Надежда Духовная
Бугенвиллея цвета фуксии
Славик
Наутро, проснувшись, он обнаружил несколько сообщений от Маши. Первое гласило: "Я знаю, что ты это не всерьёз". Второе было такого содержания: "Она вскружила тебе голову, но я люблю тебя по-настоящему". И третье было уж совсем жалким, Славик аж поморщился, когда прочитал его: "Мне приснился сон, что ты уходишь, и это было ужасно". Сообщения были получены поздно ночью, когда Славик уже спал. Он всегда выключал звук у телефона, когда ложился. Только экстренные звонки с номеров родителей могли разбудить его.
Отвечать или не отвечать на эти полные отчаяния сообщения – вот та мысль, что не оставляла Славика, пока он был в душе, и потом, когда в задумчивости пришёл на кухню заварить себе чаю.
Мама зашла, румяная со сна. Он поцеловал её в щёку. Потом пришёл папа. Таня появилась через несколько минут. Они договорились ещё накануне, что встречаются с Женей, которая специально приедет для этого из Москвы.
Они гуляли с Женей весь день, а к вечеру проводили её, и она уехала.
Когда они шли обратно, Славик, наконец, заговорил о том, что его так волновало. Он сразу же объяснил Тане, что расстался с Машей, потому что уже давно должен был это сделать. Она не сразу поверила ему. Похоже, она считала себя виноватой в этом расставании. Она так и сказала: "Я не хочу вставать между вами". Славик с минуту молчал. Он даже остановился на эту минуту, хотя вокруг шли люди, и толпа начала плавно обтекать их своим потоком, как река.
Как же объяснить Тане то, что Славику давно уже нужно было ей сказать – как он к ней относился в школе, и что, похоже, это чувство не угасло с годами, а наоборот, расцвело пышным цветом, как только он вновь увидел её.
Всё время в промежутке между этими моментами расставания и их новой встречи было каким-то сном. Во время этого сна Славик как будто ворочался с боку на бок, мечтая проснуться и ощутить вкус настоящей жизни.
Не мог он этого сказать Тане сейчас, когда только что расстался с Машей. Как ему объяснить, что он просто пытался заменить Танин образ чьим-то другим, вовсе на неё не похожим.
И что он мог ей сейчас предложить? Ведь они не могут быть вместе – они же живут в разных странах! И что он может ей обещать? Чтобы она ждала его, пока он не придумает, как им быть дальше? Ведь Таня уверена, что они просто друзья.
Все эти мысли наполнили отчаянием Славикину душу и сковали ему язык. В молчании они дошли до дома.
Таня
До дома они молчали, а переступив порог, Таню снова охватило ощущение домашнего уюта и семейного тепла.
– Дети, мойте руки и идёмте за стол! Будем чай пить! – весело сказала тётя Валя, совсем как в детстве.
Да, видимо давно уже Таня жила по съёмным квартирам, одна без родителей, если ей вдруг стало так хорошо, что с тоской подумалось, что она ни за что не хочет уезжать.
За ужином Славикины родители сообщили, что купили им экскурсию в Петергоф. Это было здорово! Таня всегда мечтала там побывать.
С утра пораньше они собрались и пошли на Московский вокзал, откуда выезжали экскурсии. Таня ещё вчера купила красивый зонтик с видами Петербурга. Это был настоящий осенний зонт – на нем даже были нарисованы крупные капли дождя. Они захватили с собой дождевики – самое лучшее средство в такую погоду, чтобы остаться сухими.
Дождик начался практически сразу же, как они отъехали в автобусе со стоянки, и продолжался всё время поездки с переменным успехом.
В Петергофе их встретила низенькая женщина-гид в туфельках на каблучках, и всё время, пока они с группой ходили, рассматривая великолепные фонтаны дворца, Таня смотрела, как ловко их экскурсовод обходит лужи, практически не глядя вниз на свои элегантные каблучки.
Не все фонтаны работали, но зрелище всё равно было впечатляющее. Дальше они прошли во дворец, и рассматривали великолепное убранство внутренних помещений.
В общем, это был хороший день, очень спокойный, как будто после бури, которую как раз и напоминали предыдущие, полные неоднозначных событий дни.
Здесь же, в Петергофе была ярмарка, и Таня купила подарки домой: тёплый платок для мамы, кошелёк для папы, наволочки с кошками для Лизы и шапку-ушанку для Антоши.
Дождик то накрапывал, то стихал весь день. Они возвращались домой довольные, как будто отмытые этим дождём. На сердце у Тани было очень тихо и светло. Она поняла, что несмотря на то, что её основная цель поездки с треском провалилась, она всё равно была очень рада, что увидела Славика и смогла с ним побыть эти несколько дней.
И тут она вспомнила про свою новую питерскую знакомую – Евгению Сергеевну – и тут же решила, как вернётся, ей позвонить и зайти в гости.
Дорога обратно оказалась длиннее – был уже вечер, и поток машин медленнее скользил по мокрым серым трассам. Таня со Славиком сидели в автобусе и вместе слушали музыку, как раньше, в детстве, засунув в ухо по одному наушнику. В автобусе было очень тепло, особенно после стылого воздуха снаружи. Они сняли куртки и, ничего не слыша вокруг, иногда касаясь друг друга головами, слушали всё подряд.
– Мы с тобой как графини-вишенки! – в очередной раз столкнувшись головами, чтобы лучше что-то расслышать, сказала Таня.
– Кто? – удивился Славик.
– Ну, это было в сказке про Чиполлино!
И они начали искать в интернете сначала эту сказку, потом "Бременских музыкантов", которых оба очень любили, и другие мультики из детства, вспоминая это забытое ощущение, когда не нужно никуда бежать, впереди целая жизнь, можно просто веселиться и смешить друг друга.
Таня позвонила Евгении Сергеевне уже после того, как они доехали до дома, обсохли и съели весь вкусный ужин, который к их приходу приготовила тётя Валя.
– Да, я Вас слушаю, – ответил в трубке бодрый старушкин голос.
– Евгения Сергеевна, это Таня. Мы с Вами вместе летели в самолёте!
– Ой, Танечка! Как хорошо, что Вы позвонили. А я думала про Вас. Только решила, что Вы можете и не найти времени для визитов.
– Евгения Сергеевна, я тоже думала про Вас, и вот, решила проведать.
– Большое Вам за это спасибо! Не хотите ли в гости ко мне зайти? Познакомимся поближе не в сутолоке аэропорта.
– С большим удовольствием! Когда Вам будет удобно?
– Да хоть завтра! – обрадовалась Евгения Сергеевна. – Приходите часам к двенадцати.
На том и порешили.
На следующий день не было дождя, но было сыро и прохладно, и Таня, в курточке и ботинках в двенадцать часов пополудни стояла возле чёрной металлической двери. Она нажала кнопку звонка, и ей очень скоро открыли. Но это была не знакомая Тане старушка. По другую сторону от порога стоял и с любопытством рассматривал её пожилой мужчина с усами и поварёшкой в руке.
– Таня? – спросил он.
– Да, это я, – ответила Таня, тоже его разглядывая.
– Проходите, пожалуйста, я Семён Григорьевич, супруг Евгении Сергеевны, – и позвал куда-то вглубь квартиры, – Женечка, к тебе гостья пришла!
Евгения Сергеевна вышла из комнаты справа. Она была с теми же седыми кудряшками, только сейчас они не выплясывали на её голове беспокойный танец, а лежали чин чином, обрамляя улыбающееся лицо. Новая Танина знакомая была в коричневом халате и коричневых чулках. Она напомнила Тане старушку из детских книжек, не хватало только очков и вязания. Впрочем, очки очень быстро появились. Евгения Сергеевна выудила их из кармана халата и водрузила на нос. Она внимательно смотрела на Таню, и было видно, что ей очень рада.
– Танечка, заходите, садитесь, где Вам удобно.
Таня сняла куртку и вошла. Откуда-то слева снова появился Семён Григорьевич. Жестом приглашая Таню устроиться на большом сером диване с цветастой накидкой, он сказал:
– Я очень благодарен Вам, что Вы помогли моей лучшей половине разобраться с багажом. Видите ли, я тогда поехал её встречать и опоздал.
Они сели рядом с Таней на диване и стали рассказывать, что у них двое взрослых детей, а у тех – свои дети, и что они все дежурят и по очереди сидят с внуками. И в тот день, когда Семён Григорьевич должен был забирать старушку, он отвозил внука к детям на дачу и задержался в пути.
Таня слушала и кивала. Это было так здорово – сидеть с этими старичками на большом диване в теплой квартире и слушать их рассказы про малышей.
Потом Семён Григорьевич поспешно встал и сообщил, что ему нужно возвращаться на кухню, где он варил в честь гостьи борщ. Старушка позвала Таню к столу. Возле стола стоял шкаф с книгами, а оттуда с фотографии на Таню смотрел глазами Семёна Григорьевича и улыбался молодой моряк в бескозырке.
За обедом они делились семейными историями. Оказывается, Семён Григорьевич служил на флоте. Он был призван практически сразу же после войны. Родители старушки пережили Ленинградскую блокаду, чудом выжили и всю жизнь были благодарны друг другу за то, что верили, что вместе обязательно преодолеют все.
День был просто чудный. Тане казалось, что она знает эту милую пожилую пару целую жизнь. Перед самым уходом, когда Таня уже стояла в дверях и прощалась, Семён Григорьевич сказал:
– Танечка, а Вы не замужем?
– Нет, – смутилась она.
Семён Григорьевич обрадованно взглянул на старушку и сказал:
– Тогда Вам обязательно нужно познакомиться с Яшей.
– Да я уже скоро уезжаю, – неуверенно произнесла Таня. – Не думаю, что у меня будет достаточно времени на новые знакомства. Да и знакомиться с кем-то, заранее зная, что продолжения может не последовать, я бы не хотела.
При этих словах она подумала о Славике. Вот и с ним она скоро вынуждена будет расстаться. И вздохнула.
Но Семён Григорьевич хитро улыбнулся и сказал:
– С Яшей Вы можете познакомиться в Израиле. Я ему позвоню и расскажу про Вас. Таких барышень, знаете ли, мало осталось в наше время.
Евгения Сергеевна согласно закивала.
– Кстати, не сможете ли Вы ему кое-что передать, если уж зашёл об этом разговор?
Таня согласилась и получила небольшую посылку, которую старушка принесла из соседней комнаты.
– Несколько семейных фотографий, – пояснил Семен Григорьевич.
Таня распрощалась с этими милыми людьми и их уютной квартирой, подарившей ей несколько тёплых часов общения.
Яша оказался племянником старушки, вернее, её мужа, Семёна Григорьевича. Он жил в Петах-Тикве, пригороде Тель-Авива, и писал докторат по биотехнологиям. Фотографии ему были нужны для нового хобби – собрания истории семьи. Все это Тане рассказала Евгения Сергеевна, с которой она созвонилась на следующий день.
Последние дни перед отъездом пролетели очень быстро. Они ещё успели съездить в осенний, пахнущий дождём и елями лесок и собрать там грибов. Эти дни запомнились Тане какой-то грустью и спокойствием. Грустью, потому что ей совсем не хотелось уезжать. Помимо её собственной семьи в Израиле, было не так много людей, знавших её с детства и способных поделиться с ней своими воспоминаниями о той поре.
Умиротворение же всё равно нашло её в сонном, погружающемся в позднюю осень городе. Вода Невы несла с собой холод приближающейся зимы. И ветер дул уже совсем не по-осеннему.
И вот настал день отъезда. Все немного притихли, когда Таня, собрав свой чемодан вышла из комнаты, в которой провела столько ночей. Это была комната Славика, и этим она была ей дорога. Сейчас эта комната казалась ей пустой и тоже наводящей грусть.
Было решено накануне, что Славик один отвезёт Таню в аэропорт. День уже клонился к вечеру, моросил небольшой дождик. Таня обняла на прощанье тётю Валю и дядю Сашу. Она теперь будет им звонить почаще и передаст от них своим родителям привет.
Молча они сели в машину. Помахали на прощанье Славикиным родителям, смотревших на них в окно. До аэропорта ехали молча. Дорога была скользкая. Чисто вымытый асфальт блестел чёрной лентой шоссе под ярко-жёлтыми фонарями.
– Позвони мне на следующий день, как долетишь, – прервал молчание Славик.
Его лицо было немного напряжённым, или это только показалось Тане?
– Конечно, я позвоню, – ответила она. – Ты уже завтра выходишь на работу?
– Да. Но ты всё равно звони.
– Я лучше позвоню тебе вечером.
– Хорошо, звони, когда тебе будет удобно.
Они разговаривали тихо, вполголоса, очень серьёзно, и оба думали о том, что же принёс им Танин визит, и, что самое интересное, конечно же, о том, что же ждёт их впереди.
Они обнялись, и Тане показалось, что Славик поцеловал её волосы, слегка коснувшись их губами. Но она не могла точно объяснить, было ли это на самом деле или только в её голове.
Славик
Зачем?
И снова в сумраке избыточном
Твои теряются черты.
И для чего портал тот пыточный,
В котором мне являлась ты?
И для чего те годы пройдены,
Если судьба нас развела?
И даже нет уже той Родины,
Что общею для нас была.
И нет уже той прежней лёгкости,
Дарящей чувство простоты,
Когда парили в невесомости
Все наши детские мечты.
Опять с годами позабудутся,
Уйдут во мрак потоки дней
Мгновений тех, что уж не сбудутся.
И тем лишь боль моя сильней.
***
До Таниного отъезда остались считанные дни. Они ещё успели съездить в Петергоф и погулять в лесу. Это время пролетело очень быстро.
И вот снова едет Славик в аэропорт, теперь уже не встречать, а провожать Таню. Он ничего толком и не помнил из того, что происходило в тот день, кроме самого отъезда – как медленно пустела обжитая за дни её пребывания комната, а её вещи послушно перекочевали обратно в чемодан. И вот уже чемодан стоит готовый, и Славик берёт его за ручку и тянет к двери.
Танин приезд в Питер был как подарок, как ответ на все его просьбы. Как будто бы на мгновение открылся портал и впустил Таню вместе со всеми воспоминаниями из их прошлой жизни. Он позволил им заново пережить и почувствовать все то, что, казалось, было утеряно навсегда. Но вот волшебство закончилось. Портал закрывался. Всё становилось на свои места.
Вечерело, и по дороге в аэропорт накрапывал унылый дождик. Они проехали через осенний город с глубокими лужами, в которые медленно, меланхолично кружась, опадала листва.
Листья клёнов, как растопыренные пальцы древесных ладошек плавали на поверхности чистой воды, превращая её в разноцветные речушки из зелёных, жёлтых, оранжевых и багряно-красных пятен. Вся эта палитра наводила грусть и предсказывала приближение скорой зимы.
И вот Славик снова стоит перед Таней в аэропорту. Они расстались без обещаний и планов на будущее. Ведь этого будущего по всем меркам у них просто не могло быть.
На прощанье Славик обнял Таню и тихонько поцеловал её волосы, надеясь, что она этого не заметит.
***
Таня
Самолёт прилетел под утро. Таня потёрла глаза, всматриваясь в серость за окном иллюминатора. Уже светало, когда, забрав свой багаж, она выходила из аэропорта.
Она села в такси, они выехали за пределы Бен-Гуриона, и только тут Таня по-настоящему почувствовала что вернулась – целая стена кустов бугенвиллеи встречала её на выезде.
Наверное, это было как-то связано с днём её приезда в страну. Первое, что поразило её и осталось в памяти – это каскады бугенвиллеи, разноцветные, с сочной зеленью листвы, растущие здесь повсюду. Впоследствии, ближе знакомясь с исторической родиной, где ей впредь суждено было жить, Таня узнала, что символ израильтян – это кактус.
Ей объясняли во время экскурсий и в ульпане, где она учила язык, что израильтяне в массе своей темпераментом, характером и неприхотливым образом жизни напоминают это растение, в изобилии покрывающее землю с незапамятных времён. Сабрами, то есть кактусами, называют детей, рождённых здесь. Местные жители действительно похожи на кактус – колючие снаружи и мягкие внутри. Коренному израильтянину ничего не стоит выйти из себя по малейшему поводу. Но он также быстро отходит, так как в душе всегда готов выслушать, прийти на помощь и поддержать.
Это действительно тонко подмечено, и это действительно было так. Но для Тани, присматривающейся к здешним реалиям и жадно впитывающей в себя новую жизнь, здешний народ напоминал собой именно бугенвиллею. Так же ярки и колоритны были эти люди, теперь окружающие её. Также живучи и выносливы они были, несмотря на ежеминутную угрозу уничтожения, питая и развивая эту землю, о которой мечтали веками.
И именно им была так благодарна эта земля, Эрец Исраэль, дававшая обильные урожаи круглый год, урожаи в пустыне, которая веками не рожала ничего, кроме этих самых кактусов и вечнозелёных кустарников, пока евреи не вернулись на свою потерянную родину, о которой, как заклинание, каждый год повторяли в Песах – "В следующем году – в отстроенном Иерусалиме!".
Да, кактус был символом евреев, в немногочисленном количестве оставшихся здесь, поддерживая дух тех, кто жил в рассеянии, но современным символом еврея, вернувшегося на историческую родину и заново возродившего эту страну, всё-таки представлялась Тане бугенвиллея, также завезённая сюда издалека, и сумевшая разрастись здесь, обретя новую родину. Таня надеялась, что со временем и она тоже приживётся здесь и будет называть эту маленькую страну своим домом.
Она вспомнила, как они так же ехали в такси из аэропорта в первый день их прилета в Израиль и увидели всю эту неувядающую красоту.
– Что это за цветы? – спросила Таня, с изумлением оглядываясь вокруг.
– Это бугенвиллея, – ответила мама, всегда интересовавшаяся растениями.
– По цвету напоминает скорее фуксию, – задумчиво сказала Таня.
– А она бывает самых разных оттенков.
И действительно, по дороге попадались белые, оранжевые и другие самые немыслимые цвета.
– Это бугенвиллея цвета фуксии! – засмеялся Антоша.
С тех пор именно этот контрастный вид бугенвиллеи – зеленое с ярко-розовым – приковывал Танин взгляд на улице. Уж очень эффектно было это сочетание. Оно привлекало внимание и казалось Тане неотделимым от её представления о стране.
Она только сейчас поняла, как устала от этой поездки. Наверное, это от того, что она желала получить так необходимую ей после расставания с Лёшей моральную подпитку, а вместо этого пережила ещё одно расставание со Славиком. А чего ещё можно было ожидать после стольких лет?
Таня поехала на поезде к Лизе. Очень не хотелось будить с утра папу, чтобы он её забирал. А Лиза уже встала и ушла на работу к тому времени, как Таня, усталая, с чемоданом ввалилась в её маленькую квартирку.
Ленни спал и был очень недоволен внезапным вторжением и сопутствующим ему шумом. Таня пошла в душ. Потом спала до обеда. Доедая суп, который она нашла в холодильнике у Лизы, Таня услышала звонок. Это был Славик. Они поболтали о том, как она долетела, потом о том, как проходит его первый рабочий день. За этим, казалось бы спокойным разговором была какая-то печаль, которую они оба пытались скрыть.
– Тебе понравился Питер? – спросил под конец разговора Славик.
Тане показалось, что он хотел спросить о чём-то другом, но так и не решился. Ещё ей показалось вдруг, что это сказал не тот Славик, которого она встретила в Питере, повзрослевший, уверенный в себе, а прежний Славик, её одноклассник, с которым она всегда чувствовала какую-то необъяснимую, мучительную недосказанность. "Вот почему я тогда от него отсела," – вдруг подумалось, как будто вспомнилось ей. Это прозрение не принесло ей никакого облегчения.
Они попрощались и что-то томительное повисло в воздухе, когда он отключился.
Ближе к вечеру вернулась Лиза, они пошли прогуляться по набережной. Вечер стоял тихий, море было спокойно, дневная жара улеглась.
Звонок прозвенел где-то дня через два. Таня подумала, что это снова Славик. Но на телефоне высветился незнакомый заграничный номер, и бодрый женский голос спросил по-русски:
– Татьяна Владимировна?
– Да, – удивилась Таня.
Никто никогда не звал её по имени-отчеству. Это вообще было не принято в Израиле.
– Здравствуйте, Вам звонит Вероника, секретарь Вашего недавнего знакомого Микрюкова. Николай Алексеевич хотел бы переговорить с Вами.
Таня удивилась ещё больше. Она даже готова была поднять вопросительно брови, как это делала Лиза, когда была сильно удивлена.
В трубке раздался голос Микрюкова:
– Таня, здравствуйте, – сказал он. – Вы просили так себя называть, – помолчав, добавил он.
– Да, здравствуйте, Николай Алексеевич.
– Для Вас просто Николай. Знаете, я тут вспомнил наш недавний разговор. Вы говорили, что занимаетесь живописью. Я как раз ищу художника-оформителя для бара-ресторана, который недавно приобрёл.
– Да, я брала уроки в художественной студии и продолжаю рисовать, но это всё так, больше для себя. Тем более, что я никогда не занималась оформлением.
– Я понимаю. Не согласитесь ли прислать фотокопии любых своих работ? Знаете ли, я стараюсь мыслить широко, и не рассматривать только кандидатуры тех, кто занимается оформлением помещений. Иногда удачный рисунок может полность поменять обстановку, и вот я подумал, если мне подойдут Ваши эскизы, то я найду людей, которые смогут по ним выполнить дальнейшую работу. Если Вы заинтересованы, мой секретарь завтра же Вам перезвонит.
Таня растерялась. Голос Микрюкова звучал очень уверенно, и похоже было на то, что он всерьёз заинтересовался её рассказом с того вечера, когда они встретились на открытии выставки. А ей-то казалось, что он просто вежливо поддерживает беседу! Таня отвечала, что переберёт работы и посмотрит, что может подойти. Они попрощались.
Таня была очень удивлена. Кто бы мог подумать, что Микрюков запомнит тот разговор. Значит, он неспроста сразу же записал номер её телефона.
Таня достала альбомы и наброски, оставшиеся после занятий в студии. Похоже, что-то могло и подойти.
Она нашла рисунок, за который получила грамоту на конкурсе живописи, ещё обучаясь в студии в Ташкенте. Это был Дионис, списанный с одноимённой скульптуры Микеланджело. В оригинале он стоял белый, высокий, с обнажённым торсом, небрежно опершись о бочку с вином. Голову обрамлял венок из виноградной лозы. Тане же всегда нравилось рисовать движение. Греческий бог у неё был изображён размашисто шагая и сосредоточённо глядя прямо перед собой.
Следующее, что привлекло Танино внимание, был неоконченный набросок с дриадами. Сидя высоко на дереве, нимфы с вплетёнными в волосы лиловыми лентами, казалось, качаются на ветвях и весело щебечут о своих лесных делах. Фон был ярко-жёлтый, как бы залитый солнечным светом. Таня вспомнила, что всегда, ещё с детства любила жёлтый цвет. Он первым заканчивался в её палитре, будь то карандаши или краски.
Пожалуй, такой светлый фон не совсем подходит для бара-ресторана, где обычно царит обстановка приглушённого света и свечей. Но с ним можно поработать.
А, вот что точно должно подойти – гранаты! Выполненные карандашом, они лежали на поверхности широкого стола – один разломанный и два целых. Тени здесь очень удались. Таня никогда не думала добавлять цвет, но она вдруг отчётливо увидела, как оживает рисунок, если добавить сочного тёмно-красного, переходящего в бордовый на стыке чёрных теней. Этот рисунок будет хорошо смотреться в тёмном помещении.
На следующий день, когда секретарь Микрюкова, Вероника, перезвонила ей, у Тани был готов ответ. Она сказала, что отсканирует и вышлет ей три рисунка. Вероника поинтересовалась в свою очередь, есть ли что-либо ещё, и Таня ответила, что готова выполнить эскизы в похожем стиле, если эти три подойдут.
Внезапно она загорелась этой идеей. Как же давно она не рисовала! Краски могли высохнуть, а какие-то она вообще, кажется, оставила у Лёши. Да, до антресолей, где они лежали, она не добралась, когда собирала вещи. Но это не беда, она в любом случае хотела встретиться с ним. До начала учёбы ещё полмесяца. Будет чем заняться.
Таня на всякий случай ещё раз перерыла вверх дном сумку с кисточками и красками. Да, так и есть – её акварели остались на прежней квартире.
Вероника показала Микрюкову рисунки в этот же день, и вечером он снова звонил Тане.
– Таня, Ваши работы очень заинтересовали меня. Возможно, понадобятся ещё эскизы. Если Вы не готовы, я найду человека, который сможет выполнить их в том стиле, который предлагаете Вы. Но если честно, я предпочел бы, что бы Вы занялись ими лично.
И Таня согласилась. Ей нравилось чувствовать себя нужной, занятой интересным делом. Она с жаром взялась за работу. Ей вовсе не нужны краски. Она всё нарисует цветными карандашами.
И вот в течение следующей недели было готово ещё несколько рисунков. Первый из них – чаша с цветами и виноградом, стоящая на перилах веранды, за которой открывался вид на цветущий сад.
Затем ещё один рисунок – быстроногий олень остановился и смотрит на зрителя у дерева, с которого, воровато оглядываясь, слезает смешной толстяк Бахус и держит одной рукой на плече кувшин, предположительно с вином.
Следующий сюжет являл собой двух моряков с английскими шкиперскими бородками, хохоча чокающимися двумя полными кружками с пивом. Из кружек лилась пена, и Тане подумалось, что именно эта деталь вышла у неё лучше всего.
Дальше шли два весёлых кота, сплетающие хвосты под столиком на кухне, а возле самого столика стояла красотка в вечернем платье с бокалом мартини. Ножка стакана была такой тонкой и изящной, что делала его похожим на перевернутый зонтик. Элегантность позы дамы перекликалась с изяществом сосуда, который она держала в тонких пальчиках.
Таня отсканировала и послала и эти работы. К вечеру Микрюков звонил сам. Он объявил, что остался очень доволен её эскизами и добавил, что и не сомневался в её таланте. Такие слова было лестно слышать. Микрюков проинформировал её, что сейчас ведутся ремонтные работы в баре, а ближе к концу ноября начнутся и отделочные. Он просил Таню лично приехать и поучаствовать в утверждении проекта оформления.
Ну что ж, подумала Таня, учебный год начнется в начале ноября, но всё, что ей осталось, это только встретиться пару раз с профессоршей и завершить диплом. Она согласилась приехать.
И только тут она вспомнила, что надо бы позвонить Лёше. Все же она обещала. И, конечно, отвезти посылку племяннику старушки из Петах-Тиквы. Внезапно оказалось, что нужно переделать кучу дел. Таня начала со сложного. Она позвонила Лёше.
Лёша ответил довольно быстро.
– А, привет. Спасибо, что позвонила. Мне не совсем удобно сейчас говорить. Я могу перезвонить через четверть часа?
– Да, конечно. Извини, я не подумала, что ты на работе.
– Да нет, я в отпуске. Я тебе перезвоню.
Лёша и отпуск – это были два понятия, не совсем совместимые друг с другом. По Таниному мнению, он вообще не умел отдыхать, да и не любил. Ну, что ж, значит, его всё-таки выгнали в отпуск, скорее всего, насильно.
Лёша и правда перезвонил ровно через пятнадцать минут.
– Понимаешь, – сходу начал он, – ко мне гости приехали из России.
Таня не могла припомнить, когда за всё время общения с ней он принимал гостей.
– Да, я понимаю, я не спешу со встречей. Единственное, что мне нужно – это забрать краски. Я оставила их в верхнем шкафу на балконе.
Лёша замолчал. Кажется он обдумывал, как поступить.
– Хорошо, я могу тебе их передать через неделю.
– Через неделю? Они нужны мне уже завтра, а лучше сегодня вечером.
– Зачем они тебе вдруг так срочно понадобились? – кажется, в его голосе слышалось тщательно скрываемое, но хорошо знакомое Тане раздражение.
Теперь она замолчала, не зная, как поступить.
Наконец, они договорились, что завтра в двенадцать часов Таня будет ждать Лёшу у подъезда.
– Я спущусь и всё тебе отдам, – сказал он.
Таня пришла чуть пораньше. Солнце светило вовсю на проспекте Бен-Гуриона в Хайфе, отражаясь на куполе храма Бахайских садов. Таня не торопясь прошла по улице, как стрела указывающей прямо на Средиземное море. Потом свернула на проспект а-Мегиним. Там, в новом высотном доме она когда-то жила с Лёшей. Окна их квартиры выходили под углом на великолепные сады бахайцев, ухоженные и вечнозелёные, как на картинке.
Таня остановилась возле знакомого подъезда. Прождала десять минут и позвонила Лёше. Его телефон не отвечал. Подождав ещё минут пятнадцать, Таня с удивлением подумала, что это, пожалуй, был первый раз, когда Лёша опоздал. Она послала ему сообщение. Никакого ответа.
Тогда Таня решила подняться в квартиру. Может, Лёша дома и просто не слышит её звонков? Взял же он отпуск и позвал гостей, значит, могло случиться и то, что он может пропустить её звонки и сообщения. Всё-таки люди меняются.
Таня набрала код входа в подъезд и с удовлетворением обнаружила, что его не меняли. Поднялась на восьмой этаж и позвонила в дверь.
Ей открыла незнакомая девушка с крашенными почти белыми волосами и губами уточкой. Таня растерялась. Может, Лёша переехал?
– Вам кого? – спросила незнакомка.
– Мне Лёшу.
– А Алексея нет дома. Ему что-то передать?
– Я должна была встретиться с… Алексеем, – Таня впервые назвала Лёшу полным именем, – чтобы кое-что забрать.
– А вы кто?
– Я? – растерялась Таня. – Я его знакомая.
– Он ничего для Вас не оставлял.
– Я знаю, я оставила у него кое-что.
Складывалась пренеприятнейшая ситуация. У Лёши живет какая-то девица. Его самого нет дома, и на звонки он не отвечает. Таня вздохнула. В это время зазвонил её телефон.
– Алло?
Торопливый Лёшин голос в трубке сказал:
– Таня, извини, что я опоздал. Понимаешь, у меня сейчас гости. Придётся встретиться в следующий раз.
– Я у тебя дома, – помолчав ответила ему Таня.
– Что?! Я сейчас буду.
Он пришёл через десять минут, в течение которых девушка, ходившая в Лёшиной квартире в полосатых шортах и белой майке уходила на кухню, возвращалась и рассматривала Таню.
Лёша вошел и с порога уставился на них обеих, будто бы силясь угадать, что здесь произошло до его прихода. В руке у него был букет из трех гвоздичек и небольшая коробка шоколадных конфет. Все это он спешно пристроил на столике у входа. Царило напряжённое молчание.
Наконец, он, как-то неловко кашлянув в кулак, проговорил:
– Знакомьтесь, это – Таня, а это – Вика.
Вика смотрела то на Таню, то на Лёшу. Таня не мигая смотрела на него в упор. Ей просто хотелось уйти, не знакомясь ни с кем и не выслушивая всё то, что она видела, Лёша готовился ей сказать.
– Я пришла за своими красками. Можно их забрать?
– Конечно, идём, – ответил Леша искусственным бодрым голосом.
Таня видела, что ему очень неловко, но её на самом деле не волновало, что связывало Лёшу и его "гостью". Она отчетливо поняла, что эта встреча – последняя. Она только не понимала, зачем он пытался с ней поговорить, когда она ещё была в Питере.
Когда они вышли на балкон, Лёша закрыл за собой дверь поплотнее. Таня не смотрела на него, но она и без этого чувствовала, что он готовит речь. По части речей он был большой мастер.
– Таня, я тебе сейчас всё объясню, – начал Лёша привычным размеренным голосом.
– Ты не обязан мне никакими объяснениями.
Кажется, похожей фразой она ответила Славику всего две недели тому назад, когда он хотел рассказать ей про Машу.
– Я просто хочу забрать краски и уйти.
– Мы же хотели поговорить, – Лёша вдруг перешёл на несвойственный ему спешный тон. – Понимаешь, сейчас не очень удобно. Это Вика, моя одноклассница. Она просто приехала ко мне в гости и скоро уезжает.