Марк Корнилов
Город Утренней Зари. Плач Пророка

Сын вышел из комнаты в цех, где продолжил заниматься мебелью в явно приподнятом расположении духа. Шепот Отца еще пару часов будет прогонять надоедливых посетителей, а потому настало время проведать его Мариам (так он в отместку небесам называл Мэри Стоун). Она уже явно не такая маленькая, какой он оставил её на площади в Кимберли.

****

В спальне двух-комнатного гостиничного номера, Пророк посмотрела в зеркало на свое осунувшееся лицо, бледность которого вселяла беспокойство в её родителей. Она чувствовала себя, как никогда живой. Глаза этих благодарных людей, когда она вышла на улицы Кимберли, засели в памяти. Но они прославляли её, а не Отца. Она говорила им про грядущего Сына, но они не хотели её слушать, что внутренне очень сильно возмущало её. Она бы показала им сияние божественного света, чтобы показать истину своих слов, но боль в глубине сердца ещё давала о себе знать. Её душа чуть не разлетелась в клочья тогда в монастыре, но если не жертвовать собой, то как можно следовать пророческим путем? Но она бы не была Мэри Стоун если бы не призналась себе, что сам процесс чудотворения все больше её увлекает. На площади она увидела, что энергия Отца заставляет материю подчиняться уже известным законам, но при этом заметила готовность стихии слушать творческий порыв человеческой души. Она обязательно спросит у Отца, что это такое, но пока нужно сосредоточиться на деле проповеди.

Пророк полностью была поглощена тем, что происходит с ней. Обычно человек не видит, как меняется, когда смотрит внутрь себя. Это подобно тому, как наблюдать за ростом цветка, неуловимого для человеческого глаза. Пророк же видела, как изменения внутри неё вытягивают её подобно струне по направлению к небу. Лопнет ли она от этого? Ни за что!

Она снова взглянула в зеркало в свои янтарные глаза, которые на фоне бледного лица выглядели сияющими звездами. Пора снова прогуляться по улицам города Кимберли. Она встала, поправив обычную темно-серую рубашку и немного поскребла ногтем пятно грязи на джинсах. Если бы она так не похудела во время последних событий, то заметила, что прежняя одежда ей уже мала. За внутренним ростом явно подтягивалось и тело, так что девочка уже превратилась в девушку. Когда она завязывала шнурки на кедах, раздался стук в дверь после которого Эсмеральда Стоун вошла в номер. Увидев собирающуюся дочь, она грустно вздохнула.

– Ангел мой, ты опять идешь на улицы? Ты так слаба? Пожалей себя? – умоляла она свою дочь.

– Мам, все в порядке, – быстро ответила Пророк. – Ты можешь пойти вместе со мной.

Эсмеральда понимала, что у неё уже нет выбора. Её дочь – особая избранница небес и перечить ей нельзя. Они с мужем не могли забыть того погружения в сияющий свет во дворе монастыря Святой Терезы. Почему же она не радовалась тому, что является матерью такого чудо-ребенка? Именно потому и не радовалась, что Мэри перестала быть её ребенком, её любимой дочерью. Она стала, как холодная звезда, которая теперь где-то там светит всей вселенной. Эмма уже не видела в этих завораживающих янтарных глазах той любви, заботы или даже тревоги, которые были раньше, когда она с синяком на лице, сидела в гостиной на диване с очередным бокалом вина в руке. От этого становилось еще тягостнее, потому что совесть Эсмеральды подсказывала, что именно из-за них с Генри, их дочь и встала на этот путь.

– Да, милая. Конечно я пойду с тобой, – пересиливая себя произнесла Эмма.

– Отлично, – Пророк улыбнулась и вышла в коридор, легко проскользнув мимо матери.

На улице было все меньше следов вирусного катаклизма. Но главное, что присутствие Пророка вдохновляло людей на восстановление города. Именно поэтому она уговорила Генри Стоуна еще остаться здесь, пока люди не окрепнут. Он согласился, так как эти действия привнесли стабильность в провинцию. Но задерживаться здесь дольше необходимого он больше не мог, потому что в Йоханнесбурге нарастает напряжение. Совет Южно-Африканской Унитарии заверил его, что сейчас ему и его семье важнее быть в Северном Кейпе. Остальные члены совета будут заниматься решением проблем в столице государства. Не то, что Генри Стоун им не доверял, но чутье политика подсказывало, что скоро от каждого из них потребуется все силы для противостояния возникшей угрозе со стороны банд формирований. Их количество достигло критической массы в тауншипах и других районах города. Это добром не кончится, и дроны не смогут удержать безопасный периметр. Да-да, мы это знаем, – ответили ему во время дистанционного совещания. Генри даже показалось, что члены совета всерьез рассчитывают на Мэри, которая теперь выглядит для всех решением любых проблем. Она же всего лишь его дочь – убеждал он себя по ночам, когда не мог сомкнуть глаз. Но Пророк, раз за разом выходя на улицы, недвусмысленно показывала, что вера в неё жителей унитарии обоснована и теперь она принадлежит им больше, чем ему.

Сегодня в этот солнечный день Пророк пошла в сторону Бишоп-авеню. Она прочитала, что там снова открылись несколько школ. Нужно ли ходить в школы, когда весь мир катиться в пропасть? Считается, что да, так как создает атмосферу нормальной жизни. Пока она шла вдоль улицы, люди узнавали её, но не торопились приближаться к Пророку, потому что она казалась посланницей небес, которой недостойна эта грешная земля. Эмма шла чуть позади, еле успевая за дочерью, хотя та казалось просто парит над землей, мягким размеренным шагом двигаясь по направлению к Черч-стрит.

– Мэри, помедленней! – наконец-то взмолилась Эсмеральда.

Пророк остановилась и посмотрела на мать. Когда она поравнялась с дочерью, то снова заметила, что дочь уже с неё ростом.

– Прости, больше не буду, – спокойной ответила она и дальше они пошли с обычной скоростью.

Они остановились перед школой, во дворе которой было всего лишь несколько детей. Вывеску «Школа Джереми» ещё не заменили и на ней остались следы копоти от какого-пожара, несмотря на то, что её явно пытались почистить. Пророк вошла на территорию и подошла к группе из четырех детей двенадцати лет, которые тут же перестали кидать мячик.

– Это она! – шёпотом говорили они друг другу.

Пророк улыбнулась и села перед ним на школьный газон, приглашая детей присоединиться к ней. Они с трепетом опустились на траву. В их глазах было столько восторга, как будто сами небеса открылись перед их взором. Пророк стала говорить им о Сыне и что он скоро преобразит этот мир. Ему требуется только наше согласие на то, чтобы войти в нашу жизнь, в наше сердце. Дети кивали и все больше расслаблялись, так что улыбка уже не сходила с их лиц. Они были поглощены беседой и только Эсмеральда Стоун все больше бледнела, походя на мраморное изваяние. Еще несколько месяцев назад её дочь была одной из этих детей, но теперь от неё веет мощью какого-то древнего исполина. Рядом с этими мальчиками и девочками она смотрелось несоизмеримо старше. Кто-то другой может этого и не заметит, но только не Эсмеральда Стоун – мать Великого Пророка Всевышнего.

Раздался школьный звонок, немного дребезжащий, как будто и его тоже повредил вирус. Во двор стало выходить все больше и больше учеников до тех пор, пока практически вся лужайка не заполнилась детьми. Вслед за ними вышли и несколько учителей. Они в едином радостном порыве присоединились к беседе, которая Пророку нужна была лишь, как ожидание конца занятий. Сейчас её аудитория увеличилось и стала приемлемо большой, но не слишком сильно, чтобы можно было попробовать озарить их светом Отца. Но каждый раз, когда эта мысль возникала у неё в голове, внутренний голос предостерегал её от подобного поступка. Незаметно потирая область в районе сердца, Пророк продолжала вдохновенно рассказывать собравшимся о Сыне и его благодати, которая спасла их город от смерти. Некоторые спрашивали: а где он сейчас? На что Пророк улыбаясь отвечала про город Утренней Зари, который в глазах этих детей теперь действительно становился городом новой жизни.

Внимание Пророка привлек темнокожий мужчина в длинной белой тунике, который хотя и вышел на школьный двор, но держался от Пророка на расстоянии. Скорее всего она бы и не заметила его, если рядом с ним не находилась группа детей, которые также не приближались к ней. Было видно, что именно его присутствие сдерживает их, чтобы они не опустились перед ней на газон, как остальные. Он внимательно наблюдал за Пророком, слегка поглаживая свою короткую бороду, украшенную благородными проблесками седины. На левой стороне его лица был отчетливо виден шрам от действия вируса. Это вызвало интерес у Пророка, так как у остальных в городе не осталось ни малейших следов терминальной стадии вируса генома-Р.

Когда она подошла к нему, то краем глаза увидела, как темнокожий мужчина почти незаметным жестом руки загораживал детей от её приближения, как будто защищая их.

– Кто ты? – спокойно спросила Пророк.

– Захария Блэквуд, – без тени беспокойства ответил он.

– Ты учитель?

– Да, я священник. Преподаю Закон Божий этим милым детям.

Пророк медленно шла вокруг него, а Захария таким образом поворачивался за ней, чтобы всегда занимать пространство между ней и детьми.

– Тогда помоги просветить этих людей светом Отца, – предложила она.

В ответ он отрицательно покачал головой. Некоторые из детей стали переговариваться, что означало, что Захария пользовался авторитетом в этой школе.

– Ты что не хочешь приобщиться к божественному свету? – Пророк прищурилась.

Он снова покачал головой, и в его упрямстве была какое-то сострадание к ней. Он явно видел в ней жертву, а не спасительницу.

– Почему ты не принимаешь его? – требовательно спросила она.

– Девочка, мне есть с чем сравнивать, – ответил Захария. – Это не божественный свет, даже близко не он.

Воздух на крыше школы, с которой Отец наблюдал за происходящим задрожал. Что этот жалкий священник может знать о природе божественного света? Когда они вообще в последний раз приобщались к нему? Видимо у этого выскочки был опыт. В свое время он здорово поработал над этим сословием: одних склоняя в сторону тьмы, других просто оставляя хорошими людьми без всякой тяги к мистическому откровению. «Поражу пастыря и рассеются овцы стада» – не он придумал эти слова, как и законы вселенной, но почему бы не использовать их в своих целях. Отец не мог позволить сомнению закрепиться в душе Пророка. Только не сейчас. Потом, когда она окончательно пойдет по его пути это будет неважно, но здесь и сегодня он этого не допустит. Небольшое чудо, на которое у этой девчонки должно хватить сил.

«Даже близко не он» – эти слова Отец повторил в сердце Пророка от первого лица и её голосом, так как она должна считать это выражением своих мыслей и чувств. Янтарные глаза вспыхнули огнем праведного гнева. Этот кощунственный священник должен поплатиться за свою дерзость. Она не заметила, как начала тяжело дышать, еле сдерживая какой-то древний, как сами звезды, гнев. Что значит «даже близко не он»!

Пророк встала и подняла руку, призывая собравшихся сосредоточиться на ней. Это было лишним, так как все взоры и без этого напоминания были обращены на их разговор с Захарией. Эмма Стоун также наблюдала за этой встречей, но с необъяснимой надеждой внутри.

– Примите этот божественный дар! – её голос прозвучал мягко, но заполнил собой все пространство перед школой.

Эмма снова упала на колени, как тогда на монастырском дворе, но свет не был столь сильным. Остальные присутствующие также пали ниц перед Отцом. Внутри звучал внегласный призыв открыть своё сердце этому потоку и впустить его в себя. Исчезнут все тревоги, все скорби – все перестанет иметь значения, кроме этого света. Но Эмма чувствовала всем своим существом, что если откроется этому потоку, то навсегда потеряет свою дочь, перестав её воспринимать как Мэри. Она этого не хотела, но сопротивляться свету больше не могла. К тому же поток становился все интенсивнее, ища на школьной лужайке каждое человеческое сердце и душу, в которую можно проникнуть.

Эмма решила ещё раз взглянуть на Пророка, как на свою дочь и увидела, что Захария спокойно стоит перед приливами расходящегося света. Она ощутила ещё один всплеск и ей показалось, что Захария пошатнулся. После этого поток благодати иссяк, погрузив школу и прилежащую территорию в подобие светоносного облака. Эмма наблюдала за дочерью, интенсивно дыша после продолжительного сопротивления. Пока все переживали состояние эйфории, Пророк подошла к священнику, который так и не преклонил колени.

– Ты чуть не убила их, – произнес он.

Пророк провела рукой по его шраму, а он в ответ лишь убрал струйку крови, которая бежала из её носа. Пророк почувствовала сильное и доброе сердце этого человека. Но почему он не хочет впускать в себя божественную благодать? Может она не способна наполнить столь глубокую душу? Тогда ей нужно еще сильнее пропустить через себя свет Отца. От этой мысли у Пророка очень сильно заболело внутри, как будто когтями провели глубоко в сердце, но ни один мускул не дрогнул на её лице. Но сейчас она стояла перед человеком, которому чтобы почувствовать боль другого не нужны внешние проявления.

– Ты убьешь себя рано или поздно, – сказал Захария, ещё раз убрав струйку крови с её лица.

Он понимал, что не может ей прямо сказать о природе той силы, которую она пропускает через свое сердце. И как он может поставить под сомнение исцеление целого региона и Светлейшую служительницу божественного Отца. Они проиграли эту битву уже давно и сейчас пожинают плоды. Остается только один путь: не принимать этот дар и, возможно, оградить ещё кого-нибудь от него. Захария смотрел, как дети, лежащие на земле, приходили в себя. Они зададут ему много вопросов, на которые он даст ответ, который им не понравится. Он надеялся только на то, что кто-то из них прислушается к тихому внутреннему голосу, предостерегающему от принятия дара Пророка и грядущего за ней Сына. Он-то спокойно мог отвергнуть его, так как уже пережил свою встречу с Богом, а вот этим детям, у которых нет даже капли жизненного опыта, это светопреставление покажется вершиной всего чего бы они могли ожидать от своей жизни.

– Я могу тебя попросить об одном? – произнес Захария немного хриплым голосом.

Пророк продолжала пристально смотреть на него. Понимая бесполезность своей просьбы, он все же озвучил её.

– Не ломай людей, если они не захотят принимать этот дар, – священник тяжело вздохнул и начал помогать детям, которые пришли вместе с ним очнуться от потока столь своеобразной благодати.

Даже характер блеска янтарных глаз не поменялся от этой просьбы. Пророк была убеждена, что причина такого упрямства священника только в её слабости. По крайне мере, Отец спокойно транслировал это в её душу. Он видел, как легко она принимает это, чтобы сделать их частью своего мыслительного процесса. Конечно, всегда остается возможность, что человек выдумает что-то свое, но Пророк слишком поглощена своим служением. Осталось только окончательно разорвать её связь с родителями и тогда у неё не останется никого кроме Отца и Сына.

Пророк заметила тень Отца на крыше, и Он почувствовал, что сегодня ему не следует её игнорировать, но при этом придется довольствоваться простой отельной обстановкой. Вечером в номере Он откликнется на её молитву.

Она повернулась к священнику и задала ему последний вопрос, неожиданно вклинившийся между объяснениями Отца.

– У тебя шрам от вируса, но ты не принимаешь света Отца. Как ты тогда исцелился?

– Я исцелился еще до того, как ты вмешалась, – ответил он. – А шрам? Не знаю, почему Бог оставили его мне. Может быть, чтобы я выделялся на фоне остальных выживших. А может быть, чтобы мы не забывали про эту трагедию.

– Ты думаешь люди забудут?

– Ты же только что говорила, что Сын заберет все эти воспоминания у людей. Или нет?

– Да, заберет, если такие как ты не будут мешать им принять дар Отца, – холодно ответила Пророк и развернулась к нему спиной.

Школьный двор все больше заполняли крики радости и веселья, которое охватило человеческие сердца и только двое на этой площадке грустили: Захария Блэквуд и Эсмеральда Стоун. Захария, потому что всегда переживал за людей, а Эмма, потому что так и не смогла вернуть себе дочь.

Вечером в номере Пророк, как и было предначертано, обратилась к Отцу, чтобы Он укрепил её в служении. Тень лишь сделалась более отчетливой, хотя уже давно находилась рядом. Люди так и не смогли научиться различать Его в своей жизни, даже Пророк не заметила, как Он уже несколько часов наблюдает за ней. Ему даже стало интересно: почувствует ли она его присутствие. Ему нравилось лицезрение того, что при всех своих талантах и силе, она всего лишь человек.

– Мариам, – откликнулся он на её молитву.

– Почему мне так больно?

– Путь жертвенной любви.

– Он сказал, что я убью себя рано или поздно, – напомнила она слова священника.

– Он хочет так думать, но это не так, – тень Отца приблизилась к самому уху Пророка. – Тебе будет больно, чтобы ты не забывала про то, что ты часть человечества. Иначе ты возгордишься и отпадешь от меня. Ты же помнишь, что случилось с падшим ангелом и сыном Утренней Зари, когда он подумал, что он – бог?

– Да, я помню, – после этих слов лицо Пророка окончательно утратило следы детского этапа её жизни.

– Я понимаю, что из-за бед человечества ты и Мой Сыном берете на себя ношу, которую ещё вам рано нести…

– Я смогу Отец! – перебила его Пророк.

– Да, конечно, – тень переместилась к другому уху. – Но больше тебе нельзя так часто изливать мой свет на остальных. Ты же Пророк! Проповедуй. Обращайся к их сердцам, к их разуму, подготавливая их принятию Сына.

– Но если я не покажу им твоего света, как же они примут тебя?

– Сначала ты должна открыть их сердца, а потом уже изливать Мой свет, – бархатный тембр Отца успокаивал душу Пророка. – Ты увидишь, что это гораздо легче.

– Почему Ты не сказал об этом раньше? – удивилась она.

– Ты слишком ревностная и не послушала бы меня, а сейчас ты убедилась, что нужно делать именно так.

– Аминь! – приняла его слова Пророк. – Как скоро я смогу это…

– Очень скоро, Мариам! Очень скоро! – Отец изобразил озабоченность. – Но сейчас тебе нужно отдохнуть. Спи, моя девочка, спи!

От этих слов Отца, она сразу же заснула, а он перенес её на кровать. Эта игра в заботливость забавляла его тем, что он вновь показывал небесам насколько они ошибаются в нем. Почему он раньше так себя не вел? Опять же, чтобы показать, как все ошибаются в нем. Сейчас он, как никогда близок, чтобы доказать каждому атому этой тварной вселенной и её Создателю, что они не правы – этот ангельский дофамин наполнял Отца такой энергией, что прошедшие тысячелетия ожидания уже ничего не стоили.

Он смотрел на мерное дыхание Пророка и спокойно ждал, когда Эсмеральда Стоун после легкого стука зайдет в номер вместе со своим мужем. Они подошли в кровати.

– Посмотри на неё, – шепотом произнесла Эмма. – Она обессилена. Неужели Бог настолько жесток, чтобы требовать от нашей девочки такое.

– Ты же знаешь, что именно от неё Он и может ожидать всего этого, – ответил Генри Стоун.

Он смотрел на свою дочь, которая повернулась набок и так до боли знакомо подвернула под себя ноги. Но при этом, он видел, что она уже далеко не его маленькая Мэри. Как быстро пролетело время, когда они были той семьей, о которой так долго мечтали. Ему было грустно, что он сам был виноват в этом, но более спокойно воспринимал происходящее, чем его жена. Он обнял её, и они еще несколько минут смотрели на спящую дочь, дыхание которой было собранным даже во сне.

– Пойдем, дорогая, – все также шепотом сказал Генри.

Они поднялись на крышу, где ночной воздух действовал успокаивающе. Кимберли был погружен в тишину. Эта не был тишина мертвого или равнодушного города, но преисполненного надеждой, спящего и готового пробудиться завтра для новой жизни.

– Завтра я вернусь в Йоханнесбург, – сообщил Генри Стоун. – Нужно прибыть туда, пока ситуация не стала непоправимой.

– Она поедет за тобой, – Эмма гладила руку мужа, смотря на редкие огоньки ночного городского пейзажа.

– Задержи её. Делайте что угодно: помогайте здешним жителям, посещайте ближайшие населенные пункты, то только не возвращайтесь в Йоханнесбург, пока мы не уладим вооруженный конфликт, – устало произнес он.

– Сам видишь, у меня может не получится.

– Просто задержи её, а я постараюсь решить все как можно быстрее.

Генри развернул Эмму к себе и взяв её руки смотрел вниз. Собравшись с силами, он обнял её и превозмогая себя произнес:

– Скажи, что ей нужно восстановиться, а затем уже ехать ко мне. Скажи, что она нужна мне полная сил, так как будет очень много работы!

Это признание за своей дочерью нового статуса Пророка давалось Генри очень нелегко, но он понимал, что есть вещи которые ему уже не изменить. Еще можно принять, когда модные течения, увлечения, подростковая любовь и прочее вырывает родного ребенка из твоих рук. С этим можно спорить, сопротивляться, обвинять общество и сверстников, но когда ты видишь, что это делает божественная рука – остается только принять и по возможности пройти еще немного пути со своим ребенком. Генри надеялся, что, может быть, он сможет и дальше следовать за Мэри в её служении, издалека поддерживая её, как обычно родители поддерживают своих детей на спортивных соревнованиях, но будучи политиком он видел, что вряд ли угонится за дочерью во время её восхождения.

– Я постараюсь, – Эмма заплакала больше не в силах сдерживать переживания. – С ней происходит что-то не то.

– Конечно. Бог её выбрал в это сложное время…

– Генри, я не о том, – болезненность лица Эмма была видна даже при свете звезд, так как другого освещения на крыше отеля не было. – Я чувствую, что она ранит себя, что ей больно, а она все равно мчится вперед. Разве Бог может требовать такое?

– Ты сама все видела. Помнишь тот свет в монастыре? – Генри пытался успокоить жену, еще больше заключив её в объятия и покачивая, как маленького ребенка.

– Его не возможно забыть, но почему я так переживаю за неё?

– Потому что мы не успели пожить нормальной семьей, а она уже улетает от нас куда вверх, к небесам и мы не силах помешать этому, – еще тверже, чем в своих мыслях, Генри принял свое новое место в жизни дочери.

Эмма вырвалась из объятий и обиженно посмотрела на мужа.

– Ты принимаешь меня за эгоистку, не желающую счастья нашей маленькой Мэри?!

– Нет, что ты…

– Там она останется одна, – Эмма показала пальцем в небо. – И кто поддержит её, когда ей станет очень больно? Нас уже не будет рядом.

– Бог не оставит её.

– Я не верю в это. Я почему-то всем своим существом не верю в это и ничего не могу поделать с собой. Она должна остаться здесь.

Генри молчал не в силах противопоставить мужской рационализм материнской интуиции, хотя был полностью согласен с женой.

– Задержи её, – повторил он. – Это единственное, что ты можешь сделать. Я вылетаю рано утром. За вами пришлют вертолет, когда ситуация станет поспокойнее.

В ответ Эсмеральда только всхлипнула. Она уже не дрожала от плача и они молча смотрели в темноту.

В какой-то другой вселенной Отцу было бы жаль их, особенно после того, как он просчитал, что с ними произойдет. Но в этой единственно возможной реальности, они лишь препятствие и не более того. Он представил, что подобно чиновникам этого мира выдал бы им по грамоте за то, что предоставили такую дочь для общественных свершений. Но нет, на такое бездарное равнодушие даже он не способен – Отец зафиксировал ещё одну претензию к небесам.

Семья Стоунов слишком задержалась здесь и пора возвращаться в Йоханнесбург. Банды вылезли из трущоб и начали превращать улицы в поле боя за сферы влияния. Кто-то из военных, надеясь, что займет президентское место после того как все уляжется, сдал координаты одного из складов с оружием, которое было промаркировано в системе и дроны не сразу реагировали на нарушителей, принимая их за сотрудников правопорядка или регулярные войска. В связи с этим, уже около 47% ангара дронов было выведено из строя. Об этом было известно Стоуну, но Отец даже здесь в Северном Кейпе слышал, как несколько банд заводят танки, чтобы ворваться на улицы города. Этому региону уже конец. Люди так быстро и изобретательно уничтожают друг друга, что он иногда даже завидовал им. В любом случае, он внушит Пророку, что этот мир не спасти ей одной. Пора им воссоединиться с Сыном, особенно после того, как он перейдет на следующий уровень осознания своей значимости после уничтожения радиации в Бордо.