Людмила Файер
Файерфокс – Огненный лис
ГЛАВА 11. Я – ВОЖДЬ!
…Я почти ослеп…
Я почти ослеп на один глаз. Правым глазом я видел тени и цветные пятна, но не было ни четкости изображения, ни возможности определить кто или что передо мной. Это была большая проблема…
Для охотника или воина потерять глаз – сродни потере лапы. Ты не можешь нормально и быстро ориентироваться в ситуации потому, что твой обзор ограничен. Ты вовремя не видишь опасность. Ты упускаешь возможную добычу.
Я стал таким. Ущербным. Как ни старались Мяу и Ма зализать и залечить мой раненый когтем Ууха глаз, он так и не стал нормально видеть. Внешне я почти не изменился. Глаз был на месте, но его затянула мутная пленка, как-будто перед ним постоянно находилась плотная завеса тумана, часто стелющегося над водой летними вечерами или ранним утром.
Я уже не страдал от боли, но переживал из-за своего несовершенства. Мяу успокаивала меня, говоря, что я остался так же красив, как и раньше, и никакая кошка в будущем не отвергнет меня из-за такой ерунды. И даже станет гордиться любовью воина, получившего рану в бою с Уухом Ужасным.
– Это большая честь иметь такого супруга, – твердила Мяу, вылизывая мои усы и уши. – Если бы ты не был моим братом, то я и не желала бы никого другого для себя! Ты мой герой, как и Мау! Вы спасли меня от страшной смерти в когтях Ууха. Я до сих пор дрожу, вспоминая тот жуткий день!
– Спасибо, сестра, – отвечал я, – но ты не понимаешь, что я теперь скорее обуза для вас, чем защита! Я не всегда увижу опасность и не всегда смогу поймать для вас добычу, потому, что стал одноглазым. Конечно, голова моя поворачивается в разные стороны, но я могу не успеть в следующий раз вовремя среагировать, когда тебе или Ма будет грозить опасность. Я очень боюсь подвести вас. Боюсь подвести Мау в бою, который всегда может начаться внезапно.
– Миу-миу, ты слишком требователен к себе, – мурча и вылизывая правую переднюю лапу, сказала Ма. – Помнишь кто твой отец? Он тоже одноглазый, но его свет согревает все, на чем он останавливает свой взор. И никто никогда не отвергал его, кроме Лунной Кошки. Но такова их судьба – вечно кружить в колесе времен, пытаясь догнать друг друга.
Ма, устремив сузившиеся глаза куда-то в пространство, так и замерла с поднятой лапой. Воспоминания о счастливых встречах нахлынули на нее…
…Пока я выздоравливал, на охоту ходили Мау и Ма. Они приносили не слишком много еды. Мау был нетерпелив, и часто просто спугивал присмотренную добычу, не выдерживая паузу до решающего прыжка. Ма учила его секретам охоты, но Мау хотел быть первым во всем и сразу. Превзойти меня, стать лучшим охотником и вождем нашей маленькой стаи. Я не обижался на него. Каждый стремится стать лучшим. В этом нет ничего зазорного. Тогда ты будешь иметь право диктовать остальным свою волю, принимать важные решения, все станут прислушиваться к тебе и чтить, как старейшину…
…Ма и брат ушли рано утром, оставив нас с Мяу охранять нору и долечиваться. Мяу быстро выздоравливала. Она окрепла, больше не чихала, приятно округлилась и расцвела, как цветут все молодые, достигшие полового созревания самочки.
Снега снаружи было много. Всю ночь мела метель, под кусты и деревья намело высокие сугробы, и выпавший снег был пушистым и белым, как перо гагары.
Мы вышли и вволю навалялись в снегу, купаясь в нем. Снег хорошо очищал шерсть. Она начинала блестеть и лосниться после таких ванн. И блохи не любили этого, сбегаясь на нос. Тогда мы резко совали носы в снег и, разметая его движениями головы из стороны в сторону, стесывали их, как о песок. Это было очень весело. Мы отфыркивались от набившегося в ноздри снега, играли и веселились, забыв про невзгоды и опасности.
Но, как оказалось, опасности не дремали…
Пока мы бороздили носами глубокий снег на поляне, кувыркаясь и вкапываясь в него, весело пофыркивая, неприятность подкралась незаметно. Ею оказалась тощая, некрупная лисица. Откуда она, вдруг, взялась на поляне мы так и не поняли.
Запах этой лисицы был нам незнаком. Видимо она забрела издалека. Не решившись напасть открыто, она поступила хитрее – забралась в нашу нору и улегшись у выхода и выставив кончик чёрного носа, начала злобно потявкивать на нас. Видимо по каким-то причинам она лишилась своего дома и решила вселиться в чужую нору. Запах лисьей вони до сих пор не выветрился из нашего жилища. Наверное он ее и привлек. Конечно и наш запах присутствовал весьма ощутимо, но лисицу он не смущал. Она так уверенно вселилась в наш дом, что создавалось впечатление, что это была ее старая, заброшенная нора, по каким-то причинам покинутая. А может она когда-то родилась здесь, и это был ее отчий дом, она почуяла знакомый запах своей матери или отца… Кто знает…
Факт состоял в том, что мы не могли проникнуть в нору, пока там сидела эта рыжая бестия. А то, что она не была расположена с нами делиться жильем, было заметно по ее оскалу, морщившему нос, рычанию и демонстрации острых клыков.
Мы с Мяу мгновенно бросили играть и вопросительно посмотрели друг на друга. Мы не знали, что делать в такой ситуации. А она складывалась явно не в нашу пользу. Уже начинало смеркаться, скоро должны были прийти с охоты Ма и Мау, а мы лишились дома! Ночевать на морозе, на открытом пространстве, на снегу, было совершенно невозможным. Мы бы замерзли насмерть, не дожив до утра. Только что переболевшая, неокрепшая Мяу заболела бы снова, и шансов на выздоровление уже не было бы.
Мяу испуганно смотрела на меня. Мы сделали огромную ошибку, оба покинув нору. Непростительную ошибку, которая могла всем нам стоить жизни.
– Что будем делать, брат? – жалобно мяукнула Мяу. – Она крупнее нас раза в три. Посмотри на ее длинную злобную, морду. Она ни за что не пустит нас домой. Скоро Ма и Мау вернутся с охоты. Они наверняка оба устали и замерзли. Они принесут добычу, но им негде будет отогреть свои замерзшие носы и лапы! Мы очень виноваты!
Мяу жалобно тихонько заплакала от бессилья что-либо предпринять.
Я наморщил лоб и выдвинул нижнюю челюсть. Мне почему-то так лучше думалось. В голову ничего путного не приходило. Лисица была защищена стенами норы со всех сторон, торчала только злобно щерящаяся морда. Значит нападение на нее с тыла совершенно исключалось. Напасть спереди – означало попасть прямо ей в зубы и быть загрызенным или серьезно покалеченным. То, что нас было двое никак не меняло эту ситуацию. Мяу была еще слаба и к тому же робка. А я видел только одним глазом. Значит мог пропустить момент нападения лисы с правого бока. Все складывалось скверно. Мои лапы от долгого стояния в снегу начали подмерзать и мы стали перетаптываться и бродить туда-сюда, чтобы не обморозиться…
…На другом конце поляны показался Мау. Он гордо тащил за собой большого тетерева, вцепившись ему зубами в шею. Это была знатная и редкая добыча. Тетерева имеют обыкновение в холодные ночи зарываться в снег, пробивая себе лунки. А ночи и правда стояли холодные. Мы уже порядком озябли в ожидании момента, когда снова можно будет забраться в нору.
Ма шла за Мау позади, неся в зубах ворону. У нас был бы пир, если бы мы с сестрой так глупо не потеряли свое жилье. Мы с Мяу бросились им навстречу, вспарывая нетронутый снег своими телами.
Мау увидел нас, стремительно несущихся через поляну, издали и сразу остановился в ожидании. Видя наш испуг и волнение, он не знал, что и подумать. От кого или от чего мы так бежали?
Оба бросили добычу на снег и ждали нас, переминаясь с лапы на лапу от нетерпения.
– Стойте! Стойте! – кричали мы с Мяу.
– Да стоим мы уже! – вертя головой и ища потенциальную опасность недовольно бурчал Мау. – Что произошло? Куда вы мчитесь?
Мы, наконец, добежали и, запыхавшись и перебивая друг друга, стали рассказывать о случившемся.
Я видел, как мрачнеет мамино лицо и удивленно и широко раскрываются глаза Мау. Оба молчали, оторопев от такого положения дел.
Почти стемнело. Нам срочно нужно было найти новое укрытие или предпринять попытку выгнать лисицу из нашей норы.
Я лихорадочно перебирал в голове разные варианты.
– А давайте я просто наскочу на нее и расцарапаю ей морду… – предлагал Мау.
– А давайте я подойду к ней и "помечу" ее, напИсав прямо на ее подлый нос!..
– А может я станцую перед ней издевательский танец, крича: "не догонишь, не догонишь!.."
– А давайте залезем сверху на сугроб и завалим вход в нору снегом – она и выскочит!..
– Мау, ты славный мальчик, смелый воин и хороший охотник, но стратегия не твое сильное место, – ласково глядя на Мау сказала Ма. – Похоже, что нам не оставили выбора, придется быстро искать укрытие на ночь или умирать здесь от холода. Смотрите, опять метель собирается. "Белые мухи забвения" заметут наши тела к утру, как и мечтает Лунная Кошка.
Мяу заплакала, Мау нахмурился. Он тоже хотел заплакать, но настоящие мужчины не плачут. Настоящие мужчины огорчаются. Мау сдержал слезы и просто отвернулся. Положение было отчаянным…
…Про тетерева и ворону мы даже не вспоминали, занятые решением более неотложной проблемы, чем даже голод, ощутимо грызущий внутренности.
Я закрыл глаза, постарался успокоить скачущие зайцами мысли и обратил свой взор внутрь себя.
В немом отчаянии я воззвал к отцу: "О, отец мой! Великое светило! Доброе и щедрое! Дающее жизнь всему сущему! Я, твой недостойный сын, один из великого множества детей твоих, прошу у тебя совета! Помоги мне придумать план, который спасет мою семью от неминуемой гибели. Я прошу не за себя, я готов отдать свою жизнь за жизнь Мяу, Мау и Ма! Выкупи их жизни у Лунной Кошки ценой моей никчемной жизни. Потому, что она станет никчемной, если Мяу замерзнет, Мау погибнет в схватке с лисой, а Ма умрет от горя, и отчаяния, наблюдая наш неизбежный конец. Ты любил ее когда-то! Она была дорога тебе. Вспомни о ней, отец! Мать до сих пор верна тебе в своих воспоминаниях и вечной любви!"
Сначала ничего не происходило. Потом внутри моей головы словно взорвался сгусток ослепительного света, в теле словно запылал огонь и горячая кровь быстро побежала по жилам, согревая замерзшие конечности.
Я все понял!
– Я знаю, что делать! – вскричал я, переполненный небывалой энергией, плещущейся через край.
Никто, кроме моих родных не должен был услышать план спасения, и я зашептал.
– Сейчас мы сделаем вид, что приняли неизбежное и уйдем, унеся с собой только ворону. Тетерева мы оставим на месте. Запах его крови, оросившей снег, уже давно искушает обоняние оголодавшей лисицы, а что она голодна и не ела в течение нескольких дней, было видно по ее ввалившимся бокам и прилипшему к спине животу. Мы уйдем, сделав вид, что уступили, обойдем нору сзади и будем караулить в ожидании, когда лиса, осмелев и мучаемая голодом, решится выйти за тетеревом. Она пойдет осторожно и медленно и, дойдя до вожделенной пищи, не сможет удержаться, чтобы не вонзить в нее зубы. Тогда и наступит наш черед действовать. Мы должны будем быстро добежать до норы и занять ее первыми. Лиса одна, нас четверо. Она истощена и ослаблена голодом. Она не решится биться с нами всеми сразу на открытом месте, где ее тылы не прикрывают стены норы. Это наш единственный шанс на спасение. Все будет зависеть от нашей быстроты и смекалки. Так сказал мне отец.
– Ты говорил с ним, Миу-миу? – обратив на меня взор, полный нежного восторга, прошептала Ма. – Неужели он ответил тебе?
– Да, мой отец показал мне картину будущего. Там все мы были живы и радостны. Значит мы выживем сегодня. Во что бы то ни стало выживем! Я придумал такой план. Наверняка мой отец вложил этот план в мою голову.
– Ты молодец, Миу-миу! – восхищенно прошептала сестра. – Ты придумал отличный план! Мы обязательно победим!
– Да, брат, – почесав за ухом задней лапой, сказал Мау, – я бы никогда не выдумал такого сложного и хитроумного плана. Перехитрить самого хитрого на свете зверя… Дааааа… Ма права, ты прирожденный вождь… Важно быть не самым сильным, а самым умным в стае. Мне не тягаться с тобой. Я не стану оспаривать твое первенство. Ты без сомнения лучший из нас. И я признаю тебя вождем и даю клятву подчиняться тебе.
Мау склонил передо мной свою лобастую голову и лизнул мою правую лапу.
То же сделала и Мяу, признав меня вождем нашей маленькой стаи.
Ма подошла последней.
Она тоже преклонила передо мной голову, но лизнула не в лапу, а в нос, как ребенка. Я фыркнул, и все засмеялись. Конечно, хоть меня и признали вождем, но я остался ее сыном. У нее, как у матери, навсегда оставались особые привилегии…
…Мы все в точности совершили по моему плану.
Донельзя оголодавшая лисица не смогла устоять перед искушением поесть, даже ценой потери надежного укрытия. Конечно, мы лишились значительной части добычи и остались полуголодными на сегодняшний день, но нора снова стала нашим домом и мы отстояли свой шанс на жизнь, пусть на неопределённое время, но все же это было победой. Сегодня мы выжили. А завтра… О "завтра" мы подумаем завтра…
…Засыпая после скудного ужина, состоящего лишь из вороны, поделенной на четверых, я спросил Ма, почему лисы так противно пахнут псиной и тявкают, как псы, но также боятся собак, как и мы, коты?
– Ооооо, Миу-миу, на этот счёт есть легенда, – ответила Ма, щуря глаза, слушайте и засыпайте…
…Когда-то в давние времена, такие далекие, что их не помнят даже самые старые и мудрые коты, жил Рыжий Кот. Он был прямым потомком Огненного Кота, рожденным от земной кошки. Шерсть этого кота была цвета огня, который можно увидеть во время сильной грозы. Такой огонь все пожирает на своем пути, не оставляя ни веточки, ни травинки, ничего живого на своем пути. Все сгорает в его пасти, рассыпаясь черным пеплом.
Кот очень гордился своей огненной шубой и хвастал перед всеми своим прямым родством с великим и могучим Огненным Котом. Думая, что раз у него такой великий отец, то ему все позволено, Рыжий Кот творил всяческие беззакония, обижая всех, кого встретит. Он был лгуном и обманщиком, вечно выдумывающим небылицы. Воровал чужую добычу, душил чужих котят ради спаривания с их матерью. Многие велись на его хитрости и верили ему – тем горше было потом их разочарование. Звери роптали и жаловались Огненному Коту, но тот только шевелил своими горячими усами. Он не мог навредить своему сыну, не мог остановить его и спускал ему все с рук, то есть с лап.
Как-то Рыжий Кот, возомнив себя всемогущим, вздумал обхитрить саму Лунную Кошку. Он хотел переплюнуть в хитрости даже самого Огненного Кота, давно добивавшегося любви холодной красавицы.
– У тебя не получилось, но получится у меня! – в безумном желании превосходства над тем, кого превзойти невозможно, твердил Рыжий Кот, хитро щурясь и посмеиваясь.
Как-то в самую глухую ночь, когда Лунная Кошка только открывала глаз, а это происходит тогда, когда узкий серп ночного светила только проявляется на черном небе, Рыжий Кот громко запел любовную серенаду. Он был сладкоголосым певуном, его душераздирающие завывания разносились по всему лесу. Все звери замолкли в удивлении. Даже Уух Ужасный перестал ухать вдалеке. Кот пел о великой любви, которую он, якобы, испытывал к Лунной Кошке. Звезды сияли ярко и его рыжая шерсть огнем горела на белом снегу поляны. Он был, без сомнения, очень красив. Звезды, глядя на его красоту, одна за другой падали на землю, чтобы рассмотреть его поближе и осветить поярче для взора Госпожи.
Лунная Кошка, щуря глаз, внимательно смотрела на Рыжего кота.
– Чего ты хочешь за свое пение и красоту? – спросила она его наконец. – Ты просишь любви? Или хочешь другой награды?
Хитрый Кот прекратил свое пение и закричал.
– О, лунная красавица, я так влюблен в тебя, что прошу лишь одной награды! Откажись от встреч с Огненным Котом на утренней и вечерней заре, низвергни его с небес и возвысь меня до себя. Лишь я достоин быть рабом твоей неземной красоты и гулять с тобой по Млечному Пути, слизывая пролитое молоко.
– Но ведь Огненный Кот твой отец, – удивилась Лунная Кошка, немного шире приоткрывая глаз. – Как ты можешь пытаться превзойти своего создателя в том, в чем даже ему было отказано? Не слишком ли ты зарвался в своих мечтах?
– Да, я его сын, а дети всегда должны быть лучше своих родителей! – повёл Рыжий Кот свои хитрые речи. – Если бы это было не так, то все в Мире не развивалось бы, а наоборот вырождалось и превращалось в тлен. Ведь так, моя госпожа? Значит я, само собой, должен быть более совершенным, чем отец, породивший меня! И то, в чем было отказано ему, вполне может быть подарено его благородному потомку! Полюби меня, красавица, и мы вместе будем царствовать над Землей и на Земле!
Лунная кошка была холодна, но не глупа. Она выслушала бахвальство Рыжего Кота до конца, но лишь затем, чтобы убедиться в его непомерной наглости, заносчивости и подлости.
– Ты, чудовищный лгун, подлый обманщик, предатель своего рода! – крикнула она ему с небес. – Ты думал обольстить меня своими примитивными лживыми речами? Да я вижу черноту твоего сердца! В ярком пламени твоей шерсти оно чернеет, как обугленная головешка! Ты недостоин даже моего гнева, жалкий, трусливый зверь! Ты побоялся сказать это своему отцу в лицо и дождался, пока он уснет, чтобы за его спиной плести недостойные интриги! Ты подл, а я ненавижу подлецов также, как псов, воющих по ночам на меня. Им недоступна возможность достать меня в небесах своими клыками и когтями и разодрать в клочья, вот они и воют в бессилии что-либо сделать мне. Ты, мерзкий лгун, подобен им. Ты кусаешь руку давшего тебе жизнь. Я проклинаю тебя, отныне ты станешь похожим на этих псов, воющих по ночам. Но и псы тебя не примут, они вечно будут гнать тебя и считать своим врагом, хоть ты и станешь говорить на их языке. Ты перестанешь сладостно мяукать и начнешь противно тявкать. Но это еще не все! Котом ты тоже перестанешь быть. Ты недостоин оставаться котом. Ты забудешь наш язык и хоть останешься таким же огненным красавцем, как и сейчас, но морда твоя вытянется и станет напоминать крысиную. Ни один кот больше никогда не признает в тебе соплеменника. Ты станешь изгоем в обоих племенах, выродком. Твоя стезя отныне – стезя обмана и ухищрений. И в истории ты останешься примером непревзойденной хитрости и обмана. Да будет так!
Лунная Кошка взмахнула хвостом и Рыжий Кот стал Лисом, что означает просто рыжий или желтоватый (лисый) цвет его шубы…
…Я спал, уткнувшись носом в мамин бок, чувствуя ее близость и тепло. Мне снился одинокий, тощий лис с свалявшейся шерстью, который тоскливо выл на Лунную Кошку, как одичавший волк. Его морда была длинной, как у крысы и лишь общие очертания его тела напоминали род кошачьих, которых он предал в своем безумном желании обхитрить Необхитримого и превзойти Непревзойденного. Такова участь всех предателей рода своего. Забвение и позор их удел…
…И лишь Огненный Кот, вечный странник, принимающий, понимающий и прощающий все наши недостатки, будет шествовать по небесной глади, продолжая свое бесконечное созидание…
Эти лучи леденят
Даже морозный иней.
Слышат скрипучий треск
Всюду, где свет твой бродит,
Поздней ночи луна.
(Сётэцу)
ГЛАВА 12. И СТРАХ УЙДЁТ…
…Наступило самое холодное время зимы. Последний месяц ее царствования. Старуха знала, что скоро придется уходить и злобствовала вовсю. Ее седые космы вились позёмкой по замороженной земле, крутились вихрями у входа в нору, где мы, на свое счастье, продолжали зимовать. Иногда ночью, выглядывая здоровым глазом из норы, я замечал холодные, тусклые, зеленые огоньки невдалеке. Они то загорались, то гасли в метели и передвигались с места на место рывками. Я не видел владельца этих холодных глаз, но видел его мутную расплывчатую тень. Иногда в свист ветра вплетался короткий тоскливый вой. Он звучал как плач. Пронзительные дудки метели звенели и пели свою песню. Но вой этого зверя выделялся из ее заунывного звучания своей живой тоской. Зверь был не призраком ночи. Его сердце стучало, он чувствовал и пел так, как только живые могут звучать.
Я спросил Ма про этого зверя.
– Ооооо! Миу-миу! Опасайся этого ужасного и опасного серого убийцу! Это страшное порождение псового племени, которое, так сложилась история наших кланов, ненавидит весь наш род мяукающих и мурчащих. Это большой, сильный, хитрый зверь. У него толстая шкура, которую никогда не процапарают наши когти. У него длинные острые клыки, размером с наши уши. Это хладнокровный убийца котов. Сколько наших братьев и сестер осталось в его зубах! И не сосчитать!
– Ма, послушай, – перебил я маму, – а что мы им такого сделали? Почему они нас так ненавидят?
– Это древняя легенда, сынок, и я тебе обязательно ее как-нибудь расскажу. Но пока заклинаю тебя, никогда не связывайся с этим зверем в бою. Ты всегда проиграешь, а он и косточек от тебя не оставит. Беги от боя, что есть сил. Прячься везде, где найдешь укрытие. Хитри и изворачивайся, но не вступай с ним в открытый бой! У тебя никогда не будет шанса на победу в этой битве…
…Я задумался над мамиными словами. Во мраке ночи я видел, что зверь очень крупный. Гораздо крупнее лиса. Издалека ветер доносил его запах. Они пахли похоже – этот зверь и лис. Но противное тявканье лиса не шло ни в какое сравнение с ужасным, замораживающим кровь воем серого чудовища. Он пел тебе песню смерти еще до твоей встречи с ним. Пел так убедительно, что ты понимал, что биться с ним бесполезно, как сражаться, например, с деревом, которое на тебя упало. Ему даже не нужна твоя ничтожная жизнь. Но он убьет тебя, потому, что такова его природа. Он – неизбежность. Серый призрак безумия и неотвратимости судьбы.
…Зеленые огоньки появлялись каждую ночь. Они то приближались к норе, то отдалялись от нее. Выходя утром на успокоившуюся и приглаженную после ночной метели поляну, припорошенную свежим нетронутым слоем "белых мух", мы натыкались на цепочки его следов. Он ходил взад-вперед прямо напротив нашего входа. И наверняка тоже видел и обонял нас. Мы не воняли, как лисы, но пахли благородным кошачьим ароматом. И на метки наши он явно натыкался, пока бродил по краю поляны. Уж я с братом хорошо постарался пометить нашу территорию.
Мы, осторожно оглядываясь, шли на охоту, все время опасаясь, что из-за куста вынырнет Серая Тень и схватит одного из нас.
Ночное чудовище оставило вонючие следы своего пребывания. Мы морщили носы и пытались прикопать снегом его щедрую "роспись", но это место все равно ужасно воняло. Он играл с нами, показывая, что хозяин здесь он. И разберется с нами тогда, когда захочет сам.
У Мяу от ужаса каждый раз тряслись ушки, когда она проходила мимо загаженного места.
– Миу-миу, – шептала она мне, – он ведь сожрет нас? Да? Когда-нибудь сожрет? Я теперь буду бояться спать.
– Мяу, ты не должна так бояться! – нарочито ободряюще говорил я, пытаясь вдохнуть в обмирающую от страха Мяу хоть немного отваги. – Совсем не обязательно он сожрет нас! Ну почему ты так решила? Смотри, сейчас его нет рядом. А ночью мы все под надежной защитой норы! Он не решится сунуть свой нос в наш дом, Мау как даст ему по носу когтистой лапой! А я как укушу его в ноздрю! Вот он покрутится тогда и поорет! Он завизжит, как дерево на краю поляны. Ты помнишь, как оно противно скрипело прошлой ночью? Вот и он так заскрипит от боли!
Я, молодцевато выгибая спину, вышагивал перед Мяу то одним, то другим боком. Рядом меня всячески поддерживал мой брат, поигрывая мускулами и яростно урча. Его красивые большие глаза смотрели прямо и горели боевым задором. Он бы ни за что не сплоховал в бою. Я был уверен, что Мау прикроет нас даже ценой собственной жизни, если придется.
Мяу долго смотрела на нашу демонстрацию силы и отваги и, наконец, фыркнула и рассмеялась. Ма сидела немного в отдалении, следила за периметром и наблюдала за нашими хвалебными экзерсисами. Она не смеялась, но посматривала на нас с иронической нежностью. Ма одобряла то, что мы не пытаемся ради развлечения запугать сестру. Она знала, что страх парализует. Правильно было то, что мы внушали Мяу – не след бояться всего подряд. Нужно быть осторожной, без сомнения, но нельзя поддаваться парализующему тело страху. Лучше отдать свою жизнь, громко крича Песню Смерти и забрать у врага хотя бы его глаз, чем воя от липкого ужаса и приседая перед его немигающим взором убийцы, обделаться и умереть в позоре.
Мы были всего лишь котами, но мы никогда не были трусами.
Мяу, недоверчиво щурясь и оглядываясь, тихонько мурлыкала нам одобряющую песенку. Ушки ее переставали вибрировать. Она вступала с нами в игру, и какое-то время мы носились по поляне, курыркаясь в снегу, забыв, что Серая Тень может быть рядом.
…Каждый раз, как трое из нас шли на охоту, один всегда оставался дома. Охранять нору. Чаще всего это была Мяу. Ее хрупкое здоровье не особенно позволяло ей гулять в мороз или долго охотиться. Мама тоже была самкой, но за ее плечами стоял длительный жизненный опыт и выносливость взрослой котной самки. А за плечами Мяу было только тяжелое детство и болезни. Она еще не окрепла и не выросла. А самочек мы должны были беречь. Как мужчины племени. Это была наша святая обязанность. Ма еще многому учила нас. Многим хитростям охоты и выживания в лесу. Хорошо, что у нас была Ма…
…Мы ушли на охоту затемно. Накануне Ма удалось найти по запаху сидку тетерева. Там кто-то дышал под сугробом. Мы решили взять его на рассвете. Тихо. Мяу осталась дома. Ей было поручено не выходить ни в коем случае из норы и внимательно следить за окрестностями.
– В случае непредсказуемого нападения или просто подозрения на него, кричи, что есть мочи, – сказал я ей. – Мы будем здесь недалеко и услышим тебя.
– Хорошо, – прошептала Мяу, робко прижимая ушки к затылку, – но лучше бы никто не нападал, Миу-миу…
…Охота началась… Мы неслышно подкрались к сугробу с тетеревом и прыгнули на него сразу с трех сторон. Он затрепыхался под нашими извивающимися тяжелыми телами, судорожно захлопал крыльями, но мама одним решительным движением глубоко прокусила его шею. Тетерев дёрнулся и его голова повисла, заливая вокруг снег красной кровью. Короткий военный Танец Победы мы с Мау станцевали уже нализавшись теплой крови. Решив пару минут перед возвращением отдохнуть, мы прилегли на снег и начали кататься по нему, тщательно счищая с шерсти следы охоты. Шерсть не должна пахнуть кровью. На этот раздражающий запах сбегутся все окрестные хищники. Поэтому нужно тщательно мыться и тереться шкурой о снег. После таких ванн шерсть вставала дыбом и распушалась, как цветок-желтоглазик, который умирая становился белой пуховой головкой и разлетался даже от слабого дуновения ветра.
…Мы валялись, блаженно прикрыв глаза, как вдруг услышали вой. Это было впервые, когда Серая Тень завыл днем. Печальный и тоскливый звук раздался со стороны, в которой находилась наша нора. И в ту же минуту прозвучал истошный крик Мяу. Я никогда не слышал раньше, чтобы она так кричала. Длинный многоступенчатый визг, внезапно обрывающийся фырканием и рычанием.
Забыв про все, мы с Мау сорвались с места и помчались к норе. Охота не была дальней. Мы были практически рядом и успели вовремя. Серая Тень кружила около норы, шумно сопя и подвывая. Он рыл передними лапами снег у входа, из которого то и дело высовывалась мордочка Мяу, плюющаяся, фыркающая и орущая диким голосом. Она била лапой, пытаясь зацепить нос или глаз Серой Тени. Уши ее были плотно прижаты и весь ее вид был грозен. Она не собиралась сдаваться. Серая Тень играл с ней. Он понимал, что добыча никуда не денется, что она не причинит ему особого вреда. Вовремя убирая свою длинную морду из-под стремительных когтистых ударов Мяу, Серая Тень благодушно фыркал и продолжал рыть, игра была приятной и безопасной. Серая Тень не спешил.
Мы с братом неслись молча, как две стрелы. Мы летели на смерть. Мы не думали, что умрем, в такие моменты нельзя думать о смерти. Мы думали только о том, как спасти сестру. Хорошо, что мы часто отрабатывали приемы открытого боя, играя между собой. Все у нас было отточено до автоматизма. Наши тела знали, что делать до того, как включался мозг.
Я врезался в морду зверя сбоку со всего маху. Вцепился передними лапами в его чувствительный нос, упал на спину и быстро стал сучить задними мощными лапами, выпустив когти на всю их длину. Мои передние когти проткнули нежный нюх Серой Тени. Он не ожидал нападения, расслабился в игре и пропустил мой бросок. Я повис на его носу, непрерывно молотя по нему задними ногами, раздирая его ноздри и нежную верхнюю губу в кровь. Зверь завизжал от боли и попытался мотануть головой, одновременно передними лапами пытаясь стряхнуть меня. Я впился в перемычку между его ноздрями стремительным укусом. Это должно было быть очень болезненным. По моей морде потекла его вонючая горячая кровь, заливая мне глаза. Я зажмурился и еще сильнее вцепился. Оторвать меня можно было только вместе с головой. Мау в это время, пользуясь тем, что зверь не мог под моей висящей тяжестью и страдая от боли, оторвать голову от земли, прыгнул на его морду и с жутким воем стал рвать когтями все, что под них попадалось, целясь в глаза.
Серая Тень дико щерился, клацал зубами рядом с моим брюхом, выл и пытался дергать головой. Ему было больно. Я еле успевал уворачиться из-под его слюнявых клыков. Он все-таки задел меня. Как я ни старался не попасть к нему на зуб, но он все же успел на излете сомкнуть зубы и укусить меня за бешено вертящийся перед его глазами хвост. Хорошо, что я никогда не отличался шикарным хвостом. Он всегда был скромным и совсем не пушистым. Толстым у основания и тонким на кончике.
Вот за этот тонкий кончик Серая Тень меня и укусил. Он не смог ухватить его клыком и хвост попал ему между ними. На его передние зубы. Думаю, это его и спасло.
Было больно, не скрою, но тут Мау удесятерил свои усилия и так яростно заработал когтями, что Серая Тень, наконец, не выдержал. Стряхнув нас обоих с морды отчаянным движением головы, он с обиженным визгом драпанул от нашего жилища, подвывая и позорно поджимая хвост. Мы ринулись преследовать его и гнали до края поляны, норовя снова вцепиться ему в морду, напрыгивая с двух сторон.
Страх плохое чувство. Даже если ты велик размерами, но труслив, – ты проиграешь. Так и случилось. Поле боя осталось за нами. Весь снег возле входа в нору был смешан с кровью. И Серой Тени, и нашей. Я заметил у себя на брюхе еще один небольшой прокус. Кожа была поранена, но никакие ограны не затронуты. Мау обошёлся укушенной лапой и прокусом на холке. Мяу не пострадала. Она сидела в норе и рычала, не имея возможности остановиться. Она шипела на нас и плевалась, находясь в ужасном стрессе. Мы были испачканы кровью и, наверное, выглядели очень воинственно и страшно, Мяу не узнавала нас, выкатив сумасшедшие глаза. Она выла и пыталась достать нас лапой.
