Константин Маркович Поповский
Моше и его тень. Пьесы для чтения
Иешуа: При чем здесь я?
Смерть: Что, не при чем?.. Тогда зачем, скажи, все звезды показали на тебя?..
Иешуа (швыряя кости): Ну, извини. За звезды – не ответчик!
Смерть: Тогда за что? За Солнце? За Луну? За эти кости? За ночные бденья?.. (Глухо.) Все говорит о том, что это ты!.. Недаром все рассказывают о твоем свидании с Небесами. Хоть удивляться тут, пожалуй, нечему. Где нет греха, туда приходит Бог.
Иешуа: Неправда!.. Всемогущий вечно там, где Он нужнее, где льется кровь, где глад и мор, пожары и болезни, где боль сменяет боль, где ложь сменяет ложь, где длится ночь, не зная о рассвете.
Смерть (собирая кости): Ты говоришь, как будто хочешь напугать.
Иешуа: Тогда скажи, чего ты хочешь сам.
Смерть: Что я хочу, понять совсем не трудно… (Неожиданно швыряя кости, громко.) Хочу чтобы ты дал мне слово, что если вдруг повиснешь на кресте, не длил бы эту муку бесконечно, а шел в мои объятия, не споря, как требует того божественный порядок.
Иешуа: Сказать по правде, когда я тебя слушаю, мне кажется, что ты сошел с ума!..
Смерть: Когда б сошел, то мне бы было легче. Безумие не задает вопросов, не спрашивает «кто», «где» и «почему», оно безумствует не покладая сил, ответственно лишь пред самим и Богом… (Понизив голос). Так как – даешь мне слово?
Иешуа: Но лишь с одним условием. Услуга за услугу.
Смерть: Чего бы ты ни попросил, получишь, если это в моих силах.
Иешуа: Тогда скажи мне, не откладывая дела в долгий ящик, – кто я такой?
Смерть (отступая): Что за вопрос?..
Иешуа: И все-таки.
Смерть: А ты не знаешь?..
Иешуа: Когда бы знал, не спрашивал.
Смерть: Ну, что ж, послушай, если хочешь… Ты Божий Сын, рожденный для спасенья несчастных и заблудших… Во всяком случае, так пели ангелы, когда я шел к тебе… К тому же это знают все без исключения… Ты – Божий сын. И если кто-то станет сомневаться, шепни меня, я мигом подойду… А сейчас – прощай.
Иешуа: Боюсь, ты говоришь не то, что надо!.. Не то!.. Не то!.. Не то!
Смерть: Другого у меня, пожалуй, не найдется… Прощай! (Поворачивается, чтобы уйти).
Иешуа: Постой!
Смерть (отступая в тень) Ты слово дал… Смотри, не подведи. (Исчезает.)
Короткая пауза. Иешуа провожает уходящего взглядом.
Иешуа: Ушел. (Медленно идет по сцене, потом останавливается.) Сын Божий… Подумать только! (Негромка смеется).
Медленно гаснет дневной свет и его место занимает свет мертвый и лунный, в котором возникают фигуры Христа и Иуды и исчезают фигуры Смерти и Иешуа.
15.
Иуда (который как раз – только что появился):
Я – Иуда,
Я сдал тебя за жменю серебра.
Христос:
Ты был со мною, видя – каждый день —
Как воскресали мёртвые; слепцы
Вновь обретали свет. И все слова,
Что я промолвил, ты познал. Чего же
Не веришь ты, что я – Господь?
Иуда:
Я верю.
Уверовал я сразу, с той поры,
Когда тебя увидел. Чудеса
Мне были не нужны.
Христос:
И всё ж ты предал.
Иуда:
Я предал, потому что всемогущим
Ты показался мне.
Христос:
Да, Мой Отец,
Когда бы только я Ему шепнул, —
Мог, ярый, сокрушить весь этот мир,
Чтоб дать свободу мне.
Иуда:
И никого
В подлунном мире нету, кто б сумел
Избегнуть этой власти?
Христос:
Мой Отец
Все судьбы вверил воле рук моих.
Иуда:
Всего лишь помысел об этом – доводил
Меня до исступленья. Словно пёс,
Послушный посвисту хозяйскому,
я должен
Был исполнять веления твои.
Но вдруг я понял: тот освободится
От плена, ига, кто тебя предаст.
И что теперь иные тайны мира
Тому, кто знает: лишь предавший Бога
Становится сильнее Самого!
Христос:
Но даже если в этом – воля Божья,
Господь – сильней и выше.
Иуда:
А когда
Я размышлял об этом, только цапля —
И кроме – ни одной живой души –
Стояла возле, столь погружена
В саму себя, что сделалось мне страшно.
Христос:
Твоя измена Господу была
Предопределена ещё в тот час,
Когда зачат, задуман был сей мир…
Иуда:
…и задано ему – предать Тебя?
Мне б стоило об этом поразмыслить,
Не исполняя воли самому.
Я есмь Иуда – смертный, что рождён
В деревне – от родителей своих —
Не для того, чтоб в рубище пойти
К первосвященнику, злорадно усмехаясь,
И тридцать пересчитывать монет —
Не больше и не меньше, поцелуй
Твоей отдав щеке. И это сделал – я,
Иуда, а не кто иной. Теперь
И ты, Христос, спасти меня не в силах!
Попробуй, ну же!..
Христос:
Убирайся прочь
16.
Христос и Иуда исчезают.
Быстро гаснет лунный свет.
За окном – последние отблески позднего заката.
Комната погружена в густой сумрак, предвестник уже близкой ночи.
В комнате появляется Иешуа и Мария с зажженными светильниками.
Мария: Как нынче быстро стемнело. (Ставит на стол огонь). Как будто кто-то торопит изо всех сил твой отъезд…
Иешуа: Не думай об этом, мама.
Иосиф (появляясь вслед за Марией, держа светильник в руке): Так было, когда песчаная буря снесла нам крышу и разогнала всех овец… В какой год это было?
Иешуа (взяв и швырнув кости): Не помню.
Мария: Это было в тот год, когда римляне разрушили самарийских отступников и они все бежали в горы.
Иосиф: И все там погибли
Мария: Потому что Святой не терпит, когда пачкают его святое имя своими грязными руками.
Иешуа (швыряя резко кости): Мама!
Мария: Молчу, молчу, молчу!
Иосиф: И все-таки они были отступниками, сынок. Разве Бог позволил бы римлянам разрушить Самарию, если бы там был бы только один праведник?
Иешуа (швыряя кости): Смешно и нелепо считать чужих праведников и хвалиться своими. Не лучше бы было посмотреть, сколько там у тебя на сердце маленьких и больших грехов? Тогда, может быть, и Господь захочет ответить на твое раскаянье!
Мария: Ну, будет вам, будет… Вон опять стучат… Ну, это что за день сегодня такой!
Иешуа: Это Кифа и Андрей.
Мария: Вот ведь напасть!.. (Негромко). Сидели бы лучше дома, чем шляться по ночам.
Иешуа: Мама!
Мария: Молчу, молчу, молчу!.. (Сердито). Вчера лишь только попрощались – и вот тебе!.. Как будто нет у нас других занятий, чем принимать гостей!
Иешуа: Мама.
На сцене появляются Кифа и Андрей.
Кифа: Мир дому этому.
Андрей: Мир этому дому.
Иешуа (швыряя кости): Проходите.
Мария забрав штопку, быстро уходит, демонстративно не отвечая на приветствия гостей.
Кифа: Вчера мы, если помнишь, не договорили. (Садится вместе с Андреем).
Иешуа: Я помню.
Кифа: Представь, всю ночь потом я проворочался и все не мог уснуть.
Андрей: И я.
Иешуа (швыряя кости): Сочувствую обоим.
Кифа: И вот какая мысль ко мне пришла сегодня утром.
Андрей: Сперва ко мне.
Кифа: Не важно. Суть, как раз, не в этом.
Андрей: А в чем тогда?
Кифа: Суть в том, что говорит Учитель. А он учил подставить сразу щеку, чтобы тебе заехали еще.
Иешуа: Вы кончите уже? Иль будете и дальше пререкаться!..
Кифа: Мы кончили, и вот что нам пришло на ум…(Немного помедлив.) Скажи, наш Всевышний всемогущ?
Иешуа (швыряю кости): Ты сомневался?
Кифа: Я говорю, конечно, не об этом. Я говорю о местоположении, в котором все стремится к правильной стезе, о чем свидетельствует каждодневный опыт.
Иешуа (изумлен): Чего? Чего?
Андрей: Скажи ему об Истине.
Кифа: А я, по-твоему, о чем?.. (Повернувшись к Иешуа.) Все знают – истина есть содержитель, а также основатель и охранитель, как учит наш Учитель. Мне кажется, она еще целитель, устроитель и путеводитель, а пуще прочего – воитель и раститель, о чем мы говорили прошлым днем.
Иешуа: Допустим… Ну и что с того?
Кифа: А вот что… Раз Истина, или Бог, или порядок, в себя вбирает все без исключенья, то значит, в мире все уже давным-давно свершилось и ничего другого не случиться. А коли так, то можем мы немедля считать себя прекрасным воплощеньем прекрасной Истины, поскольку Истина по-прежнему прекрасна, а значит вместе с ней прекрасны мы с Андреем, и ты, и каждый камень на дороге, поскольку Бог творит всегда лишь то, что может быть прекрасным… Надеюсь, это всем понятно.
Иешуа (бросая кости): Смотрю, вы далеко забрались…
Кифа: Ты даже не представляешь себе, как далеко!
Иешуа: Надеюсь, вы успеете вернуться.
Кифа: Не прежде, чем поведаем истину, которую открыли нам Божественные Небеса, Учитель.
Иешуа: И что Они открыли?
Андрей (понижая голос): Они открыли нам… (Смеется.) Ты не поверишь!.. Они открыли… (Хохочет). Открыли!.. (Изнемогая от смеха.) Скажи им, Кифа!
Кифа: Они открыли нам, что мы безгрешны!.. Ты представляешь?
Иешуа (швыряя кости): Боюсь, с трудом.
Андрей: Подумай сам, все это очень просто… Раз Истина собой заполнит целый мир, то это значит – в мире больше не останется греха и Бог к нам спустится с Синая иль Хорива, чтобы вести Израиль за собой… Ты сам однажды говорил об этом как-то.
Иешуа: Возможно… Но сегодня я бы первым делом на вашем месте принес бы благодарственною жертву за то, что Всемогущий нам глаза открыл на то, что мы безгрешны… (Прервав себя)… Постойте… (Озираясь.) Мне кажется, я слышу музыку…
Кифа (озираясь): И я.
Андрей: Как будто бьет металлом об металл.
Кифа: Или стеклом по толстому стеклу.
Андрей: А вот и ржание, и крики.
Кифа: И звон оружия.
Андрей: Пожалуй, мы пойдем… Кто знает, что творится в этот час?
Кифа: Мир дому вашему и Город Городов!
Иешуа: Взаимно…Я провожу. (Идет за учениками).
Кифа и Андрей, поднявшись, направляются к выходу.
Вечерний свет гаснет, уступая мертвому, лунному свету.
Музыка становится громче.
17.
(Входят три Римских Легионера)
Первый Римский Легионер:
Он избран, чтоб поддерживать сей крест.
(Далее – Иуда удерживает крест, а Христос стоит, раскинув вдоль креста руки)
Второй Римский Легионер:
А прочих – мы прогоним вон. Они
Назойливы – в извечной жажде.
Третий Римский Легионер (обращаясь ко Христу):
С миром
Умри. Вокруг – не будет никого.
Лишь мы, втроём, да вот ещё – Иуда.
Христос:
А кто вы, что у Бога своего
Не просите любви?
Третий Римский Легионер:
Мы – игроки.
Когда умрёшь, мы в кости разыграем
Твою накидку.
Второй Римский Легионер:
Кости для игры
Я вырезал когда-то из мосла
Барана старого, что пасся на Эфесе.
Первый Римский Легионер:
Хотя сегодня лишь один из нас
Получит выигрыш, нам ссориться – нет проку.
Без фарта – нынче, завтра – в барышах.
Второй Римский Легионер:
А что ни делается – к лучшему.
Что проку строить планы?
Третий Римский Легионер (Христу):
Если б ты
Обшарил целый мир, то не нашёл бы
Компашки лучшей для предсмертных дел,
Чем наша: три картёжника завзятых,
Не ждущих подаяний от судьбы.
Первый Римский Легионер (Христу):
Сказали – будто ты есть добродетель,
И создал мир… Пускай. Но для чего?
Второй Римский Легионер:
Идите-ка сюда! Давайте спляшем
Наш танец – игроков в бараньи кости.
Пусть поглядит. Быть может, никогда
Ему видать такого не случалось.
Третий Римский Легионер:
О, если б был он Бог костей игральных,
Тогда б – видал… Он – Бог, да жаль, – не тот.
Первый Римский Легионер:
Его утешит, видно, только знанье,
Что у него не сыщется для нас
Того, в чём трое нас могли б нуждаться.
Второй Римский Легионер:
Ну что ж, в игре мы ссоримся, бывает.
Потом, однако, позабросив кости,
Берёмся за руки и водим хоровод.
Вот и теперь: станцуем вкруг креста!
(Пляшут)
Христос:
Отец, зачем же Ты меня оставил!
18.
Музыка становится тише, пока ни затихает совсем.
Христос и Легионеры исчезают.
Гаснет лунный свет.
За окном – ранние сумерки.
Мария (появляясь и исчезая) Зачем оставил Ты его?
Иосиф (появляясь и исчезая): Зачем оставил Ты его?
Иаков (появляясь и исчезая): Зачем оставил Ты его?
Лазарь (появляясь и вновь исчезая): Зачем оставил Ты его?
Иуда (появляясь и исчезая): Зачем оставил Ты его?
Марфа и Мария (появляясь и исчезая): Зачем оставил Ты его?
Легионеры (появляясь и исчезая): Зачем оставил Ты его?
Смерть (появляясь и исчезая): Зачем оставил Ты его?
Иаир (появляясь и исчезая) Зачем оставил Ты его?
Христос:
Отец, зачем же Ты меня оставил! (Исчезает)
Мария (возвращаясь в реальность): Я слышу голос Иешуа… Он пел какую-то песню и звал меня… Сыночек!
Иаков: Я тоже слышал голос брата. Он смеялся.
Мария: Сегодня годовщина с той поры, как он ушел и больше не вернулся… Прошло двенадцать лет, а перед глазами все тот же день, так что непонятно, ты ли это смотришь, или смотрят на тебя?
В комнате появляются Иосиф и Сосед.
Иосиф: Смотри, кого я привел, Мария… Стоило мне выйти из ворот, как я увидел нашего соседа, который рассказывал про Иешуа.
Сосед: Тут нечем удивляться! Он стал очень знаменит, этот ваш сынок. Что правда, то правда. На каждом углу только и слышно «Иешуа», да «Иешуа».
Мария: Сегодня годовщина.
Сосед: Я знаю. Двенадцать лет, как он оставил нас и сделал знаменитым и наш город, и всех своих родных.
Иосиф: Летит время.
Сосед: Еще как!
Мария: Ты ведь был там, правда?
Сосед: Еще бы.
Мария: И видел Иешуа?
Сосед: Так близко, что мог бы дотронуться до него рукой.
Мария: Так расскажи нам, как все это было.
Иосиф: Садись, садись
Сосед (опускаясь на скамейку): Отчего же не рассказать? Я расскажу… Хоть мне сдается, я рассказывал ее и год, и два назад на этом самом месте.
Мария: Когда ее я слышу, мне становится легче и кажется, что Иешуа стоит у двери и сейчас войдет.
Сосед: Что ж, слушайте… С чего начнем?
Мария: С начала.
Сосед: Хорошо. Тогда я расскажу, как открылись ворота крепости и его выволокли под охраной десяти солдат, которые, потеснив толпу, расчистили перед Иешуа дорогу. Но прежде они устроили прилюдно бичеванье.
Мария (тоскуя): Сынок!..
Сосед: Да зрелище, признаться, малоприятное. Бичи свистят и каждый оставляет на теле след, так что вскоре не осталось на спине живого места, к тому же от крови набухла туника, а солдаты все хлещут и хлещут, как будто с цепи сорвались… Прошло двенадцать лет, а я все это вижу, словно это было вчера.
Мария (едва слышно): Сынок…
Сосед: Да, это было нелегко. Толпа гудит, солдаты теснят толпу, кому-то отдавили ноги, а кто-то упал под лошадь и больше уж не встает…Содом, Гоморра и опять Содом… Кровь, свист бичей, крики, вопли, стоны и смех, которого не ждешь.
Мария: Мне говорили, что еще вчера, когда он проходил по рыночной площади, народ валил за ним, не ведая преград, и все кричали «С нами Бог», «Осанна», «Веди нас в Царствие небесное» – и все такое прочее, что говорят обычно, когда толпа на улицу валит.
Иаков: Нам лучше бы об этом помолчать. Неровен час, услышит кто-нибудь и донесет римлянам.
Сосед: Ни слова больше! Расскажу, про то, что видел сам.
Иосиф: Уж сделай милость!
Сосед: Тогда послушайте. Ужасная была дорога на Голгофу! Недаром говорят – дорога на Голгофу начинается сразу после дороги, которая идет в Преисподнюю.
Иосиф: Должно быть, так оно и было.
Сосед: Но хуже всех, конечно, было Иешуа. Ведь в довершение всего ему пришлось волочь свой крест по ямам, по камням и по ухабам, не веря в то, что кто-нибудь поможет иль просто даст тебе глоток воды. А день стоял – жарея не бывает.
Мария (тоскуя): Сынок…
Сосед: Потом пришли на место, где солдаты стали устанавливать кресты. Он был как пьяный. Перебирал затекшими руками и все показывал куда-то в сторону Храма, так словно ожидал оттуда чуда и спасенья. (Смолкает.)
Короткая пауза.
Мария: А потом его развязали и вынули изо рта кляп. Он сразу заговорил, но ты его не слышал, потому что стоял слишком далеко.
Сосед: Да, так оно и было.
Мария: Сынок…
Сосед: А потом солдаты, которые были в оцеплении, перебрались в тень, хоть от тени этой было тут одно названье, а мне почему-то стало их жаль, наверное, потому что под солнцем было невыносимо жарко и их шлемы раскалились, так что нельзя было даже дотронуться до них рукой, так что то один, то другой шлем катился по земле, вызывая проклятия или смех. А потом мне повезло, потому что один из солдат показал мне, что я должен отнести к кресту веревки и походную лестницу, что я и сделал. И тогда я услышал его голос, который сказал: «Дам голову на отсечение, если это ни старый Рувик, чей дом – на повороте от дороги». Его еще не подняли на кресте, а только привязали, положив на землю, так что я успел ответить ему, сказав, что у него дома все в порядке и я скоро всех увижу.
Мария: Да, да, ты говорил.
Иосиф: И что же дальше?
Сосед: Дальше крест подняли.
Мария (шепотом): Сыночек…
Сосед: Помню, он посмотрел вдруг на меня и улыбнулся, как будто он хотел сказать – «ну что ж, бывало и похуже, потерпим, если надо потерпеть».
Мария: Он был такой всегда. Куда-нибудь забьется и ждет, когда его найдут. Никогда ни у кого не попросит, чтобы ему помогли.
Иосиф: Или умчится в горы, ищи его там после.
Мария: А то схоронится в прибрежном камыше, и тут его не то что не найдет охотник, вышедшей на уток, но и собака вряд ли след возьмет.
Иосиф: Что же было дальше?
Сосед: Удивительное дело. Я где стоял, там и стоять остался. Никто меня не гнал, никто не закричал «Эй, ты, а ну-ка убирайся или повиснешь вместе со своим дружком!» Нет, я стоял, как будто так и должно. Потом вполголоса его я начал звать, но он как будто бы меня совсем не слышал, стуча затылком в перекладину креста. (Смолкает.)
Иосиф: А дальше?
Сосед: Дальше мне вдруг показалось, что потеряет он сознание сейчас… На пятый час, когда жара пришла, совсем уже невыносима, он вдруг сказал – «Воистину Ты Бог наш». И засмеялся. Потом немного помолчал и вновь сказал: «Воистину Ты Бог», после чего добавил: «Зачем меня ты тут оставил?» И вдруг так закричал, что вздрогнули стоящие поблизости солдаты и птица, пролетая мимо, упала замертво, свалившись на песок. А он кричал, пока хватало сил, а после голову закинув, задыхаясь, хрипел и говорил какую-то нелепость, про двери, что давно пора открыть, про ангелов, слетающихся ночью, про Божий гнев и Божие терпенье.
Мария: Мы слышали, он говорил о том, что Бог его немедля воскресит, случись в том надобность или когда наступят сроки. Коль так, тогда нам надо просто ждать, не предъявляя Небесам претензий. Ждать, помня, что вернувшись, Иешуа, как верный сын, возьмет грехи на плечи всех сейчас живущих и Господу откроет путь в Сион. (К Иосифу) Ну?.. Что еще не так?
Иосиф: Прошло двенадцать лет.
Мария: И что с того?
Иосиф: А то, что если б он хотел, давно бы объявился.
Мария: Он странствует и скоро будет вмести с нами.
Иосиф: Блаженны верящие.
Мария: Мне снился сон. Ты знаешь.
Иосиф: Коль можно было бы из вещих снов и сновидений одежду шить и прясть овечью шерсть, мы были бы тогда богаче всех, в округе.
Мария (упрямо, обращаясь к Соседу): Мне снился сон как будто я одна иду и там где поворот к дороге, я вижу вдруг, что небо почернело, и молнии его насквозь прошили, а я бегу домой, а дома нету, кричу, да только крик мой сразу глохнет, а туча ближе, ближе, ближе, а я гляжу и слышу чей-то голос, который говорит: «Внемли и слушай, сын твой скоро вернется и будет править миром, доколе он стоит»… А после все исчезло.
Иосиф: Вот именно.
Мария: Молчи!.. Ты раньше так не говорил.
Иосиф: Причины не было.
Сосед: Да будет вам… Давайте расскажу, что было дальше.
Иосиф: Мы слушаем, сосед.
Сосед: А было, вот что… В часу седьмом, когда вернулся он из забытья, солдаты развели огонь, жара немного спала, и солнце так уже не слепило, как недавно, – он вдруг заговорил.
Мария: Сынок!..
Сосед: Сначала все подумали, что это просто крест. Но тут с креста послышался знакомый голос, сказавший: «Друг, если любишь меня, возьми кости и сыграй со мной пока еще не поздно». Он был так спокоен, этот голос, как будто не было ни пекла, ни солдатских криков, ни жары, не ругани, ни горьких слез, ни страха и отчаянья, которые накрыли в этот час Голгофу. «Послушай, – сказал я ему, стараясь говорить не слишком громко, – как же ты сумеешь сыграть в кости, с перевязанными руками?» «Не я, а ты вместо меня, – ответил он. – Вон, посмотри, солдат который чистит свой запыленный щит… В его кармане три игральных кости. Пойди к нему и предложи сыграть. Уверен, он нам не откажет».
Иосиф: А ты?
Сосед: Я так и сделал, хоть сердце мое разрывалось от страха. И вот что удивительно – солдат не выказал нисколько удивленья, перевернул свой щит и застучал по нему костями. А Иешуа сказал «Бросай вместо меня, но прежде прославь Господа твоего». Я так и сделал, и у меня выпало три шестерки, а у солдата «два» и « четыре». Потом я все швырял и всякий раз у меня выпадали шестерки, как будто эти кости были заколдованы, тогда как у солдата не выпало ничего особенного… А потом к нам стали подходить другие легионеры, они смеялись и говорили, что никогда не играли в кости с распятым. И это длилось до тех пор, пока огромная черная туча ни навалилась на Голгофу, так что не прошло и минуты, как страшный ливень обрушился на нас, не зная снисхожденья. (Смолкает.)
Иосиф: А что потом?
Сосед: Потом я бросился к кресту, но что я мог? Дождь так хлестал, что трудно было устоять. Тем более, он сам оттуда, сверху, прокричал: «Иди, иди, отсюда. Торопись. Или ты думаешь, что Отец мой небесный не послал бы мне в помощь легион ангелов, когда бы я его бы попросил?.. Беги, спасайся есть пока возможность!»
В продолжение последней реплики, свет медленно тускнеет и гаснет. Сцену заливает мертвый лунный свет, в котором возникают и исчезают фигуры актеров.
Мария (появляясь и исчезая): Беги, спасайся есть пока возможность!
Иосиф (появляясь и исчезая): Беги, спасайся, есть пока возможность!
Иаков (появляясь и исчезая): Беги, спасайся, есть пока возможность!
Лазарь (появляясь и исчезая): Беги, спасайся, есть пока возможность!
Иуда (появляясь и исчезая): Беги, спасайся, есть пока возможность!
Марфа и Мария (появляясь и исчезая): Беги, спасайтесь, есть пока возможность!
Легионеры (появляясь и исчезая): Беги, спасайся, есть пока возможность!
Смерть (появляясь и исчезая): Беги, спасайся, есть пока возможность!
Иаир (появляясь и исчезая): Беги, спасайся, есть пока возможность!
19.
(Звучит песня, сопровождающая открытие и закрытие занавеса)
Первый Музыкант:
На небе не чертя следы,
Трепещет тело альбатроса
И, выгнувшись как знак вопроса,
Ныряет в чёрный холм воды.
Второй Музыкант:
Господь не явлен – для пернатых.
Третий Музыкант:
В небыстром помаванье крыл
Свершается полёт орлиный.
Кто создан из воздушной глины,
Тот небеса – как дом – открыл.
Второй Музыкант:
Господь не явлен – для пернатых.
Первый Музыкант:
Куда по серебру пруда
Влечёт двоих – порыв единый?
Вольготно паре лебединой
В пылу любовного труда?
Второй Музыкант:
Господь не явлен – для пернатых.
Появляется Мария, Иосиф, Иаков.
Мария: Господь не явлен – для пернатых. (Исчезает)
Иосиф: Господь не явлен – для пернатых. (Исчезает)
Иаков: Господь не явлен – для пернатых. (Исчезает)
Лазарь: Господь не явлен – для пернатых. (Исчезает)
Иуда: Господь не явлен – для пернатых. (Исчезает)
Марфа: Господь не явлен – для пернатых. (Исчезает)
Легионеры: Господь не явлен – для пернатых. (Исчезает)
Смерть: Господь не явлен – для пернатых. (Исчезает)
Иаир: Господь не явлен – для пернатых. (Исчезает)
Соседи: Господь не явлен – для пернатых. (Исчезает)
20.
Тьма заливает сцену.
Из глубины ее появляется Сатан. Сразу заметно, что он удручен и обеспокоен.
Сатан (озираясь): Все, как и прежде. Словно, ничего не изменилось за эти годы. (Медленно идет по сцене)
Коротая пауза.
(Негромко, почти бормочет). О, горькая моя судьба… Зачем я здесь? И кто меня поддержит? Услышит? Вразумит? Спасет? Вернет опять?.. (Помедлив). Вопросы все похожи на занозы. Саднят, а все не вытащить никак… И так – две тысячи лет. Столетье за столетием. Его последователи все давно лежат в могиле, а поросль новая лишь знает, как делить доходные места и удивлять народ рассказами о прежних чудесах.
Идет, задумавшись, по сцене. Пауза.
О, если б знать тогда, о, если б только знать!.. Я был тогда счастливее счастливых. И перед Истиной стоял лицом к лицу. И слышал благодарственные гимны… А что теперь? (Горько.) Уже последний демон смеется надо мной и корчит рожи мне! А сам я словно бедный паралитик, все не могу решиться подойти, что было бы уместно и понятно, особенно сегодня, в день, когда ему позволено сойти с креста на долгих два часа. (Смолкает.)
Пауза.
Сатан медленно идет по сцене, затем опускается на скамейку.
(Негромко, сам с собой.) Однажды он спросил меня, знаю ли я кто он такой? Поначалу я не понял и отвечал ему какой-то глупой шуткой невпопад. Но он, похоже, даже не улыбнулся. Стоял, подняв глаза, как будто ждал, что Небеса ему немедленно ответят. Потом он мне сказал: «Я прежде тоже думал, что человека можно всегда легко понять, ответив на вопрос – кто он такой? Ведь стоит лишь спросить, как все по волшебству, становится вокруг понятным, ясным, легким, – без страха поднимаясь до Небес и до Шеола зная все дороги… Кто ты такой, я спрашивал у всех, кого встречал и получал ответ – торговец – муж – отец – легионер – рыбак – возлюбленный – игрок – строитель, – охотник – плотник – звездочет – пастух – крестьянин – сын – дочь – первосвященник – друг ближайший – флейтист – паромщик – каменщик – и воин – писец – матрос – воды разносчик – жена – сестра – кузнец – судья и многое еще, что делает людей людьми, не позволяя в скот безмозглый превратится».
Короткая пауза.
Он помолчал немного, а потом сказал, негромко смеясь: «Но оказалось, что все не так-то уж и просто, как нам казалось поначалу». Потом он снова рассмеялся и смех этот был похож на падающий горный камнепад, на грозу, разразившуюся над Хоривом, на Истину, попавшую в капкан. И тогда я впервые вдруг почувствовал что-то странное. Так, словно все окружающие меня вещи и события вдруг утратили плотность и реальность и стали походить на клубы дыма, которые пока еще есть, а через мгновение, смотришь, а их уже нет. И тут мне стало казаться, будто мир вокруг вдруг сделался и хрупок, и прозрачен, как тонкое стекло, которое готово разлететься, лишь стоит только его слегка задеть. А потом я вдруг увидел, как исчезает этот мир, и какая-то черная Бездна становится все ближе, ближе, ближе, гася звезды и превращая прошлое и будущее в пустой и ни о чем не говорящий звук. Я словно плыл над умопомрачительной бездной, рискуя каждую минуту сорваться и упасть в это ужасное, ни на что не похожее безмолвие, вернуться из которого было невозможно. Помню, как медленно исчезали, превращаясь в ничто, никому уже не нужные вещи, сквозь которые мерцали холодные звезды и меркли, исчезая, облака. И вдруг я понял, что я и есть та самая Бездна, которая не ведает различий и всякое зло обращает себе на пользу, не думая ни о чем другом. Та самая Бездна, чье имя совпадает со всеми прочими именами, и чье присутствие, рано или поздно, чувствует в своей груди каждый из нас… И тогда я догадался, какой ответ я услышу на этот нелепый вопрос, – кто ты такой? – и ужас мой был столь велик, что мой крик достиг Рая и Преисподней и даже подножья Его Трона, а страх навсегда поселился в моем сердце.
Поднявшись, медленно делает несколько шагов по сцене.
Пауза.
Конечно, требовалось известное мужество, чтобы увидеть, кем ты действительно являешься. Но еще больше требовалось мужества для того, чтобы самому стать этой Бездной, а вот это-то как раз мне никогда, к несчастью, не удавалось. (Помедлив с невеселой усмешкой)
Короткая пауза.
О, мука смертная!.. О, горькая печаль!.. Представь себе, что тебе надо преодолеть это последнее испытание, и что на той стороне тебе ждет радость и счастье, а между тем ноги сами несут тебя прочь, и, вот, гонимый страхом, ты бежишь от самого себя, задыхаясь и обливаясь холодным потом, чтобы через год вновь явиться сюда в годовщину этой нелепой смерти… И так – из года, в год, столетье за столетьем… (Быстро обернувшись.) Кто здесь?.. Это ты?..
Короткая пауза.
Ты?
21.
В глубине сцены появляется Иешуа. Не то это призрак, не то иллюзия, поселившаяся в голове у Сатана. Он словно присутствует в этой сцене и, одновременно, находится где-то очень далеко, не слыша обращенных к нему вопросов и отвечая лишь самому себе.
(Горько.) Не слышит… Эй, Иешуа!.. Постой!
Иешуа (останавливаясь посреди комнаты): Вот в этой комнате я провел почти всю свою жизнь. Раньше постель стояла возле этой стены, и когда я просыпался, то солнце уже ползло по стене, а мать баловала меня и приносила мне в постель только-только испеченный кусок лепешки… (Помедлив, посмеиваясь). Зачем я все это помню?.. Наверное, затем, чтобы Господь не спутал меня с кем-нибудь другим. Конечно, Он смотрит сначала на твое сердце, а потом уже на все прочее, но иногда мне кажется, что для него важен также тембр твоего голоса или манера вести беседу, и все потому, что за этими мелочами скрывается что-то чрезвычайно важное, что отдаляет тебя от Господа или, наоборот, делает тебя к нему ближе. (Смолкает.)
Пауза. Иешуа задумчиво идет по сцене, не видя Сатана.
Сатан: Говори же, говори, говори!
Иешуа (негромко.): Не знаю, по этой ли причине, или по какой-нибудь другой, но потом я дожил до того дня, когда меня однажды разбудил этот голос, который сказал мне – Иешуа!.. Иешуа, – сказал мне этот голос. – Ты возьмешь на себя грехи всего мира и будешь нести их, пока светит солнце и луна поднимается над этим сонным морем… И я ответил: Да, Господи, я слышу Тебя, и понимаю, что Ты хочешь и это, поверь, большая честь для меня. Вот только позволь мне отказаться с благодарностью от этого предложения, потому что я убежден, что каждый из людей должен сам нести эту тяжелую поклажу, а не взваливать ее на кого-то еще, рассчитывая на милость Господа и Его святых.
Сатан: Постой!.. Постой!.. Постой!.. И что же Он тебе ответил?
Иешуа: Он промолчал.
Сатан: Проклятье! (Отходит и сразу возвращается.) Знаешь, мне кажется, что ты опять все напутал, человек. (Идет вослед за медленно идущим Иешуа.) Разве это не Бог требует от нас, чтобы мы склонились перед его мудростью и волей, а не предавались бы пустым человеческим измышлениям, которые ничего не стоят?.. Так зачем же ты тогда сомневаешься в божественной воле и громоздишь одну нелепость за другой?
Иешуа (не слыша Сатана): Когда-то давно, я тоже думал так, и лишь потом случайно догадался, что в деле спасения – каждый за себя, и если сегодня ты не хочешь принять на себя ответственность за свою собственную жизнь, и перекладываешь ее на чужие плечи, то завтра в твое сердце постучится слезы, печаль и отчаянье.
Сатан: Так ты перечил Господу?.. Теперь я вижу… Безумец!.. Так вот в чем дело!.. (Понизив голос почти до шепота.) Подумай сам, Иешуа, ведь это бунт!
Иешуа (глухо, издали, почти в забытьи): Не больший, чем тот, который устраивает по воскресениям толпа, думая, что если она ходит по праздникам в храм или рассказывает своим детям душеспасительные истории, то спасение ей обеспечено…
Сатан: Похоже, ты сошел с ума, Иешуа… (Негромко). Подумай сам. Ведь это всего лишь жалкие люди, которые боятся темноты и опасаются начальства и все что у них есть эта уверенность в том, что ты взял на себя все их грехи и теперь им остается только ждать, когда Царство Небесное откроет для них свои ворота… Конечно, ты не хуже меня знаешь, что они слабы, нетерпеливы, жестоки и лживы, – особенно, когда приходит время жестокости, и когда приходит время лжи. Куда уж им нести свои грехи в одиночку! Достаточно будет того, что они сгрузили их на твои хрупкие плечи и немедленно о них позабыли, думая о чем угодно, но только не о собственном спасении.
