Константин Маркович Поповский
Моше и его тень. Пьесы для чтения
Предводительница (подходя к сидящему Йахве, мягко): Но ты ведь не допустишь этого, господин? Разве ты не хотел просто испытать его?
Йахве (удивлен): Испытать?.. (Негромко смеется). Поправь меня, если я ошибаюсь, женщина, но мне кажется, будет правильно, если каждый из нас станет заниматься своим делом, а не совать нос туда, куда его не просят. Придумывать объяснения и подавать случившееся в надлежащем виде, так, чтобы оно выглядело пристойно, трогательно и поучительно – это, кажется, твоя обязанность, а не моя. (Поднимаясь со стула). Ну, что ты уставилась на меня, как будто для тебя это новость? Ты ведь лучше меня знаешь, как это делается. Пролей слезу. Опиши его душевные муки. Подбрось пару цитат. Расскажи о тяжести выпавших на его долю испытаний. Тем более что, в конце концов, ты ведь ничем не рискуешь, потому что через много лет, когда забудутся детали, все будут помнить только то, что я вовремя остановил его занесенную руку, не дав свершиться ужасному. Он и сам будет так думать, потому что человек всегда думает так, как ему удобно, а не так, как того требует истина.
Предводительница (с поклоном): Пусть будет благословенно твое имя, господин… (Помедлив). Но разве ты не обещал ему, что от него произойдет великий народ?
Йахве: А разве это надо обещать, женщина?.. Разве есть на земле такой народ, который не считал бы себя великим еще до того, как о нем услышали его соседи? (Сквозь зубы). Дьявол бы их всех побрал вместе с их величием. (Не спеша идет по сцене). К тому же, если говорить честно, никого из людей особенно не интересует то, что я говорил на самом деле. Их больше занимает то, что они прочитают в своих жалких книжонках или услышат от соседей и проповедников. Поэтому они будут кромсать мои слова до тех пор, пока из них не получится то, что смогут переварить их сушеные мозги. (Возвращаясь, слегка насмешливо). И тут, сдается мне, они чем-то похожи на тебя, женщина, а?
Предводительница (склонившись в поклоне, в смятении): Господин…
Йахве: (остановившись и глядя в сторону ширмы): Ладно, ладно. Лучше расскажи мне, что ты видишь сейчас в свою подзорную трубу? Видишь, как он осторожно подходит к камню, на котором спит Ицхак?
Предводительница (повернувшись к ширме): Да, господин.
Йахве: Как легко ступает, боясь, что спящий проснется, как вынимает нож и примеривает направление удара? Как тысячи мыслей и сомнений одолевают его, так что ему хочется вдруг немедленно бросить на землю орудие преступления и бросится прочь самому, но что-то останавливает его и заставляет вернуться к прерванному… Ты случайно, не знаешь что?
Предводительница: Может быть, он любит тебя, господин?
Йахве: Это неплохая мысль… Нет, в самом деле. Не забудь включить эту глупость в твой рассказ. Мне кажется, это может произвести хорошее впечатление. (Садится на стул спиной к Предводительнице, сквозь зубы). Чертова работа… Ну, что там еще?
Предводительница: Боюсь, что я вижу кровь, господин.
Йахве: Выходит, дело сделано?
Предводительница: Да, господин.
Йахве: Ненавижу кровь.
Предводительница: Да, господин.
Йахве: В ней есть что-то плебейское. Как будто забывают помыть руки после ватерклозета или радуют окружающих, сморкаясь без помощи носового платка. (Поднимаясь со стула). Я тебя слушаю. (Вновь медленно идет, заложив руки за спину).
Предводительница: Да, господин. (Декламирует).
Холод пронзил его сердце, когда на горе Провиденье
В руку вложило ему двусторонне отточенный нож.
Силится он разомкнуть поскорее сведенные ужасом губы,
Но лишь мычанье глухое сердце способно родить.
Йахве (остановившись на противоположном краю сцены): Это все?
Предводительница: Нет, господин. (Декламирует).
Прежде чем в скорбный Шеол улететь навсегда, без возврата,
Память о прошлом утратив и имя свое позабыв,
Носится бедная тень над поверженным телом, прощаясь,
Словно над полем ночным все кружит и кружит нетопырь.
Йахве (зябко потирая руки): Просто кошмар какой-то. (Поднявшись, делает несколько шагов и сразу, вернувшись, садится). Знаешь, что?.. Иногда мне кажется, что было бы гораздо лучше обойтись без твоих комментариев.
Предводительница: Ты ведь знаешь, что это невозможно, господин.
Йахве: К сожалению. К сожалению. К сожалению… Надеюсь, это все?
Предводительница: Почти.
Йахве: Все! Довольно. Хватит! (Вскочив, кричит, закрыв ладонями уши). Не хочу!.. (Какое-то стоит время, закрыв уши).
Короткая пауза.
(Тихо). Довольно… (Медленно идет по сцене).
Небольшая пауза.
(Негромко). Наверное, думаешь, что это я все затеял, женщина? Всю эту глупость с жертвоприношением?.. Послал Авраама в лес, сунул ему в руки нож?.. Дура… Вот уж кто тут совершенно ни при чем, так это я. (Вновь делает несколько шагов по сцене).
Короткая пауза.
(Обернувшись к Предводительнице, резко). А знаешь, почему? Потому что так устроен этот поганый мир, в котором все случается только потому, что случается, а не потому, что кому-то захотелось, чтобы это случилось!.. А ты что думала, идиотка?
Предводительница смиренно приседает. Небольшая пауза, в продолжение которой Йахве, ссутулившись, вновь делает несколько шагов по сцене, затем вернувшись, тяжело опускается на стул.
(Негромко). Ты ведь не хуже меня знаешь – все в мире складывается так, как складывается, так что в результате получается то, чего ты меньше всего ожидал. Какая-нибудь дрянь или какая-нибудь несусветная глупость, которой потом стыдишься, хоть должен притворяться, что тебе это нравится, чтобы все думали – такова твоя воля. (Пренебрежительно). Моя воля… Выдумали себе отговорку, чтобы можно было самим ничего не делать и ни за что не отвечать! (Сквозь зубы). Жалкие твари!
Предводительница: Да, господин.
Йахве: И при этом каждый считает своим долгом напомнить тебе, что ты Бог, как будто Бог – это какой-то дешевый пазл, который можно легко сложить из всякой всячины, – из могущества, милосердия, истины, справедливости, всеведенья, провидения – из всего того, что можно подсчитать, взвесить, объяснить, понять, пощупать! Тупые идиоты. Они думают, что стоит им сказать про меня, что я милосерд, или всеведущ, как они уже знают обо мне все и могут писать свои вздорные книги, и надоедать мне своими бесконечными славословиями и просьбами… Чертовы ублюдки!
Предводительница: Ради Бога!.. Что если вдруг Тебя кто-нибудь услышит?
Йахве (кричит): Чертовы ублюдки!..
Короткая пауза.
(Переведя дух, негромко). Нашла, чего бояться… Или ты уже забыла – что бы я не сказал и что бы ни сделал, все равно рано или поздно явится какая-нибудь невзрачная личность вроде тебя, чтобы перетолковать все мои слова и поступки так гладко и понятно, что весь этот сброд немедленно почувствует себя по крайней мере, магистрами богословия? (Глухо). Ненавижу тебя.
Предводительница: Ты прекрасно знаешь, что я только делаю свою работу.
Йахве (кричит): Господин!.. Ты должна называть меня «господин»!
Предводительница: Да, господин.
Йахве: Вот так-то лучше… (Поднявшись со стула и отходя в сторону). А теперь, пожалуйста, сделай мне одолжение. Заткнись и приготовься, потому что я слышу, как он возвращается.
Предводительница: Да, господин.
Почти сразу из-за ширмы появляется Авраам. В его руке испачканный кровью нож. Он медленно проходит по сцене и ни на кого не глядя опускается на стул. Предводительница и Йахве молча смотрят на него. Пауза.
(Негромко). Авраам…
Авраам (в пустоту): Он проснулся…
Предводительница: Что?
Авраам: В тот самый момент, когда я поднял руку. (Негромко смеется). Стоило мне подойти… как он проснулся, открыл глаза и все понял…
Йахве (сухо): Когда открываешь глаза, это иногда случается.
Авраам (озираясь и не видя Йахве): Что?
Йахве: Я говорю, что когда открываешь глаза, это случается, человек… Он открыл глаза и понял, что происходит, а ты, в свою очередь, понял, что он понял, что ты сейчас перережешь ему горло… Чик, и готово. Надеюсь, ты не остановился на полпути, сынок? С твоего позволения, мне бы хотелось в этом удостовериться.
Авраам: В чем?.. В том, что он лежит в луже крови, на левом боку, держа в руке флейту, которую я подарил ему в его тринадцатую весну? Флейту, на которой он играл, когда пас овец или когда я просил его поиграть мне перед сном? Что ж, иди, удостоверься.
Йахве: Непременно, сынок. Потому что мы живем в такое время, когда никому нельзя доверять, кроме самого себя, тем более, когда речь идет о таких важных вещах, как жертвоприношение… (Медленно идет по сцене, заложив руки за спину). Конечно, все это очень трогательно, сынок. И флейта, и все остальное. Но только почему-то мне кажется – было бы гораздо лучше, если бы ты подарил ему не флейту, а барабан… Бам! Бум! Бам!.. Я думаю, что барабан был бы тут кстати. (Предводительнице). Ты тоже так думаешь, женщина?
Предводительница приседает.
Авраам: Он играл мне на флейте, а не на барабане.
Йахве: Разумеется, он играл тебе на флейте, человек. Однако у барабана есть множество достоинств, которых нет у других инструментов, о чем ты, может быть, даже не догадываешься. Например, он прост в обращении, и играть на нем смог бы даже такой идиот, как Хавель. Его можно легко использовать в качестве фляги или бурдюка. К тому же его звук разносится на довольно значительное расстояние, так что, при надобности, он может заменить сигнальные ракеты или даже телефон. (Предводительнице хора). Хочешь что-нибудь сказать?
Предводительница: Да, господин. Я хотела сказать, что с помощью барабана можно легко переплыть реку.
Йахве: Ты слышал? С его помощью можно легко переплыть реку, человек. А что, по-твоему, можно переплыть с помощью флейты?
Авраам: Он не собирался ничего переплывать. Просто играл мне на флейте и больше ничего.
Йахве: Я это уже слышал. Но что бы ты там ни говорил, мне все равно больше нравится барабан. Мне даже кажется, что он как-то демократичнее что ли, потому что понятен всем без исключения. Бам! Бум! Бам!.. Что может быть еще понятнее?.. (Подходя к ширме). Поэтому если в следующий раз ты захочешь приобрести какой-нибудь музыкальный инструмент, то, мой тебе совет, – подумай сначала о барабане. (Исчезает).
Короткая пауза.
Предводительница: Он ушел.
Авраам: Да.
Предводительница: Но это ненадолго. Сейчас он вернется, и будет лаять или мяукать, как будто он собака или кошка, или залезет под стул и будет кашлять, как простуженная обезьяна.
Авраам: Зачем?
Предводительница: Он думает, что это смешно.
Авраам: Мяукать или кашлять?
Предводительница: Да.
Из-за ширмы на четвереньках показывается Йахве. Медленно подползает к Аврааму, кусает его за ногу и лает. Авраам молча отодвигается. Короткая пауза.
Йахве (поднимаясь на ноги): Что, не смешно?
Авраам: Нет.
Йахве (Предводительнице): Тебе тоже?
Предводительница виновато приседает.
Понятно. (Аврааму). Дай-ка я сяду. (Спихнув Авраама со стула, садится, положив на колени справочник). Что ж, прекрасная работа, Авраам. Не придерешься. Сдается мне, что он умер сразу и без мучений, так что можно сказать, что смерть наступила, так сказать, внезапно и преднамеренно, вследствие известного стечения обстоятельств, смысл которых известен только посвященным. (Негромко посмеиваясь). То есть нам с тобой, сынок. Поэтому мы можем теперь с чистой совестью посидеть здесь в тени, поболтать, пошутить, как будто у нас тут случилось что-то вроде веселой вечеринки, а впереди еще целая куча времени, которое принадлежит только нам… Может, хочешь что-нибудь сказать? Так не стесняйся. Тут все свои.
Предводительница (предостерегающе): Авраам…
Йахве: Не мешай. Пускай говорит себе на здоровье, что хочет. (Аврааму). Давай, сынок. Мне кажется, что ты хотел рассказать нам что-то интересное.
Авраам: Боюсь, это будет совсем не то, что вы ждете.
Йахве (снисходительно): Ну, разумеется, то, сынок. Потому что если ты хочешь напомнить нам о награде, которую ты заслужил, то можешь быть уверен, что она не заставит себя ждать слишком долго.
Авраам: Но я хотел сказать совсем не о награде.
Предводительница (тревожно): Авраам!..
Йахве (Предводительнице): Тш-ш-ш…
Авраам: Я хотел сказать о том, что случилось сегодня на той лесной поляне, на которую ты меня послал… О том, как земля и камни стали мягкими и податливыми, а воздух вязким и липким, словно кровь… Как будто Небо и Шеол поменялись местами, а дневной свет обернулся тьмой, чтобы легче можно было разглядеть таящуюся в нем смерть и навсегда потерять всякую надежду. Я хотел сказать об этом, и еще о том неизбежном, что уже стоит у ворот, протягивая к тебе руки и примериваясь, как бы покрепче схватить тебя за горло.
Йахве (Предводительнице): Может, я, конечно, ошибаюсь, но только мне кажется, что было бы гораздо лучше, если бы он все-таки говорил о награде. Потому что у меня все время такое чувство, будто он постоянно чем-то недоволен. Словно внутри у него находится какой-то плохо смазанный механизм, который все время скрипит и мешает своим скрипом всем окружающим! (Повернувшись к Аврааму, сердито). Ну, что такого особенного могло произойти, когда ты махал на поляне своим тупым ножом и нюхал нашатырь, чтобы не упасть в обморок от запаха крови? Что еще там могло случиться, кроме того, что уже случилось? (Не дождавшись ответа). Ну, что, что, что?.. Да говори же, наконец!
Авраам (негромко): Время, господин. (Подняв к небу указательный палец и понизив голос почти до шепота). Оно вдруг тронулось со своего места, никого не предупредив. Словно человек, который вдруг собрал свои вещи и пустился в путь, ни с кем не попрощавшись… Послушай сам.
Йахве: Не говори глупости, Авраам. Это шумит ветер. Или ты думаешь, я поверю той чепухе, которую не постыдился сообщить нам твой глупый язык? Да с какой стати, Авраам?
Авраам: И все-таки оно тронулось, господин.
Йахве: Время?.. Вот так вот ни с того ни с сего? Не разбирая дороги, словно пьяный сапожник? Шатаясь и рискуя каждую минуту свалиться в яму?
Авраам: Да, господин.
Йахве: Распевая непристойные песни и требуя, чтобы ему уступили дорогу, да еще грозя при этом привести в ближайшем будущем целую кучу таких ублюдков, каких еще не видел свет?
Авраам: Ты прав, господин. Целую кучу.
Йахве: Всех этих Зиббелей, Пертусиков и Хрусть-Томпсонов, у которых только одно достоинство, что все они рано или поздно умрут, но которые думают, что им принадлежит весь мир?
Авраам: Да…
Йахве: И все это, как я понимаю, из-за какого-то грязного мальчишки, который даже толком не умел играть на флейте? Я правильно понял тебя, человек?
Авраам (кричит почти восторженно): Да! Да! Да!.. Всего лишь из-за какого-то грязного мальчишки, который даже толком не умел играть на флейте! (Повернувшись, идет в противоположную сторону, затем остановившись, негромко). Я говорю тебе, потому что видел это своими глазами. Оно тронулось, как трогается со своего места поезд, как трогаются перелетные птицы, когда настает время покидать место зимовки. Как трогаются сонные лепестки бутона, еще скрывая спящий цветок… (Издали, глухо). Когда его кровь побежала по камню, мне сначала показалось, что я потянул за медное кольцо и сдвинул с места Землю. А потом, мне почудилось, что я уперся плечом в край горизонта, чтобы положить начало движению хрустальной сферы со всеми ее звездами, большими и малыми. Если бы ты только знал, как это было тяжело… Почти так же, как запрячь Млечный путь, как погасить плевком солнце, которое вдруг оказалось не больше нового обола, на который нельзя купить даже пучок редиса. (Глухо). Я слышал там, далеко, как трещат столбы небесного шатра, и качается основание Земли, и как мертвые кости шевелятся в песке, желая вернуться назад… Может, все это покажется тебе глупыми фантазиями, но я и сейчас еще чувствую, как дрожит у меня под ногами камень и осыпается земля.
Йахве (быстро вскочив со стула, театрально озираясь и подпрыгивая): Где? Где? Где ты видел, чтобы основание Земли качалось, словно его изготовил пьяный мастеровой?.. А где ты видел, чтобы Млечный путь скакал, словно бешеная лошадь, которую заели слепни?.. Да ты просто сумасшедший, Авраам! Поди, спроси кого хочешь! Любой Зиббель скажет тебе, что Земля неподвижна, потому что ей некуда спешить, а Время всегда топчется на одном месте, потому что ничего другого оно не умеет, и это так же верно, как и то, что иссохшие кости так навсегда и останутся иссохшими костями, пока не рассыплются в прах, потому что человек, слава Всевышнему, смертен и этому можно только радоваться, потому что это действительно устроено и мудро, и дальновидно!.. (Вновь опускаясь на стул, почти кричит). И изволь, наконец, называть меня «господин», тупица! (Раздраженно принимается листать справочник).
Короткая пауза.
Предводительница (выступив вперед и проходя мимо сидящего Йахве, негромко декламирует):
В ярости страшной обрушил воитель удар стопудовый, смертельный,
Панцирь дамасский его раскроивши до самого сердца железом.
Наземь упал он уже бездыханный, взыграли на павшем доспехи.
И быстрокрылая тень его птицей помчалась к Аиду.
Йахве (вяло): Умолкни.
Предводительница (отходя): Это было иносказание, господин. Посредством него мы узнаем, как обстоят дела на самом деле.
Йахве: Я сам разберусь, как они обстоят. Сгинь. (Аврааму). И ты тоже. В конце концов, я не обязан целый день смотреть на ваши постные рожи и выслушивать всякие глупости! (Кричит). И извольте, наконец, называть меня «господин»!
Авраам: Я только хотел сказать, что Будущее уже близко, господин. Что оно совсем рядом. Мне кажется, стоит только протянуть руку…
Йахве (перебивая): Замолчи!.. (Поднявшись, швыряет Справочник на стул). Я ведь, кажется, уже сказал тебе. Человек ест, человек спит, человек женится и умирает. И тут не пахнет никаким будущим, хоть ты тресни. (Повышая голос почти до крика). И довольно!.. Довольно. Потому что мне кажется, что ты просто хочешь испортить своими глупостями нашу замечательную вечеринку, и больше ничего. Нашу чудесную вечеринку, которую мне удалось организовать с таким трудом… (Отходя к ширме). Мне почему-то даже кажется, что ты ее уже испортил, глупый человек. Тут ведь большего ума не надо. Сделай умное лицо, открой пошире рот, наговори всякой ерунды и дело сделано. (Отступая за ширму, ворчливо). Взял и испортил такую прекрасную вечеринку. Даже этот идиот Хавель не смог бы устроить это лучше, а уж он-то знал в этом толк, можешь мне поверить… (Исчезает).
Небольшая пауза. Авраам ждет продолжения речи Йахве, затем, обернувшись, смотрит на Предводительницу.
Предводительница: Он ушел.
Авраам: То есть, сбежал.
Предводительница: Ну, можно сказать и так. В конце концов, он поступает так всякий раз, когда встречает что-то превосходящее его умственные способности. Стоит ему услышать, что Время тронулось или что будущее близко, как он немедленно затыкает уши и делает вид, что ничего не происходит. Зачем ты начал с ним спорить, дурачок? Или ты не знал – он выходит из себя, стоит ему только услышать, что в мире случилось что-то новое?
Авраам (издали): Мне все равно.
Предводительница (укоризненно): Авраам…
Авраам: Можешь не волноваться. В конце концов, мы с тобой оба знаем, что тут больше делать нечего. Во всяком случае, мне.
Предводительница (догадываясь): Ах, вот оно что… (Негромко). Знаешь, когда ты вернулся, я почему-то так и подумала. Решил принести себя в жертву, да?
Авраам: Называй это как хочешь.
Предводительница: Что, прямо сейчас? Здесь? В такой момент?
Авраам: Хочешь сказать, что другой будет лучше?
Предводительница: Ну, я не знаю. (Неуверенно). Конечно, это решать тебе, но на твоем месте я бы все-таки еще подумала… Впрочем, ты ведь все равно сделаешь по-своему…
Авраам: Думаешь, это так сложно? Взять и выйти через дверь, которая давно открыта?
Предводительница молча пожимает плечами. Короткая пауза.
(Взяв в руки справочник, опускается на стул). Или ты думаешь, что лучше с утра до вечера сидеть по уши в этом дерьме?.. (Листая справочник) Включать телевизор, чтобы услышать, как какой-нибудь очередной Зиббель рассказывает, как тебе повезло, что ты родился в этом гадюшнике? Или о том, какое счастье ожидает тебя в обозримом будущем, если ты отдашь свой голос за очередную сволочь с оловянными глазами? Или про то, что Нокия на радость похотливым идиоткам выпустила новую модификацию мобильника в виде мужского члена? (Помедлив, негромко). Знаешь, что я тебе хочу сказать, женщина? (Понизив голос). Иногда мне кажется, что на самом деле никакого мира давным-давно не существует, а есть только этот справочник с целой кучей бессмысленных имен, которые ругаются, воюют, рожают детей, строят каналы, запускают свои Челенджеры и даже не подозревают, что на самом деле они только сочетание букв, типографской краски и плохой бумаги, от которой завтра не останется и следа и вместо которых типографские машины напечатают новые справочники и новые имена, которые тоже будут плодиться и говорить глупости, пока их, в свою очередь, не отправят на помойку.
Предводительница (подходя): Бедный Авраам. Одинокий герой. Наверное, это действительно невыносимо. (Останавливаясь позади стула, на котором сидит Авраам). Хочешь, чтобы я тебе помогла?
Авраам: Нет.
Предводительница: Обещаю тебе, что ты ничего не почувствуешь. У меня есть в таких делах опыт.
Авраам: У меня тоже. (Поднимаясь со стула). Подумай сама. Пасть от руки женщины. Да, завтра это будет во всех газетах!
Предводительница: Скажите, пожалуйста, какие мы щепетильные. Не все ли тебе равно?
Авраам (не трогаясь с места): Прощай.
Предводительница: Прощай. (Какое-то время стоит, глядя на Авраама, затем спохватившись). Господи, какое глупое слово. Зачем ты все портишь напоследок такими глупыми словами? Что значит, это «прощай»?
Авраам: Не знаю. Наверное, то, что все случившееся прежде было только ошибкой, а то, что будет после, всегда будет теперь иметь привкус крови.
Предводительница: Какой ты, все-таки, смешной, Авраам. Ведь, в конце концов, это будет только после, правда?
Авраам (помедлив, негромко): Да. После.
Небольшая пауза. Авраам и Предводительница молча смотрят друг на друга.
Предводительница: Знаешь… Мне вдруг показалось, что у нас с тобой, наверное, могло бы, что-нибудь получиться.
Авраам (резко): Нет. (Скрывается за ширмой).
Предводительница (негромко): Нет… (Пожав плечами, делает несколько шагов по сцене, затем, остановившись, в сторону ширмы, без выражения). Эй, ты слышишь?.. Он ушел. (Отходит, но затем снова возвращается, громко). Ты слышал? Его больше нет.
Йахве (появляясь из-за ширмы): Не кричи… Не слепой. Видел, как он продирался мимо меня через лес. (Подходя). Нет, ты только подумай, у него было такое лицо, словно на него сошло столько благодати, что он не знает теперь куда ее девать. Не то раздать бедным, не то пустить в оборот… Похоже, ты все-таки допекла его с твоими бесконечными наставлениями.
Предводительница: Если тебе это интересно, то он ушел совсем по другой причине.
Йахве (опускаясь на стул): Хочешь, чтобы я спросил тебя – по какой?
Предводительница: Он ушел, для того чтобы принести себя в жертву.
Йахве: Ах, вот оно что. Ему что, не дает покоя слава Ицхака?
Предводительница: Мне кажется, скорее, его собственная слава.
Йахве: Только не говори глупости, женщина. Все знают, что у него просто дурной характер и больше ничего
Предводительница: Я не уверена, что знаю много людей, которые принесли себя в жертву из-за дурного характера.
Йахве (поднимаясь со стула, повышая голос): А я говорю тебе, что у него просто дурной характер и ничего больше… Да, еще какой, можешь мне поверить! Склочный. Подозрительный. Упрямый. (Медленно идет по сцене). Он был такой всегда. С того самого дня, когда я позвонил ему и сказал, что от него произойдет великий народ, а он в ответ только сухо поблагодарил меня, как будто я сообщил ему, что он выиграл в беспроигрышную лотерею кубик Рубика. Жалкий гордец! (Остановившись). А потом? Когда я позвонил ему, чтобы сказать об Ицхаке? Знаешь, что он мне ответил? Он сказал, что подумает. Потому что, ему, видите ли, завтра рано вставать, и он пока еще не совсем уверен, что найдет для этого подходящее время. Он разговаривал со мной так, как будто я избрал его за какие-то заслуги, а не просто взял телефонный справочник и ткнул пальцем в первую попавшуюся страницу. Вот так! (Взяв в руки справочник, показывает). Чистая случайность и ничего больше. В конце концов, Судьба могла выбрать вместо него какого-нибудь жалкого актеришку, который сыграл бы все это в наилучшем виде, вместе со всеми этими, воплями, причитаниями и прочувственными монологами. Или какого-нибудь очередного Зиббеля, который с удовольствием придушил бы всех своих детей только бы ему попасть в вечерние новости. Но эта дура почему-то выбрала его. И вот теперь он идет, чтобы принести себя в жертву, как будто за это его ждет, по крайней мере, Нобелевская премия. Дурак… (Неожиданно громко). Ох… (Приседает, схватившись за живот).
Предводительница: Что с тобой?
Йахве: Мне кажется, он всадил в себя нож.
Предводительница: Авраам?
Йахве: Ох… (Сгибается). И притом – прямо в сердце.
Предводительница: Бедный.
Йахве: Не претворяйся, что тебя это заботит! Уж я-то знаю, какой кусок льда можно найти у тебя в груди вместо сердца. (Дергаясь). Ох… А теперь, если тебе это интересно, он перерезал себе горло… Мне больно! Больно! Больно!
Предводительница: Потерпи. Это сейчас пройдет.
Йахве: Терпи сама. (Согнувшись, медленно идет по сцене). Больно. (Монотонно) Больно. Больно. Там. Тут. Везде. (Медленно ковыляя, добирается до стула). Отдает в колено, давит в груди, стреляет в затылке…
Короткая пауза.
Господи, как же я устал. (Садится на стул, сидит, согнувшись, держась руками за живот). Хочешь все сделать как надо, а тебе за это норовят перерезать горло или воткнуть в живот нож – и все потому, что ты пытаешься делать то, что должен и ничего больше. (Подняв лежащий на полу Справочник, медленно распрямляется, негромко). Сто миллионов лет растишь траву и сажаешь деревья, а потом приходит какой-нибудь Зиббель и швыряет на землю свои окурки и бутылки и превращает все вокруг в сраный пустырь, на котором уже никогда ничего не вырастет… И откуда они только взялись, Господи, эти Зиббели!.. Зиббель – парикмахер, Зиббель – садовник, Зиббель – философ, Зиббель – президент. Пять миллиардов одних только Зиббелей, пропади они все пропадом. Иногда мне кажется, что даже Бог у них тоже должен быть каким-нибудь Зиббелем, – Зиббель Всемогущий. Зиббель Милостивый. Зиббель Всевидящий. Этакий розовощекий дурачок, который сидит на облаке и поощряет праведников раздачей дешевых сувениров. (Бормочет). Уж он-то не будет водить их по пустыне и обещать в награду какой-то драный клочок земли. Этот сразу отдаст им на съедение весь мир, – все, куда они только смогут дотянуться своими грязными ручонками. (Быстро поднявшись со своего места). Тихо! (Прислушивается, озираясь).
Предводительница: Что?
Йахве: Он возвращается.
Небольшая пауза. Предводительница смотрит в сторону нарисованного на ширме леса.
Слышишь?
Предводительница: Нет.
Йахве: Уже близко. А самое смешное, что я почему-то ждал сегодня чего-то похожего. Какой-нибудь дешевый водевиль в одном действии. Бродячий цирк. Акробаты, фокусники, флейтистки… (Быстро). Не слышишь?
Предводительница: Нет.
Йахве (напряженно прислушиваясь, негромко): Идет. Идет. Идет… Но это еще полбеды. Гораздо хуже, что он смеется… (Резко). Ты уверена, что он мертв?
Предводительница: Смотря, что ты имеешь в виду. Если называть мертвым того, чьи глаза не отличают свет от тьмы, то можешь даже не сомневаться.
Йахве (сквозь зубы): Дура. Тебя послушать, так можно подумать, что все человечество давно и основательно умерло… (Резко). Меня нет! (Быстро повернув стул, садится спиной к сцене и делает вид, что читает Телефонный справочник).
Почти сразу из-за ширмы показывается Авраам. Негромко посмеиваясь, медленно идет прямо к Предводительнице. Та пятится назад.
Авраам (негромко): Цып, цып, цып, цып…
Предводительница (отступая, неуверенно): Цып, цып, цып…
Авраам: Ну и где твой петушок, курочка? Что-то я не слышу в твоем кудахтанье ни капли настоящей страсти. Или ты уже забыла, как это бывает?.. На насесте, второпях, оглядываясь на дверь и кусая губы, чтобы они не закричали?.. (Кричит). Цып, цып, цып, цып!..
Предводительница: Цып, цып, цып…
Авраам: Ты ведь помнишь, да? Ночью, днем, под утро, на сеновале, в лесу, в машине, в гостинице, в лифте, на земле, на парковой скамейке, под тиканье будильника, под музыку из соседней форточки, под шум дождя, под чьи-то голоса за стеной, под стук колес…
Предводительница (слабея): Авраам…
Авраам: В поту, в крике, в невнятном шепоте, в прерывистом дыхании, во всем том, что под силу даровать нам одной только смерти, потому что только смерть в состоянии уберечь то, что не подвластно той потаскушке, которую мы называем временем. (Кричит). Цып, цып, цып!
Предводительница: Цып, цып, цып…
Авраам (негромко): А теперь внимательно посмотри на меня, женщина. (Негромко смеется, поворачивается и проходит перед Предводительницей). Видишь?.. Я мертв. Мертв. Как скорлупа сожженного в печи ореха. Как слова, потраченные на дураков. Ну, разве это не прекрасно, курочка моя?.. (Кричит). Цып, цып, цып!
Предводительница: Цып, цып, цып…
Авраам (идет по сцене): Ах, если бы ты только знала, как я мертв, женщина… Мертвы мои мысли, мертвы все чувства, все воспоминания и все надежды. Мертв даже мой язык, а это значит, что он никогда уже не сможет никого обмануть. (Негромко смеется). Язык, который всегда говорит только правду, – разве ты можешь похвастаться, что видела когда-нибудь что-нибудь подобное?.. Или ты хочешь узнать, на что это было похоже? Чем пахла эта ночь, которая не знает рассвета?.. Ах ты, любопытная курица…
Предводительница молчит. Йахве продолжает неподвижно сидеть, повернувшись спиной и уткнувшись в Телефонный справочник. Небольшая пауза, в продолжение которой Авраам некоторое время разглядывает затылок сидящего, затем вновь возвращается к Предводительнице.
(Негромко). Это было похоже на сон, в котором я висел, высоко над землей, раскинув руки. На сон, в котором мне было так хорошо и покойно, как бывает только в детстве, которое не знает ни тревоге, ни телефонных счетов, ни пустых разговоров… Словно птица, которая поднялась в небо и расправила крылья, чтобы сделать весь мир своим гнездом… (Оборвав себя, резко). Может, скажешь мне, наконец, что-нибудь?
Предводительница: Конечно, Авраам. Ты сегодня прекрасно выглядишь.
Авраам: Не уверен, чтобы это было именно то, что я хотел от тебя услышать. Может, попробуешь еще раз?
Предводительница: Хорошо… (Немного помедлив). Мне кажется, что ты что-то от нас скрываешь. (Поспешно). Только не думай, пожалуйста, что я обижаюсь. Совсем нет. В конце концов, каждый имеет право хранить в тайне свои секреты даже от близких друзей.
