Кристина Французова
Ревность
Вскоре пальцы покинули меня, давая жалкую передышку. Но мысли об отдыхе оказались преждевременными и напрасными, когда Гера поднял с пола ремень связал им мои кисти, после чего перекинул хлястик через одну из деревянных реек в изголовье кровати и в итоге закрепил его на запястьях.
– Никуда не уходи, Мира, – издевательский смешок от него, – мы не закончили.
Он скрылся в ванной, после чего послышался плеск воды, а я наконец дала короткую волю рыданиям, попутно прислушиваясь к шуму за дверью. Слёзы облегчения не принесли. Потому как всякий раз я вздрагивала от малейшего стука или подозрительного звука за дверью ванной комнаты. Гера отсутствовал долго. Моё тело затекло и онемело, а спина и зад полыхали пожаром. Я попыталась проделать дыхательную гимнастику и таким образом взять эмоции и боль под контроль, но у меня ни черта не получалось. Когда-то читала, что чувство боли можно притупить, и я намеренно уплывала сознанием в приятные воспоминания: представляла сад на заднем дворе с клумбами цветов, высаженных специально с учётом сезонного цветения; погожие летние деньки, обогреваемые ласковыми лучами солнца и романтическими объятиями любимого мужчины на закате дня. Казалось, что страданий становилась меньше, они будто растворялись, но стоило мне пошевелить хотя бы пальцем, сознание возвращалось в тело и боль возобновлялась в том же объёме. Только горечь неудачи порождала скорбное разочарование и жалость к себе.
Когда я уже отчаялась и была на грани того, чтобы самой позвать своего мучителя, муж наконец вышел из ванной комнаты. Вновь оседлал мои бёдра, перед этим вплотную сведя мне ноги. Гера полностью обнажился. Ощущение прикосновения горячей кожи к моей принесло с собой некое облегчение, а может это просто была жалкая попытка самообмана. Слегка влажные ладони начали оглаживать спину, изредка спускаясь к ягодицам. Он рисовал на коже узоры, а моё тело раскрашивало их алым. Я искусала губы, силясь приглушить жалобные стоны. И всякий раз непроизвольно дёргалась от каждого касания.
– Чшш, не шевелись, – тихий голос лишился ярости, но почему-то не приносил успокоения, – не дёргайся и не провоцируй меня, побудь послушной девочкой. Не наказывай себя ещё больше.
О чём он говорит? Ведь я не собиралась наказывать ни его, ни себя, в отличие от него самого. Я обмякла. Алая пелена достигла самых потаённых уголков моего сознания, утверждая свои права, доказывая свою властность надо мной.
– Умница, Мира, вот так. – Его ладони спустились к ягодицам, чтобы уже там оставить свой след. Он раздвинул половинки и палец прошёлся вдоль, задержавшись возле задней дырочки и вынуждая меня напрячься.
– Если не хочешь боли, то расслабься. А если тебе понравилось, то можешь зажиматься дальше. Но ты получишь сегодня всё, что заслужила, так или иначе.
И после этих слов я рухнула в новую пропасть, понимая, что меня возьмут силой второй раз, не спрашивая и не интересуясь моим согласием. Плевок, и тут же палец принялся растирать влагу по сморщенной звёздочке. Один погрузился внутрь, следом второй. Несколько поступательных движений и вот третий тоже внутри. Мне хотелось орать и рыдать во весь голос от обиды, несправедливости, унижения! Но я понимала, что ничего из этого не произведёт на озлобленного мужа впечатления. Поэтому попыталась по-другому:
– Гера, прошу тебя, только не так. Пожалуйста. Не делай хуже, чем ты уже сделал.
– Мира, родная, о чём ты меня просишь? Я ведь тоже убедительно просил тебя не встречаться с Загородневым. И что? Стоило тебе выйти за дверь под предлогом встречи с подругой, как твой водитель мне докладывает, что Загороднев примчался следом за тобой. Разве так выполняют просьбы любимого мужа, Мира?
Пальцы безжалостно проникали в задний вход, а я искусанными губами измученно бормотала:
– Пожалуйста, Гера, только не туда. Умоляю тебя… не надо.
– Заткнись, Мира, – голос снова резкий, нетерпимый, – раньше надо было думать, что надо, а что нет.
Но я не могла заткнуться, страх парализовал рассудок, и я как заведённая стонала в подушку: – Остановись, только не так… пожалуйста, Гера, остановись.
Он вынул пальцы, чтобы отхлестать попу ладонями. Звонкие болезненные шлепки по воспалённой коже выбивали из меня скулёж.
– Перестань рыдать. Ничего с тобой не случилось. От воспитательной порки ещё никто не умирал, – он вдруг неожиданно проскользнул рукой под животом, чтобы приподнять меня и подложить подушку.
– Гера, пожалуйста…, – я не знала, что он задумал, но была согласна на что угодно, лишь бы избежать ремня и секса.
– Я слышу тебя, жена. Но хочу, чтобы и ты услышала меня. – Его пальцы вдруг начали гулять по промежности, скользя уверенными движениями, отвлекая моё внимание. Знакомые приятные ощущения распространялись по телу, и я вдруг прекратила всхлипывать, недоуменно прислушиваясь к собственным неожиданным ощущениям. Гера же моментально отследил реакцию.
– Вот видишь, как поступают с послушными жёнами. – Лёгкие, едва заметные, круговые касания вокруг моего чувствительного бугорка переключали внимание и вынуждали забыть о недавно творимом бесчинстве: – А то, что было до этого, не доставило удовольствие ни тебе, ни мне. Я не требую от тебя невозможного, Мира. Я просто хочу быть уверенным, что ты не начнёшь заигрывать с каждым встречным мужчиной. Ты моя жена, Мирочка, поэтому твои улыбки – мои, блеск твоих глаз – мой, и заливистый смех тоже мой.
Его хриплый, низкий голос убаюкивал растревоженные нервы, нежные ласки заставляли подаваться бёдрами навстречу руке. Когда муж нырнул пальцами в глубину, то мы оба убедились, что лоно сильно увлажнилось. Хотя я на такой исход даже не рассчитывала.
– Мм, какая послушная девочка, – два его пальца нашли нужную точку внутри меня и теперь осторожно массировали. После унизительной порки и жёсткого секса на сухую получить нежность и ласку… – подобный трюк способен сломить сопротивление в одночасье. Чтобы Гера ни потребовал от меня в эту минуту, я бы согласилась на всё, лишь бы не испытывать страх и боль от ударов ремнём. Моё дыхание становилось всё чаще, а пальцы мужа постепенно усиливали давление и наращивали амплитуду движений. Вскоре я практически сама насаживалась на его руку, вжимаясь лицом в подушку, прячась одновременно и от жгучего стыда перед самой собой, и от разрывающего желания получить разрядку. Но… он вдруг полностью вынул пальцы и тут же сильно стиснул ягодицу, из-за чего я едва не захлебнулась слюной от неожиданности и резкой смены наслаждения и последующей боли. Моё шипение заглушила подушка, но Гера склонился над ухом и тихо, но бескомпромиссно высказал:
– Увижу ещё раз рядом с мужиком, Мира, любым мужиком, убью обоих…
Новые шлепки ладонью по ягодицам моментально вытеснили недавнее наслаждение, боль уже не чувствовалась так остро, скорее обида от неполученного удовольствия разрасталась намного быстрее, а мозг попросту не успевал обрабатывать вводимые данные. В этот раз мне несказанно повезло. Муж вдруг освободил мои руки и равнодушным, лишённым эмоций голосом произнёс:
– На сегодня так и быть закончим, иначе твои вопли доведут тётю до сердечного приступа. И хорошенько запомни, что я тебе сказал, Мира, насчёт посторонних мужчин. Дважды повторять не буду. Иди умойся и не вздумай реветь. Сама заработала, сама получила. И если хочешь, чтобы я изменил отношение к тебе, то для начала измени своё.
После чего он лёг на самом краю своей половины кровати, подложил согнутую в локте руку под голову и закрыл глаза как ни в чём не бывало. Я ничего не ответила на его отповедь, потому что поначалу лежала оглушённая неожиданной свободой, затем растерянностью от смены настроения мужа. Но возможная опасность из-за нахождения рядом с мучителем придала нерасторопному телу ускорения. Я корявой походкой, едва слышно охая и стеная поковыляла к ванной комнате, а на подходе меня настигла ещё одна унизительная фраза напоследок:
– Надеюсь ты не рассчитывала на оргазм, малышка. Удовольствие только для послушных девочек, Мир-ра.
«Говнюк», – высказалась про себя. Оказавшись в ванной, я закрыла дверь на щеколду, после чего без сил сползла вниз.
Мне понадобилось несколько долгих минут, чтобы перестать трястись от кошмара пережитого. Когда я почувствовала себя в относительной безопасности, то опираясь о дверь ладонями еле встала на ноги. Первым делом тут же бросилась к зеркалу и отшатнулась при взгляде на собственное изображение. Глаза безумные, косметика размазалась по лицу, волосы всклокочены. Кожа на лице и шее местами покраснела от раздражения, но мне предстояло посмотреть на себя со спины. Стало жутко. Вспоминая душераздирающие страдания, я всерьёз опасалась увидеть чудовищные кровавые раны, которые всегда оставляли после себя напоминания в виде шрамов. Не знаю, что у меня за фобия, но шрамов на своём теле я боялась, пожалуй, даже больше, чем самих ранений им предшествующих. Поэтому поворачивалась я, снова закусив губу, которую недавно почти сгрызла. Повернулась боком и медленно взглянула в зеркало, выворачивая шею…
Серьёзно?! А где?
Позабыв о боли, я встала ровнее спиной к большому зеркалу, взяла маленькое ручное зеркальце и взглянула с его помощью на свою спину и ягодицы…
Эм-м, а где полученные увечья? Где кровь?
Мне понадобилось какое-то время, чтобы осознать: «Чёрт побери, Мира, ты непроходимая идиотка!»
Никаких кровоподтёков, рваных ран, даже самой маленькой царапины. Моя спина и попа полыхали алым свечением, но повреждений не было и в помине. Я неверующе провела ладонью по ягодице и тут же отдёрнула руку, зашипев. Кожу ощутимо жгло, но вполне терпимо, никаких следов от ремня и что самое постыдное – никакой адской боли я не чувствовала!
Я несколько долгих минут крутилась возле зеркала, отыскивая самую завалящую царапинку. Мозг отказывался верить глазам и мыслительный ступор никак не желал исчезать. Я и представить себе раньше не могла, что человеческий страх настолько всемогущ и всесилен. Неужели заложенное природой чувство действительно способно подменять реальность в человеческом сознании? Когда я читала о похожих случаях, как например, некий мужчина скончался в ванной от змеиного укуса, при этом змеи не нашли, но зато выяснили, что он страдал запредельной формой офидиофобии (страха перед змеями) и причиной смерти записали разрыв сердца от сильного испуга, то относилась к подобному со здравой долей скепсиса. Особенность того случая в том, что якобы дядька не просто боялся, а ежедневно и ежесекундно испытывал ни с чем несравнимый ужас перед змеями, поэтому дело было быстренько закрыто и в официальных документах значилось: мол, да, змеиный укус есть, но змеи нет и быть не могло в виду местоположения и замкнутости пространства, посему виноват страх мужика. Так отчитались и полицейские, и эксперты. Я признаться, читая, посмеивалась в кулак, мне подобные истории казались выдумкой для школьников. Но прямо сейчас я с круглыми, выпученными глазами понимала, что пережила что-то весьма похожее, и это понимание, честно говоря, заставляло мелкие волоски на коже противно шевелиться.
Я действительно прочувствовала, как у меня встал умственный процесс, просто застрял на одном месте и всё. Даже то, что я раз за разом крутилась вокруг зеркала, убеждая себя зрительно глазами в отсутствии телесных повреждений, не сильно помогало, потому как картины выдуманных увечий не желали исчезать из моей головы. А значит страх, породивший жуткие образы в головном мозге, и заставивший испытывать сильнейшую боль, в этот момент оказывался сильнее меня самой. Осознание того, что скорей всего я накрутила сама себя до невообразимых высот, заставило испытать чувство стыда и вспомнить себя бестолковой школьницей, не выполнившей как положено домашнее задание и возвращающейся домой с двойкой в дневнике.
– Не может быть, чтобы я вопила как резанная, будто меня убивают, а сейчас на мне ни следа и я не чувствую той боли, что переживала всего несколько минут назад, – бормотала себе под нос, видимо рассудок испытывал острую нужду в слуховом подтверждении помимо зрительного относительно творимого безумия.
И что мне стоило на мгновение расслабиться и перестать трястись от паники? «Что-то похожее тебе говорил Гера», – запоздало начала постигать смысл сказанного мужем. Тогда как я сделала всё в точности наоборот, напрягая все мышцы разом. И мне действительно казалось, что меня разрывало на части.
– Главное, что не останется никаких следов, – утешилась малым и уже с другим настроением встала под прохладные водные струи тропического душа. Предварительно выбросив в мусорное ведро чулки, которые Гера так с меня и не снял. Мочалку отложила в сторону, трение кожи – не то, что я готова вытерпеть. Размазав гель по телу ладонями, взбила пену, лёгкие, скользящие, массажные движения принесли существенное облегчение. Осмелев и приободрившись, осторожно коснулась промежности. Проверила пальцы на наличие крови…, мыльная пена осталась белоснежной, без единого красного пятнышка.
– Трусливая идиотка, – наградила сама себя нелесным эпитетом и окончательно успокоившись закончила мытьё. Я не стала тратить время на сушку волос, только обернула голову полотенцем да так и отправилась в кровать. Осторожно как мышка, опасаясь сделать неловкое движение, чтобы не разбудить Геру, юркнула под одеяло, устраиваясь на боку. Но мои надежды не оправдались. Мужское тело придвинулось ко мне, одновременно подтягивая меня ближе за живот. Попа вжалась в пах, и я восприимчивой кожей прочувствовала каждый волосок на его теле. Раздавшийся шёпот возле уха отозвался мурашками вдоль моего позвоночника:
– Убедилась, что повреждений нет?
– Угу.
– Полегчало?
– Мгм.
– Теперь будешь меня слушать?
– Ммм.
– Тогда спи, – чмок за ушком напоследок.
И Геру не смутило, что до вечера ещё в принципе уйма времени, стрелки часов едва перевалили за шесть. Но едва услышав сопение мужа мне в затылок, я вырубилась мертвецким сном.
Глава 7
Утро я встречала в одиночестве, но это и к лучшему. Разговаривать со своим мужем я не собиралась. Пусть вчера я действительно больше испугалась, чем моё тело получило вреда, но половой акт без чёткого согласия с моей стороны для меня не являлся нормой или тем, чем я готова поступиться. Ко всему промежность, как и попа, горела от жёсткого обращения. Но линию поведения с Герой я пока не могла для себя определить. Он ревновал, причём настолько сильно, что, вероятно, сам верил в правдоподобность беспочвенных фантазий. Это безусловно чушь, но как доказать мужу, что я не вакханка, если он уже шёл на поводке собственных выдумок? А силу человеческих страхов и восприимчивость подсознания я испытала на себе во всей красе буквально вчера. Поэтому если Гера уверует в мою супружескую неверность, которой укорял, вряд ли я смогу его переубедить. Вчерашний опыт мне запомнится надолго.
После водных процедур спустилась к завтраку, одев, к слову, не юбку или платье как того требовал муж, но и любимые мною джинсы были отложены в сторону, а… спортивный костюм. Ткань мягкая и не так сильно раздражала кожу. Но к моему вящему облегчению Гера успел уехать на работу, а Мария Мстиславовна колдовала на кухне, помешивая нечто в большой кастрюле на плите.
– Доброе утро, Мирушка.
– Доброе, тёть Маш.
– Герушка уехал с утра пораньше. Он сегодня встал ни свет ни заря, даже раньше меня, хотя я обычно поднимаюсь раньше всех.
«Ещё бы он не выспался, если проспал двенадцать часов кряду, а я и того дольше», – поддела нас обоих про себя, но тему развивать не стала.
Напившись кофе с бутербродами я помогла тётушке по хозяйству, после чего прихватив из библиотеки книгу обустроилась в спальне и не выходила до самого вечера. Марина звонила, но настроение для ведения дружеских бесед отсутствовало совершенно. Скинула ей короткое сообщение, что если не вопрос жизни и смерти, то лучше его отложить до завтра, а лучше до послезавтра. Она ничего не ответила, из чего я сделала вывод, что новости были не из разряда катастрофических.
Последнее время Гера регулярно задерживался, и я надеялась, что сегодня вечером он поступит также. Но, по «закону подлости», он приехал вовремя. Я услышала доносящийся с улицы шум, но не предприняла попытки встать и спуститься, чтобы обнять вернувшегося домой супруга, как сделала бы до вчерашних событий. Более того я впервые в связи с его возвращением испытала не радость, а досаду… И, честно говоря, огорчилась данному обстоятельству. Получалось, как у В. Высоцкого: «Тут за день так накувыркаешься… Придёшь домой – там ты сидишь». Не такой я представляла семейную жизнь, когда выходила замуж.
Через несколько минут дверь спальни отворилась, и я снова имела «счастье» лицезреть взбешённого мужа. Закатила глаза к потолку, безмолвно вопрошая у него «что на этот раз?» Но, признаться, ответ меня не интересовал. Надоело.
– Почему не встречаешь?
– Последний месяц ты был не рад, когда встречала.
– Вообще-то я возвращаюсь не с курорта, Мира, – мужской строгий голос предупреждал не вступать в перепалку, а напротив требовал прогнуться и подчиниться, виляя хвостиком аки преданная зверушка. Может быть вчера – да, но сегодня…
– А я устала предугадывать твоё меняющееся настроение.
Он бросил снятый пиджак небрежным движением на соседнее с моим кресло и подошёл вплотную ко мне:
– И чем же ты занималась, что так устала, дорогая жена? – Гера принял нарочито небрежную позу, спрятав руки в карманы брюк, но меня не отпускало ощущение, что надо мной нависала несокрушимая скала без единого уступа, за который можно было бы ухватиться, чтобы не рухнуть с неё вниз: – Может вагоны разгружала? – раздалось от него язвительно сверх меры.
– Нет, сокрушалась потере любимого человека.
Он тут же напрягся как хищник перед прыжком, подобрался, глаза засверкали ярче потревоженным в своей злости синим огнём:
– С этого места поподробнее.
– Как пожелаешь. Выходила я замуж за любящего, нежного и заботливого мужчину, но по неизвестным причинам он исчез, оставив вместо себя злобного, жестокого тирана.
Муж опёрся ладонями на подлокотники кресла и наклонился вплотную, мы почти соприкасались носами. Бравада, которой я только что с успехом пользовалась, испарилась за мгновение. Тяжёлая мужская аура выдавила из меня последние крохи храбрости, а синий взгляд подёрнулся задумчивостью:
– Хм…, я всегда считал, что ты умная женщина, Мира.
Теперь я окунулась в молчаливое недоумение.
– Но вчерашнее, смотрю, ничему тебя не научило.
А вот это удар ниже пояса, запрещённый:
– Ты мне угрожаешь? – пока я даже больше удивлена, чем испугана.
– Зачем сотрясать воздух попусту? Я тебя вчера предупредил что будет, если ты ослушаешься хоть единожды. Если ты меня любишь, как часто повторяешь, то прислушаешься к словам своего любимого мужа. Ну, а если нет, что ж… Значит и не любила никогда.
– Гера, о чём ты говоришь? Я абсолютно перестала тебя понимать. У меня нет никого и никогда не было кроме тебя.
Своими словами я хотела успокоить, но к моему изумлению, которое я даже не пыталась скрыть (какое там, я уже не первый день, как река, вышедшая из берегов, буквально тонула в собственных водах удивления и растерянности да в предрассветном плотном тумане, сотканном сплошь из волнений и тайн), вышло только хуже. Муж резко выпрямился и, развернувшись, устремился к выходу из спальни, на ходу бросая хлёсткий приказ:
– Переодевайся в платье и спускайся к ужину.
– Я не голодна, – мой голос, к моему же огорчению, выдавал то внутреннее смятение, в котором я пребывала.
– Мне плевать. Если не спустишься через десять минут, спущу тебя сам, лишь бы жалеть после не пришлось.
Дверь хлопнула, а я накрыла голову ладонями в необъяснимом отчаянии. Раскрытая книга на моих коленях от неловкого движения перевернулась. Мне пришлось отложить томик на журнальный стол, причём я нисколько не переживала об отсутствии закладки и потере нужной страницы. Где взять силы чтобы противостоять? Подчиняться грубости и признавать мужскую власть над собой я не смогу. Но и просто уйти, оставив позади счастливые годы семейной жизни, тоже не про меня. Пока Гера не перешёл черту, я найду в себе силы побороться.
Но где проложена та черта?
Вчера вечером я была уверена, что рубеж преодолён. Но за ночь и сегодняшний день успокоилась. Всё же последнее происшествие скорее из разряда унизительных, чем жестоких. Моё тело абсолютно здорово, а психика… У меня не было чёткого понимания кто из нас двоих прав, кто виноват. Я могла понять его ревность и желание утвердить свои мужские права. А что касалось воспитания жены ремнём… Тут, конечно, загвоздка. Это не то, что я позволю мужчине в отношение себя, но речь ведь шла о человеке, которого я искренне, всем сердцем любила и которому клялась быть рядом несмотря ни на что. Что я за жена, если сдамся, даже не попытавшись сохранить семью? Мы женщины, гораздо тоньше мужчин способны чувствовать семейные нити. Если Гера всегда беспокоился о том, чтобы я вкусно и сытно ела, было тепло одета и обута, то я в первую очередь отслеживала его душевное состояние. Не знаю у всех так происходило или только в нашей семье. Мне почему-то виделось, что мужчины более материальны нас женщин. Поэтому и за крепость семьи приходилось сражаться нам. Ибо тонкие, сверхчувствительные миры эфира и эмоций мы приспособлены считывать подсознательно, врождённым рефлексом или чутьём, или накопленным опытом предыдущих поколений. Где же пройдёт та грань, после которой не останется пути назад? Неизвестно. Вчера я думала, что почти вплотную подошла к ней. Сегодня оказалась отброшенной далеко назад. Что будет завтра…, наверно даже Гера не ведает. Безмолвно прикрикнула на собственные безрадостные мысли с целью приструнить и пошла в гардеробную за сменной одеждой.
Гера скривился при виде меня, но его приказ был выполнен мною в точности, платье – в наличии, а о степени его нарядности он не упоминал. Наряд я выбрала самый обычный: безразмерный трикотаж серого мышиного цвета, который вместил бы троих, как я. Муж промолчал и приступил к ужину. Я также молча заняла своё место справа от него и взяла приборы в руки, но затянувшаяся семейная размолвка не способствовала аппетиту. В горле застрял противный комок. Поэтому вернув вилку с ножом обратно на тарелку, я щедро отхлебнула из бокала с красным вином. Спасибо любезному мужу, который к моему приходу успел открыть бутылку, чтобы выпустить спиртовые пары. Смирившись с тем, что еда сегодня меня совершенно не привлекала, я откинулась на спинку стула, зажав пальцами ножку бокала, и потягивала напиток мелкими глотками, периодически взбалтывая.
– Новые фокусы? – Вздёрнутая вопросительно бровь на его высеченном словно из камня лице, когда-то меня будоражила. Я только пожала плечами в ответ, не улавливая сути. Тогда Гера переформулировал вопрос: – Почему не ешь?
– Нет настроения.
– А выпить значит настроение есть, – вместе со словами он послал ехидную ухмылку в мой адрес.
– Значит есть.
Прежде чем произнести следующую фразу мне понадобились несколько больших глотков вина – именно таких, когда набранная жидкость, переполняя ротовую полость, с трудом удерживалась за плотно сомкнутыми губами, можно представить, что так люди обычно пили воду после вынужденной длительной жажды – и буквально всё мужество, которым я обладала. Хотя до последней секунды я сама не верила, что смогу произнести вслух то, что разъедало кислотой мою раненную душу.
– Гера, скажи, ты винишь меня в том, что я потеряла ребёнка?
– С чего ты взяла? – Муж тоже перестал есть, отложив приборы на край тарелки. После чего промокнул губы салфеткой и откинулся на стуле, окидывая меня задумчивым, мрачноватым взглядом: – Нет, – вскоре раздался уверенный ответ, – хотя я просил тебя не лететь.
– Просил. Но я всё равно полетела. – «Чего не прощу сама себе до собственного последнего вздоха. Мой крест, моя ноша и мне её нести, кто бы что ни говорил».
– И как? Теперь ты довольна?
– Что?! Я с ума схожу от горя и пустоты, а ты спрашиваешь довольна ли я? – ненавижу его за брошенные злые слова, за надменный вид, за демонстрируемое превосходство надо мной, за то, что он всегда на шаг впереди и читает меня, как раскрытую книгу. Но ещё больше я ненавижу себя за то, что он прав. Также как и страх, чувство собственной вины обладало феноменальной способностью сжирать нас заживо причём за весьма короткий срок, и я теперь понимала почему в любых странах мира процент смертей от сердечно-сосудистых заболеваний бил все «рекорды», даже смертность от онкологии проигрывала по всем статьям. «О чём ты думаешь, Мира?»
– Я не понимаю, для чего ты подняла эту тему? – Гера начал злиться, но мы ни разу откровенно не говорили о трагедии, поэтому вскрывать покрывшийся первой коркой нарыв приходилось обоим. – Мы оба знаем ответы на все вопросы: что, как, и почему. Исправить ничего нельзя, так за каким чёртом ворошить? Тем самым ты причиняешь боль в первую очередь себе.
– Врач сказал, что это произошло бы в любом случае, неважно был самолёт или не было.
– Только ты была бы дома и при первых признаках недомогания тебя отвезли в частную клинику, оборудованную новейшей техникой, а не в богом забытую неотложку.
И мне бы остановиться, сейчас самое время, я же видела, что муж искрил от злости, давно забыв про ужин. Его широко расставленные руки упёрлись ладонями в ребро стола, накрытого скатертью, и красноречиво сообщали о взведённом состоянии. Но я почему-то упорно продолжала ковырять незалеченную рану и себе, и ему. Я свихнулась?
– Я и была в нормальной больнице! – запротестовала, переходя на повышенный тон.
– Они не сохранили беременность! Они едва не погубили тебя! Это, по-твоему, нормально?! Если бы не Иван Сергеевич с его золотыми руками, ты могла и скорей всего отправилась вслед за ребёнком. Ты это понимаешь, идиотка?! Ты хоть представляешь, что я пережил за ту неделю, когда ты валялась обескровленная и не приходила в сознание? Я тысячу раз примерил на себя статус вдовца, чтоб тебя, Мира! – Гера в отличие от меня перешёл на крик сразу. И наш спор не замедлил обернуться полноценной ссорой, подкрепляясь возмущениями, оскорблениями, накопленными обидами, страхами и обманутыми ожиданиями.
– Прости, я понимаю, что тебе сложно. Но я думала, что по всему миру тысячи даже миллионы женщин путешествуют, будучи беременными и ничего с ними не случается. Нельзя на поздних сроках, согласна, но на ранних…
– Мира, ты совсем тупая или как?
– Гера, пожалуйста, не говори со мной так.
– А как мне с тобой говорить? Я тебе объясняю, что из-за твоей поездки не спасли вовремя ребёнка и едва не угробили тебя. А ты мне продолжаешь упрямо талдычить, что это нормально. Что у тебя нормально? Выкидыш нормально?
– Хорошо. Я виновата. Это была моя идея съездить с мамой к морю. Я признаю, что случившееся целиком и полностью моя вина. И прошу прощения у малыша и у тебя.
– Какое прощение, Мира? Да кому оно нужно?! Ребёнку уже всё без надобности. Мне оно даром не сдалось. Я принял ситуацию и живу дальше. Только ты как заведённая топчешься на одном месте.
– Я просто не могу понять, за что ты злишься на меня. Почему не доверяешь.
– А у меня нет повода злиться?
– Конечно есть, – покаянно согласилась, но Гера почему-то зыркнул так, что будто с минуту на минуту начнёт меня убивать. Я невольно опустила взгляд на его ладони и заметила, что пальцы сжались в кулаки до побелевших костяшек, нервно сглотнула и подумала: когда-то давным-давно Отелло очень похожим взглядом «люблю, но убью» смотрел на свою Дездемону. Моё тело рефлекторно дёрнулось, но сжав уже свои пальцы в кулаки я тем не менее настырно продолжила:
– Ты тоже хотел и ждал малыша, поэтому у тебя есть повод злиться на меня. – Странно, что ответ я услышала совсем не тот, на который надеялась. Не знаю, когда и почему мы перестали понимать друг друга, но ещё более странно, что даже высказанные вслух слова отказывались нам помогать достичь взаимного просветления.
– Мира, ты не тупая, ты глухая. Я тебе только что сказал, что живу дальше, несмотря на выкидыш. В конце концов это не то горе, которое мы не смогли бы пережить. У нас будут дети, – тут он запнулся и как будто пожалел о собственных неосторожных словах, потому что его взгляд сверкнул виной, наверно на какую-то секунду или даже долю её. Я ничего толком не поняла, не успела отследить его реакцию более внимательно, настолько мимолётной она была, и поэтому не стала заострять внимание.
– Хорошо. Если ты говоришь, что не злишься из-за потери ребёнка, я тебе верю. Но тогда почему ты злишься?
– Я думал ты мне скажешь.
– Откуда я могу знать, что крутится в твоей голове, если ты вообще мне ничего не рассказываешь. После моего возвращения из больницы мы перестали разговаривать друг с другом.
– Вот именно, жена. Вместо встреч с Загородневым лучше бы почаще вспоминала о собственном муже, глядишь и проблем бы никаких не было.
– Значит Загороднев, – резюмировала я обречённо, с ноткой брезгливости даже и не смогла отменить искривившую собственное лицо гримасу. Непроизвольно получилось. – Это глупо Гера. У меня с ним ничего нет и быть не может. Я люблю тебя и всегда любила только тебя.
– А вот со словами поосторожнее, Мир-ра, – муж вдруг яростно зарычал, резко подскакивая из-за стола, за мгновение оказываясь рядом, чтобы до боли стиснуть мои плечи своими ручищами и уже на ухо прошипеть, – когда женщина любит, то не ведёт себя как привокзальная шлюха.
– Я не шлюха.
– Радует, что хоть кто-то в это верит.
Мои глаза наверно подпрыгнули до самой макушки:
– …?! То есть ты вправду считаешь меня способной на предательство?
Затянувшееся молчание кричало громче слов.
– Не знаю, Мира, уже не знаю.
Гера оставил меня в покое и сел обратно на своё прежнее место, поле чего опёрся локтями о столешницу и, переплетя пальцы в замок, подпёр ими лоб. Он спрятал лицо, но то, как поникли его плечи, и последняя фраза, произнесённая не в гневе, а неожиданно безрадостным, поникшим голосом, создавали впечатление будто мой муж потерялся и сейчас стоял где-то на распутье. Дёрнулась к нему… Нерешительно замерла… Снова дёрнулась и всё-таки приблизилась, подойдя со спины, укладывая ладони на его плечи и слегка пожимая.
– Зато я знаю, Гера! – в драматически-искренне высказанные слова я вложила всю свою поддержку, непоколебимую уверенность, твёрдое обещание быть рядом всегда, несмотря ни на что, – я тебе говорю, что не предавала тебя и не сделаю этого в будущем. Я слишком сильно тебя люблю.
На что я могла рассчитывать – неизвестно, но он стряхнул мои руки и пошёл прочь из столовой, а на выходе не оборачиваясь произнёс, растаптывая в пыль мою жалкую надежду:
