следователя. В своей книге он спрашивает о ней: Что это – случайность? – и тут же упоминает о подрубленных деревцах на руднике, о крестьянине, встретившем Юровского незадолго до убийства и видевшем плотничий топор в его руках, подробно рассуждает об этой предварительной поездке (15 июля) Юровского в урочище Четырех Братьев. В главе, где перечисляются вещи, обнаруженные на руднике^[326], следователь из осторожности не помещает сведений о найденном топоре, а, заговорив вдруг о нем в самом конце книги (в главе «Роль Юровского»), проводит параллель между двумя разными событиями и, не приводя никакой аргументации, недвусмысленно намекает на то, что топор, откопанный в засыпке одной из отдаленных шахт, принадлежал Юровскому. Вполне естественно, что такой «логический» ход следователя имел определенное воздействие и результат, давая возможность любому желающему строить домыслы на эту тему. Читателям, не знающим многих деталей из протоколов дела и знакомым только с книгой Соколова, с настойчивой подачи автора видится, что упоминаемый им топор использовался для расчленения тел Царственных мучеников.

Примечательно, что на фотографии с изображением упомянутого топора хорошо видно: черенок у него не просто обломан, а основательно прогнил, так как пролежал в шахте, по-видимому, не один год. Обнаруженный под глубоким слоем осыпавшейся со временем земли, в отдаленной от места событий случайной шахте, этот топор, судя по всему, вообще не имел никакого отношения к преступлению. Кроме того, где доказательства, что этот топор принадлежал именно Юровскому, а не рудодобытчикам, бросившим его за непригодностью несколько лет назад?

Не проверив и вместе с тем отвергнув подтверждаемую свидетельствами версию о том, что тела убитых сбрасывали в открытую шахту и что они в ней временно находились, картину происходившего на руднике следователь изобразил так, как рисовало его воображение, и не увидел в ней противоречий^[327]. Ниже это будет нами показано.

Ранним утром 17 июля, – писал Соколов, —…на глиняной площадке у открытой шахты трупы обнажили. <…> Скрытые драгоценности, конечно, были обнаружены. Некоторые из них, падая на площадку, среди множества других остались незамеченными и втаптывались в верхние слои площадки. <…> Удары острорежущих орудий, разрезая трупы, разрезали и некоторые из драгоценностей, втоптанные в землю.

Экспертиза установила, что некоторые из драгоценностей разрушены сильными ударами каких-то твердых предметов: не острорежущих орудий. Это те именно, которые были зашиты в лифчиках Княжен^[328] и разрушены в самый момент убийства пулями на их телах^[329].

Драгоценностей, имеющих разрушения от ударов твердых предметов, то есть расколотых пулями, было подавляющее большинство, но следователь обратил внимание прежде всего на те украшения, которые имели повреждения от острорежущего орудия. В списке Соколова среди драгоценностей со следами острорежущего орудия упомянуты всего 2 предмета. Один из них значится под № 52, это часть разрушенного украшения с бриллиантами, оправленного в чистое серебро. От украшения сохранилась основа с немногими сидящими в гнездах или разбитыми полностью бриллиантами и несколько серебряных кусочков, о которых эксперты заключили: Этот кусочек произошел вследствие отделения его от предыдущего украшения, причем он, видимо, отделился от него ударом какого-либо режущего предмета. И о другом кусочке сказано, что он тоже произошел вследствие отделения его от украшения, причем ясно видно, что это отделение было произведено при помощи острорежущего предмета; этот кусочек также подвергался действию огня, как и предыдущий, но в большей степени^[330].

Значит, это украшение, согласно заключению экспертов, находилось в костре? Как же оно могло попасть в него и оплавиться, если, по утверждению Соколова, драгоценности втаптывались в верхние слои площадки? Абсурдным было бы предположение, что кто-либо раскопал «незамеченную» драгоценность и не присвоил ее, а бросил зачем-то в костер.

Итак, версия Соколова выглядит, мягко говоря, надуманной. Самоочевидно, что украшение практически не могло быть разрушено при расчленении обнаженных тел. Следователь, поместив в своей книге краткие выдержки из экспертиз, даже не обратил внимание на это противоречие, как совершенно не заметил и того, что упомянутое украшение имело два вида повреждений: путем удара по нему каким-то твердым предметом, то есть от пуль, и одновременно ударом какого-либо режущего предмета. Эта драгоценность с бриллиантами сохранялась спрятанной на груди у одной из царских дочерей. Разрушенное украшение было предъявлено для опознания М. Тутельберг, и она узнала его: Оно мне положительно напоминает брошь Ее Величества. Это часть от нее, от броши. Эта брошь была в лифчике одной из княжен^[331]. Не принял в расчет Николай Алексеевич того, что драгоценностей, находящихся в нижней одежде Княжон, коснулись не только пули, но и холодное оружие, которым их добивали^[332].

И все повреждения на украшениях были нанесены не после смерти, а в момент убийства, в действительности происходившего гораздо страшнее, чем представлял Соколов: вонзаемый со всей силы в грудь живой жертвы штык как раз и являлся тем острорежущим орудием, который не был учтен следователем^[333]. Вместе со сжигаемой одеждой части и осколки разбитых украшений попали в костры^[334].

Необходимо рассмотреть и еще один аргумент следователя, представляющийся убедительным для неискушенных читателей. В списке Соколова среди найденных на руднике вещей под № 62 значатся: 24 кусочка свинца, 2 пули от револьвера системы Нагана и одна стальная оболочка от такой же пули.

Форма кусочков свинца весьма характерна. Свинец растапливался в огне и, охлаждаясь затем, сохранил неправильную форму застывшей массы.

Пустая оболочка от пули закопчена. Из нее вытек свинец под действием огня^[335]. Происхождение этих свинцовых кусочков, которые были, как свидетельствует протокол, различной величины: от миллиметров до 1 сантиметра^[336] в книге Соколова объясняется так: Части трупов сжигались в кострах при помощи бензина и уничтожались серной кислотой. Оставшиеся в телах пули падали в костры; свинец вытапливался, растекался по земле и, охлаждаясь затем, принимал форму застывших капель, пустая оболочка пули оставалась^[337]. Но, судя по указанному в протоколе объему, эти свинцовые кусочки наполняли до своего расплавления одну или максимум несколько пуль, да и найдена была единственная оставшаяся без свинца оболочка от пули. Если бы тела всех 11 убитых человек действительно сожгли, то количество пуль или расплавленного свинца было бы во много раз больше. Кроме того, если допустить, что рассуждения Соколова верны и пули выпали в костер при уничтожении тел, тогда как объяснить тот факт, что две цельные пули от нагана, найденные им на руднике, практически не подвергались действию огня? Одна из них вообще не имела следов от ожогов, а о другой записано, что она подвергалась, видимо, слегка действию огня^[338]. Более того, обе эти пули даже сохранили на себе темновато-желтого цвета пятнышки, подозрительные на кровь^[339]. Нет, никак не соотносится представляемая следователем в книге картина событий с собранными им самим фактами, зафиксированными в протоколах.

Каким же образом Соколов ответил на поставленный перед читателями вопрос: что прятали на дне шахты? В своей книге автор дает на него такой ответ: Разорванные и разрезанные куски одежды сжигались в тех же кострах. <…> Заметив некоторые оставшиеся предметы, преступники побросали их в шахту, пробив в ней предварительно лед, и засыпали их землей^[340].

Из всего приведенного выше мы видели, что от одежды и обуви на руднике сохранились многочисленные остатки и клочки: длина найденных кусков несгоревшей одежды составляла 11, 14, 20 см, отдельные обрывки материи достигали размера 45 × 34 см^[341], а признаков человеческих останков не могли обнаружить и при нескольких подробных осмотрах и поисках. Неужели человеческие тела уничтожить было легче, чем ткани одежды? Между тем при столь многих уликах, оставленных в спешке большевиками, следователь не допускал и мысли о возможности ошибки или промаха с их стороны, например неудачи с захоронением в районе рудника. Он считал действия злой воли преступников безупречно последовательными, заранее спланированными, тем самым создавая версию, близкую к мифу.

11 июля 1919 года Соколов получил от генерала Дитерихса предписание оставить Екатеринбург и вывезти с собой все документы и вещественные доказательства. Найденные косточки (а среди них поместили и четыре птичьих)^[342], сложенные в синий сафьяновый сундучок, принадлежавший Императрице, Николай Алексеевич перевез в Европу. Крушение власти адмирала Колчака и необратимые последствия гражданской войны не позволили довести до конца начатое следствие. В результате Соколов, Дитерихс и Вильтон, спасая материалы дела, оказались для всего мира единственными, кто мог предоставить информацию о подробностях гибели Царской семьи.