Лео Врун
Призрак Тухлятина
– А где?.. – шепотом вскрикнула Анжела, имея в виду Тухлятина.
Вдова загадочно намекнула, что не знает и знать не хочет. Сынок, заигравшись кухонным ножом, зачем-то поломился в обитель призрака, но хозяйка остановила его, аргументировав, что там очень страшно и на стене висит фотография с похорон Брежнева. Малыш угомонился.
– Какая ты красивая-я-я, – протянула Анжела, увидев виновницу торжества в подарочном платье. Оно висело на ней как халат на швабре.
– Угу, угу, – поддакивал историк, наваливая в тарелку оливье.
Первый тост прозвучал от мужчины:
– Вы слышали об Александре Македонском? Великом полководце. Так вот… Однажды по пути в Индию он встретил корову. Она просто стояла посреди дороги и жевала траву. Александр тогда промолвил: «А ну иди прочь корова, а не то я тебя зарежу». Но корова продолжала жевать и ни на миллиметр не сдёрнулась. Ну Македонский её и зарезал. С днём рождения, Снежана Батьковна!
– С днём рождения! – продублировала подруга и чокнулась с мужчиной гранеными стаканами.
– Познавательный исторический факт и тост, – Анжела заметно подлизывалась.
– Ещё бы, – хмыкнул гость. – Историю знать надо.
Барышни с добротой похихикали.
– Анжелочка Батьковна, – обратился историк к жующей колбасу. – А вот вы, например, разведёнка…
У той очи налились кровью; она сжала стакан в кулак, что он дал трещину.
– И что?
– Вот поведайте: а сынок ваш от кого?
Анжелу слегка окутал трепет и озноб. Во второй руке она сжала вилку и та согнулась.
– Чёртова китайская посуда, – разбавила напряжение именинница. – В Пикс Фрайсе брала…
Но Никодим не собирался отлынивать от своего вопроса, ведь алкоголь начал действовать.
– Не могу знать. Все семеро отрицают отцовство, – пробубнила Анжела и напомнила двоечника у доски. В этот момент все присутствующие рассмеялись, кроме мальчика.
– Ну и славно, – улыбнулся Никодим Кодимович, выпустив перегар. – Знаете, как говорил Александр Суворов: «Хоть я и сплю с солдатами, но люблю-то жену!»
Анжела растерялась и шепнула Снежане:
– Суворов это который поёт «Я люблю тебя до слёз»?
Та неоднозначно кивнула и выпила уже со всеми. Водку Снежана последний раз пила на собственной свадьбе. И забыла как с неё пьянеют. В груди приятно потеплело и тепло это разошлось по венам. Захотелось встать и начать танцевать. Танцевала Снежана, кстати, последний раз тоже на свадьбе. Под музыку из Бандитского Петербурга. Никодим Кодимович расцвёл и стал симпатичнее: он уже не напоминал бомжа с вокзала, продающего ворованные лопаты. Его крепкие мужские руки, разрывающие куриную ножку зажгли внутренний огонёк в Снежане, который потушил Тухлятин. Благодаря огоньку она снова ощутила себя женщиной. И в свободную минуту то и дело поглядывала в зеркало. Водку допивал Никодим Кодимович на двоих с Анжелой. Мужик настолько напился, что начислил стопку и четырёхлетнему пацану.
– Чё, не мужик что ли? – завёлся Никодим. – А? Я не понял!
Женщины усадили активиста на место и отобрали у него нож. Тот быстро успокоился.
Снежана, вспомнив про Тухлятина, нечаянно посмотрела на дверь его комнаты. Никодим Кодимович, заметив это, по-гестаповски спросил:
– Что это у вас там?
– Да так. Ремонт затеяла.
– С ремонтом я на ТЫ. Обращайтесь.
Снежана одобрительно кивнула, осмотрев чёрно-белую улыбку гостя. Тот малость застеснялся, но спустя пару стопок опять заумничал.
– Как говорил Александр Невский, – начал он с интригой, – «Коли на сечу вы со мною путь держити без силушки и хотения вас понимать следует. Но ежели бежишь ты аки заяц с поле брани и воспротивился князю, то поди ты в обезьяньи чресла».
– А к чему это вы? – спросила Снежана.
– Да просто чё-то вспомнил, – пожал плечами и головой историк.
Снежане гость начинал надоедать хуже супруга. Особенно со своими этими Александрами. На странность Анжела его слушала с интересом и успевала строить глазки. Допив алкоголь Никодим Кодимович стал эмоционально буянить, ведать про какую-то тартарию, про то, что Иван Грозный никто иной как Чингисхан и про то, что подводные лодки существовали во времена Наполеона. Он размашисто жестикулировал и пролил графин с морсом на барышень. Снежана выругалась про себя трехэтажными метафорами и увела подругу в ванную. Через мгновение с комнаты послышался звон битой посуды. Обеспокоенная вдова покинула ванную и застала Никодима Кодимовича шмонающего сервант. Всё, что попадалось под руку он запихивал за пазуху. Тут его взгляд нацелился на дверь Егора. Он стремглав, роняя посуду, влетел в комнату головой и, через секунды с душераздирающим криком выбежал обратно и к выходу. Глаза его были словно две помидорины, а голова покрылась сединой. Вопил он без остановки; вопил в подъезде и даже на улице, оставив после себя шлейф канализации. Анжела в спешке доела всю курицу и удалилась, позабыв о сыне. Через несколько минут вернулась и забрала растерянного пацана.
– Ну, ещё раз с днём рождения, – произнесла виновато она и покинула жильё, запнувшись за голодающие башмаки.
