Людмила Файер
Файерфокс – Огненный лис
ГЛАВА 6. ПРЕДЗИМИЯ УНЫЛАЯ ПОРА…
…Становилось все холоднее, все чаще с неба сыпался белый песок или плавно опускались тонкие, невесомые, как крылья ночного мотылька, снежинки. Они и напоминали крошечных белых мотыльков, танцующих свой танец в слабом движение ветра. Я любил лежать на пороге брошенной лисьей норы и наблюдать на ними. То они кружились в хороводе, то просто тихо и печально опускались, как маленькие парашютики созревших семян одуванчиков, то летели вихрем, порывисто мечась в разные стороны. Это было завораживающее зрелище. Хлопья покрывали остывшую землю сначала тонким покрывалом, потом плотным ковром, потом толстым одеялом. Наверное природа хотела поспать, поэтому и натягивала на себя одеяло потолще, да потеплее…
…Мы не боялись снега. В нашей норе было достаточно тепло и комфортно, чтобы не замёрзнуть ночами. А дни проходили в играх и охоте. Мерзнуть и печалиться было некогда. Да и шубки наши к зиме прилично утеплились, стали гуще, нарос мощный подшерсток и даже между подушечками лап стало тесно от густой шерсти.
Мы выглядели весьма впечатляюще в своих шикарных зимних мехах. Сестра Мяу гордилась пушистыми кисточками на ушах и густотой своего хвоста. Мау отрастил на шее львиный воротник и хвастал передо мной длиной шерсти на задних "штанах".
Я тоже не отставал. Мой хвост стал широким у основания, густым и короткопушистым. Мяу смеялась надо мной и обзывала бобром. Я не обижался на нее. Что возьмешь с глупой девчонки?
Я видел бобров. Это были серьёзные и крупные звери с длинными передними зубами. Их хвост и вправду был широким и плоским. Он волочился за ними по земле, оставляя за собой полосу примятой травы летом или небольшую канавку в песке в дождливую погоду. Странные это были звери, бобры! Они зачем-то все время лазили в воду, как будто они не шерстяные звери, а кожаные лягушки! И что им так нравилось в воде? Я не понимал. На мой невзыскательный вкус ручьи и речушки были только местом для утоления жажды, а никак не местом приятного и комфортного времяпровождения. Бобры ныряли, как большие рыбы, громко били плоскими хвостами по воде, весело кувыркались и резвились, прямо как мы в листьях.
Мы не любили ощущения влаги на шерсти. Наши шубки намокали, спипались и переставали согревать. Мы зябли и дрожали под дождями, прижимаясь друг к другу, чтобы хоть немного согреться. Мяу так трясло, что жалко было на нее смотреть. Нежно-розовый носик ее становился сизоватым и казалось, что мы все время слышим стук ее зубов. Даже пушистые усы Мяу, на которых повисали капельки дождя, выглядели жалкими обвисшими и дрожащими. Тогда мы с братом усаживались с обеих сторон от нее и, привалившись боками, согревали Мяу своим теплом. Нам тоже было зябко, но мы были мужчинами и заботились о сестре, чего бы нам это не стоило.
Мама часто отсутствовала весь день и мы были предоставлены сами себе. В хорошую погоду, когда с неба не моросил мелкий промозглый дождик из "слёз предков" мы выбирались из норы и согревались игрой, прыгая в неглубокий еще снег, соревнуясь между собой в том, кто оставит самые большие следы. Хитрый Мау прыгал всегда с разбега, чтобы непременно проскользить на лапах как можно дальше. После его прыжков оставались длинные, размазанные и нечеткие следы, которые не были похожи ни на какие известные нам. Правда был один зверь, который оставлял подобные следы. У него были очень сильные задние ноги с огромными когтями, длинные уши и непрерывно шевелящийся нос. Он совершал длинные прыжки, отталкиваясь мощными задними лапами и иногда громко барабанил ими по земле или пустому, гулкому пню. Сухая дробь разносилась по всему замершему в ожидании прихода старухи Морены лесу, нарушая звенящую тишину.
Нас очень занимал вопрос – зачем он это делает? Ведь его дробь слышна на весь лес, а у этого зверя много опасных врагов в этом лесу. Неужели он так храбр, что не боится привлечь к себе внимание хищников?
Когда мама вечером пришла с охоты уставшая и голодная, ей удалось сегодня поймать только одну мышь-полевку, которую она не смогла съесть, потому, что дома ее ждали голодные рты, мы, быстро расправившись с этой жалкой добычей, даже не успев почувствовать ее вкуса, легли спать пораньше, чтобы не так мучил голод. Мама, пожевав немного снега и спрятавшейся под ним жухлой, но еще зеленой травы, и этим жалким ужином хоть немного успокоив голод, тяжело вздохнула и обернулась вокруг нас защитным теплым полукольцом. Мы стали уже настолько большими, что ее тело не могло охватить нас замкнутым кругом. Она просто подгребала нас поближе к своему отощавшему брюху и вылизывала наши испачканные, пахнущие недавно съеденной мышью, мордочки. Ей, по сути, на ужин достался лишь запах добычи. Я долго прислушивался к голодному бурчанию в ее животе и никак не мог заснуть. Мама бесконечно вздыхала. Я понимал, что она думает про завтрашний, возможно такой же голодный день. Чтобы отвлечь ее от грустных мыслей, я решил спросить ее о странном звере, барабанящем лапами.
– Ма, ты не спишь? – спросил я.
– Нет, сынок, не сплю, – промурчала тихо мама, чтобы не разбудить остальных. – А ты почему не спишь, огонь моего сердца? Ты наверное остался совсем голодным после такого ужина. Прости, сынок, я очень старалась, но сегодня был неудачный день. Завтра все изменится, поверь мне. Я поймаю хорошую добычу и вы, мои сокровища, наедитесь от пуза.
– Мама, – снова мяукнул я, – меня мучает вопрос: зачем длинноухий зверь стучит лапами по пню? Разве он так смел, что не боится даже страшного УУХа?
Мама тихо рассмеялась и притянула лапой мою голову поближе к себе, чтобы иметь возможность мурчать мне прямо в ухо.
– Об этом странном звере, чем-то напоминающем уродливых котов, существует легенда. Слушай сынок, и постарайся заснуть…
…Когда-то в незапамятные времена, на Земле жило множество диких котов с длинными клыками, торчащими изо рта. Они относились к разным породам и выглядели по-разному. Одни были огромными желтыми и полосатыми, другие – цвета речного песка с пушистыми воротниками вокруг шеи. Были и большие белоснежные коты с черными пятнами по всему телу, и просто гладкие и черные, с узкими зелеными глазами. Жили и коты поменьше – с круглыми ушами и коротким хвостом, одетые в густую пятнистую шубу. В общем, представителей нашего племени было видимо-невидимо.
Были и совсем небольшие коты, как мы, но тоже совершенно дикие, с торчащими из пасти клыками. Этими клыками звери наносили друг другу страшные раны в поединках между собой в период "Великой Любви". Кроме того длинные клыки помогали им в охоте, мгновенно расправляясь с добычей.
Дикие коты жили прайдами – большими семьями. Каждый вид создавал свой прайд. И никогда самочки из одного семейства не искали себе возлюбленных в чужом прайде. Каждый вид сохранял свою особую красоту и неповторимость.
Рядом с прайдами котов всегда жили семьи различных грызунов, от крупных – бобров до мелких – мышей-полёвок. И они всегда были естественной добычей диких котов. Так было заведено от веку.
Все соблюдали непреложные правила поведения. Нарушение их каралось очень строго, причем не советом старейшин и не вожаками прайдов, а самими Тремя Радужными Кошками…
…Однажды случилось ужасное событие. Дикий молодой кот из прайда Саблезубых на охоте увидел невероятной красоты полевую мышь. Надо сказать, что мыши в то далекое время были гораздо крупнее нынешних. Наверное экология получше была! Или переболели чем-то.
Кот сидел в засаде в высокой траве, недалеко от мышиной норы и поджидал свою добычу. Голодная слюна стекала по его длинным, нависающим над нижней губой, клыкам. Он притаился там с ночи и ожидал рассвета, когда глупые, наивные мыши выйдут встречать поклонами Огненного Кота, который скоро должен был выкатится на небесный свод на свою ежедневную прогулку.
Мыши пищали ему приветствия и молили не обижать белых облачных мышей – их собратьев в небесах. Такой ритуал обязательно проводился каждый день. Огненный Кот слышал их горячую мольбу и ограничивался лишь обязательным выкупом с облачных мышей – сбором хвостиков для плетения кос жизни всех кошачьих. Эти хвостики он вечером должен был сдать Трем Кошкам Радуги для их важной и ни на миг не прекращающейся работы.
Вот заалел рассвет и молодая мышь вылезла из норы. Она была белая, как снег, с круглыми черными блестящими глазками и нежным, розовым носиком, словно созданным для поцелуев. Сквозь ее тонкие, полупрозрачные ушки, просвечивало восходящее солнце, золотящее ее нежную шелковистую шёрстку. Белые пушистые усики непрерывно вибрировали на ее мордочке. Длинный розовый, покрытый белым пушком хвостик, завершал ее восхитительное совершенство. Она протянула свои тонкие, невероятно изящные передние лапки с розовыми пальчиками и длинными белыми ухоженными коготками к Огненному Коту и запела нежным, ласкающим слух, голоском: "Пиииииииии! Пииииииии!! Пииииииииии!!!" А потом начала ритуальный "Рассветный танец".
Белая мышь медленно кружилась, зачаровывая сидящего в траве кота, своими плавными, ритмичными движениями. Она перебирала лапками, подскакивала на месте, кружилась, вставала на задние лапки и раскачивалась всем телом в стороны, выписывала в воздухе кончиком своего хвоста мистические, но всем понятные символы, означающие "радость", "восхищение" и "любовь".
Кот, вытаращив глаза сидел в траве, не в силах пошевелиться. Такой ангельски красивой, воздушной, подобной легкокрылым бабочкам показалась ему эта необычная мышь. Он забыл про свой нестерпимый голод, забыл, что он охотник, а она – добыча, забыл кто он! Его сердце наполнилось непонятным ему востогом, глаза, в которые ударили первые солнечные лучи, загорелись двумя изумрудами и в них отразилось восхищение этим неземным в своей очаровательной прелести, нежным существом…
…Произошло необъяснимое – кот влюбился в мышь и грезил возможностью каждый день на рассвете сопровождать ее в приветственном утреннем танце. Кружить ее, легконогую и такую трепетно хрупкую, как бабочкино крыло, быть ей опорой в жизни. Распластаться ковриком у ее тонких лапок и ждать распоряжений. Быть слугой, защитником, другом, всем, кем она разрешит ему состоять при ней…
Кот с громким криком "я люблю тебя, о, услада моего сердца!" выскочил из своего укрытия, взлетев в своем прыжке так высоко, что сам удивился. Он думал, что его понесли крылья любви…
Но как страшно он ошибся! Витая в своих фантазиях, кот забыл, что он не птица, и не умеет парИть. Его тяжелое тело грузно брякнулось оземь, похоронив под собой танцующую мышь.
Кот возопил в отчаянии: "Что я наделал! О, Солнце, Первородный Кот, тебя лишь призываю судить меня, карать сурово! Моя любовь, моя танцующая фея, моя прелестница, богиня, нежный луч! Как поступил я неумело и бесстыдно! Как жить мне дальше? Мне прощенья нет! Прошу, верни ей жизнь, свою готов отдать я в уплату за нее!.."
При этом он дико выл, раздирал когтями морду в кровь, катался в отчаянии по траве, не в силах исправить содеянное. Три Кошки Радуги сжалились над ним, поскольку лишь от любви он потерял голову и жизнь готов был отдать за маленькую белую мышку.
– Жаль его, он так любил… – мурлыкнула Младшая Кошка.
– Да, он любил, но он убил!!! – продолжила Средняя.
– Он предлагает выкуп за нее. Это жизнь за жизнь… – прошамкала Старшая.
– Не станем мы карать его – жизнь забирать. Давайте лик его изменим и – довольно! – просила за кота Младшая.
– Он так красив, так ловок и силён, что жаль перерезать мне кОсу… – отвечала Старшая.
– Но ведь, чтоб возвратить той мыши жизнь, придется нам забрать его красу! В уплату жизненного долга! – решила Средняя.
– Пусть примет облик он другой, похож пусть будет на кота немного и одновременно на мышь. Изгоем станет он в своем роду. А мыши жизнь вернет его уродство! – приняла решение Старшая и взмахнула ножницами, надрезав в нескольких местах косу жизни кота, уродуя ее идеальную форму.
Мышь тотчас ожила, оглянулась и в ужасе прижала ушки, увидев перед собой большого, невиданного доселе зверя.
Он был размером с кота, но вид его был странен. На месте длинного хвоста торчал куцый белый обрубок, длинные уши торчали на затылке и шевелились, узкая морда заканчивалась непрерывно шевелящимся носом, окаймленным недлинными вибрирующими усами, под которыми торчали зубы наружу, как у всех грызунов. Зверь сидел на задних лапах странного вида. Стопы были длинными, снабженными толстыми здоровенными когтями. Только глаза странного зверя оставались прекрасными. Большие и темные, в густых ресницах, по которым катилась одинокая слеза счастья и отчаяния одновременно.
Зверь сидел, молча и пристально глядя на чудесным образом ожившую мышь, которая нервно огляделась, оправилась и быстро побежала в свою нору, совершенно не обращая внимания на уродливого, немного напоминающего кота, зверя.
– Как мы назовем это создание? – грустно спросила Младшая Кошка.
– Как жаль его… Он так любил, и так ужасно поплатился… – пожалела бедного бывшего кота Средняя.
– Ничего, – хрипло сказала Старшая, – он совсем не жалок, просто он другой. И даст продолжение своим многочисленным потомкам. И род его продолжится в веках и будет плодовитым. А назовем мы его "попрыгун", Заяц! Отныне и до веку это станет именем всех его потомков! Смотрите какие у него подходящие для прыжков ноги! Да будет так!
Три Кошки одновременно взмахнули хвостами, закрепив в истории мира новый род зайцеобразных и занялись своим обычным делом – плетением новых кос жизни.
А наш бывший кот постепенно смирился со своим новым обликом. Теперь он не ест мышей, стал вегетарианцем, предпочитает коренья, зелень, кору деревьев. Он славится своими прыжками – длинными и высокими. И помогают ему в этом именно его странно выглядящие ноги.
Его род со временем чрезвычайно разросся и расселился по Земле. И все у них хорошо. Зайцы живут семьями, очень любят друг друга и свое потомство.
Но иногда заяц вспоминает кем он был когда-то, давно, в прошлом, припоминает свою грацию и пластику великолепного хищника, красоту и томность своих раскосых изумрудных глаз с вертикальными на солнце зрачками. И вспоминает свою великую любовь – прекрасную мышь, танцующую в лучах рассвета.
И тогда он отчаянно начинает выбивать дробь задними ногами по земле или пустому, гулкому пню, чётко отбивая ритм "Рассветного танца", в надежде, что его услышит новая танцующая мышь…
…Я крепко спал, и мне снились розовые, порхающие, как огромные бабочки коты, вдруг превращающиеся в высоко прыгающих белых зайцев, между длинных ушей которых танцевала белоснежная прекрасная мышь с полупрозрачными, золотящимися в лучах рассветного солнца, ушками…
Рассвет…
Наверное, настало время
Прощания влюбленных звезд —
Туман поднялся над Рекой Небес
И слышны жалобные крики
(Ки-но Цураюки)
ГЛАВА 7. С ЛЮБИМЫМИ НЕ РАССТАВАЙТЕСЬ…
…Мы проснулись ранним утром от холода. Мамы с нами не было. Видимо еще не рассвело, как она снова отправилась на охоту…
Всю ночь с неба текли "слезы предков", странные слезы. Они были похожи на расплавленный лёд. Мама называла такой дождь "слезами возмездия". Он был невероятно холодным и, обтекая предметы, делал их блестящими, как-будто закованными в прозрачный панцирь. Ветви деревьев и кустов выглядели ненастоящими, неживыми. Они отяжелели и стремились низко пригнуться к земле, словно ища у нее тепла и защиты.
Выпавший снежный покров превратился в ледяную полужижу. Ткнув ее лапкой мы ощутили не известный нам доселе холод, несущий лишь быстрое обморожение и смерть. Мы не решились выйти из норы. Перед нашими глазами тяжело падали толстые серебряные струи. Все вокруг блестело, лес молчал и застывал, не подавая признаков жизни. Ни одного звука не доносилось до нас. Все живое попряталось и не высовывало и кончика носа в такую погоду. Мы слышали только свои собственные шорохи, волнительное сопение и монотонный шум тяжелого ливня.
Да. Это и вправду были "слёзы возмездия". Горе было тому, кто попадал под них. Все живое замерзало насмерть, облитое жидким серебром, которое окутывало, как саван. Только самая густая шуба, которую почти невозможно промочить, такая, как у рыси или росомахи, могла спасти под таким дождем.
…Мама ушла… Ушла, чтобы поймать нам что-нибудь на завтрак… Ушла под "слёзы возмездия", потому, что не могла иначе. Она была истинной матерью. И думала только о нас и нашем благополучии…
Мы терпеливо ждали, сгрУдившись на пороге норы. Ушки Мяу мелко дрожали. Она мерзла и сильно боялась. Я пожалел ее и лизнул в нос.
– Мяу, сестра, не бойся, – замурчал я ей в ухо, прижимаясь боком к ее трясущемуся тельцу, – это скоро кончится, Огненный Кот вспомнит, что сегодня не гонял белых облачных мышей и выйдет погулять. Он высушит "слёзы возмездия" своими жгучими усами и мама вернется с хорошей добычей. Мы все будем сыты и проживем без забот еще пару дней.
– Нет, Миу-миу, – затряслась еще больше и заплакала Мяу, – мама больше не придет. Посмотри вокруг! Это мёртвый мир. В нем не выживает никто. И мы умрем…
Сестра заплакала так горько и безутешно, что я даже стукнул ее лапкой в воспитательных целях.
– Не смей так говорить! – воскликнул я. – Мама придет! Она обязательно придет! Не может быть такого, что предки призовут ее тогда, когда она нам больше всего нужна! Мау, почему ты молчишь? Ты тоже думаешь, что Ма не придет?
Мау бросил на меня тревожный взгляд, переступил с лапки на лапку и ничего не ответил. По его сокрушённому и растерянному виду было ясно, что и он не особо верит в мамино возвращение.
…Я впомнил легенду о "слезах возмездия", рассказанную мамой недавно. Этот смертоносный дождь был местью Лунной Кошки живым кошкам Земли за то, что отвергнутый ею, влюблённый в ее холодное очарование Огненный Кот, огорченный ее постоянным равнодушием, иногда изменял ей, встречаясь с обычными земными любвеобильными и ласковыми кошками, даря им тепло и невостребованную Лунной красавицей ласку, а также награждая их многочисленным потомством. Лунная Кошка, не способная к ответному чувству и продолжению рода, любила только себя и свои сверкающие, подаренные Огненным Котом, сокровища – звезды. Но она была жутко ревнива, как и все, не способные любить по-настоящему. Уличив Огненного Кота в очередной измене, Лунная Кошка нагоняла на небо свинцовые тучи, состоящие из полчищ серых огромных крыс с острыми и длинными серебряными зубами. Они всегда были голодны и плевались ледяной слюной, которая тяжелыми потоками лилась на ненавидимую Лунной Кошкой Землю с ее живыми теплокровными соперницами. Так она пыталась избавиться от земных кошек, пытаясь заморозить и их самих, и их потомство, и не дать своему давнишнему, но непостоянному в чувствах поклоннику, возможности продолжать шашни на стороне. Поэтому ледяной, замораживающий всё и вся дождь, называли "слезами возмездия". Возмездия за неверность Кота и его вынужденную измену…
Вспомнив легенду и осознав, что нужно делать, я выскочил из норы прямо под обжигающие мертвенным холодом "слёзы возмездия" и закричал во весь голос, обращаясь к своему отцу – Огненному Коту.
– О, мой отец! Посмотри на меня, своего сына! Я обращаюсь к тебе, о, всемогущий Огненный Кот! Ты когда-то любил мою мать, вспомни о ней! Она всегда была хорошей и доброй, она любила нас и заботилась о нас! Вспомни, она когда-то любила и тебя! Останови несметные войска небесных крыс! Пусть они больше не плюются "слезами возмездия"! Раскинь свои горячие усы, высуши землю и все живое. Подари маме надежду! Если твоей Лунной подруге нужна чья-то жизнь, предложи ей мою взамен! Она будут рада забрать жизнь сына Огненного Кота! Я стану достойной заменой, стану веселить ее своими танцами и пением, играми и рассказами, чтобы она больше никогда не мстила земным кошкам за свою неспособность любить!
Я кричал громко. Очень громко. Лес молчал и дивился моей храбрости и отчаянию. Тяжелые ледяные струи били по моей спине и голове, стекали по бокам, настывая на шерсти прозрачными наростами. Уши застыли, и я практически оглох. "Слезы возмездия" заливали глаза, и я почти ослеп. Только мой звонкий голос по-прежнему перекрывал шум стихии и разносился по всему лесу отчаянным криком о помощи.
Брат и сестра завороженно и с ужасом глядели на меня из норы, даже ушки Мяу перестали дрожать.
– Что вы молчите? – прокричал я им через шум ливня. – Просите вместе со мной! Вы – моя кровь, мой отец тоже услышит вас!
Мяу и Мау в два голоса завопили, что было сил. Наш объединённый зов достиг небес, и Огненный Кот, очнувшись, наконец, после долгого сна, открыл один глаз.
В серых, тяжелых тучах образовался небольшой проем и в него прорвался ослепительный луч солнца – мой отец искал меня своим огненным взглядом на Земле.
– Я здесь! Я здесь! – вопил я радостно. – У нас тут нора под дубом! Посмотри на меня! Ты видишь?
Луч обшарил облитые жидким стеклом кроны деревьев, проник глубже и, найдя меня, коснулся моего замёрзшего носа. Я почувствовал слабое тепло. Отец нашел меня. Теперь все будет хорошо.
На негнущихся обледенелых ногах я доплелся до норы, где и рухнул без сил. Брат и сестра с визгами беспокойства быстро начали скусывать с меня льдинки, успевшие намерзнуть на моей шкуре и в два языка сушить мою шерсть. Ушки Мяу опять тряслись, но уже от беспокойства за мое здоровье и жизнь. Я не промок насквозь. Густой подшерсток и близость норы спасли меня от смерти. Но им нужно было очень быстро высушить меня, чтобы я не простыл. Моих сил хватало только на то, чтобы подставлять им свои бока, морду и лапы…
Огненный Кот расправил плечи, потянулся и одним движением хвоста расколол серую завесу, а потом погнал крысиные небесные полчища прочь, на закат. Предки Радуги, увидев это, радостно заулыбались, то здесь, то там открывались прогалы в тучах, через которые лился солнечный свет. Он практически не грел, но все равно нёс с собой надежду и радость. Солнечный Кот распушил усы и они как широким гребнем прочесали весь лес, проникая в самые темные уголки.
– Спасибо, отец, – тихо урчал я, не в силах выйти из норы под его взор и станцевать "танец благодарения", – я знаю, ты все равно слышись меня. Спасибо, отец…
Мау и Мяу почти высушили меня. Они легли рядом, прислонившись к моим бокам своими телами, и согревали меня, отдавая и так из последних сил сберегаемое тепло.
Мы лежали рядом, как один организм, наши три сердца бились вразнобой, но мы ощущали, что являемся одним целым, неразрывным существом. Наше теплое дыхание касалось мордочек друг друга. Оно отогревало наши озябшие носы. Время от времени, Мяу начинала бить крупная дрожь. Она замерзла. Ведь она, согревая меня, теряла свое тепло. А в холодное время тепло – это жизнь. Она отдавала мне свою жизнь…
Огненный Кот бежал по небесному своду, оживляя лес своими животворящими лучами. Небо прояснело и Кот засиял во всем своем великолепии. Он был так далек от нас, так недоступен, так велик! Но вспомнил о детях своих и подал им лапу помощи.
Вдалеке мы заметили медленно приближающуюся мать, волочащую за собой что-то тяжелое.
Нашей радости не было предела! Мау и Мяу галопом помчались ей навстречу, я смог только вылезти из норы и на трясущихся, подгибающихся, еще не до конца просохших лапах, радостно кричать: "Мааааааа, Маааааааа!"
Общими усилиями они втроем дотащили добычу до норы. Это оказалась крупная, жирная, обледеневшая белка. Мы не могли больше терпеть муки голода и начали ее грызть, не дожидаясь пока солнце растопит лед на ее шкуре.
С рычанием и повизгиваниями мы расправлялись с ней без помощи матери, которая наблюдала за нами, неторопливо выгрызая кусочки льда, налипшие на шерстинки между подушечками лап. Я никогда еще не ел такой вкусной белки. Она была толстая, откормившаяся за лето и осень, крупная… Мы съели все, кроме ее меха и костей. Наши животы раздулись, мы сыто урчали, разогретая пищей кровь снова согревала нас и приводила в благостное расположение духа. Смерть белки дала нам возможность жить дальше. Ее жертва не была напрасной, как и все события в дикой природе. Каждая потерянная жизнь просто переливалась в жизни других существ, сохраняя общую гармонию и вселенское равновесие.
Мы вспомнили о матери. Она не прикоснулась к белке. Я подбежал к ней и спросил почему она не стала с нами обедать и где она раздобыла белку.
– Мне повезло сегодня, – сказала мама, – я вышла на охоту, когда было еще темно и с неба лились "слёзы возмездия". Я понимала, что мне во что бы то ни стало необходимо найти пропитание для себя и моих котят. Как ни странно, смертельный для многих живых существ ледяной ливень мне помог. Я быстро наткнулась на большую намокшую, замерзшую прямо в полете, ворону. Она лежала на спине, почти совсем окоченевшая, но еще живая. Я затащила ее под густую ель и съела не жуя. Мне не составило труда справиться с ней. Она была не способна оказать мне сопротивление. Конечно, ворона не слишком вкусна, но выбора у меня не было. Так я и сидела под елью на густой хвойной сухой подушке и думала, что же делать дальше. Разлапистая ель прикрыла меня от ледяного дождя, создавая естественный навес. Подушка из хвои не давала намокать моим лапам и шерсти на животе. Наверное сегодня счастливый день, потому, что мне повезло вторично. С ели свалилась полумертвая белка. Наверное перед дождем она лущила на ней шишки и "слёзы возмездия" застали ее врасплох. Ее шерсть быстро обледенела под их струями и белка потеряла способность прыгать. Ее вес сильно увеличился из-за налипшего льда и замерзшие лапы отказывались подчиняться. Она прыгнула на соседнее дерево, но не допрыгнула и рухнула прямо перед моим носом возле ели, под которой я пряталась. Я быстро выскочила, придушила ее и затащила под навес. Еда была. Оставалось только переждать ледяной дождь. Непогода продолжалась долго, я начала нервничать, не зная как вы тут, без меня. Я знала, что оставила вас голодными, и мое сердце сжималось в тревоге. Вот она, еда. Лежит рядом со мной. В ней ваша жизнь. Но я не могу доставить ее вам, не погибнув сама. Проходили мучительные часы, я не находила себе места. Вдруг сквозь плотную пелену серых тяжелых туч блеснул луч солнца! Я аж подпрыгнула от неожиданности. Серое покрывало раскололось на множество грязных и рваных кусков и ветер весело погнал их на закат. Дождь мгновенно прекратился, и я увидела сияющий лик Огненного Кота. Он махнул мне хвостом, указывая путь домой и подмигнул. Схватив белку за обледенелый мех, я что есть сил рванула домой, торопясь к моим голодным брошенным малышам. И вот я с вами. И вы живы и сыты. Я не могу поверить в свою удачу. Честно говоря, я уже мысленно прощалась с жизнью, отправившись в такую погоду на охоту. Чудо, произошло настоящее чудо!
– Почему ты не говоришь, как было на самом деле, Миу-миу? – спросил меня брат. – Расскажи маме, что это ты вызвал Солнечного кота и попросил прекратить ледяной дождь!
– Да, Миу-миу, расскажи сам! – поддакнула Мяу.
– Неужели это правда? – спросила мама, недоверчиво гладя мне в глаза. – Ты смог докричаться до своего великого отца? Неужели это правда, мой родной?
Я хитро посмотрел на маму и улыбнулся.
–Да, это так, – тихо ответил я. – Я пел отцу "песню отчаяния" и исполнял "танец смерти". Я не знал, что он услышит меня и поможет, но видимо я и вправду его сын. Он услышал мой крик и проснулся. Тогда я понял, что он помнит обо мне и любит. И тебя помнит, Ма! – добавил я тихо, заглянув в повлажневшие, большие и бездонные, как темное ночное небо, глаза матери. – Он тебя помнит и любит… – прошептал я еще тише, чтобы могла услышать только она.
Ма гордо запрокинула голову, сузила глаза и устремила немигающий мечтательный взор куда-то так далеко, что никому из живых не найти туда дорогу.
…Мы, согревшиеся едой, счастливые ее возвращением и ее удачной охотой, окрыленные произошедшими событиями, тихо уснули с верой в хорошее "завтра".
Мне снился мой отец, Огненный Кот, восседающий рядом с моей матерью на белоснежном облаке, которое гнал по небу резвый ветерок. Отец распушил свои сияющие усы и мотал хвостом, подгоняя летящее облако, а мама, серенькая незаметная мама, уткнулась носиком в его рыжую шерсть и громко мурчала "песню любви", старую, как мир и бесконечную, как вселенная…
Сказала: «Уже рассвет!"
Покинув меня, исчезла.
Не отыщешь следа.
Считанные мгновенья
Гостит на заре белый снег.
(Фудзивара-но Садаиэ)
