Наталия Розанова
Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба
Все показания и материалы, собранные Кирстой, перепроверялись в дальнейшем следователем Соколовым и не нашли подтверждения.
Не исключено, что скрытыми мотивами поведения Кирсты были чьи-либо или его личные интересы. Такой вывод можно сделать из показаний прокурора Шамарина, получившего от А. В. Кривощековой сведения о некой сестре милосердия, кокаинистке, которая хвалилась в Перми тем, что она водит Кирсту за нос. Кирста оказывает ей содействие, а она, с его ведома, переправила через фронт какого-то большевика, увезшего с собой, для агитации в тылу, полтораста тысяч рублей[223]. В другой раз Кривощекова рассказывала Шамарину, как она пыталась раскрыть конспиративную квартиру большевиков, но едва не поплатилась жизнью за неосторожность, сообщив об этом Кирсте. После его вероломных действий подозрение большевиков сразу пало на Кривощекову, она вынуждена была скрываться, а ее антибольшевистская акция оказалась полностью сорвана. Свое заявление о деятельности Кирсты, – показывал прокурор Шамарин, – Кривощекова кончила словами: «Я думаю, что Кирста не нашим, а только большевикам служит»[224]. Позже Кривощекова, очевидно намекая на Кирсту и его сторонников[225], высказала Шамарину свою убежденность в том, что в военном розыске некоторые лица только карманы себе набивают, а не дело делают[226].
По мнению Шамарина, расстрел одного Николая II, эта основная идея, устанавливающаяся якобы дознанием Военного контроля (дознанием Кирсты. – Н. Р.), была именно той идеей, которую дали обществу большевики[227] в официальном их органе прессы – Уральский областной совет и Центральный исполнительный комитет в лице Свердлова[228].
Личностью Кирсты Шамарин интересовался и у прокурора Екатеринбургского суда В. Ф. Иорданского, при этом выяснилось, что о Кирсте имеются три дела. По одному из них он был арестован за то, что он арестовал некоторых лиц, сообщавшим чехам сведения о большевиках[229].
Установленное не без оснований наблюдение военных властей за Кирстой вскрыло нечистоплотность как его самого, так и подчиненного ему агентурного аппарата. Он был изобличен в фальсификации следственных материалов и арестован за незаконные действия приказом начальника Екатеринбургского гарнизона генерала В. Голицына[230].
Недобросовестная и, вероятно, ангажированная деятельность Кирсты немало способствовала распространению и укоренению порожденных дезинформацией большевиков версий, бытующих до наших дней: о расстреле Николая II, но спасении тех или других членов Царской семьи или даже о спасении самого Государя.
Постановление И. А. Сергеева, ставшее началом противостояния большевистской лжи, – одна из главных заслуг следователя, который собрал основные факты, доказывающие гибель всех узников Ипатьевского дома.
В период расследования дела Сергеевым поиски тел убитых продолжались с конца лета 1918 года до начала зимы. Весь этот сезон поисковыми работами активно занимался представитель следствия Н. Н. Магницкий[231]. В составленном им представлении от 30 декабря на имя прокурора Екатеринбургского Окружного суда изложены результаты проведенных розысков в местности открытой шахты Четырех-Братского рудника и описаны все перипетии, связанные с их организацией. Этот документ Магницкого обнажает несостоятельность звучащих доныне обвинений по адресу первых следователей Наметкина и Сергеева в недостаточном изучении ими района Ганиной ямы. Такие обвинения нельзя считать справедливыми, поскольку в действительности организаторы расследования приложили все возможные усилия для поиска убитых.
Ознакомившись с этим делом, – писал Магницкий, – я пришел к заключению, что производство дознания по нему распадается на две части, а именно: расследование и выяснение лиц, убивших Императора и его семью, и розыски их трупов[232]. Приступив к исполнению обязанностей товарища прокурора, Магницкий определил свои задачи так: Ввиду того, что к наблюдению за дознанием, кроме меня, был еще прикомандирован другой товарищ прокурора, я, с разрешения прокурора, взял на себя наблюдение за второй частью дознания – за розыском трупов, не теряя связи с первой частью и знакомясь с данными, добытыми вне моего наблюдения[233].
Тела убитых предполагалось обнаружить в одной из шахт, которых близ Коптяков было более полусотни[234]. В своем представлении Магницкий упоминает, что для осмотра Четырех-Братского рудника он разыскал и привлек людей, сведущих в горном деле: Исследование таких полуразрушенных шахт сопряжено с большой опасностью, и поэтому для исследования пришлось организовать небольшой отряд, состоящий из специалистов горных работ – штейгеров и местных уроженцев Урала, по преимуществу охотников, привыкших ходить по такого рода местам и сознающих опасность такого хождения. Мне удалось найти двух штейгеров, как раз ранее заведовавших разработкой этих шахт, и им-то я и поручил быть руководителями при осмотре[235].
Итак, шахты обследовались ее бывшими разработчиками, которые так же, как и сам Магницкий, считали необходимым искать трупы в глубинах рудника. А о кострах, найденных возле одной из шахт, Магницкий высказал такое мнение:…жителями деревни Коптяков около упомянутых шахт найдены были два костра, в которых сохранились остатки от сожженных царских вещей, подробно перечисленных в протоколе осмотра[236].
Обращает на себя внимание следующий факт: все те, кто осматривал местность рудника вскоре после ухода отсюда большевиков, – все, ходившие, можно сказать, по горячим следам преступления, прилагали усилия к тому, чтобы отыскать именно тела Августейшей семьи, а не сожженные останки.
Для этой цели откачали воду из озерка Ганиной ямы и наиболее подозрительной открытой шахты, в которой, по словам Магницкого, найдены были осколки брошенных туда бомб[237] и лопата, вымазанная свежей глиной[238]. Весь ил из шахты и близлежащего озерка, а также грунт возле шахты, снятый «на пол-аршина»[239], были промыты. О дальнейшем ходе поисков Магницкий пишет: При промывке грунта найдены были пряжки от дамских подвязок, кусочек жемчуга от серьги Императрицы, пуговицы и другие мелкие вещи, а на дне шахты, в иле, оказался отрубленный палец и верхняя вставная челюсть взрослого человека. По высказанному тогда же мнению придворного врача Деревенки /так!/, палец этот и челюсть принадлежат доктору Боткину[240]. И здесь Магницкий делает заключение: Итак шахта нового, кроме вышесказанного, ничего не дала[241]. В следующем году эту же самую шахту будет изучать следователь Соколов, но, забегая вперед, скажем: итоги его обследования окажутся тождественными результатам Магницкого.
Следует отметить, что, занимаясь организацией поисков на руднике, Магницкий постоянно испытывал серьезные затруднения: противодействие следственным работам из-за пассивного отношения властей к ведению дела, отсутствие средств, техники, нехватку специалистов и рабочих рук. В его представлении встречается немало замечаний относительно сложных условий, в которых он вел поиски, – обстановки безразличия и общей инертности к этому делу[242]. …В то время в городе, – пишет Магницкий, – как со стороны должностных, так и частных лиц, сочувствия по этому делу не встречалось[243].
Пришлось Магницкому столкнуться и с Кирстой. Вот еще один показательный фрагмент, иллюстрирующий отношение начальника Уголовного розыска к исследованиям на руднике, проводимым – без преувеличения – на одном энтузиазме: …Кирста, которому специально было поручено это дело, которому отпускали средства на ведение его, совершенно игнорировал эту часть дознания, и лишь с трудом пришлось привезти его на место работ, и он тут же в разговоре со штабс-капитаном Шереметьевским, позволил себе возмущаться добровольцами, работающими по этому делу, а равно удивляться, для какой надобности военные власти командировали офицера, в котором, по его мнению, не было нужды[244].
Но никакие сложности и препятствия не могли ослабить рвения первых исследователей рудника. Они осматривали не только подозрительную шахту, но и всю близлежащую местность в радиусе заградительных кордонов, поставленных здесь красными в первый же день после расстрела в доме Ипатьева. К поиску, как сообщает Магницкий, были привлечены даже дети: Признавая, что так или иначе место это все-таки обследовать надо, я решил сделать еще попытку, прибегнув к помощи имевшейся в городе Екатеринбурге организации бойскаутов и охотников добровольцев. Тогда же, в мое распоряжение было откомандировано 50 бой-скаутов под начальством капитана Березовского. В помощь им пошел летучий отряд Уголовного розыска и любители охотники. Пройдя цепью всю местность, которая охранялась «отрядом особого назначения», удалось лишь найти одну винтовку и шинель. В этот же день я повторил обследование шахт, и опять безрезультатно[245].
Прервав с началом холодов розыски в районе Ганиной ямы, Магницкий подвел их итог: …если мне зададут вопрос: «Где царские трупы?», я прямо скажу: «Я их не нашел, но они в урочище Четыре Брата». Что могли сделать – сделали[246].
Следующий этап следствия был связан с политическими изменениями в белом движении – с низложением власти Директории. 18 ноября 1918 года адмирал А. В. Колчак, став Верховным правителем России и Верховным Главнокомандующим русской армией, сосредоточил в своих руках всю высшую власть антибольшевистских сил. Возобладавшие при этом в правящих кругах монархические настроения сыграли решающую роль в отношении к расследованию: весь состав следственной группы был сменен, как политически ненадежный – «эсеровский».
В январе 1919 года, по распоряжению Колчака, следователь Сергеев передал подлинные документы и вещественные доказательства генералу М. К. Дитерихсу, но продолжал временно вести дело, оставив у себя копии. В конце февраля его полностью отстранили от следствия. В дальнейшем Сергеев был расстрелян большевиками, тогда же расстреляли и следователя А. П. Наметкина.
Очередным преемником дела об убийстве бывшего Императора и его семьи стал монархист по убеждениям Николай Алексеевич Соколов. Однако приступив к исполнению обязанностей следователя по особо важным делам, он, несмотря на свои политические убеждения, с первых дней пришел к тому же выводу, что и член Окружного суда либерал И. А. Сергеев. Получив 7 февраля в Омске подлинное (в оригинальных документах) производство по следственному делу, Соколов с полным доверием воспринял проведенную до него работу и, ознакомившись с материалами следствия и вещественными доказательствами, считал факт убийства всей семьи Романовых доказанным. Уже 11 февраля из Омска он пишет во Владивостокский Окружной суд: Вся Царская семья была убита в ночь с 16 на 17 июля 1918 года нового стиля. Трупы ее в ту же ночь были вывезены за город по направлению к д. Коптяки, где, в лесистой местности, видимо, и были скрыты[247].
Следует отметить, что выводы предварительного следствия были настолько бесспорны, что прежде всего они убедили самого генерала Дитерихса, которому Колчак поручил общее руководство следствием. Опираясь на те же материалы, собранные Сергеевым, в письме к Колчаку в апреле 1919 года Дитерихс подчеркива л: Убийство членов б<ывшей> Царской Семьи в доме Ипатьева устанавливается следствием безусловно[248].
Особое попечение верховных властей позволило вести поиски останков Августейшей семьи более интенсивно. В начале мая в письме к Дитерихсу Соколов обозначил направление будущей деятельности: …отсутствие трупов заставляет следственную власть особо внимательно относиться ко всему, чем устанавливается самый факт преступления[249]. Заострив внимание Колчака на необходимости найти трупы, Дитерихс обратился к нему и, вызвавшись возглавить раскопки, просил ассигновать на это по пятьдесят тысяч ежемесячно[250]. Масштабные раскопки в районе рудника, в которых участвовало ежедневно до тысячи человек, были начаты 6 июня 1919 года, а спустя месяц, 10 июля, прерваны в связи с наступлением красных на Екатеринбург.
В сопровождении Дитерихса, прокурора Иорданского и прочих свидетелей следователь Соколов произвел осмотр рудника и ведущей к нему дороги, пройдя по ней от самого Екатеринбурга до рудника пешком. Осмотр длился с 23 мая по 17 июня, в результате был составлен протокол, который подписали все участники комиссии. Этот документ интересен тем, что отразил в себе первое непосредственное и подлинное впечатление следователя об изучаемой им местности, исследуя которую он дотошно, до малейших подробностей отмечал всё встречающееся на пути.
Соколов обратил особое внимание на костры в районе рудника и возле шахты. Вид одного из них описан им так: …в кострище и меются обуглившиеся деревянные части, мало напоминающие действие на них огня. Ткань некоторых из сосновых частей дерева, нося изменение от ожогов, цела. Создается впечатление, что как будто бы здесь в этом кострище части дерева подвергались действию не огня, а каких-либо кислот[251]. О другом костре Соколов записал: Признаки кострища заметны. Оно имеет почти круглую форму, в диаметре 1 метр. В нем имеются в весьма малом количестве угольки, происхождение коих определить затруднительно.
Возможно, что и они имеют сходство с угольками в кострище[252], что находится у ямы с бревном на первой свертке к руднику от Коптяковской дороги[253]. И еще один костер – у старой березы, – уже не раз осмотренный до Соколова представителями военной власти, офицерами-энтузиастами и местными крестьянами, заинтересовал следователя: Признаки этого кострища сохранились и границы его определяются довольно ясно. Это кострище больше того, что находится на глиняной площадке у шахты. Оно круглой формы… и имеет в диаметре 3 метра. В нем не найдено угольков. Имеются лишь в составе почвы мелкие предметы, как бы напоминающие угольки[254].
Из всех костров, которые привлекли внимание Соколова, была взята средняя проба земли для исследования ее[255]. Какие исследования предполагалось сделать? Искал ли Николай Алексеевич следы действия кислоты на почву или наличие в ней органики – костных останков? Сейчас об этом можно только догадываться, поскольку эти анализы никогда так и не были проведены, и нигде следователь о них не упоминает.
При тщательном изучении местности, комиссии Соколова удалось обнаружить вблизи костров различные предметы, в том числе и обгоревшие. В протоколе о них отмечено: …дамский шнуровой ботинок, лежавший каблуком вверх и несколько слившийся с поверхностью земли… тонкий, длинный кусок какой-то материи, видимо, от женского костюма… <…> …три кусочка обгорелого сукна или войлока от обуви и одна кость от дамского корсета…[256] На глиняной площадке возле костра нашли 13 обгорелых косточек млекопитающего. О них Соколов заключил: Природу костей не представляется возможным определить без научного исследования[257]. Через несколько дней, судя по протокольной записи, были обнаружены предметы, подобные уже найденным: …два обгорелых кусочка какой-то кости млекопитающего… на той же площадке, но в другом месте ее 13 кусочков каких-то костей млекопитающего[258], види мо обгоре лые… свыше 10 каких-то обгорелых предметов, видимо, или обуви или же другого какого-либо предмета от костюма… три кусочка материи темно-зеленого цвета. Возле открытой шахты нашли две части ручной гранаты и еще две подобные части обнаружили вблизи Ганиной ямы[259]. Более, – констатируется в документе, – никаких предметов в описанном районе при наружном осмотре такого и розысках не усмотрено[260].
По завершении исследования Соколов в протоколе, имевшем конечную дату – 17 июня, подвел итог: Определить возможное местонахождение трупов Августейшей Семьи при наружном осмотре данной местности или частей сих трупов, буде самые трупы расчленялись и уничтожались, не представляется возможным. Таких мест в данной местности слишком много и для правильного разрешения этой задачи необходимо планомерное производство работ по раскрытию старых шурфов, шахт и других мест, внушающих некоторые в сем отношении подозрения[261]. Под этим протоколом вместе с подписями Соколова и еще шести свидетелей осмотра стоят подписи генерал-лейтенанта Дитерихса и Роберта Вильтона. Итак, в конце июня 1919 года все эти люди затруднялись ответить на вопрос: где же находятся останки Царской семьи? Современное представление о том, что Соколов с самого начала был уверен в сожжении тел всех узников дома Ипатьева, стало столь распространенным, что нашло отражение даже в докладе митрополита Ювеналия на Юбилейном Архиерейском Соборе, где прозвучало: …в связи с известными выводами следователя Соколова, который еще в 1918 году свидетельствовал, что все тела Императорской Семьи и их слуг были расчленены и уничтожены[262]. Приступив к делу только в 1919 году, Соколов в 1918-м не мог ни о чем свидетельствовать. Но и летом 1919 года, накануне отступления белых из Екатеринбурга, следователь всё еще именовал рудник урочища Четырех Братьев не местом сожжения или уничтожения, а местом погребения трупов[263].
Через несколько лет Соколов, будучи в эмиграции, напишет свою единственную, ставшую известной всему миру книгу, в которой несколько иначе, чем в упомянутом выше документе, изобразит свое первое знакомство с рудником. Цитируя критическое высказывание крестьянина М. Алферова о том, что комиссия Наметкина на руднике ходила без толку. Следов не глядели, а что было заминали, Николай Алексеевич, соглашаясь с ним, значительно отметит: Опыт прошлого учил меня осторожности: заминали, но, быть может, не все еще замяли[264]. Какие же следы он искал или хотел найти на руднике? В своей книге следователь поставит два наиболее значимых вопроса и даст на них ответы, которые повлияют на всю последующую историю следствия: Что сжигали в двух больших кострах? Что прятали на дне шахты?[265] – вопрошал Соколов.
Предоставим возможность ответить на эти вопросы не только самому Соколову на страницах своей книги, но и свидетелям, опрошенным следственной властью; их голоса мы и сегодня можем услышать, обратившись к протоколам следственного дела.
Соколов взялся провести исследовательскую работу заново и перепроверить выводы предварительного следствия. Он решил допросить жителей Коптяков, как участников и очевидцев первого осмотра рудника, возникшего по инициативе местных мужиков, и выяснить их мнение о том, как выглядели найденные на руднике кострища. Крестьянин Михаил Алферов летом 1919 года повторил следователю Соколову с небольшими уточнениями примерно то же самое, что за год до этого говорил на допросе у Наметкина: Про костры я вот что могу сказать. Костер, который был близко от шахты, был большой, продолговатый, в длину аршина полтора[266], а в ширину с аршин. В нем много было красноты от глины, потому что был он разведен на глине. Золы в нем было совсем немного и угольков было немного. Вещи все были все-таки в самом кострище под землей, набросанной на самое кострище. <…> Другой костер, который был у старой березы, был немногим поменьше. Он засыпан не был, и вещи, которые мы находили, так в нем и были. В этом кострище тоже колышков не было[267]. М. Алферов рассказал и еще об одном костре, замеченном им в то время, когда осмотр шахты производился Наметкиным: Вот в этот раз я еще один костер нашел… Тут ничего особого в этом костре не оказывалось, а валялись в кострище дощечки. Ну, прямо сказать, это были дощечки от ящика. Были они не строганные и было их несколько и прямо хорошо видать было, что в этом самом кострище сожигался ящик. Крестьянин Павел Алферов[268] тоже показывал на допросе, что костры не представляли собой ничего особенного: Около шахты… <…> …оказался костер. <…> Он был разбросан и потом засыпан. Углей в нем было совсем мало. Нашли мы и другой костер у старой березы. <…> Этот костер у березы был поменьше несколько и засыпан не был. Угольков в нем было мало[269].
Соколов прилагал все усилия, для того чтобы найти доказательства именно сожжения тел, и часто на дознании выспрашивал об этом свидетелей. Так, в протоколе допроса жителя Коптяков Степана Бабинова легко прочитывается ответ на неожиданно прозвучавший прямой вопрос следователя: Не на память мне, виден ли был дым от костров у рудника, пахло ли чем горелым, например, мясом жженым. Что-то не пришло мне на ум это[270]. Очевидно, следователь искал подтверждения своим домыслам, но не находил.
П. Н. Попов-Шабельский[271], монархист, прибыл в Екатеринбург в самый день расстрела Царственных узников, – согласно его показаниям, с целью спасения Царской семьи. В гибель Романовых он не верил. В Екатеринбурге, – говорил Попов-Шабельский Соколову, – было почти всеобщее убеждение, что Царскую Семью увезли и для отвода глаз кого-то расстреляли в доме Ипатьева. Этот человек, знавший по рассказам очевидцев о поисках в Четырех-Братском руднике, подчеркивал на допросе у Соколова, как и другие свидетели, незначительность костров – возможно, это был его аргумент следователю в пользу спасения Царственных узников: Мужики тотчас же кинулись к Ганиной яме и там нашли пробитый лед в шахте, маленький костер, вероятно, для согревания рук, несколько вещей, среди которых был кулон Императрицы[272].
Капитан Д. Малиновский, участник первого официального обследования в районе Ганиной ямы, которое производилось во главе с Наметкиным, также описал Соколову костры, увиденные им тогда на шахте: Стали мы рыться в этих обоих кострах. …В костре около березы был найден большой камень бриллиантовый… Кроме этого бриллианта, тогда же было найдено в кострах этих и около них: один осколочек жемчуга и два осколка изумруда, много кусков обгорелой ткани от одежды, кнопки от дамских, несомненно, костюмов, обрывок кружева, также обгорелый, какие-то принадлежности корсетов… пряжки, кажется, от подтяжек мужских… <…> Хорошо помню, что один лоскут одежды, кажется, по цвету серый, пах сильно керосином. <…> У меня из осмотра осталось полное убеждение, что здесь около шахты в кострах была сожжена одежда Августейшей семьи[273].
Подполковник Г. В. Ярцев тоже был в числе офицеров, которые осматривали местность рудника со следователем Наметкиным. Допрашиваемый Соколовым, и он, судя по протоколу, отвечал на интересующие следователя вопросы о виде и состоянии обнаруженных кострищ, о которых говорил как о самых обычных и не имевших признаков уничтожения в них человеческих останков: Костры были небольшие… <…> В них ничего не было, кроме золы, и я не помню, были ли в них угли. Ничего странного я при рассмотрении этих костров не заметил и другие также. Я, например, не заметил никакого воздействия в кострищах на землю или на какие-либо предметы кислот. <…> …У нас тогда было представление, что трупы, должно быть, брошены в эту именно шахту, а на кострах только сжигалась одежда[274]. Г. В. Ярцев сообщил Соколову и о самых первых, стихийных осмотрах рудника коптяковскими крестьянами: Я помню, что тогда же говорили, что местные крестьяне после ухода большевиков исследовали эту оцепленную ими местность и нашли там какие-то обгорелые вещи, свидетельствовавшие об уничтожении ими одежды с мужчин и женщин[275].
Подобное впечатление сложилось у всех, кто отправился в поездку с Наметкиным для первого обыска на руднике: увиденное настолько их разочаровало, что бывший среди них капитан Политковский даже признался Соколову в испытанной всеми досаде: Мы думали сразу легко найти трупы или остатки трупов Августейшей Семьи. Между тем мы видели перед собой одни голые костры, в которых на первый взгляд ничего не было видно. Это нас сразу обескуражило и понизило нашу энергию[276]. Политковский, как и другие офицеры-свидетели отмечал, что в кострах находились обгоревшие предметы: Я помню, что в одном кострище еще был найден обгорелый кошелек, кусок полотнища защитного цвета, с кольцом, напоминающий обрывок палатки. Старик Чемодуров признал… кусок полотнища за обрывок от вещевого мешка Наследника. Я помню хорошо, что обрывок этот тогда пах сильно керосином[277]. Последнее замечание наводит на мысль, что кусок полотнища, политый керосином, преступники хотели сжечь в костре, но не успели, или он не прогорел. Следовательно, если бы в этих же кострах сжигались трупы, то непременно сохранились бы и человеческие останки.
Капитан Александр Андреевич Шереметьевский[278], руководивший работами по осушению шахты и Ганиной ямы[279], прибыл в Коптяки уже 27 июля и весь поисковый сезон до глубокой осени 1918 года провел на руднике, лично изучая его. Учитывая небольшую величину углей, он высказывал предположения о том, что́ могли сжигать в кострищах: Углей в них было очень мало. Угли были небольшие и, как мне кажется, представляли собой куски дерева, сгоревшего в огне костра, и местность около них была нами исследована. Кроме того, мы брали землю с кострищ и промывали ее.
При промывке земли с костров и около них мы нашли, как я помню, вещи… <…> Все эти предметы своим видом ясно свидетельствовали, что они от мужской и женской одежды[280], видимо, сожженной в огне [281].
Говоря о первом обследовании открытой шахты, Шереметьевский отметил: В наших работах мы имели, главным образом, целью найти трупы Царской Семьи. В шахте, которую мы откачивали, мы их не нашли, и их там безусловно нет. <…> Где могут находиться трупы, сказать трудно, так как таких старых, заброшенных шахт в этой местности вообще много, и какие-либо результаты в этом отношении могут дать только раскопки[282].
В новых поисковых работах весны – лета 1919 года открытая шахта № 7 (так она обозначена по классификации М. К. Дитерихса) опять подверглась тщательному осмотру. Из обоих ее колодцев выкачали воду, а из одного вынули деревянный пол. В грунтовой массе на дне малого колодца был найден труп Джемми – собачки великой княжны Анастасии. Пролежав целый год в ледяной воде шахты, он практически не разложился. Это обстоятельство, характеризующее состояние шахт в уральском климате, хорошо было известно и первому исследователю рудника, занимавшемуся поиском тел убитых, – Магницкому: Предположение, что из шахты, если там находятся трупы, будет запах – неосновательно, так как в большинстве шахт все лето есть лед и разложение трупов произойдет не скоро, а тем более в глинистой почве[283]. Но ничего нового, что изменило бы результаты их поисков и приблизило к цели – кроме трупа собачки Джемми, – исследователи не обнаружили.
Осмотрев сруб шахты, Соколов записал в протокол: Сруб большого колодца шахты – старый, но везде хорошо сохранившийся. <…> Нигде не обнаружено на стенах большого колодца следов разрушения их гранатами. Все бревна в полной исправности. Но на самых бревнах имеется много наружных небольших царапин и расщепов, возможно, и от внедрения в бревна небольших осколков гранат[284]. Следователь Соколов, несмотря на предоставленные ему данные, добытые его предшественниками, по-видимому, сомневался, что в шахте производились взрывы, хотя в этом не сомневались даже его ближайшие единомышленники – Дитерихс и Вильтон[285].
Поручик Андрей Шереметьевский рассказал Соколову, что, проходя неподалеку от рудника в тот момент, когда там находились большевики, он слышал взрывы: …раздался взрыв гранаты. Он был несколько глухой, и я сказал бы, что он слышался не с поверхности земли, а как бы из-под земли. Звук несся по направлению от рудника, но откуда именно, я определить не берусь. Мы пошли дальше по Коптяковской дороге и через некоторое время снова услышали такой же звук от разрыва гранаты. Он несся оттуда же, что и первый. <…> В этот день было еще несколько взрывов гранат. Приблизительно их было до 5, и они слышались по направлению все от того же рудника[286]. О слышанных в те дни взрывах говорили и многие коптяковские мужики. Например, Степан Бабинов во время допроса, очевидно сопротивляясь недоверчивым возражениям следователя, сказал: Весь день мы косили и весь день на руднике стрельба была. И из ружей палили и гранаты рвали. Я, конечно, не солдат, а все-таки понимаю, что граната, а что пуля. А Горбунов солдат. Он тогда и говорил, что это гранаты рвутся[287]. Взрывы хорошо были слышны во всей округе очень многим, в связи с чем крестьянин Николай Папин вспомнил такую деталь: Моя жена Александра Ивановна принялась даже голосить обо мне, услышав эти взрывы[288].
Дом Н. Н. Ипатьева во время заключения в нем Царской семьи. 1918 г.
Вид на бывший Вознесенский переулок. Слева – бывший дом В. Е. Попова, место проживания в 1918 г. охранников ДОНа. Фото В. А. Песоцкого. 1970-е гг.
А. В. Колчак в Омске, в кабинете своей резиденции. 1919 г.
Карта-схема Екатеринбурга и его окрестностей, в районе которых производились белыми поиски останков членов Царской семьи и их слуг. На карте отчетливо просматривается старая Коптяковская дорога, дважды пересекающая железнодорожное полотно и ведущая через рудник Четырех Братьев к деревне Коптяки
Следователь Н. А. Соколов
Ганина яма или Ганинские овраги – небольшое озерцо в районе руд-ника Четырех Братьев
Открытая шахта № 7 в районе Ганиной ямы в момент осмотра ее следственной группой Н. А. Соколова. Весна 1919 г.
Открытая шахта во время поисковых работ. Весна 1919 г.
Саперная лопата малого образца, найденная в августе 1918 г. в большом колодце шахты № 7
Топор, найденный 15 июня 1919 г. при обследовании шахты № 12
Обрывок материи, найденный судебным следователем по важнейшим делам А. П. Наметкиным между шахтой № 7 и костром при осмотре местности 30 июля 1918 г.
Находки, обнаруженные следователем Н. А. Соколовым 26 мая и 1 июня 1919 г. при осмотре глиняной площадки вблизи костра. В протоколе осмотра Н. А. Соколов назвал их «кусочками костей млекопитающего». Позднее он заявлял, что это останки Царской семьи
Куски сальной массы, найденные 8 июля 1919 г. при промывке засыпки из малого колодца шахты № 7
Обрывки толстой веревки, 5 сосновых палочек и отвалившиеся от них кусочки – предметы, найденные следователем Н. А. Соколовым около кострища вблизи ямы с бревном 23 мая 1919 г.
Кусочек материи защитного цвета, с петлей, обнаруженный в малом колодце шахты № 7 при осмотре ее А. П. Наметкиным 30 июля 1918 г. и опознанный Т. И. Чемодуровым как часть вещевого мешка цесаревича Алексея
Обрывки материи, найденные 25 мая 1919 г. на глиняной площадке при осмотре местности следователем Н. А. Соколовым
Носовой платок, найденный при обследовании шахты № 3 в июне 1919 г.
Под цифрами «1» и «2» – обрывки материй, найденные 24 мая 1919 г. вблизи шахты № 7 при осмотре местности следователем Н. А. Соколовым. Под цифрой «3» – кусочки материи (скорее всего, шелковой резины от корсетных подвязок), найденные в районе костра 26 мая 1919 г. Под цифрами «4», «5», «6» – кусочки материи, найденные Н. А. Соколовым на глиняной площадке 1 июня 1919 г. Все остальные кусочки были найдены 10 июля 1919 г. при промывке засыпки в малом колодце и ила в большом колодце шахты № 7. Свидетелями А. А. Теглевой и Е. Н. Эрсберг некоторые из кусочков (отмечены крестиками) были опознаны как фрагменты юбки Государыни Императрицы и пальто доктора Е. С. Боткина (самый верхний, отмеченный крестиком).