Марина Алант
Остров прощенных
На заднем сиденье, в очаровательной хаотичности раскинув ручки и ножки, спит моя трехлетняя дочка. Она в том возрасте, когда разум начинает бороться с потребностями неокрепшего организма в полуденном сне. Наперекор быстро одолевающей усталости он хочет бодрствовать, стремительно впитывать жизнь, а не тратить время на отдых. Поэтому моя девочка всегда невольно засыпает под шепот колес, не замечая этого. У меня есть лучшая на свете дочка и еще есть обволакивающее нежностью чувство к чужому родному мальчишке. Я знаю, что нелогично совмещать эти две ценности, но прекрасно совмещаю. Сколько на свете необъяснимо простого!
Раньше я брала на руки живое сонное облачко и несла, прижавшись к розовой щечке. Теперь извлекать дочку-облачко из машины не так-то просто: она стала упитанней и тяжелей.
Я бужу ее, ласково пощипывая за щечку. Момент пробуждения каждый раз вызывает у меня смешок. Сначала она сердится, потом осознав, что ее доставили к любимой бабушке, со смешной расторопностью выползает из машины, кулачками потирая глазки. Бабушке скучно без нее всю неделю, и она с нетерпением ждет субботы. А мне тоскливо целых два выходных дня в ее отсутствие и, явно, на большее терпение я не способна. Однако возвращаюсь в счастливом успокоении, словно ничего, кроме уединения с собой, мне и не нужно. И образ Алешки пуще прежнего занимает мои мысли. Мой мальчик, обычный и особенный, кончилась игра и ты уже живешь в моем сердце, отнимая возможность всецело владеть тобой…
Я проезжаю островок земли, где я узнала о существовании ангела, где родилась странная любовь. Сколько ликов у любви? Наверное, столько же на земле цветов. Без любви человеческая жизнь была бы пресной, как бесцветный мир.
Руки, слабеющие и повинующиеся моим нахлынувшим чувствам, поворачивают руль в сторону рая. Кто-то словно руководит мною, кто-то светлый и улыбчивый. Он говорит мне: ты накануне счастливого мига. И я, привычно въехав на крохотную стоянку возле безлюдного днем дворца, жду. Кто-то за меня невесомую, не отягченную сомнениями решил, что чудо произойдет, и оно происходит. До боли знакомая фигурка вырисовывается вдали. Я ли вызвала ЕГО силой своего желания или невольно раскрыла тайну случайности, но увидев предмет моих дум и мечтаний, испытала глубокое удовлетворение. Он, несомненно, является утолителем определенной жажды. Жажды любви? Но я знаю другую любовь, не похожую на овладевшее мною чувство. Может быть, потому и манит меня этот маленький рай и ангел, впустивший в обитель своей ауры, что причина жажды моей необъяснима. Можно ли не считать эти чувства ценностью, можно ли отречься от них и не беречь и, наконец, можно ли осуждать их и глумиться над ними? Ведь какими бы они не были, они – одухотворенность сознания, взлет над меркантилизмом!
Наверное, эту фигурку я узнала бы из тысячи. И не потому, что хорошо изучила ее. Внутри меня словно вздымалась стая птиц, когда я почти инстинктивно ощущала ЕГО присутствие. Он был в той же одежде, в которой я видела его всегда: синяя курточка, поношенные, но чистые джинсы, начищенные ботинки, видимо однажды подшитые вручную. Жизнь на сцене в недавнем прошлом приучила его к безупречной чистоплотности. Мне безумно хотелось заиметь какую-нибудь деталь его одежды, хранить ее как реликвию и вдыхать с ума сводящий аромат, его аромат.
Если вы меня упрекнете, что описываю я обычные, нередко встречающиеся в жизни вещи, слишком возвышенно, с одухотворенностью, присущей окрыленному романтику, то я скажу, что вы правы. Терзайте мой стиль, смейтесь надо мной, но дайте воспринять жизнь в том свете, в каком просит моя душа!
Я вышла навстречу и вдруг поняла, что долгое время увлеченно блуждая в лабиринтах чувств, оказалась у той грани, за которой разум теряет господство. Его глаза еще никогда не светились таким странным, почти демоническим огнем, и в то же время казалось, что этот огонь вот-вот затопят слезы. Я не помню наши первые слова, их заглушала мнимая музыка. Потом, словно что-то вспомнив, он пожаловался:
– Я потерял ключ.
– Где? – я не в силах оторвать взгляда от его губ.
– Мы вчера дурачились с ребятами, там, в поле. Валялись в снегу, и я, видимо, его выронил.
Я предложила поискать потерянный предмет вместе. Алешка словно спохватывается:
– А вы здесь почему?
– Чтобы помочь тебе.
И мы улыбаемся друг другу.
Весенний наст настолько крепок, что почти не оставляет следов. Мы оба сделали вид, что добросовестно ищем ключ, но уже через десять минут о нем забыли. Точно дети заспорили о том, кто из нас легче и принялись осторожно отмерять шаги на сверкающем от солнца насте. В какой-то момент Алешка остановился и, мгновение подумав, вытянул в мою сторону руку. Мгновенье подумав, я сжала его прохладную ладонь. Еще мгновенье я парила в наивысшей точке счастья, а в следующее с задором потянула его руку вниз. Его ботинки утонули в мраморе снега. Он вспорхнул, с наигранным возмущением захлопав ресницами, и я поняла, что нужно спасаться бегством. Мои щеки раскраснелись, волосы выбились из-под манто, пояс развязался. Я хохотала как девчонка, с трудом уворачиваясь от преследователя. С каким блаженством слушала счастливый смех, желая упиваться им бесконечно. Угодив острыми каблуками в шершавую сеть снега и окончательно запутавшись в длинных полах пальто, я, не выдержав сумасшедшего притяжения к ангелу-демону, отдалась в его плен. Мы рухнули в снег и замерли. Я словно погрузилась на самое дно неба. Горячим солнцем надо мной вспыхнули Алешкины губы. Более губительной страсти я еще не испытывала. Мы находились на самой грани, где время останавливаясь сводится к вечности, и тонкий плотик держал нас на плаву, пугая возможностью уплыть в открытое море. Демонический мой, с ума сводящий ангел! Сколь великий концентрат мужского начала вложила в тебя природа!
Не в силах вынести фейерверк неразрешимых желаний, я сделала попытку приподняться, но в этот момент Алешка уронил голову мне на грудь. Я медленно осторожно и, наконец, жадно обняла его. Он прижался ко мне с доверчивостью ребенка, с неистовостью мужчины.
Еще одно мгновенье, и я игриво спихиваю его с себя, но он не смеется. Он серьезен. Я жду его жалоб и признаний, но Алешка молчит. Я беру его за ладони, поднимаю. Стряхиваю с курточки снег. Он очень податлив и доверчив, мой ребенок. Какой он смешной – такой серьезный! Задорно сбиваю шапку ему на нос и, наконец, дожидаюсь от него улыбки. Мы идем, взявшись за руки, розовощекие, растрепанные, в снежных бусинках. Его энергия не дает ему покоя, просит выхода, и я ощущаю ее горячий ток. Внезапно он подхватывает меня на руки и пытается нести. Я усиленно сопротивляюсь, дергаясь и смеясь. И в этот момент на безлюдной до этого, тыльной территории дворца появляется женщина с круглыми от удивления глазами. Алешка опускает меня на землю, и мое расстегнутое пальто, извиваясь, скользит по ногам.
– Алешка, ты почему домой не идешь?
Взгляд женщины беспокойно перемещается с моих заснеженных волос к моим пальцам, пытающимся справиться с нижними пуговицами.
– Мама, я ключ потерял, – на Алешкином лице ни тени смущения. – Познакомьтесь, Мария Игоревна, это моя мама.
Я что-то вежливо роняю в ответ, убирая за ухо непослушную прядь. Мама смотрит на меня с подозрением, потом переключает внимание на сына. Деловито, по-матерински освобождает его одежду от льдинок, догадываясь или нет, какая тайна сокрыта в их холодном чреве. Увлекает Алешку от меня.
– До свидания, Мария Игоревна, – лишь остается мне нарочито веселое и неуловимо вопросительное.
Глава 4
Прикатило яркощекое лето. Мое самоотверженное рвение в поисках сенсаций заметно сбавило обороты. Зима всегда находит на меня глубокими раздумьями. Летом же они выветриваются, и я как дитя радуюсь солнцу, пляжам, запаху воды и цветов и своей свободе. Раскрепощая отягченные зимними раздумьями мозги, убеждаюсь, что внештатной работы для удовлетворения души вполне достаточно. В то время, пока другие в труде и поте просиживают до самого вечера в душных кабинетах, я, вдоволь понежившись в шелке простыней, свежая и спокойная, с ветерком качу к озеру. Там растягиваюсь на теплом песке обнаженная (благо, молодые ели, в плотном зеленом кольце хранящие круглый изумруд озера, скрывают от глаз мое бесстыдное блаженство). Я как русалка брожу вдоль берега по прозрачной глади, усыпанной хвоей. Читаю или слушаю музыку, ем сочные фрукты или пью по глоточку янтарный сок. Моя дочка Алиса деловито осыпает песочным золотом мои ягодицы. Сделать холмик ей не удается: песчинки «без устали» скатываются по гладкой коже. Но Лисенок никогда не сдается без боя. Отбрасывает лопатку и, высунув язык, черпает песок куда более вместительным ведерком. На моей горячей спине растет песчаная горка. Маленькие пальчики приятно щекочут кожу. Я радуюсь ее занятости, иначе понадобились бы ходунки или веревка, чтобы удержать ее от манящей изумрудной глади.
Когда с нами Алешка, она беспрестанно занимает его делами, не давая отдыха ни себе, ни ему. Но Алешке, похоже, нравится исполнять ее прихоти: копаться в песке, носить воду в ведерке, водить ее за руку по сухому стволу дерева, прогнувшимся словно мостик над озером.
Плаваем мы с Алешкой по очереди, так как кому-то приходится оставаться на берегу и вылавливать не знающую меры Алису из воды. Конечно, я в купальнике, не вздумайте думать другого! И конечно, это моя идея – увозить Алешку к озеру. Правда, осуществляется она нечасто. У Алешки в семье много обязанностей, особенно на дачном участке: поливка, прополка. У него каникулы, и очень удобно нагрузить всю работу на ребенка.
Алешка не ропщет. Он на зависть мне трудолюбив. Но я с великим удовольствием отмечаю, сколько счастья в его глазах, когда, наконец, мы оказываемся вместе.
Похоже, платоническая любовь существует не только в сказках. Она не угасает от кажущейся неполноценности, а, напротив, разгорается ярче, лишенная охлаждающего физического успокоения. Молчание и терпение – инквизиторы нашей очевидной любви – держат нашу страсть под арестом. Нам тяжело вместе, но еще тяжелее врозь. Нас тянет друг к другу с вулканической силой, но этот огонь бушует внутри каменного чрева, не вправе выбраться на свободу. Где-то в затаенных глубинах моего сознания рождаются мечты о нашем уединении, но я тут же “отряхиваюсь” от дерзких, преступных мыслей.
Алиса – моя спасительница. Как я могу оставлять ее в детском саду, пользуясь без нее всеми благами короткого лета? Она всегда со мной. И к счастью, и к нескончаемым мукам лишь взглядом мы с Алешкой передаем друг другу всю нашу нежность. Напрасно я уверяю себя, что измены нет. Она уже вползла в нашу с мужем постель, свернулась и греется между нами. Я ничего не могу поделать. Я не могу отказаться от “наркотика”. Или не хочу?..
Я редко вижусь с Алешкой, но даже если бы мы навсегда расстались, его образ еще долго господствовал бы в галерее других.
Несмотря на несомненную невинность, наши свидания, тем не менее, нуждались в осторожности. Непременно нашлись бы злые языки, плеснувшие на нашу безобидную связь ядовитую порочность. Я ждала его у развилки на окраине поселка, и он, не замеченный никем, забирался в мою машину.
Однажды, увлеченные друг другом, мы задержались у воды дольше обычного. Лежали на песке, сцепив руки. Алешка пользовался любым моментом, чтобы подержать мою ладонь. Эта нежность почти доводила меня до исступления. Я отворачивала глаза, когда в них слишком отчетливо читалось желание. Другая, свободная от нежного плена, ладонь сжималась в кулак, выпуская сквозь пальцы песок. Одетая Алиса возилась с куклой на расстеленном одеяле и не обращала на нас внимания. Я знала, что поступаю опрометчиво, ведь если бы нас увидели, появилось бы недвусмысленное мнение. Но мне было так хорошо, что я готова была посчитаться, как казалось моему кипящему сердцу, этой мелочью.
Мы подняли голову, когда наше уединение вдруг вспугнул чужой всплеск. Мимо погруженного в еловый хоровод рая плыли двое. И не просто плыли, а рассматривали нашу компанию с интересом. Наконец, я посчитала разумным начать собирать вещи и одеваться. Всего через час Лисенку укладываться спать, а еще надо успеть отмыть ее от пыли и песка.
Чужие проплыли в обратном направлении, и Алешка, к моему удивлению, без малейшей тревоги сообщил мне, что одного из них узнал.
– Друг моей сестры, – объяснил он с улыбкой, будто меня это должно было обрадовать. Интересно, задумывается ли он всерьез о том, что мне грозит за связь с ним, если поползут слухи?
Вскоре я мысленно схватилась за голову: не успели мы подняться к машине, как вынырнувшая из-за елок парочка направилась прямиком к нам. У меня внезапно возникла желание зарыться в песок, потому что в одном из непрошенных гостей я узнала Алешкину сестру. Она приближалась, к моему волнению, с предельной решимостью, сопровождаемая молодым человеком.
Я несла детский круг и сумку с мусором, оставшимся от нашего сладкого ужина. Алешка в одной руке держал наспех свернутое одеяло, другой тянул Алиску.
Мы остановились напротив парочки, я растерянная и уже рассерженная, Алешка растерянный, но как будто обрадованный. Явно настроенная на что-то, заранее меня тревожащее, сестра внимательно осмотрела наш багаж и сказала.
– Вот, оказывается, к кому ты бегаешь на свидание! Мать не зря подозревала. Номер забавный!
Ее тон смахнул с Алешкиного лица выражение радости. Для взрослой солидности, чуть помедлив с ответом, он выступил нашим “адвокатом”:
– Не обижайся, пожалуйста, Света, но некоторые вещи ты понимаешь не совсем правильно. (И менее строго) Мне всегда хотелось познакомить тебя с Марией Игоревной.
– Нечего тебе здесь делать, Алексей Алексеевич, – с саркастическим вздохом перебила та, – поедем-ка домой.
Она обняла брата с видом миссионера, потрепав по-дружески его волосы. Он отстранился и мягко возразил:
– Сам я приду. Не волнуйся, никуда не пропаду.
– Я отвезу его, – на всякий случай пообещала я с напускным серьезным спокойствием. Алешка посмотрел на меня с участием, его сестра – с презрением, а ее сопроводитель – с нескрываемым любопытством. Распорядился последний:
– Леха, отдай тете вещи.
Мой “адвокат” тут вспылил и ответил ему что-то возмущенно. Его бунтарский тон, лишенный детских ноток, сменил мой страх на гордость.
Я молча взяла одеяло из Алешкиных рук, дочкина ладошка перекочевала в мою.
– Иди, Алеша! До свидания. Не нужно никаких ссор.
Я через силу улыбнулась и повела дочку, спотыкающуюся через каждый шаг, так как ее голова была вывернута в Алешкину сторону. Боковым зрением я заметила, как девушка снова обняла брата за плечи, а он выскользнул из–под ее руки.
Я чувствовала себя так, будто меня застали за игрой в куклы. При этом какая-то неведомая, неисчерпаемая сила все последующие дни тянула меня к мальчишке. У нас были совершенно разные взгляды на жизнь, обусловленные возрастом: у него как у большинства детей, у меня как у человека с некоторым опытом, подкорректировавшим первые жизненные представления. Однако нам было друг с другом неподдельно интересно. Я читала его как книгу, влекущую обещанием еще более забавного развития сюжета.
В тот момент я терялась перед вопросом, что же мне необходимо: продолжение или избавление от питавших и изводящих одновременно чувств. Звонок Риты подбросил немного веса на одну из чаш весов:
– Я не уверена, что это тебе понравится, подруга, но и умолчать, по-моему, я не имею права. Я скажу, я ты решай сама. Сегодня ко мне подошла Алешкина сестра и попросила тебе кое-что передать. Думаю, ты уже догадалась… Они давно заметили, что с Алешкой творится неладное, теперь уверены, что причина – ты. Он твердо заявил, что никакие институты ему не нужны и что никуда отсюда не уедет. Конечно, до поступления еще год, но его мать обеспокоена уже тем, что он так скоропалительно изменил своей мечте. Я конечно, на твоей стороне, но посоветовала бы завязать с Алешкой. Пусть растет и поступает в институт. Он умный мальчик. Да слышишь ли ты меня?
Ее удовлетворила бы моя первая реакция: все внутри у меня сжалось от непредвиденного исхода безобидной игры. Однако мой разум почему-то заголосил на тему справедливости, ища оправдания чувствам. Куда проще оборвать отношения, и все как будто утихнет. Но скажите, как можно позволить неразумным слухам решить все за нас? Нет ничего, в чем я могла бы себя упрекнуть. Так зачем же мне сначала возводить мнимую проблему, а затем мучиться над ее решением?
Вскоре мои думы сменились на другие. Алешка не звонил и не являлся на запланированные ранее встречи. Напрасно я ожидала его на нашей развилке, утомляя дочурку заточением в жарком салоне. Затем, искупав ее наскоро в прохладной озерной воде, я стремилась под сень полупустой квартиры, чтобы отдаться тоске в бездушной мягкости подушек. Я в тысяча первый раз задавала себе вопрос, почему во мне нет ни капли силы и желания бороться с наваждением. Вглядываясь в тени мебели и фотографий на стенах, я с чувством утраты созерцала, как из окружающей меня жизни вытекает прежний смысл. Наконец, не выдержав, я набрала Ритин номер, посчитавшись с риском нарваться на ее нравоучения и, ничего не выяснив, усложнить свое состояние.
– Рита, здравствуй… Ты не видела ЕГО сегодня?
Мой голос видимо прозвучал очень тоскливо, потому что Рита сжалилась надо мной:
– Господи, да нет его в поселке. Уже несколько дней. Он в городе, в больнице.
– А что с ним? – собственный голос утонул в ритмах сердца.
– По-моему, у него снова был приступ. Конечно, побежишь его спасать?
– Рита, я поцелую тебя двадцать раз.
– Ты только обещаешь…
Ее голос затерялся в глубине выключенного аппарата, а я уже натягивала юбку. Алиска “отправилась” в манеж, пылившийся последнее время за шкафом, не слишком довольная малым пространством.
– Лисенок, милый, побудь, пожалуйста, один. Мама скоро придет, – я возбужденно расцеловала ее испачканные печеньем щечки и выскочила из квартиры как из клетки лань.
“Я не знала, что уже люблю тебя, Алешка!” – выстукивало мое сердце, пока я поднималась на лифте в терапевтическое отделение. Я до последнего боялась, что, надсмехаясь над моим радостным нетерпением, везение в нужный момент не придет, и я не найду Алешку. Но он, действительно, оказался там, и его позвали.
Он бросился мне на шею, бледный в выцветшей рубашке. Я с неистовой силой сжала его в своих объятьях, точно еще минуту назад он находился в руках бандитов.
– Мария Игоревна, я так просил, они не разрешили позвонить. Я так рад! – сбивчиво заговорил ошалевший ребенок, неохотно расслабляя объятья.
Я обзавелась белым халатом и бегала в больницу каждый день. Наведывалась прямо в палату, где заставала ангела или листающим какой-нибудь журнал, или жующим принесенные мной в прошлый раз сладости и фрукты. При этом он забавно смущался, что ужасно меня трогало. Пару раз я застала его спящим, разморенным предписанным бездельем и долго умилялась еще детской манерой полностью отключаться от яви. Все в палате считали меня Алешкиной сестрой. Не иначе, как он сам представил меня таким образом.
Вернувшая себе свой “наркотик”, я посвящала новому занятию уже по нескольку часов в день, не уделяя столько времени ни мужу, ни даже дочке (я целую неделю водила ее в детский сад). И добегалась я до того, что однажды попалась на глаза Алешкиной матери. Мы столкнулись на больничной лестнице. Я вскользь поздоровалась и поспешила исчезнуть из поля ее зрения, хотя подозрительный озабоченный взгляд зацепил меня колючей сетью.
Я потеряла не только голову, но и осторожность, ведь до этого момента мне почему-то ни разу не пришло в голову, что я могу встретить кого-нибудь из Алешкиных родственников, скажем, сестру. Меня слегка передернуло от этой мысли, но вряд ли остановило.
Я опять начала дышать полной грудью, одним мгновеньем исцелилась от изводящей тоски. Удивительно, как меняется наше видение жизни! До встречи с ангелом я жила довольно счастливо, не помышляя о большем, но встретясь с ним, вдруг поняла, что определенно его в моей жизни не хватает. Все мои прежние постулаты посторонились, вместив в свой ряд еще одну ценность.
Удержи меня, мой судья – мой читатель, ибо я задумала еще одно сумасшествие!
В один прекрасный грешный вечер я увела его с собой…
Была суббота. Мой муж отсутствовал по служебным делам. Алиса гостила у бабушки. А Алешку не хватятся в больнице до понедельника.
И вот он у меня… Эта фраза и сейчас звучит с таинственным, обещающим замиранием, как долгожданно неожиданное “вдруг” в детской сказке.
Первые минуты он стесняется, отказывается от ужина, теплой ванны. Но к нотациям и уговорам я не прибегаю. Я ведь не родитель, я … его девушка. Присаживаюсь рядом с ним на диван, мгновенно заводясь от его близости, и задаю лишь один вопрос, в который сила моего желания заключается сама:
– Ты предпочтешь сегодня быть ребенком или мужчиной?
Мне отвечают его глаза…
Ужин мы готовим вместе. Алешка сервирует стол. Правда, на нем отсутствуют ножи. Он отвык от столичной жизни. Значит, и я буду пользоваться только вилкой.
Алешка восхищается интерьером моей квартиры, и я спешу пообещать ему на сон грядущий постель, укрытую водопадом прозрачного полога. Эта кровать предназначена в будущем моей дочери, когда та вырастет из безопасной детской кроватки, но сегодня ночью послужит ложем мимолетному ангелу. Не спрашивая дополнительного разрешения, наполняю ванну, вскружив струей воды благоухающую пену. ОН принимает из моих рук халат и мягкое просторное полотенце с таким видом, будто с этими вещами получает частицу меня самой.
Складываю посуду в раковину (сегодня не хватит терпения ее помыть), порхаю по комнатам с шелком простыней, готовя Алешке уютное гнездышко.
Сколько раз я пробегаю мимо оранжевых стекол, за которыми в струях воды нежится зреющее тело ребенка-мужчины? Наконец, останавливаюсь, опускаюсь на корточки, безудержно увлекаемая внутрь, закрыв глаза, слушаю бархатные волны желания… И словно чувствуя мое присутствие, словно проверяя его, он тихо, очень тихо меня зовет. Я вздрагиваю, укрощенная девятым чувственным валом.
– Что случилось? – мой нерешительный голос преодолевает шум воды.
(Маленькая, но вместившая в себя поток мыслей и желаний, пауза.)
– Я не могу найти мыла.
– Посмотри повнимательней на полочке у зеркала.
– Нет нигде.
Нет, я не войду к нему, этого делать не стоит…
– Извини, мне придется войти. Ты не против?
– Наоборот!
Чуть мешкаю, осознавая двусмысленность ситуации и, предварительно отвернувшись, вхожу. Вдыхаю влажное горячее облако, созерцаю пустую полочку. Странно, оно здесь лежало. Пошарив вслепую в шкафчике и распечатав новый овальный ледок, протягиваю в сторону Алешки. Мой взгляд неизменно гипнотизирует противоположную стену.
Как блажен следующий миг, когда в моей ладони оказывается влажная теплая Алешкина рука! Он накрывает ладонью кусочек мыла, захватив краешек моих пальцев. В эту секунду я отчетливо понимаю, насколько тонка грань между вершиной счастья и дном опасности.
Зачарованная его прикосновениями и незримым присутствием, я стою неподвижно с гладким овальцем в руке, не зная, к чему прислушаться: к чувствам ли, разрастающимся до взрывоопасного предела, или отлучившемуся куда-то рассудку.
Алешка между тем осторожно начинает гладить мои пальцы. Мыло выскальзывает и падает на дно ванны.
Наконец, мои хаотично мечущиеся мысли группируются вокруг одной: я намного старше, потому именно я должна взять на себя роль пилота в пылающем от страсти небе.
В этот момент, когда Алешка вдруг осторожно, но настойчиво потянул мою руку к себе, я делаю шаг к выходу. На мгновенье задержавшись перед дверью, тихо, ласково укоряю:
– Я выгоню тебя…
Обманув желание, выныриваю из пылающего плена и, несмотря на то, что воздух от перепада температур набрасывается холодом, моя кровь продолжает кипеть. Я заставляю себя пожалеть о взращенной и взлелеянной мной же греховной страсти, а сердце сопротивляется приказу. Я знаю, что играю с опасностью. Я знала это раньше. Однако предвкушение скорого приближения к чему-то неизведанному, к безудержно влекущей головокружительной тайне, заслонило собой последнюю дорогу к разуму.
Легкая, по-детски не завуалированная, окаймленная милой стыдливостью, обида читается на ЕГО лице. Это мой спасительный мостик над опасной пропастью. Алешка немедленно увлекается моей обширной видеотекой с той странной, немного обидной, отключенной от остального конкретикой внимания, на какую способны только дети. Я позволяю ему выбрать любой фильм, правда в меру продолжительный, и посмотреть перед сном. И конечно он просит меня (вежливо со скрываемой надеждой) составить ему компанию. Не задумываясь, ухожу, решив, что приближение к нему – первый пункт списка, гласящего, чего я должна сегодня остерегаться. Перед тем заглядываю в ванную комнату, еще не остывшую от Алешкиного присутствия, и мои брови удивленно ползут вверх: на зеркальной полочке мирно лежат два мыльных овальца. Именно два.
Долго борюсь с бессонницей, приказывая себе забыть, что всего в нескольких шагах от моей постели, за шепотом стены обитает ангел-искуситель.
