Лидия Луковцева
Не от стыда краснеет золото
Враги делятся на три вида: враг, враг друга, друг врага
В Пороховое они прибыли последним автобусом, как раз к ужину. И не они одни, как выяснилось. Заранее приехали и две дочери. Одна с мужем и тремя детьми, другая – безмужняя, с двумя. «Разбежались с мужем», шепнула Надя.
Приехали они с той же благой целью: помочь в готовке. Но их-то ждали! В просторном дворе уже был устроен шатер в летнем варианте: навес со стенами из москитной сетки. Сейчас сетка была скатана и закреплена на пластиковой крыше навеса, а завтра вечером, когда начнут лютовать комары, ее опустят. Вечером-то как раз самое веселье и начнется. И наряды новобрачных, и меню давно были обдуманы.
– А кто будет тамадой? – поинтересовалась Зоя. – Из города пригласили?
– Зачем нам городские?! У нас и свои имеются. Сеня-младенец будет вести, пока не накушается, а потом – баян, магнитофон, тамада тогда уже никому и нужен не будет. Каждый себе – тамада!
– Младенец?
– Это кличка у него. Он, когда рюмку поднимает, обязательно перекрестит ее и примолвит: «Да не пойди во вред младенцу Семёну! Да выйди нечистая сила, да вселись праведная»!
– А когда накушается?
– Ну, это не скоро случается! Практически весь вечер отведёт. Зато веселья! Балагур, анекдотчик, песенник! Такой тенор – Лемешев, Козловский! Цены ему нет как ведущему, ваши городские в подметки ему не годятся!
– А когда накушается, – подключился Вася, – его жена на плечо себе погрузит и относит домой. Он – мужчина миниатюрный, а Ленка – женщина ба-а-алшая! В большой любви проживают, однако.
– Еще у него кличка – «Сеня-символический».
– Почему?
– Не любит тех, кто в застолье мало пьет или не пьет совсем. Зачем тогда пришли на торжество, говорит! Сидели бы дома, не портили людям праздник! Он таких с самого начала вычисляет и прилипает, как репей. Еще никто от него не мог отбояриться.
– Да, точно! Для таких гостей у него в кармане специально стакан граненый, советский, и вот он уговаривает: «Ну, пять капель, чисто символически!», а когда гость сломался, вбухивает полный стакан.
Какие инквизиторские методы! – подумала Зоя Васильевна, и в уме сделала пометку: поставить под стол, возле ноги, бутылку минералки без газа, и наполнять свою рюмку по мере необходимости.
– А вот вы говорите, Лена – большая женщина. Наверно, голос у нее грубый, резкий? – заинтересовалась Люся. – Такой… прокуренный?
– А вот и нет! Голосок ангельский. Полное несоответствие комплекции. Вообще, пара занятная! Мы-то уже привыкли к ним.
В кухню, где они ужинали за большим столом, вплыла младшая внучка Нади и Васи, от той дочери, что безмужняя. На голове у нее красовалась бумажная корона, на плечи была накинута старенькая тюлевая штора, завязанная на груди грубым узлом и волочившаяся по полу. В одной руке она держала пластмассовую палочку – волшебную палочку одной из своих кукол-феечек, а в другой – небольшой резиновый мяч. Скипетр и держава.
– Королева хочет конфет! – грозно промолвила самодержица.
– У королевы диатез, ей нельзя много сладкого, – возразила мать, Олеся.
– Королевам нельзя отказывать! Все их желания надо исполнять!
– А вот я возьму и откажу!
– Тем, кто не выполняет желания королевы, отрубают головы!
– Я сейчас королеве за такие слова по заднице надаю! – сказал, приподнимаясь, дедушка Вася.
Королева с хохотом кинулась наутёк, но запуталась в мантии и шлепнулась на пороге. Смех сменился на утробный рёв. Периодически королева отрывала голову от пола и зорко взглядывала на публику. Вскоре стало ясно, что подданные не слишком-то реагируют, и испуганный рев перешел в горловой, нарочитый.
– Она устала, – вступилась сердобольная бабушка королевы. – Пора ее мыть, поить кефиром и укладывать.
Подруги поняли, что пора и им, и поднялись из-за стола.
– А вы куда?! Сидите-сидите! Еще чай будем пить!
– Нет-нет, нам тоже уже пора. Куда еще чай?! Мы пойдем ночевать в караван-сарай.
– Да вы что, в такую даль!
– Да какую там даль? Дойдем, еще совсем светло.
– Еще чего! – вскинулся Вася. – Выдумали! Кто вас там сегодня ждет? Под выходные рыбаки и туристы приезжают. Небось, все места заняты! Сколько там той гостиницы, не больше десяти мест, наверное.
– Мы везучие, устроимся! Что ж мы, как снег на голову вам свалились!
– Нет-нет, и не думайте! Меня люди засмеют! Гостей в Сарай ночевать отправила! Разместимся как-нибудь, мужики в пологе во дворе лягут.
– Какой полог, у вас шатер весь двор занимает! – сказала Люся, глядя с осуждением за Зою.
Вот, мол, плоды твоего эксперимента. Поставили людей в неудобное положение. Зоя и сама мучилась чувством вины.
– Нет, мы пойдем всё-таки, нам хочется прогуляться, после такого-то ужина! – мотивировала она. – Утрясти надо!
– У вас такие красивые места, – не отставала и Мила. – И мы совсем не устали! В кои-то веки на природе побываем.
– Ну, тогда подождем немножко, Вася съездит к сестре, посуду нужно привезти. А потом он вас отвезет, и если мест в гостинице не будет, привезет обратно.
– Чего мы Васю будем ждать, время вести! Гляди, и темнеть начнет!
– И найдут нам места, куда они от нас денутся, мы любого уболтаем!
– Тогда пойдем потихоньку, я сама вас провожу до Сарая, а Вася посуду привезет и за мной подскочит. Иначе я и ночь спать не буду. Срам какой!
Пришли, наконец, к консенсусу. Вася уехал с зятем за посудой, Олеся с Викой занялись детьми. Женщины начали собираться в путь, и не ближний, но и не особо дальний, уже им знакомый.
Надя взяла стоявшую у ворот штыковую лопату и вытащила из нее черенок.
– Хозяин! – сказала насмешливо. – Никак не закрепит, гвоздь ему вбить некогда.
– А зачем ты его берешь? – заинтересовалась Мила.
– Собак развелось по селу!
– А я от собак, вернее, для собак, хлеб в сумке всегда ношу, – похвасталась своим ноу-хау Зоя.
– От четвероногих, может, и поможет, но не от двуногих.
– А… что… небезопасно у вас? – струхнули дамы, в момент растеряв смелость.
– Да было безопасно, а теперь, после того, как рыбак пропал, как-то заопасались. Слышали, поди?
– Нет, откуда? – прикинулись валенками подруги. – Расскажи!
– По дороге расскажу! Да это я так, на всякий случай, – успокоила Надя, видя, что гостьи заметно обеспокоились. – Говорю же, оставайтесь!
– Да нет уж, решили – так идемте уже!
Степные комары были злыми и наглыми. Они бесстрашно бросались на путниц, как камикадзе, и гибли под их ударами, не предпринимая ни малейших попыток спастись. Скоро лица, руки и ноги путешественниц покрылись кровавыми разводами и стали напоминать боевую раскраску индейцев. Они горько пожалели, что не послушали Надю и не дождались Васи.
Между тем сама Надя шла спокойно, беспечно помахивая черенком лопаты, как английский денди тростью. Ни одной собаки – ни двуногой, ни четвероногой – им так и не встретилось.
– Они что, тебя совсем не кусают?! – жалобно простонала Зоя.
– Они своих не трогают! – пошутила Надя. – Небось, ваши, артюховские, тоже вас не трогают?
– Еще как трогают! Мила вон круглый год в палатке спит.
– Как так?
Надя долго хохотала. Дорогой она рассказала историю про пропавшего рыбака, уже известную ее гостьям лучше, чем ей самой. Но гостьи жаждали подробностей, деталей, а их Надя не знала – только те, что передавал деревенский бабий телефон. У нее же не было под рукой ни Бурлакова, ни Никиты со Шпигалевым.
– А вот, Надя, не знаешь ли ты, случайно, такого мужика?.. – и Зоя описала Боцмана. – Он, вроде бы, в вашем селе живет.
– Здоровый?.. Матерщинник?.. – задумалась Надя. – Да у нас пол-села таких!
– У него еще друг такой – пониже, но толстый…
– С усиками такими дурацкими! Как у Гитлера.
– И тоже матерщинник!
– Ой, да про мат вы даже и не говорите! Тоже мне, особая примета! У нас младенцы матерятся.
– У нас, честно говоря, тоже, – призналась Зоя. – У этого друга может быть сестра, и они очень похожи.
– Даже не придумаю, кто такой, – опечалилась Надя. – А других примет нет?
– Есть! – вспомнили подруги самое главное. – У этого Боцмана… то есть, у здорового… походка смешная. Ходит враскачку, как по палубе, и руки держит колесом, как будто что-то носит подмышками.
– А-а-а! – осенило Надю. – Так это Генка Звягинцев! Крокодил Гена. Он недавно в село вернулся, а то все по белу свету мотался. Только он не плавал, а все больше на суше, по разным экспедициям. Говорит, «я гоняюсь за туманом»! Только враньё это, жлоб он, за копейку удавится.
– А друг?
– А вот друзей у него здесь и не осталось никого: кто умер, кто уехал, кто за ум взялся, семейно живет. С усиками, говорите?.. Может, это Шурик? Так он в Сарае работает, там же и живет. Уж не знаю, какие они с Генкой друзья, но мы с Васей как-то видели их на остановке, вместе они сидели. А мы внуков домой в город отвозили, не остановились подобрать. А зачем он вам?
– Да он Миле понравился! – заторопилась Люся, и Миле пришлось захлопнуть рот в возмущении. – Мы с ним в прошлый раз возле Сарая встретились!
– Да-а-а? – протянула Надя, глядя с недоверием на Милу, клокочущую от гнева. – Странно… Чему там нравиться?… Лично я бы, извините, конечно, на одном гектаре с ним не присела. Ну да на вкус и цвет, как говорится…
В глазах Нади Милкина репутация опустилась ниже некуда.
– Он нам всем очень… понравился! – Мила в отместку решила уронить репутацию подруг. – Только Люся признаваться не хочет. Чего ты застеснялась-то?
До Нади дошло, что тут кроется какой-то подтекст, но объяснять, какой именно, ей никто не собирался.
– А где он сейчас работает, этот Гена-крокодил?
– К археологам подался.
– К археологам?
– Наверно, золотые горы ему посулили, иначе не пошел бы. Но, говорит, только на этот сезон, не по мне, говорит, работенка. Его наш председатель сельсовета уболтал.
– А кому говорит?
– Да всем. Васе говорил.
– Так он же в степи, на раскопках!
– Не знаю! По-моему, он в селе чаще болтается, чем у археологов вкалывает.
– А Шурик – он кто? Тоже ваш, сельский?
– Шурик вам тоже понравился?
– Ну… да… Зое!
Зоя от возмущения пискнула. Надя глядела на них как на больных.
– Нет, Шурик не наш. Приезжий. Толком не знаю, откуда, недавно появился в Пороховом. Он чеканщик.
– Чеканщик?!
– Ну, в юрте ремесленника сувенирные монеты чеканит на станке. Там, вроде бы, и живет. Ну, вот мы и дошли! В компании, да за разговорами, оно и незаметно. Но где ж это Вася?! Уже пора бы ему и догнать нас!
Васи не было. У Васи было проколото колесо. Желая сократить путь, он поехал напрямки, по переулкам, и поймал гвоздь. Кляня себя за недальновидность, местную власть – за бездеятельность, региональную – за потворство бездеятельности, а заодно и федеральную – за общий бардак в стране, он спешил поставить запаску, представляя, как жена пышет яростью, и чем это все для него закончится.
– Как бы не пришлось и мне тут с вами ночевать! Может, и для меня место в караван-сарае найдется, – уже злилась Надя.
Караван-сарай, или гостиница, или постоялый двор, представляла собой две рядом стоящие юрты. Одна для постояльцев-мужчин, другая – женская. Внутри юрта устроена была как общежитие: посредине неширокий коридор, делящий помещение на две равных половины. По обе стороны его – легкие перегородки из ДВП, оклеенные скромными обоями под дерево. Имитация крепких стен.
В каждой стене – по две двери. Всего четыре комнаты, две трехместных и две двухместных. У самого входа – столик, за которым восседала дежурная, молоденькая девушка-казашка.
Из одной комнаты вышли две девушки, взглянули равнодушно на новоприбывших, но поздоровались и направились к выходу.
– У нас вход до одиннадцати! – крикнула им вслед хозяйка ли гостиницы, дочь ли хозяйки, портье ли, или как их там раньше называли, в средние века.
– К мужьям пошли, – объяснила девушка. – В мужскую юрту. Вы заселиться хотите?
– Очень хотим! Найдете три места?
– Да хоть восемь! Только одну комнату и заняли – эти самые девушки. Вы вместе хотите? Давайте паспорта.
Дамы, предчувствуя крах своей идеи, растерянно переглянулись: и зачем это они взяли бы с собой паспорта, едучи в гости, в село, на один денек всего!
– Что, нету? – с сочувствием спросила девушка. – Ну, ладно! Заселю без паспортов. Вы же не бандитки какие, женщины пожилые, приличные. В степь не пойдете у костра песни под гитару петь, до утра? Рассвет встречать? – смеясь, уточнила она. – Там змеи!
Дам передернуло.
– Тетя Надя, твои гостьи? На юбилей приехали?
– Мои, Айгуль! Так неудобно получилось!
– Да ничего страшного! И мне веселее, когда народу больше.
– А что, народу всегда мало?
– Раз на раз не приходится. Но женщин всегда бывает меньше, а в мужской – в сезон под завязку. Иной раз приходится нескольких мужчин сюда селить. С согласия дам, конечно! Одну-то ночь переночевать!..
– А не страшно вам здесь одной ночью?
– Почему одной? Со мной здесь брат дежурит, иногда мама. В мужской юрте – тоже дежурный, мужчина. И на стоянке, за юртой, охранник. Здоровые дяденьки!
– На какой стоянке?
– А вы не заметили? За мужской юртой площадка огорожена, там водители своих «коней» оставляют. Раньше в караван-сараях дворики для животных были, верблюдов ставить, а теперь – для автомобилей. Да и совсем недалеко от нас – юрта охраны. Там несколько ребят постоянно живут, которые город охраняют. И еще кое-кто не уезжает. Шурик-чеканщик, например. Шаман Акылбай. Нет, у нас здесь не страшно.
Она проводила женщин в их номер.
– Умыться хотите? – спросила Айгуль, глядя на расписные лица постоялиц.
– Да мы потом! Вот Васю дождемся, Надю проводим…
Васи все не было. Надя уже нервничала всерьез и решила ждать мужа на улице, невзирая на комаров. Подруги вышли с ней.
Темнота на юге летом падает сразу. Вот только что солнце еще цеплялось за краешек неба, пока они шли, потом скатилось за горизонт, когда подошли к юрте. А пока они «оформлялись» в гостинице, совсем стемнело.
Над юртами-гостиницами горело по фонарю, освещая пятачки земли перед входом, над автостоянкой тоже. И еще кое-где, освещая вход в три или четыре юрты. Там тоже жили.
– А от чего они работают? – заинтересовалась Люся. – Фонари, то есть? И что-то же есть надо всем, кто здесь живет? На чем-то готовить? В чем-то хранить еду?
– А Бог их знает! Я в этом не сильна. Какие-нибудь движки, дизели, генераторы… До чего люди не додумаются!
– А вот шаман… – начала Зоя. – Он тоже здесь живет? Даже зимой? Зимой-то, наверно, сюда никто не ездит? Дорогу же развозит?
– Зимой, конечно, не ездят. Все сворачивается. А про шамана не знаю, вам Айгуль расскажет. Он у нас недавно. Но, по-моему, тоже здесь живет, в селе его не видят. Я, например, даже не знаю, как он выглядит. На прием я к нему не ходила, а кто из наших ходил – так и все равно не узнают, наверное. Он же там – в форменной одежде своей, да в маске.
Женщины примолкли, завороженные. Пели сверчки, трещали кузнечики. Из степи родившийся ветерок приносил запах горькой свежести. И река была не очень далеко. И комары исчезли.
Чтобы не торчать на освещенном пятачке – как-то неуютно было стоять на свету – женщины отступили в тень, к стене юрты, и напряженно вглядывались в дорогу, по которой пришли, не замелькает ли свет фар.
Фар видно не было, но они углядели кое-что другое. Вернее, кое-кого. Мимо их юрты прошествовали два человека. Они шли молча и не вступили в круг света, но этого скудного освещения было достаточно, чтобы узнать колоритные фигуры Боцмана и Любопытной Варвары. То есть, теперь уже скрывающихся за этими псевдонимами Генки Звягинцева и пока еще бесфамильного Шурика-чеканщика. Дамы, словно зомби, не сговариваясь, двинулись за ними.
– Вы куда?! – зашипела Надя, цапнув за руку Зою. – Нашли время амуры разводить!
– Нам надо кое-что узнать, – шепотом, но решительно сказала Зоя. – Наденька, отпусти меня, пожалуйста. Мне девочек надо догонять. А ты оставайся ждать Васю.
И растерявшаяся Наденька выпустила ее руку.
* * *
Зоя догнала девочек как раз в тот момент, когда парочка заходила в одну из юрт. Они не знали, где находится юрта Шурика, но знали юрту шамана, а Гена с Шуриком вошли именно в его юрту.
Почему-то Акылбай не запер свой дом изнутри в уже довольно позднюю пору. Или они здесь, в глухой степи, все так беспечны и никого не боятся? Или он уверен, что духи защитят его от злых людей? Или это условленная встреча, и они все трое – одна шайка-лейка?
Почему-то Зое Васильевне было горько от этой мысли. И что же им следовало делать? Не переться же в юрту и кричать «руки вверх, вы окружены»? Или – «признавайтесь, нам все известно»?
Бесшабашная Мила придвинулась к брезентовой стенке и приложила к ней ухо. Трясущаяся Зоя, сердце которой бухало в самом низу живота, прижала ухо к другой брезентовой стене. Люся, пометавшись между ними и не определившись, рядом с кем пристроиться, обошла юрту и приникла ухом с тыла. У нее, наоборот, сердце стучало в горле.
Люся, послушав и ничего не услышав, расстегнула молнию на сумке и схватила лежавший в сумке носок с лунным камнем внутри. Какое счастье, что, устроившись в гостинице, они вышли постоять с Надей в ожидании Васи, не оставив своих сумок. Спасибо бабской идиотской хронической привычке – всю жизнь таскать сумки, забывая про них. Так, как будто их ручки вросли в ладонь, стали частью руки!
У премудрой Милы все сумочки – на ремешках да на цепочках, всегда на плече, руки свободны. Наученная опытом, Люся понимала, что в Пороховое, где якобы спокойно и безопасно, нельзя являться безоружными. Люся отдавала себе отчет, что они едут не только на юбилей, а будут еще и, по возможности, попутно, выслеживать Боцмана с Варварой.
Уже зная нрав этих двоих и то, что это отнюдь не законопослушные граждане, Люся подумала об их возможной непредвиденной встрече и непредсказуемых последствиях ее. В предыдущую их нечаянную встречу поблизости нашлась палка, а если теперь не найдется? Поколебавшись между кухонным разделочным молотком и лунным камнем, она решила остановить свой выбор на последнем. Он тяжелее, но компактнее, и будет не так бросаться в глаза. А то дорогие подруги сживут ее со свету насмешками, если ничего не случится, или если нечаянной встречи вообще не произойдет. Пусть лунный камень принесет хоть какую-то пользу, а может, даже, защитит Люсю.
Мышку она клятвенно заверила, что вернет камень в целости и сохранности, чтобы та не обольщалась пустыми надеждами. И Люся с трудом запихнула камень в старый вязаный носок, чтобы не так бросался в глаза, когда придется открывать сумку.
У Зайки в сумке всегда – неизменная бутылка минералки. Правда, по дороге в Сарай они, после сытного Надиного ужина, отпили из нее, и бутылка теперь полегчала минимум на пол-литра, но все же это лучше, чем ничего! Ну а у Милки, как обычно, – ее габариты. Тут Люся немножко самоутешалась, преувеличивая боевые ресурсы подруги: Мила была женщиной статной и крупной, но отнюдь не великаншей.
В юрте, между тем, страсти накалялись. Слова сливались в гул, но, зная лексикон сладкой парочки, нетрудно было догадаться, какие слова там звучали. Можно было отличить истеричные интонации Варвары, угрожающие – Боцмана. И тут раздался болезненный вскрик шамана. Следовательно, он был не в лагере Боцмана, и та ссора под крепостной стеной была не просто размолвкой компаньонов! Так подумала, почему-то с облегчением, Зоя Васильевна.
Три наших героини воспитывались родителями-атеистами, с одной стороны, в духе отрицания религиозной морали. С другой же стороны – они взрастали на принципах морального кодекса строителя коммунизма, которые были сдуты с библейских заповедей.
Воспитывайся они сейчас, могли бы с чистой совестью предоставить событиям развиваться своим чередом. Каждый получает, что заслужил, так ведь? Разве это их проблемы? Шаман имел неосторожность во что-то впутаться. Они – всего лишь старые слабые женщины. Ну, может, могли бы отойти подальше и позвонить в полицию или, чтоб придать ускорение действиям полиции, тому же дорогому другу Бурлакову, чтоб дал пинка коллегам для ускорения.
Но как бы они жили дальше? Как бы мирились со своей совестью потом? А если в юрте убивают человека?!
– Девочки! – воскликнула на этот раз первой Зоя Васильевна, а не импульсивная Мила.
Девочкам не надо было объяснять дальнейшую тактику и стратегию. Каждая по ходу действий решала ее для себя сама. С максимальной скоростью, на которую были способны, они устремились ко входу и влетели внутрь, одна за одной. Зоя – первой.
Первой же она и увидела неширокую мужскую спину в темной майке с длинными рукавами. Пока они бежали, за секунду до их появления, в юрту тенью проскользнул еще один человек. Именно его спину увидела Зоя. В руках у него было ружье.
Непонятно, в кого он целился, и вообще, кто был таков, но на разборки не было времени. Ружье говорило само за себя, оно несло угрозу.
На их топот фигура в черном развернулась фасадом, и Зоя с удивлением признала в ней Акылбая. Не меньшее удивление отразилось и на лице шамана – он узрел перед собой трех баб, не так давно им встреченных у моста. Лица баб были разрисованы кровавыми полосами и пятнами, как будто над ними поработал художник-абстракционист. В эти секунды Зоя Васильевна могла убедиться, что выражение «от удивления отвисла челюсть» – не просто фигура речи.
Она почему-то ухнула и, ощутив в сердце укол жалости, опустила на голову шамана свою сумку, мысленно прокляв Надин ужин и несвоевременную жажду подруг.
Возможно, если бы бутылка с минералкой была полной, удар не получился бы таким эффективным, замах был бы слабее. Шаман был чуть-чуть повыше Зои, пальца на два, и удар пришелся ему не по кумполу, а в висок. Он выронил ружье и прилег. Ружье выстрелило в стену, почти у пола.
Ослабев от усилия, стресса и ужаса от содеянного, Зоя прилегла рядом. Падая, она все же успела заметить, что в центре юрты на разостланном коврике и голый до пояса, сидит, тоже с отвисшей челюстью, еще один шаман. «Вот и глюки», – успела еще она подумать.
Чем в эти мгновения занимались обе ее дорогие подруги, нужно рассказывать по отдельности. Но, понятное дело, все проистекало одновременно.
Мила, уже в пути решив, что берет на себя основную угрозу – Боцмана (они по-прежнему называли его так, по привычке), влетев в юрту, отыскала его глазами. Тот стоял посреди юрты с вытаращенными глазами и держал за волосы шамана, отчего голова Акылбая была неестественно задрана. Он был так удивлен их появлением, что даже не матерился и непроизвольно ослабил хватку.
Мила замахнулась левой рукой, но Боцман руку перехватил. Глупыш, хоть и Боцман! Он не догадывался, что это был ложный финт: Мила не зря читала и смотрела по телевизору множество детективов, и боевиков, в том числе. Подруги не понимали и не разделяли ее увлечения.
С правой руки Мила врезала Боцману по голове своей легкомысленной сумочкой. Ему этот удар был бы как укус блохи, если бы в сумочке Милы не лежал молоток для разделки мяса. Сумочка, наоборот, смягчила удар.
А было так. Не только Люся просчитывала последствия возможной встречи со злодеями. Подруги считали Милу бесшабашной и храброй, а она была женщиной, скорее, экспрессивной, и в порыве чувств, на эмоциях, скорой на решения. Она слегка подыгрывала своим осторожным, разумным, сдержанным подругам. Да и приятно иметь репутацию героической женщины, тем более, что репутация эта не на пустом месте возникла.
Во всяком случае, перед поездкой Мила задумалась о скудости своего традиционного арсенала – больших габаритах. Не так уж они и велики, габариты. Внимательно обследовав свое жилье, в основном, кухню, Мила остановила выбор на железном молотке. Сумочка, в которую молоток помещался, была столь же легкомысленной на вид, как и остальные ее сумки, но все же, как выяснилось, более функциональной. То есть, соответствовала длине молотка.
Подругам Мила о своем новом оружии не стала рассказывать, чтобы не подрывать собственного авторитета и во избежание паники в рядах.
Ростом Мила была ниже Боцмана, но сработал эффект неожиданности и приличный вес молотка: Боцман, правой рукой продолжавший удерживать Милину левую руку, непроизвольно выпустил из своей левой голову шамана и почесал место удара. Этого мгновения хватило Акылбаю. Он что-то такое сделал, какое-то молниеносное движение, и Боцман тоже успокоился на земляном, покрытом стареньким ковром полу.
Прямо поле боя, заполненное телами убитых. «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?» процитировала бы Зайка, если б не валялась у входа. «Или – телами?» – мимолетно посомневалась Мила.
Люсе приходилось туго: она и дамой была субтильной, и не смотрела боевики. По умолчанию ей достался Варвара. Лунный камень опять не оправдал ожиданий и не долетел до цели: рыхлый Варвара рванул Люсину сумку едва не с ее рукой, так что она от толчка тоже полетела на пол. В этот момент Варваре на голову с силой опустился черенок лопаты, сопровождаемый утробным Надиным кряканьем.
Варвара опечалился, но устоял на ногах. Но это был еще не конец. Влетевший следом за Надей Вася трудовым мозолистым кулаком окончательно поверг его ниц. Всё, нокаут.
Как оказалось, столь неожиданно покинутая подругами Надя не поверила в амурные интересы дам, и забеспокоилась. Долг гостеприимства, словно набат, призывал ее, и, поколебавшись, она рванула за подругами на шум битвы. В это самое время подъехал Вася. Увидев улепетывающую от него жену, он, в недоумении, последовал за ней.
И вот звенящая тишина опустилась на поле битвы, как на любое поле после сражения.
Но и это был еще не конец.
Снаружи взвыла сирена. В распахнутую дверь юрты, нарушив тишину, стали вбегать люди в камуфляже и масках, выкрикивая своё обязательное «всем лежать!», «работает ОМОН!», «руки за голову!», «оружие на пол!» и другие положенные для таких случаев фразы. Это были люди Бурлакова.
Потом вошел и он, собственной персоной. И стал много, громко говорить, иногда срываясь на крик. Они, оказывается, уже «пасли» Боцмана и Варвару, а он руководил операцией. А три его артюховские старые приятельницы немножко поспешили, и тем самым чуть не сгубили всю операцию.
– А если бы Акылбая за это время убили? Пока вы там на выпасе гуляли? – зло спросила уже немного оправившаяся Зоя Васильевна.
При этом она слегка затруднилась, вычисляя, какого именно Акылбая она имеет в виду. Первый Акылбай, тот, которого она обезвредила, сам мог кого-то убить. Он тоже уже оклемался и сидел на полу рядом с ней. Второй, тот, которого спасала Мила, так и стоял рядом с Милой, над телом поверженного и скованного Боцмана.
Бурлаков внимательно на нее взглянул, ничего не ответил, только головой покачал: не царское, мол, дело – вступать в дискуссию с женщиной. Тем более, женщиной в посттравматическом и послешоковом состоянии. Тем более, находясь при исполнении. И, кроме того, были у него еще и другие дела.
Он подошел к Варваре-Шурику, на которого уже были надеты наручники. Его, подняв с полу, бережно поддерживали под руки двое дюжих ребят в камуфляже. Бурлаков ласково к нему обратился:
– Ну что, Александра Григорьевна Коротун? Кончен бал, погасли свечи? Снимаем маски? – и отлепил ему мерзкие гитлеровские усики, которые так раздражали подруг.
– Да пошел ты!.. – вяло сказал Варвара-Шурик, то есть, как выяснилось, Александра Григорьевна.
Почему-то Зоя Васильевна не была удивлена. Скорее, почувствовала удовлетворение. Что-то подобное они ведь предполагали, но отметали, как версию фантастическую.
Вот почему он и был таким рыхлым, расплывшимся и носил широкие спортивные штаны и ковбойку навыпуск! Чтобы скрыть свои какие-никакие формы и бабский живот!
Но как же – Боцман? Он что, не догадывался?
А Боцман – Гена Звягинцев – тихонько застонал и, по обыкновению, выдал сочную тираду.
– Ну, ну, легче! – отечески пожурил его Бурлаков, – Не при дамах же!
Потом повернулся к остальным.
– А вы кто? – с любопытством обратился он к первому Акылбаю.
Тот отвечать не спешил.
– Это Ораз, – прозвучал голос, какой-то безжизненный, бесцветный, второго Акылбая. – Он мой младший брат.
