Мария Лисина
За одну минуту до
За одну минуту и полтора часа до…
Он погружался все глубже и глубже, легкие щипало и кололо, а душа изо всех сил рвалась на воздух. Но это не могло отменить его неминуемую кончину, становившейся столь очевидной для маленького Сережи, не особо умеющего плавать.
Его столкнули в воду. Местных деревенских мальчишек веселил бессловесный парнишка с черными сапфировыми глазами, глядящими на мир из-под звездочек-ресниц. Он ходил один, молчал и все смотрел н море, простирающее до самого горизонта. Маленький Слава не пытался с ними дружить, а напротив, избегал людей. Ребенок подолгу просиживал в полугротах в полупещерах, которых так много по высоким скалистым берегам Золотого.
К чести местных, они пытались с ним подружиться. Соседских парнишка семьи крымских татар, заходил в дом, даже звал погулять. Но потом так же быстро удалялся, заметив маму- скелета, спящую на лавке. Правда после их приезда бабушка смогла-таки заставить ее есть, и, по прошествии месяца, она уже не походила на барабанную палочку, обтянутую кожей. А через год с небольшую маму было уже не узнать, такой красивой и миловидной стала, некогда безнадежная женщин. Она начала новую жизнь, избавившись от «психологических якорей», как говорила бабушка.
Но мальчишек от пяти до двенадцати, которые бегали по поселку вечно визжащей и почти лающей стайкой, это ничуть не интересовало. Стайка всегда ищет слабого, чтобы выжить его или хорошенько поиздеваться, что в общем и происходило с городским немым мальчиком с миловидной внешностью.
Сначала старший мальчик с взъерошенными и колючими, как проволока, волосами сломал славинового любимого солдата в красивом камзоле с золотыми пуговицами, подаренного папой на прошлый новый год, все мальчика-шакальчики поняли, на кого надо лаять.
Слава приходил домой вечером весь в песке и пыли, с изодранными в кровь коленками, насквозь мокрый или пропахший бензином. Но мальчик упорно молчал, только бабушке, которую из-за сложности имени внук называл Царица, удавалось вытянуть из вечно побитого ребенка пару слов, никак не связанных с его злоключениями.
Главная неприятность произошла, когда солнце жарило пуще обычного, а море хранило гробовое безмолвие. Славика скинули со скалы, заманив туда рассказами о паруснике.
В поселке ходила легенда о затонувшем в этих вода паруснике «Смелый», на борту которого были несметные богатства- подати, которую везли в столицу. Местные верили, что судно иногда, в особенно жаркие дни, можно увидеть на горизонте, потому что сам Морской Дьявол поднимает его из пучины, чтобы уплыть подальше от нагревшихся гротов и мелководья, чтобы охладиться.
Славику о «Смелом» рассказала бабушка и посоветовала посмотреть на него, когда выдастся удачный денек. И он выдался. Посмотреть на корабль позвал Руслан, тот самым быстро ретировавшийся дружелюбный мальчик.
На Клыке, куда спешили товарищи, уже собрались все псы и шакалы, готовящиеся отгрызть молчаливому приезжему за его странности и излишнюю угрюмость. Мальчика двигали плечами, подвигая мальчишку к краю, чего он, конечно, не заметил, высматривая заветный парусник.
И тут. Удар. Короткий крик. Вода. И только уходящие в верх ленточки пузырьков составило мальчишке компанию.
Вода становилась все темнее, и в какой-то момента мальчик, внезапно начавший хвататься за жизнь, понял, что его накрыл темный саван Смерти. И дальше пустота. Абсолютная и непроглядная, такая, для описания которой не хватит никакой краски, известно миру.
Однако, жизнь не закончилась. Произошло первосортное чудо, о котором так любят снимать кино. Славика вынесло на берег ровнёхонько к любимому ракушечному пляжу, местных, где были самые чистые ракушки и самая голубая вода, не отравленная тушами приезжих.
– Парень, – кто-то начал бить его по щекам, нажимать на грудную клетку, пытаясь воспроизвести искусственное дыхание.
– Да ты что его колошматишь, он же дышит. Это же Айгулин ребятенок. Поднимай малого, надо отнести. А аккуратнее, нежнее.
Сильные рук, пахнущие солью и солнце, закинули Славика на плече. Пострадавшего понесли по извилистым тропинкам, где иногда по лицу больно ударяли ветки кипариса, а кожу нещадно жгло солнце.
Мальчика положили на стол, проверили нет ли у него переломав, больших ссадин или порезов, Тсеритса, склонившись над ним стала читать какие-то молитвы, не понятные окружающим.
Глубокий вдох. Славик инстинктивно резко сел.
– Как ты думаешь? Бабуль, а до дня морского можно дотронься.
Тогда бабушка заплакала, запричитала, начала прижимать его, мокрого с ног до головы, к себе. Бабушка была счастлива, что он заговорил, но еще больше женщина была рада тому, что ее любимый внук остался жив.
Вечером, когда прошел первый испуг, пришли слова. Они сыпались, как дождь из черных летних туч, меняя форму и размеры, но ничуть не уменьшая количество. Мальчишка начал смеяться, что доселе было невиданным для его семьи явлением.
Мам, вернувшаяся из местного магазина, где работала продавцом, застыла в недоумении, настолько вечерний сын был не похож на утреннего, мирно сопящего в своей кроватки.
Слава о чем-то говорил с бабушкой оживленно жестикулируя, а завидев маму, бросился ей на шею.
– Мам! Ты сегодня рано. Я рад, как раз хотел тебе рассказать про «Смелого», которого я видел под водой.
Пока Айгуль, удивленно хлопая глазами, слушала звонкий голосок взволновало сыночка, бабушка лишь внимательно смотрела на мальчика, подозревая, неладное. Хотя, что только может случить с ребенком, пережившего такое потрясение.
Юноша глубоко вдохнул и резко сел.
Cлава очнулся в полумраке на полу театра. Он все еще был жив и почти цел, не считая руки, выгнутой под каким-то нечеловеческим углом. Рядом с ним лежала Надежда, на которую каким-то чудом осколки колонны почти не попали. Она дышала.
Парнишка, хотел было встал на ноги, но голова закружилась и силуэт, движущейся ему навстречу стал размываться, словно растворяться в задымленном воздухе.
Сразу же пришел страх, сковывающий и не дающий вздохнуть полной грудью. Рядом гуляла смерть, и Слава мог ее очень скоро встереться, потому что только что произошедший терракот, со всеми вытекающими, легко предоставлял причины для свидания.
Телефон, кажется был цел, поэтому юноша, еще плохо соображающий, судорожно начал набирать номер полиции, но ему помешала нога, опустившаяся ровно на ладонь со смартфоном.
– Парень, ты не слышал? Может тебе уши почистить? Все телефоны сдаем. По счету все, сколько телефонов, дорогуша, столько живых людей. И у девушки своей тоже телефончик достань, а то мало ли, пальчик куда дёрнется, – сказал ему голос, принадлежащий человеку в больших черных очках и кустистой бородой, неприятно царапающей юноше лицо.
Сережа начал капаться в сумочке Нади, молясь чтобы мобильник попался как можно скорее, и девушка не пострадала от террориста, пахнущего как старый фанерной шкаф: столярным клеем и стружкой.
В сумочке были таблетки, расческа, старая косметичка, кошачий корм в пакетике, пластырь, помада и, наконец, телефон, быстро перекочевавший в руке правонарушителя.
– Бывай, парнишка, – мужчина поднял ногу и ушел.
Слава понял, что весь дрожит, только тогда, когда не смог с первой попытки расстегнуть злополучную фиолетовую бабочку, превратившуюся в удавку, стягивающую и без того тощую шею.
Вокруг парня с девушкой лежали люди, не подающие признаков жизни из-за тяжести, упавшей на их головы. Рядом с Надей валялась легкомысленная розовая сумочка, хозяйка которой застыла на кресле закинув пробитую голову назад. Рядом с левой ногой молодого актера виднелась черная лужа крови, натекшая из умершего тело, некогда принадлежащему солидному мужчине в дорогом костюме. Словно, все кто был рядом умерли, а их с Надеждой кто-то спас, отвел смерть, а может, немного отложил встречу с ней.
Слава все еще не могу сфокусировать взгляд, рука неподвижной плетью висело вдоль тела, ноги, налитые свинцом, не случались, когда Надя начала двигаться.
У девушки было поранено одно плече, кровь красной лямкой спускалась на черное платье, а волосы наполнились гипсовой пылью и мусором. Девушка перевернулась на спину, пользуясь привилегией просторного прохода, и, выразительно посмотрев в потолок, перевела взгляд на испуганного Славу.
Он помог ей сесть и прислонил палец к губам, умоляя не задавать лишних вопросов. Девушка, увидев тела вокруг все же невольно вскрикнула, а потом, глубоко вздохнув, придвинулась ближе к юноше.
– Я рада, что мы живы. И, кто бы они ни были, надеюсь, их скоро обезвредят, – сказала она довольно четко для человека в несколько секунд увидевшего такое, что обычного средненького обывателя повергла бы в смертельный ужас.
– Давай уйдем отсюда, думаю, что рядом с этой развалиной не безопасно, – сказал юноша все еще не твёрдо ступая на некогда красный ковер- дорожку, расстеленный по всему залу.
Колонна теперь походила на шип или копье, острым концом, убирающееся в потолок и изредка посыпающие земных обитателями крупицы гипсовой стружки, некогда принадлежавшей ее верхней части.
Молодые люди, собравшись в ежиный комок ужаса, приобняв друг друга, осторожно ступали по ковру, иногда снабженного новой преградой- пострадавшим, лишённым двигаться или уже отмучившемся объектом, испустившим дух. Короткий путь, который в обычной ситуации не занял бы и двух минут, сейчас оказался настолько долгим, опасным и тернистым, что было невероятно удивительно, как обстоятельство меняют все, включая человека, расстояние и даже время.
Где-то на середине пути, кто-то со всей силы ударил молодых людей чем-то по спину, так, чтобы они синхронно, одним духом, встали на колени.
– Сказано, не ходить. Сели около следующего прохода. Тихо. А то еще голову прострелят, – слова явно принадлежали женщине, входящей в одну приступную группу с увиденным ранее мужчиной.
– Ты идешь. Держись, – процедила сквозь зубы Надя, заметившая как Сережа едва не падает от боли, которую ему причиняет каждый шаг.
А парень же только сейчас заметил сцену, освещенную несколькими переносными фонарями, человека в черном, что там важно развалился на театральном пуфике, а также бурые тени его сообщников, рыскающих по залу в поисках жертв, выказывающих неповиновение.
Что заставило их поступить так? Нападать на людей? Приносить им боль? Убивать? Их ждали дома дети? Или таким бог не посылает детей? Почему же тогда он допустил их рождения? Или это очень жестокого, запрещать плохим людям рождаться?
Слава думал о несправедливости до той самой минуты, пока черный точки боли не сплелись в единое кружево, оградившее его взор.
Молодой человек крепче сжал руку Нади, которая что-то сосредоточенно шептала себе под нос, скорее всего молилась. От прикосновения девушка сначала дернусь…
– Кажется, я не вижу, – сказал Слава, притворно спокойным голосом.
Надя поводила рукой перед его глазами, все еще поглядывая на курсирующих людей. Парень никак не отреагировал.
– Это нервное. Такое у меня бывает, когда надо выходить на сцену, знаешь. Не переживай… Да, забавно это звучит, конечно. Ну, постарайся сильно не переживать… Говори больше, хочешь я тебе что-нибудь расскажу… Не думай от том, что тут происходит, постарайся.
Слава начал дышать, долго втягивая в себя воздух и медленно и часто выдыхать, создавалось впечатление, что он сидит в салоне и боролся с накатывающей паникой, а не находился где-то с террористами, которые даже не говорили, что они хотят и чего от них ждать.
Б.Е.С.Ч.Е.Л.О.В.Е.Ч.Н.О, как они себя называли, похоже и сами не представляли, что должны делать террористы и как им вести себя с людьми, чего требовать и как же начать. Пришедшие люди, судя по всему, выжидали момента, какого-то часа Х, после которого и должно было начаться их основное движение, того времени ради которого задумывалась операция, больше похожая на очень жестокое представление на детском празднике.
Сейчас в зале находилось семь человек, уже не сгоняющие людей, а стоящие по периметру и картинно выставляющие вперед панцири свои увесистых черных рюкзаков, набитые, должно быть, смертью. Оставшиеся шестеро куда-то испарились, скорее всего, отправились исследовать здание, которое представляло деловой центр и, соответственно, содержало в себе офисы, еще, к несчастью, не оставленные клерками.
Над татар находились тридцать два этаже, выкупленные под офисы огромной компании международного уровня, занимающейся продажей, производством и доставкой лекарств, необходимых в разных случаях жизни. «Человечность»– так называлась корпорация, светя огромными неоновыми буквами с крыши небоскрёба на муравейник- Москву, мигающую гирляндами неспящих домов и предприятий, ночи на пролет, словно это было в порядке вещей- не спать, когда Солнце уже отправилось на покой.
В СМИ частенько просачивалась информация про владельца компании, в точение сорока лет скрывающего свою личность. Одни журналисты утверждали, что он появился с уже сколоченным состоянием и просто вложил деньги в нужное предприятие, другие, что он взрастил «Человечность» с нуля, таким образом став одним из самых успешных миллиардеров России. Но была очевидная вещь- это был очень умный человек, хорошо разбирающейся в своем деле.
Хотя, в последние пару тройку лет про эту компанию ходили не самые лучшие слухи, в газетах разного уровня появлялась то одна статься, то другая, непрозрачно намекающие про некачественные, а порой и вовсе опасность их продукции, что они производят. Но как быстро такие статьи появлялись, столь стремительно они и исчезали, а вместо них из газет, как грибы после дождя, поднимались хвалебные отзывы и рекомендации от счастливых потребителей, оставшихся крайне довольными после приема медикаментов этой фирмы.
Некоторые лекарства компания производила в собственных фармацевтических лабораториях, другие создавали выкупленные заводы, находящиеся под их четким руководством. Одним словом, «Человечность» занимала лидирующую позицию среди российских компаний своего профиля на родине и одно из ведущих за рубежом. А их головной офис, где, как в мозгу, проходили самые важные решения, и протекало создание необходимых связей, сейчас находился сейчас ровнехонько над заминированным театром, служащим, в очередной раз, способом обогащение для их руководителя, выступившем главным спонсором для нового заведения.
Надя потихоньку прокручивала имеющуюся информацию в своей голове, желая найти причины того, что сейчас происходило. Но так и не видела обстоятельств подрывать театр, столь небольших размеров. Да и офис крупной компании никому особо и нужен не был, если сейчас захватчики не там, а здесь наставляют автоматы на людей, пришедших насладиться постановкой.
– Слав… Ты чего? Говори. – пихнула его в бок Надя, переставшая капается во всей информации, худа-бедно связанной с театром.
Молодой человек крепко сжал зубы, он очень старался не расплакаться: нижняя губа тихонько подрагивала, а плечи поднимались от каждого ее слова.
– Ну. Ты слушай. Хорошо? -он кивнул, – никогда не любила общаться с людьми, никогда не обнажала перед ними душу. А вот, что, если сейчас, через несколько минут я раз- умру. И никто не услышит то, что у меня на душе. Хотя, наверное, был один человек, который знал обо мне очень много, которому я доверяла, который доверял мне. Он был очень хорошим, самым лучшим, если быть честной, в моей жизни. Но он умер. Как ты думаешь, он на том свете дождется меня или уйдет куда-нибудь, где веселее… Где девушки красивы, как богини, а солнце ярче, чем в Италии. Или рая не существует… Так вот. Я никогда ничего не говорила. Даже мама не особо в курсе того, что со мной происходит. Но, ей что говори, что не говори- все едино. А ему я только лишь писала, такие знаешь объёмистые письма, которые с трудом помещались в конверт. Я писала каждый день, а отправляла дважды в неделю, желая ему не показаться назойливой и прилипчивой. Он мне тоже писал, даже пару раз летом приезжал в гости. Хороший он был челок. Да бог с ним… Я надеюсь, что сейчас он в лучшем месте. Вот, а я хочу сказать, что всю жизнь меня гложет один единственный вопрос. Какого человека можно назвать талантливым? И талантлива ли я? Ты думаешь, что это эгоистично? Пожалуй, так, но меня мучает этот вопрос. Сколько себя помню, только он был у меня в голове и злость, которая выливалась в зависть. Вот кем ты меня представляешь? Миленькой балериной, которая прекрасно танцует и всегда получат море цветов. Вообще нет. Я ужасна, просто в самой крайней степени. Я завистлива, жадна до комплиментов и падка на похвалу. Как я ненавижу этих красивеньких изящных идеально сложенных девочек, наделенных всем с рождения. И растяжка у них и телосложение и длинна ног. Все. А я… Правда, сейчас этот как-то поутихло. Наверно, смирилась. Приняла реальность. Мне же уже почти тридцать. Считай, скоро уже и старость, которая несет меня в небытие, словно меня и не было. Я всю жизнь надеюсь на то, что найду себя, найду ту крупицу золота, что есть в глубине меня и покажу все, что я тоже драгоценность, а не пирит, что блестит только под определенным углом. Надежда, как говориться. Только вот, знаешь, наверно этого так и не случиться, мы тут… Хахааа, -рассмеялась девушка.
–Умею поддержать. Скажи. Ну, как? Видишь что-нибудь? Или все еще темень- спросила Надя.
–Вижу свет и тебя. Мне кажется, что золото рассыпано по твоей коже, а ты и так сверкаешь, без всяких там натужных поисков, – как-то бесцветно сказал парнишка, уставившись на сцену.
–Почему ты думаешь, что ты не талантлива в любви? Или может быть в кулинарии? В поэзии или, например, в вязании крючком. Почему именно балет, – спросил через несколько минут ее Слава.
– А я ничего кроме балета не умею. Разве, что животных люблю. За то, что я для них просто так хорошая без причины. Им ничего не надо доказывать, только вот любовь к браться нашим меньшим- не талант.
– Не это. Доброта. Почему тебе важно, чтобы тебя кто-то любил, почему для счастья не хватает, того, что ты любишь себя. Хочешь, я буду за тебя, чтобы тебе не было так страшно, – произнес парень.
Надя замерла. Он произнес почти слово в слово Петины слова, словно это Петя ее сейчас утешал. Надя заплакала, прижавшись лбом к спине юноши.
–Я обычно шучу. Так уж повелось. Всегда шучу, веселю других. Не выходят у меня серьезные речи, сплошно шут, в общем. И мне это очень не нравиться… Послушал тебя… и подумал, что действительно так это и не произнесу. Вот произнёс, кажется, не поменялось ничего. Все так же. Хм, а какой эффект вообще должен быть? Я должен почувствовать облегчение… Да не плачь ты, думаю, что облегчение наступит только после смерти, отпустившей тебе все земные муки. Так моя бабушка говорила. Она верила, что люди перерождаются и в следующей жизни получают то, чего не смогли получить в этой. А если же еще они гибли не просто так, а как-нибудь героически, то и вовсе перерождались в людей, рождённых с серебряной ложкой во рту. Может быть, я так думаю, если уж жить не получилось шикарно, хотя бы может быть умереть, помогая другим?
– Звучит, как хорошо продуманный план. Даже смешно так цинично говорить об этом. Словно жизнь ничего не стоит, а твои слова действительно правда, и так мы купим себе счастливый билет на поезд в новую жизнь. Ты не думаешь, что это глупо? С легкость умирать? —Надя вытерла слезы о его рубашку и вновь села рядом, проведя между делом ладонь перед глазами Славы, которую он уже реагировал на движение, доказывая это движением зрачков.
– Почему ты решила, что это будет легко? Никогда не легко. А уж тем более умирать за других, все равно что сигать с большой высоты в море, не знаешь получится ли удачно или нет.Думаю, размышлять о перерождении не стоит, иначе действительно как-то противно цинично выходит. Что если думать об этом, как о подарке, для тех, у кого есть шанс? Кто талантлив? Или молода? А вдруг кто-то должен стать отцом или матерью гения, а мы можем его спасти? Представляешь, ты спасешь будущего Моцарта, а я мать будущего Толстого. Согласись, что за такое и умереть не жалко, если конечно, нет чего тереть. Но я думаю тебе есть. У тебя же есть семья. Наверное, ты любишь своего мужа или кто должен был с тобой сидеть? Я уже и забыл, прости.
Надя начала нервно смеяться, прикрывая род рукой, чтобы лишний раз не привлекать к себе неугодных зрителей.
– Ха, у меня есть парень, который рад моему наличию, но не более. Мы с ним спим иногда, когда он не очень устает на своей работе. Он программист, много работает, часто задерживается в своем офисе, где проверяет перечень медикаментов и заносит их в карты. Может быть слышал про фирму «Человечность», вот он в одном из их филиалов трудиться, деньги зарабатывает. Кажется, ему все в этой жизни нравиться, а главное он сам. Даже если я умру, не будет он по мне слезы лить, разве что по нашим привычным отношениям, которым опять придется искать достойную замену. Свидания, девушки, время. А он не очень тратить время на кого-то кроме себя. Наверное, нехорошо так говорить, но так уж есть. Такой вот у меня «муж», как ты выразился. А вот кота жалко. Он у меня умный, хороший, правда старый уже. Кто его без меня кормит будет. Не думаю, что Макс возьмет его к себе. Да скорее выкинет на улицу. А Петрунин пропадет… Может быть написать брату, чтобы он его забрал?
– Ты чего, я же отдал телефон, куда писать? Да и как. – сразу же отберут.
– Ну, у меня еще часы остались. – И девушка тыкнула в умные часы, которые, поблескивали на ее запястье.
– Ты хочешь сказать, что террористы такие идиоты, что не собрали часы-смарты, которые тоже смогут служить передатчиками. Вот же… Пиши, я прикрою. Пиши в полицию, только быстро…
Надя даже замерла от столь прекрасной мысли столь внезапно посетившую ее голову. А что если увидят… Ну, тогда она получит счастливую жизнь…
Слава прикрыл приобнял девушку заслонив ее руки своим телом, изображая пылкие объятия влюбленного, утешающего возлюбленную.
– Все. Я написала. В милицию. Брату. Даже Максу написала. Так что, может быть, перерождение нам не понадобиться, – сказала Надя, поднимая голову на Славу.
Они практически столкнулись головами, но все же соприкоснулись носами, что их очень рассмешили, заставив улыбнуться вечно серьезную балерину и постоянно смеющегося парнишку без определенных целей в жизни. Так они и смотрели друг на друга, видя в глаза друг друга отражение столь похоже й жизни. Кажется, что еще мгновение, и между ними пробежала бы молния, воспламенив кровь.
Но тут раздался противны и уже знакомый некоторым голос, принадлежащий белобрысому главарю.
– Господа, как вы наверняка догадались, что вы попали в самую настоящую передрягу. Мы здесь вас недолго подержим, так уж надо, вы подождите. А потом, я на это очень надуюсь, мы с вами мигом разойдемся. Если никого нет вопросов, то пожалуйста, прижмитесь поплотнее к полу и молчите. Не мешайте нам творить здесь все, что нам хочется, потому что нам это слишком дорого встало. Повторяю, мы не стремимся причинить кому-либо вред, но если придется, то можем воспользоваться и оружием. У нас оно в избытке.
Главарь затих и продолжил разговаривать с высокой девушкой, старательно о него отворачивающейся, но все же не отходящей. Словно, что-то ее вынуждало стоять и смотреть на людей, которые в страхе сворачивались в защитные коконы и мысленно прощались со своими любимыми и близкими. На самом деле девушка уже давно простилась, а теперь лишь стояла и с замиранием сердца следила за людьми причиной смерти которой могла бы стать.