Левсет Насурович Дарчев
Обожженные «Бураном»
Первое знакомство с самолетом
«Здравствуй, Л-39», – про себя сказал Магомед, изучая и гладя металлическую обшивку учебно-тренировочного самолета. На фюзеляже табличка с надписью: На нем летал летчик-космонавт Комаров.[2]
Известные имена придавали чувство причастности к космосу. «Но для меня он так далек. Еще не известно – доучусь или нет». У него было необъяснимое чувство: облачиться в металл и покорить воздушную пустоту, летать быстрее и выше всех.
* * *
– Теперь слушайте меня и запоминайте, – начал летный курс капитан Злобин, выпускник училища предыдущих лет, приступая к кропотливой работе по подъему курсантов «на крыло». – Все прыгали с парашютом на базовом аэродроме училища? Довольны?
– Нет, товарищ майор, – сострил Орлов, пытаясь сходу познакомиться с новым командиром. Он шутил без разбора, хотя на этом он обжигался не один раз. Что поделаешь, человек рожден, чтобы сеять смех и радушие. – Я прыгнул только один раз.
– А почему?
– Парашют не раскрылся.
Лицо офицера вытянулось в недоразумении.
– Запасным приземлился?
– Нет.
В рядах курсантов оживление, готовясь взорваться смехом.
– А как выжил, товарищ курсант?
– Это, что, жизнь, что ли – пить нельзя, кругом колючая проволока, строевой шаг и вечные учения…
Хохот оглушил воздух.
Злобин с непривычки растерялся, но шутку оценил.
– Отставить смех! – скомандовал неискушенный капитан. – Это вам не театр и не кино. – А ты, курсант, зайдешь ко мне после полетов. Мне кажется, тебя надо погладить по голове… Еще вопрос. Катапультирование прошли все. Но этот восторг оставьте лучше в запасе на всю жизнь, потому что после трагического катапультирования карьера летчика заканчивается. Непонятно, почему? Травмы могут быть несовместимы с летными требованиями. Самолет вы должны чувствовать, прислушаться и привыкнуть к шуму двигателя. Облетать его конструкцию, влиться с ним в единое целое и прочувствовать всеми органами то, как он разрезает воздух, таким образом, чтобы вы могли улавливать по его поведению неисправности, неожиданные нештатные ситуации и мгновенно реагировать. Потерянные секунды могут стоит очень дорого. Запомните: летчик – это особая профессия, самая опасная, самая престижная в нашей стране, потому что в сегодняшней войне решительные действия проходят не на земле, а в воздухе. Поэтому, дорогие мои, прошу отнестись к тренировочным полетам вместе с инструктором очень серьезно. – Он повернул голову и наставил палец на курсанта. – Как фамилия?
– Орлов, товарищ майор, – ответил Андрей.
– Слова на счет серьезности особенно относятся к тебе, артист, – добавил майор. – Есть вопросы?
– Есть, – ответил Орлов. – А почему, товарищ майор, вы так настроены против катапульты. Вот, например, летчик Краснов – тоже майор – спас людей при аварии автомобиля.
Магомед локтем толкнул Андрея, чтобы прекратил комедию. Но это не возымело действия.
– Хм, – хмыкнул майор, – а при чем здесь автомобиль?
– А при том, что майор Краснов любит катапультироваться и однажды, когда ехал в такси, полном пассажирами, предотвратил катастрофу.
– Как это? – недоумевал майор.
– У водителя отказали тормоза и, когда до столкновения с деревом оставались доли секунды, Краснов потянул ручник. Все удивились и благодарные пассажиры спросили: «Как это у вас получилось?». Краснов ответил: «Да у меня рука натренированная: я летчик, а рычаг автомобиля похож на рычаг катапульты».
Все снова засмеялись: им было хорошо с Орловым, потому что он относился к вещам с другой позиции. «Жизнь – это суета, – любил он говорить. – Раз так, то суетиться лучше со смехом, потому что так легче жить».
Отрыв
За день до первого самостоятельного полета Магомед заметил, что Орлов заныл. Они с первого дня в училище были вместе, сдружились и могли узнавать настроение другого по лицу. Он видел, что с ним что-то происходит и решил узнать об этом, наставив на него вопросительный взгляд.
– Чего на меня так смотришь? – спросил Андрей.
– Ты мне не нравишься.
– Я же не баба, чтобы понравиться, – проронил Андрей, залезая в карман за сигаретой. – Ты не замечаешь, что что-то должно произойти? – спросил он, засовывая сигарету в зубы.
– Я вижу: с тобой это уже случилось, – ответил Магомед. – Я тебя никогда не видел таким убитым.
– Завтра у нас первый самостоятельный отрыв без инструктора, друг мой, – пролепетал Андрей, – и завтра все будут смеяться надо мной.
Магомед повернулся к нему. «А завтра все будут смеяться надо мной».
– Да, к сожалению, это правда, – добавил Андрей. Ни в голосе, ни на лице не было иронии.
– Ты можешь по-человечески объяснить, что случилось – я твой язык не понимаю, – открыто сказал Магомед.
– Есть опасения, жгущие меня изнутри.
– Какие?
Андрей встал со скамейки, где они сидели, и швырнул камешек через дорожку в палисадник. «Он за три года учебы сильно окреп», – подумал Магомед, глядя на его высоту с сидящего положения: веса прибавилось, подружился с турником, стал самым успешным курсантом, которого уже пророчили в большие генералы.
– Глаза, – громко сказал Андрей, приложив пальцы к глазам. – Они у меня не видят. Я… я не вижу полосу приземления.
Магомед замер.
– Ты же летал, Андрей. Ты же садился.
– Это было с инструктором. Сначала я думал, что это из-за боязни неба, но я не боюсь. Все время думал над этим, и все время боялся приближения этого дня самостоятельного полета.
– А инструктор, что, не видел этого?
– Видел и молчал.
Магомед в недоумении хмыкнул.
– Есть одна притча про слепого, – сказал Андрей. – Рассказать? Может, ты слышал?
К скамейке торопливо приближался Сергей Морозов. В руке у него был железный прибор. Он остановился.
– Ну, давай, – поддержал Магомед. – Сережа, подожди.
– Однажды утром слепой мальчик сидел на улице в тени дерева, положив возле себя пустую шляпу с запиской: «Помогите – я слепой». Элегантно одетый мужчина, увидев мальчика, подошел и прочитал записку, затем перевернул ее и сделал другую запись. К концу дня, когда он возвращался обратно, он увидел шляпу полную деньгами. Мальчик, интуитивно почувствовав того незнакомца, спросил: «Я вам так благодарен. Что вы написали на бумаге?» Незнакомец написал: «Я знаю, что сегодня весна, но я ее не вижу». – Андрей с минуту молчал. – Я точно также тронул за живое инструктора Суханова. Я написал в его журнале: «Виктор Степанович, я – слепой. Но очень, очень хочу летать». Вместе думали, что все, может быть, наладится, но, увы.
– На, – сказал Сергей и протянул прибор Андрею.
– Что это? – поинтересовался Магомед.
– Полуоптический, полуводяной, полупроводниковый прибор, при помощи которого он сбирается посадить самолет на полосу, – сказал Сергей. – Вместе и скрытно разрабатывали. Посмотрим, что получится.
Магомед плохо спал. Утро было прекрасное: чистое небо без облаков и ветра. Счастье омрачал лишь переживания за друга, для которого этот день может быть последним в училище. «Как трудно находим друзей и как легко их теряем…» На летной площадке торжественная обстановка – приехало много гостей и офицеров, в курилке на столике по старому обычаю сигареты «Столичные», дабы соблюсти советские летные традиции: не стричься перед стартом, не ходить вокруг борта против часовой стрелки, избегать тринадцатого числа. «Зачем? Я читал про советскую подлодку за номером тринадцать – она потопила особо охраняемый немецкий корабль, который перевозил тысячу триста подводников вермахта. Имя капитана забыл. Потом подумаю».
Орлов был грустным, его сомкнутые губы и растерянный вид производили жалкое впечатление. Магомед сомневался, взлетит он или нет. И советовать ему, как поступить, он не мог. Было видно, что он в полной прострации ведет внутреннюю борьбу. Сложная ситуация – он, видимо, решил тянуть и оставаться летчиком как можно дольше.
– Орлов! На вылет! – прозвучал голос руководителя полетами.
Орлов вышел из строя и зашагал совсем в том направлении. Он приблизился к начальнику училища.
– Извините, товарищ генерал, – сказал он. – Я не буду летать. Офицеры переглянулись от неожиданности. Наступила тишина.
Генерал всех обвел взглядом, потом выругался себе под нос.
– Почему? Что случилось?
– Я не вижу полосы, товарищ генерал.
Генерал склонил голову с застывшим взглядом.
– А как ты сажал самолет с инструктором? – он перевел взгляд на Суханова и со злостью спросил его. – Лейтенант, ты знал об этом?
Суханов медлил с ответом.
– Суханов, я тебя спрашиваю, ты знал, о том, что твой курсант слепой? – начальник закричал. – Как это он не будет летать! Я на него потратил три года, и он отказывается летать! Курсанта отчислить! Суханова отстранить от работы.
Заведующий кафедрой радиотехники подошел к начальнику и ему на ухо что-то нашептал. Начальник наставил взгляд на Орлова и смяк.
– Что за прибор ты изобрел?
– Это для беспилотной посадки летательных аппаратов.
Лицо начальника посветлело. Он вмиг просчитал перспективу самой идеи.
– Завтра зайдешь ко мне, – сказал он Орлову, потом приказал через плечо. – Суханову написать объяснительное.
– Толбоев, на вылет!
Магомед ловит взглядом Орлова, который собирается покинуть площадку, а может и училище, хочет подойти и обнять его, понимая чувство человека, в котором убили цель всей жизни.
У Магомеда от волнения перехватило дыхание. И он начал сосредотачиваться: главное делать все по инструкции и заповедям. Он, поглаживая рукой обшивку машины, обошел ее по часовой стрелке, поднялся и сел в кабину.
Запустив двигатель, он окинул взглядом кабину изнутри, посмотрел на приборы, бросил взгляд на трибуну и помахал рукой механику: от винта!
Перед стартом от стоянки прислушался к работе двигателя – монотонный гул, готовый взорвать воздух при акселеризации, бросил взгляд на оборудование – всё нормально.
– Разрешите взлет, – голос уверенный. – Начал проверку тормозов, затем отпустил их, одновременно набирая обороты двигателя. Пошла чуть вправо из-за действия воздушного винта – он надавил на руль влево. Линия предварительного старта. Нет помех ни впереди, ни по бокам.
– Разрешите взлет!
– Разрешаю! – прозвучал механический голос командира.
Техник закрывает фонарь и убирает колодки…
Магомед двинул машину метров на пятнадцать, чтобы поставить переднее колесо на линию взлета.
Двигатель загудел, он отпустил тормоза и начался разбег. Скорость 60 км в час. Середина разбега. 90 км час – отрыв. Ручку управления до начала подъема держал в нейтральном положении. 120 км час – ручку управления потянул на себя и оторвал переднее колесо от земли сантиметров на 15 и так держал до полного отрыва.
«Не торопись!» – успокаивал себя Магомед, заглушая волнение.
120 км и полный отрыв. Взгляд на землю.
«Неужели?»
Под ним дороги, поля и люди, как муравьи.
«Я хозяин неба!»
170 км час Высота 500 метров.
«Убрать шасси».
Задание самое простое: совершить самостоятельный полет по кругу. Значит – взлет, набор высоты, разворот, подъем до 500 метров, горизонтальный полет до очередного разворота, далее – снижение и четвертый, самый ответственный разворот, который определяет успешную посадку. Радости нет предела. Он смотрел на поля, разбитые на разноцветные квадратики: зелёные, коричневые, чуть желтоватые – очевидно, цвели какие-то растения. Его поразила удивительная гамма красок лесов и полей.
* * *
«Инструктор что-то говорил мне, объяснял свои действия, а я постоянно смотрел на небо и на землю и сравнивал живительные краски природы, которые открылись передо мной во всём своём многообразии и так взбудоражили моё сознание, что молчаливому восторгу не было предела. Пока меня не возвратила к жизни резкая фраза инструктора: “Держись ровно!”
Когда этот отрыв состоялся, надо было постоянно смотреть вперёд под определённым углом. Вместо этого я посмотрел вбок, где только и можно было увидеть землю, а затем устремил свой взор вниз, что совершенно нельзя было делать с точки зрения лётной безопасности. Я даже не понимал, что самолётом управляет инструктор, и, как мальчишка, следил за действом, которое разворачивалось внизу. “Где аэродром? Куда надо лететь?”»
* * *
Он даже оглянулся – нет ли в задней кабине инструктора и что-то прокричал ему по внутренней связи, чтобы окончательно убедиться, что кабина свободна. На приземлении руководитель полетов: «Магомед, задержи ручку». Понял, что рано радоваться – полет еще не закончен… Наконец, колеса коснулись земли.
Он выполнил контрольный полёт, где должен был производить положенные действия. Но всё внутри его кипело от радости, а, может, и от непонимания того, что происходит. Внутри него творилось что-то невообразимое!
По традиции он после первого вылета «выпал» из кабины в руки товарищей. Его подбросили и несколько раз с размаху стали прикладывать пятой точкой к борту самолета.
Личный состав собирался для торжественного построения. Парни с горящими глазами, полными восторга и счастья, реализовали свою мечту. Кроме одного – Андрея Орлова. Он ушел с опущенной головой и даже не оглянулся.
Когда начались самостоятельные полеты, произошло много незабываемых курьезных событий.
Хороший, плохой сукин сын
Буквально через неделю потерпел крушение и сгорел Антон Соболев, другой замечательный и отчаянный курсант. Его самолет упал в десяти километрах от аэродрома на опушке лесного массива. Когда команда спасения прибыла к месту катастрофы, самолет догорал, пилот сгорел, не выходя из кабины. От самолета назад шел шлейф оторванных деталей его конструкции. В наступившей тишине прапорщик, снимая головной убор, в глубокой скорби выронил: «Прощай, Антон – ты был лучший сукин сын». В коллективе первая потеря и траур: на тумбочке курсанта Соболева стоит фотография в черном обрамлении и такого же цвета ленте. Смех и шутки в казарме исчезли, задумчивость бросается в глаза на лицах сразу повзрослевших начинающих летчиков: каждый понимал, что на его месте мог быть любой из них. Скрепя сердцем, многие стали осознавать, что небо таит в себе не только романтику, но и опасность. Но никто не вздрогнул – полеты продолжались с такой же интенсивностью. О причинах аварии пока никто ничего не знал.
Через два дня из окна учебного класса преподаватель заметил на плацу человека в летной оборванной в клочья форме. Он заметно прихрамывал. Офицер вытянул шею, затем подошел к окну и тихо пробормотал:
– Соболев, что ли…
Весь класс выбежал на плац. У Андрея на щеке было рассечение с иссохшей кровью, под глазами синяки, вид помятый, а на лице виноватая улыбка. Травмированы руки, плечи и голова. Один день он пролежал в амбулатории близлежащего поселка, потом сбежал.
Андрей рассказал, как у него на высоте 500 метров отказал двигатель и загорелся в воздухе. После жесткой посадки он долго не мог выбраться из кабины, а огонь уже охватывал его со спины и, сделав последние усилия, выполз как улитка и упал на землю. До взрыва горящего самолета ему удалось отползти за деревья. Он в ступоре наблюдал между стволами берез за эвакуацией самолета, но, будучи в шоке, не смог издать ни единого звука. Прапорщик не выдержал и обнял Андрея первым со словами: «Я знал, что ты самый плохой сукин сын».
Беломорканал
Гена Ткач тоже учудил. Его позывной был «Беломор». В полете впервые справился со штопором, в голове у него все спуталось и, потеряв пространственную ориентацию, стал кричать в радиопередатчик: «Беломорканал, Беломорканал, дайте курс». Это стало анекдотом в части и эта кличка прикрепилось к нему.
Прихвостень
А Сергей Лукин, взлетев по программе облетов, вернулся не один – за ним мирно прилетел и приземлился Ан-2 с пассажирами на борту. В диспетчерском пункте разразился скандал. Выяснилось: после удачного выполнения задания Сергей возвращался на аэродром, его полет проходил рядом с воздушным коридором, где он догнал Ан-2. Он решил повыпендриваться и показать себя: сел ему на хвост, чудя со скоростью. Поэтому самолет то опускался, то поднимался, но всеми силами держался на хвосте. Удовлетворив свои детские амбиции, он оставил «кукурузник» и стал возвращаться на свой аэродром. Но в один момент он обнаружил, что теперь уже «кукурузник» сидел у него на хвосте. Он испугался не на шутку и пошел на снижение, «кукурузник» тоже. Он сел на аэродром и направил машину на стоянку. «Кукурузник» тоже. Сергей понимал всю трагичность ситуации и испугался, что пилот может быть психом и драки не избежать. Ошарашенный руководитель полетов выслушивал аргументы летчика «кукурузника»: «Он долго заигрывался у меня на хвосте, потом вылетел вперед меня, помахал крыльями и улетел влево». Это на летном языке означает: «Следуй за мной». «И я пошел за ним, – рассерженно прокричал пилот, – а ему, видите ли, захотелось поиграться со мной. Идиот».
Залп по коровам
Гена Видяев отличился во время боевых стрельб. При выполнении маневра и стрельбы по наземным целям при пикировании преждевременно откинул предохранительную планку и дал залповый огонь из всех орудий. Трассеры быстро нашли цели на колхозном поле, где мирно пощипывало траву многочисленное стадо коров. Дремлющие пастухи пришли в себя мгновенно. Они – в шоке и не поймут, что происходит – война давно отгремела. а тут… несколько колхозных воров были рассечены в клочья. Курсант в результате переговоров по взаимозачету потерь с колхозом избежал наказания, зато в течение целого месяца мяса в столовой было вдоволь. К тому же, все наглядно усвоили один урок: предохранительную скобу снимать только на боевом курсе и только находясь в устойчивом пикировании.
Выпуск из училища
День выпуска из училища наступил незаметно и стал большим праздником. Погода ясная, такая же, как когда сюда шагнул в первый раз. Позади четыре года учебы. В проведении этого мероприятия принимал участие весь личный состав: курсанты, в заранее приготовленной офицерской парадной форме, выстроились перед зданием штаба училища. Знаменная группа под звуки духового оркестра вынесли знамя. Среди них и прапорщик, который с трудом держит шаг: он заметно постарел за эти годы. Столько нервов и потрясений, чтобы выполнить долг – обучить, воспитать, закалить и выпустить в свободный полет следующую сотню курсантов.
Соколов локтем поддел Магомеда и, продолжая держать голову смирно, шепотом произнес:
– У меня такое чувство, сейчас что-то будет. Посмотри на прапорщика.
Прапорщик шел изо всех сил, с трудом держа строевой шаг. Его парадный кортик болтался в ножнах, видимо, коническая латунная втулка выскочила из замка. Он на эту мелочь не обращает внимания. Разворот и стоп напротив начальника. Он для чести неуклюже подносит правую руку к виску, задевает кепку, она падает, и он делает резкое движение, чтобы подхватить ее и наклоняется. Как он ни старался, в следующую секунду все его доблести – клинок и фуражка – оказались на плацу у его ног.
Генерал принял его доклад, не обратив внимания на маленький курьез, зато рассмешил новоиспеченный лейтенантский корпус.
Затем зачитали приказ Министра обороны о присвоении офицерского звания, и начальник училища вручил каждому выпускнику диплом. После этого молодые лейтенанты последний раз прошли торжественным маршем перед руководящим составом училища. День выпуска закончился праздничным обедом. А утром следующего дня у всех на лицах грусть и досада от осознания того, что вместе со звездами на погонах пришла взрослая самостоятельная жизнь. Все разбегутся по строевым частям необъятной страны, чтобы с достоинством подменить уходящее поколение летчиков. Преемственность поколений. Прощание с друзьями, учителями, может быть, навсегда. Целый день перед глазами Магомеда маячил образ Орлова, вместе с которым три года мечтал об этом дне. Было досадно, что для него этот день настал, а для Орлова остался несбывшейся мечтой детства. «Интересно, где он, увидимся ли еще когда-нибудь», – думал Магомед.
Последние напутственные слова: «Помните нас, дорогие мои, – тех, кто дал вам ключи от неба и берегите честь нашего училища. Вы не знали – мы научили, вы не хотели – мы заставили, чтобы вы стали достойным пополнением золотого фонда авиации страны. И мы не забудем вас».
Немножко грустно, немножко досадно, что все так быстро пролетело, потому что каждый по прошествии многих лет скажет: «Это были лучшие годы нашей жизни».
Строевая часть
Направление в Одесскую пятую воздушную армию. В полку приняли хорошо и разместили в семейном общежитии. Тепло, уютно, красиво. За новое пополнение взялись строго и профессионально: командир дал распоряжение не включать в наряды и не отвлекать на разные мероприятия. Все внимание – на летную подготовку. Микроклимат в коллективе хороший, хотя все ново – и самолеты и район полетов, зато коллектив хороший, все старшие командиры вели себя как наставники. Была надежда на то, что новую программу освоят быстро. Она включала в себя полеты на предельно малой высоте, на сверхзвуке, воздушный бой с имитацией уничтожения истребителя противника, дежурство в системе ПВО, полеты на воздушную разведку. Нанесение бомбовых ударов, отработка наземных целей. Сложная программа. Все началось с изучения района предстоящих полетов. В полку заметили Ейскую молодую эскадрилью, которая летала как одержимая, а, вернувшись с полета, высокомерно и задорно улыбалась. Через месяц начали летать в парах и в рекордные сроки прошли программу подготовки на второй класс.
Не все было гладко, бывали и неприятные моменты, когда в полете ни с того, ни сего останавливался двигатель, отказывала гидравлическая система, что вызывало потерю управления самолетом. К особым случаям относятся поломка генератора, компаса радиосвязи и попадание в опасные метеоусловия с грозой и обледенением. А иллюзия, которая имеет свойство появляться при полетах в облаках в дневное время, как необычное воздействие воздушной среды на человека, в результате которого он перестает доверять показаниям приборов? Заповедь: «Пилотируй только по приборам».
Руководство полка незначительные ошибки молодых летчиков оставляло без внимания, но время шло, менялись машины, люди и «молодежь» втягивалась в армейские будни год за годом, не замечая, как они постепенно теряли статус молодых. Со временем росла требовательность и ответственность самих летчиков.
* * *
Мечта о космосе никогда не покидало Магомеда, и это чувство обострялось в нем в моменты, когда по телевизору сообщалось об очередном полете советских космонавтов. Он отчетливо понимал, что в отряд космонавтов не попадает никто, не пройдя этап летчика-испытателя. Но дорога была закрытой по разным причинам. Он писал заявление за заявлением в летний институт с просьбой принять в коллектив, но ответ во всех случаях был один: «Пока не имеем возможности».
