Кира Купер
Сказка для взрослой девочки
Возле меня опустилась знахарка. Дарина, кажется, так назвал ее тот мужчина.
– Ты не отсюда, – не спрашивала, утверждала. – Зря тебя ведьмой кличут. Ни капли магии в тебе нет. Но отчего-то Боги посчитали, что именно ты смогешь исправить грядущее.
– О чем вы?
– Слухай, не перебивай. Запомни, девица: не все хорошее таковым является, – это я уже поняла! – И не все лихое твоей гибели жаждет.
Класс, только запутала еще больше!
– Объясните, пожалуйста, я не понимаю, о чем вы говорите!
– Сама разберешься, коль захочешь, – заявила она и закрыла глаза, дав понять, что разговор закончен.
Глава 21. Падение града: боль, страх и потеря
Свист раздался где-то неподалеку. Я его узнала и задрала голову к потолку, будто могла увидеть сквозь дерево гигантскую черную птицу, воюющую с врагами своими методами. Барабанные перепонки заныли, пришлось приложить руки к ушам, чтобы не оглохнуть. Правда, спряталась от звука только я: остальные сидели и переговаривались, как ни в чем не бывало. Привыкли, наверное. А у меня скоро кровь пойдет!
Ненавижу свистунов во всех смыслах этого слова! Эмоции, чуть схлынувшие, когда ранили мужчину, снова начали просыпаться. Всем им нужно только одно, всем и во всех мирах! Скотина пернатая, вот он кто! Ничего, больше я не поведусь ни на…блин, там и вестись особо не на что, кроме того, что он вроде как меня спасает. Подумаешь! Может, тоже выгоду ищет, теперь ничему не удивлюсь. Или просто удовлетворяет свои плотские желания. Козел он, а не Соловей! Это птичка красивая и добрая, не то, что некоторые…
Похоже, вселенной показалось мало моих душевных терзаний. Когда свист чуть стих, прямо напротив обнаружилась блондинка с косами. Конечно, та самая женушка, от которой разбойник гуляет…ну, собственно, ко мне.
– Встань! – приказала, презрительно глядя сверху вниз.
Приехали! От наглого тона злость поднялась почти до макушки, но я решила на провокации пока не вестись.
– Мне и так хорошо, – пожала плечами.
– Ах ты, ведьма! – и эта туда же! – Встань, когда с тобой княгиня разговаривает!
Точно же, если Соловей тут князь, то его благоверная, получается, тоже в статусе.
Девушка топнула ногой и подбоченилась.
– Ну что тебе надо? – устало спросила я. – Сегодня сложный день, тут вообще-то драка, если ты не заметила. Отстань или садись рядом, если поболтать хочешь.
Чуть бледное раньше личико белобрысой теперь, наоборот, начало краснеть.
– Ты что себе позволяешь? Я здесь хозяйка, а ты – всего лишь…
– Я в гостях, а ты, раз уж тут хозяйка, могла бы быть и гостеприимнее!
Возможно, своими пренебрежительными ответами я только выводила ее из себя еще больше, но это – максимум, на который в данную минуту была способна. Иначе действительно встану и повыдергиваю из башки толстые косы к чертовой бабушке!
– А ну пошла отсюда! – красный остроносый сапожок чуть не наступил на ногу. – Прочь, говорю! Проклятая блудница! Девка подзаборная! Ведьма черно…
Чем она хотела закончить оскорбление, неизвестно. Ворота распахнулись, ударив створками по стенам и чуть не прибив сидящих там детей. Я повернула голову как раз в тот момент, когда в открывшийся проем залетели сразу несколько копий. Некоторые попали в людей. Следом ворвались мужчины в кольчугах, с мечами, с которых капала густая кровь. Еще не до конца осознавая, что именно произошло, начала подниматься, но была сметена чьим-то телом. Воин упал сверху, захрипел и стих. Он закрыл обзор, и я только слышала, как кто-то вопит, ругается, визжат бабы, возле головы в дерево воткнулся арбалетный болт.
Кое-как выбравшись из-под человека, взглянула на его лицо. Мужчина был мертв, глаза открыты, в них застыли злость и решимость. Я видела его в лагере в лесу. Один из людей Соловья.
Помещение наполнилось криками и плачем. Ворвавшиеся добивали немногочисленных защитников, а женщин и детей сгоняли подальше от выхода. Меня сильно толкнули, снова упала рядом с трупом, кто-то потянул за волосы, приподнял, вглядываясь в лицо. Сквозь прорези шлема был виден бешеный взгляд голубых глаз.
– Ты-то нам и нужна!
У них что, мои портреты по городам и весям развешены?
Мужик поднял меня, взвалив на плечо, и только сейчас я отмерла.
– Руки свои убери, сволочь! Что же вы, гады, делаете! Отпусти немедленно!
Я колотила по спине и ниже, материлась как последний сапожник и брыкалась, надеясь высвободиться. Но низкая, почти до колен, кольчуга защищала от праведного гнева и, думаю, от острых зубов оборотней тоже. Силы были изначально неравны. Не у меня, у жителей Троедубья.
Я понимала, что это – воины князя, что прямо в эти минуты град, как его здесь называют, пал под натиском старинного врага. Что будет с этими людьми? Их убьют? Всех, даже женщин и стариков? А дети, что будет с ними?
Подняв голову, наткнулась на неожиданно спокойный взгляд пожилой знахарки. Она смотрела прямо на меня и, кажется, даже чуть улыбалась. В следующий миг ее скрыла чья-то спина.
Озираться было тяжело и страшно. Повсюду лежали тела, отрубленные конечности, кровь под сапогами воинов превратилась в настоящие реки. Жестокая реальность перестала напоминать плохую комедию. Ни до, ни после мне не было так жутко. Меня, как тюк соломы, выкинули в грязь и красные лужи. Я не успела выставить ладони и ударилась подбородком.
– Завяжись, – произнесли рядом хрипло. – Она здеся.
– Что с остальными?
– А я почем знаю? Видать, пущай пока живут. Если князь изволит.
– А разбойник?
– Седня ладный день вышел. Нет его более. Освободилися.
Дальше я ничего не слышала. Соловья больше нет? Эти мрази его убили?! Не может быть! Он же, мать его, чудо-птица с уникальным даром! Он волшебный! Он не может просто умереть… Боль в груди стала почти ощутимой, чуть не закричала, когда на голову опустилось что-то тяжелое. Мир померк.
Глава 22. Киевский плен и его особенности
Я жила здесь уже несколько дней. Со счета сбилась, ведь окон в подвалах не бывает, зачем узникам солнечный свет? Деревянная кровать без матраца и белья и дырка в углу для нужд – вот и все убранство. Стены бревенчатые, решетки вместо двери, куда раза четыре просовывали черствый хлеб и кувшин с мутной водой.
Сначала я пыталась выпросить у молчаливых стражей, что случилось там, в Троедубье. Жив ли Соловей? Как поступили с жителями поселения? Но меня игнорировали, только хмурились все больше и старались ни в коем случае не прикасаться. Черти проклятые! Подождите, я как-нибудь выберусь отсюда и такое вам устрою!
Решимость начала спадать постепенно, сменившись унынием и тоской. Забившись в угол кровати, я оплакивала мужчину, который, как и полагается в «добрых» сказках, не смог выстоять перед «правильным» врагом. Который как-то умудрился настолько глубоко прокрасться в сердце, что хотелось не реветь – выть об утрате. Пусть он хоть шамаханский царь с десятком жен и наложниц, если бы он был сейчас рядом, ни за что бы ни оттолкнула! Наоборот, лучшее, о чем только можно мечтать – это прижаться к широкой груди, вдохнуть ставший за столь короткое время родным аромат мужского тела, заглянуть в черные с невероятными мистическими огоньками глаза. Пусть мужики тогда ошиблись, или намеренно соврали, или просто тупые деревенские валенки, которые не понимают, что говорят! А, может, они не того разбойника имели в виду? Последнее на какой-то момент показалось логичным, но я не привыкла себя обманывать, даже если ложь выглядит куда заманчивей страшной действительности.
Ко мне никто не приходил. Странно, если я поняла верно, они искали и стремились доставить сюда именно меня, то есть ведьму, которая пришла «с той стороны». Это услышала, когда везли в крытой телеге, со связанными руками и ногами и кляпом во рту. Той стороной они именовали что-то вроде ада. Видимо, решили, что я не просто ведьма, а колдунья, что явилась прямиком из геенны огненной. Почему только сразу не убили, раз такая вся опасная? Кормят вон, пусть и скудно, но умереть от голода не дают. Зачем я им? Ему, князю.
Ответ на свой вопрос получила…не знаю, когда. Говорю же, дни и ночи стерлись, оставив только полубредовое существование.
– Здрава буди, ведьма.
С той стороны решетки стоял высокий мужчина. Окладистая борода, цепкий взгляд глубоко посаженных глаз, длинный кафтан, перехваченный поясом с блестящими даже во мраке разноцветными камнями.
Я тяжело поднялась, подошла ближе. Сам пожаловал. Что ж, давай знакомиться.
– И вам не хворать, князь.
– Правы были бояре, ты остра на язык.
– Прав был Соловей, вы не похожи на порядочного правителя.
Пикировка, которая по всем канонам должна была выйти мне боком, его почему-то только развеселила. Он раскатисто рассмеялся, запрокинув голову, но тут же глянул серьезно.
– Да уж, твой мир суров, коль баба такое себе позволить может.
– Вы знаете, откуда я?
– Я ж не тать какая, – пренебрежительно проговорил Владимир. – И ты зря на меня напраслину возводишь. Суров я, но норов мой справедлив.
Я оглядела свой подвал, ответила, не скрывая сарказма:
– Да уж, а еще вы весьма гостеприимны. Меня нигде так не привечали, как у вас.
– Следи за собой, ведьма, – все же перегнула. – Я есьмь тот, кто может своей волей даровать аль отобрать твою жалкую жизнь!
– Я прекрасно это понимаю. Так что медлите? Чего хотите?
Кажется, попала в цель. Лицо еще вполне молодого мужчины стало похоже на маску, почти как у разбойника. От воспоминания сердце кольнуло болью потери.
– Где Соловей?
– Ведьма, рази ты не ведаешь? Сгинул твой разбойник!
– Вы его убили?
– Я повелел это сотворить.
– Вы…
– Осторожнее, ведьма! Терпение мне чуждо, особливо к бабам.
Я перевела дыхание. Какая же ты тварь, раз так легко говоришь о том, что можешь убивать направо-налево! Пусть даже преступника в твоем понимании. Тоже мне судья!
– Что-то желаешь спросить еще?
– А что спрашивать? Я вижу, что нужна вам, только пока не знаю, для чего. Я права? Так скажите прямо, зачем тянуть? Если смогу, я сделаю то, о чем попросите…ладно, что прикажете, а потом отправлюсь по своим делам.
О том, что, вероятно, идти мне больше некуда, решила не упоминать.
– Твой мир, я погляжу, так же суров, как мой, раз ты такая смелая, – он покачал головой. – Не враг я тебе, ведьма.
– Если знаете, что я просто из другого мира, почему продолжаете так меня называть?
– А как мне тебя звать?
– Елизавета. Лиза.
– Славно, Лиза.
– Да куда уж славнее. Ну, так что?
– Ох и дерзкая ты! Впрочем, другие были дюже смелые. А где они тепереча?
– Где?
– Знамо. Ветер давно развеял пепел.
Вот, значит, как. Вопреки почти удушающему равнодушию закрался легкий страх. Говорят, гореть заживо – это худшая смерть, которую только можно представить.
– Вы мне угрожаете.
– Дура, князь никогда не угрожает. Ты спросила – я поведал. Чем же ты не довольна, ведьма?
– Лиза, – прямо-таки тупая храбрость, знаю.
– Лиза, – не повелся Владимир. – Я ведаю то, что не могут знать другие. И желаю оставить как есть.
– Вы про множественность миров? Скажу честно: у нас о таком тоже только книжки пишут. Верят единицы, и то…фанаты фэнтези и прочей фигни.
Сомневаюсь, что он понял вторую часть предложения, но с умным видом покивал, дескать, пффф, сам прекрасно знаю, тоже мне, новость.
Я решила чуть сбавить обороты.
– Вообще-то я сама к вам собиралась, мне Яга подсказала. Вроде как вы помогаете таким как я. Так что бить по голове и связывать – лишние меры.
– Да ты что? – по-моему, опять его развеселила, но смех оборвался резко. – Подумай пока, на что ты готова ради того, чтобы не потерять свою жизнь.
Боже, сколько пафоса!
– А есть разные варианты?
– Завсегда есть…Лиза. Подумай хорошенько.
После этого странного разговора отношение ко мне явно изменилось. Вместо жестких корок и воды стали приносить каши, порой даже на молоке, и хмельной мед. Споить меня хочет, чтобы быстрее решала? А что решить-то, если так ничего и не знаю? Вопрос на миллион.
Он вернулся, когда я почти была готова сама передать ему свое послание. Типа «понятия не имею, дядя, чего ты от меня ждешь, но если не надо убивать детей и есть человечину, возможно, мы договоримся». Пускай лично явится, чтобы уточнить детали.
Я не стремилась к переговорам, просто устала сидеть и ждать своей участи. У меня было много времени обдумать то, что творится в этом мире. Здесь будто альтернативная история вершится, в которой добро и зло меняются местами. И былины моей реальности, даже если бы я помнила их наизусть, вряд ли помогли бы выжить в этой. То, что творится вокруг, невозможно истолковать в пользу князя. Я видела, что делали его воины в городе оборотней. Убивали. Грабили. Проявляли жестокость, которая присуща насильникам и мародерам, но никак не хорошим парням из сказок про Соловья-разбойника. Они – настоящие разбойники. А их князь – отнюдь не положительный персонаж. Значит, ничего хорошего от него ждать не стоит.
– Ты подумала, Лиза?
– Да.
– Поведаешь?
– Разумеется. Только, прежде чем ответить, скажу, что у меня есть некоторые условия.
– Ставишь условия князю?!
– Ставлю встречные условия человеку, который дает мне слишком скудный выбор.
– Интересно послушать.
– Без проблем. Я не знаю, чего вы от меня ждете, но в курсе же, что волшебничать я не умею? Вижу, в курсе. Так вот. Мое условие: вы отпускаете меня и оставляете в покое жителей Троедубья. Совсем. Абсолютно. Пусть люди живут нормально.
– Глупая баба! Земля Соловья теперь часть…
– Тем более. Раз вы сами называете себя справедливым, то, как руководитель этой земли, пусть новоприобретенной, должны заботиться о его жителях. Разве не так? Или у вас тут другие законы? В любом случае, я от своих слов не отступлюсь.
– Я вот мыслю, – проговорил медленно. – Длинный твой язык тебе не понадобится в делах наших. Может, вырвать?
– Вырывайте. Только тогда я ничем помочь не смогу.
– Считаешь, я настаивать не умею?
– Не сомневаюсь, у вас в загашнике куча мастеров по изуверствам и пыткам. Только, если бы вы могли, я бы уже была похожа на кусок мяса. Но вы же до сих пор этого не сделали, верно? Значит, вам нужна сравнительно целая ведьма, как принято меня тут называть.
Я говорила медленно, но громко, чтобы смысл сказанного доходил до жестокого князя, и чтобы он не сомневался в том, что мое решение не изменить.
Как я упоминала, время принять решение у меня было. В том числе, и о том, в чем я призналась себе по пьяни не так давно. А сейчас кажется, полжизни назад. Я влюбилась в Соловья, первый раз полюбила по-настоящему. И моя любовь, первая и, подозреваю, последняя, ибо жизнь в этом мире длинной не будет, убита, а я вынуждена смотреть в глаза тому, кто распорядился это совершить.
– Ты…
– Вы сжигали выходцев с той стороны? Почему не сожжете меня? В чем подвох?
– Ты должна…
– Вам я ничего не должна! – в эту фразу я вложила всю ненависть и боль, которые сейчас испытывала. – Но иду навстречу, потому что надеюсь на выполнение условий. Иначе клянусь…
– Что ты можешь?
– О, не уверена, что вы знаете о моем мире достаточно! Кто ведает, на что я способна на самом деле, правда?
Это было угроза, причем спонтанная, не имеющая под собой никаких доводов, но то ли голос прозвучал громче, то ли простое совпадение, но последнее слово неожиданно подхватило эхо, разнеся по коридору «правда…правда…». Надо отдать должное Владимиру, мускул не дрогнул, нервы у такого человека должны быть стальные, но что-то в его взгляде изменилось. Вряд ли он стал меня бояться, надеяться на это глупо и не дальновидно. Мой блеф раскусить легче, чем раскрытую фисташку. Но я осталась собой довольна.
– Если вы принимаете мои условия, я слушаю ваши. Что я должна сделать?
Глава 23. Полный крах
Соловей кое-как сел. Получилось не с первого раза. Оглядел себя. Рана в области сердца загноилась и покрылась желтой корочкой. Руки слушались плохо, наконечники стрел торчали из обоих плеч. Кажется, прошли насквозь. Нога распухла, но двигалась, отдаваясь тупой болью. Ничего, заживет. Раз еще не помер, значит, в ближайшее время этого не случится.
Его подстрелили, когда он понял, что войско у пригорка – всего лишь приманка, чтобы выманить его подальше от града. Бросился назад, но опоздал, визги женщин и плач детей донеслись из-за стен. Обратно долететь не успел. Сразу несколько стрел попали в оба крыла, грудь и ногу. Что было дальше – не помнит. Как оказался посреди леса, тоже.
Соловей поморщился и поднялся. Повело в сторону, чуть не упал, ухватившись за тонкий ствол, выстоял. Нужно попасть в Троедубье, узнать, что там. Выстоял ли град.
Пелена боли и беспокойства за своих застила глаза. Он видел, что люди князя прорываются. Боги, сделайте так, чтобы у них ничего не вышло!
А она? Что с ней? Дышать стало еще тяжелее. Если с Лизой что-то случилось…
Сейчас бы добраться до лагеря, там завсегда оставались пара-тройка оборотней для пригляда.
Шел долго. Падал несколько раз, неудачно приземляясь, кажется, вывихнул и без того опухшую как медвежья лапа, лодыжку, часто останавливался, чтобы передохнуть. Мысли сменялись одна другой роем жужжащих пчел, но одна особенно не давала покоя: что с его людьми? Сумели ли отстоять Троедубье?
Не он брал на себя ношу ответственности, Боги возложили сами, но ему ее нести. И, кажется, он не совладал с ее весом.
Думы о Лизе были самые мрачные. Ее образ, последний, который видел перед битвой, острым ножом резал часто бьющееся в груди сердце. Злость, почти ненависть во взгляде, обращенном на него – за что? Ему-то казалось, ей так же необъяснимо хорошо рядом с ним, как и ему. Или притворялась? Но для чего? В чем ее женское коварство?
Бабы как таковые никогда не были для него загадкой. Вернее, он сам никогда не стремился копаться в их сущности. Зачем нужна девица? Управляться в хозяйстве, обстирывать-кормить-поить своего мужика, да в ночи доставлять удовольствие. Та же Любава, которая как боярская дочь была нежнее и ласковее прочих, знала свое место и редко когда спорила. Только раз, и то, думается, он довольно объяснил ей, что больше не желает знаться.
Конечно, поступить с супружницей так, как он планировал – жестоко. Вернуть в семью как ненужную вещь, да еще со всем приданным и выше того, почти растоптать девичью честь. Обычно, когда князьям надоедали свои жены, они брали вторую, третью, а порой и четвертую, коль хватит силы и богатства. Он не хотел даже первой. Он хотел одну единственную, которая смотрела на него, как на предателя.
Вдруг подумалось на миг: а вдруг приревновала? Совсем как он когда-то к Баюну. Но в том и разница между мужиком и бабой, что он может себе позволить, скажем, насладиться другими, женский промысел – ждать, когда набалуется. Хотя, что он знает об укладе ее мира? Не припомнит, чтобы даже спрашивал.
Коль и правда приревновала, что думает теперь? Ненавидит и проклинает? Или беспокоится, как он, и ждет быстрой встречи? Он бы объяснился, а после сделал так, чтобы она поняла и, возможно, простила. Тем более, то, что чувствует сейчас, доказывает, что сердце у Соловья-разбойника все же есть. Врут люди.
Почти возле самого лагеря послышалась возня в кустах. Готовый обороняться, как сил хватит, с радостью и смятением увидел Боеслава. Парнишка тащил сухие ветки, но, заметив мужчину, бросил охапку и бегом бросился к нему.
– Соловей! Боги услышали наши молитвы!
Видать, его уже похоронили и тризну справили.
– Живой я, живой, – проворчал, глядя, как молодой оборотень приспосабливается, чтобы помочь дойти, но боится задеть. – Просто подставь плечо, и пойдем. Как обстоят дела наши?
– Гаже некуда, – сплюнул парень, но смутился и покосился на обычно грозного главаря. – То есть, я хотел сказать…
– Говори как есть, что уж там.
– Верно. Прости. В общем, нет больше града нашего, Соловей. Собаки Владимира выдрали, отбить не сумели.
– А люди? – мужчина напрягся.
– Те, кто остался, сюды ушли. Мы думали, ты того…прости…
– Дальше.
Пока разговаривали, медленно двигались по едва заметной тропе к палаткам.
– Собирались ночью сегодня на вылазку. Почитай, теперича мы лазутчики, в родимый град, крадучись, пробраться.
– Сколько народу осталось?
– По душам не считали, Соловей. Ярополк аль Архип ведают, я так… Не серчай только!
– Заладил… Веди уже!
В лагере его встретили, словно и правда уверовали, что в живых уже не увидят. Бабы заплакали, воины, чьи ряды сильно уменьшились, преклонили головы, готовые к его слову. Он кивком поприветствовал всех, пытаясь разглядеть знакомое до боли лицо среди собравшихся, но не смог. Зато увидел Любаву, она стояла столбом возле костра и шага не сделала ему навстречу. Так лучше даже. Он от своих слов, сказанных ей перед нападением, не отступится.
Взглядом подозвал к себе двух воевод. Они стали еще более похожи, нежели ранее: Ярополк обзавелся ровно таким же шрамом, как и Архип, рана была покрыта багровой коркой. Вышли еще несколько стариков, членов совета, поклонились.
Мужчины удалились в его старую палатку, где уже была приготовлена вода для омовения и одежда.
– Что скажете?
– Худо, Соловей, – Ярополк, не спрашивая, взял кусок ткани, обмакнул и начал обтирать рану на плече. Разбойник не возражал, бывалый воин – лучший лекарь. – Нас теперича девяносто восемь, большая часть – дети и старики. Когда град захватили, велением Владимира было разрешено всем, кто возжелает, покинуть его добровольно али встать под его пяту. Знамо, ни единый ни остался. Решились покамест здесь пересидеть, далее видно будет. Но ты жив, а, значит, есть шанс вернуть…
– Где Лиза?
– Ведьму забрали.
Соловей окаменел, оттолкнул руку верного друга и уставился на обоих как бесы на святыню.
– Почему позволили? – почти прошипел, чувствуя, как когти протыкают кожу на ладонях.
– Дык мы это…нас же не было, ты сам знаешь, – отступив на пару шагов, стал оправдываться Архип. – Они ворвались в терем, где она пряталась вместе со всеми. Тех, кто его защищал, перебили сразу же. Соловей…
– Замолчи! – он поднял руку, пытаясь отдышаться, дабы не сорваться не невиновных.
Не они упустили его женщину, не им и отвечать.
– Я видал, как все было, – подал голос Володырь, один из старейших. – Они ведьму искали. Токмо ее. Отсюдова и действия странные. Пришли-забрали-ушли. Нас всех вывели, выбор дали. Ясное дело, коль град отстоять не вышло, тамошнюю власть Владимир утвердил. Но без разбору не били, как лет сто назад, ты исчо малой был, сумлеваюсь, что помнишь.
– Она жива, Соловей, – тихо добавил Ярополк. – Мы же тоже не лыком деланы. Хватали пару языков. Она в Киеве как пленница. Ежели хошь – сам выпроси, они покамест дышат вроде.
Он смотрел на него спокойно, уже не страшась, и в глазах читалось понимание. Да и прочие уже прекрасно видели, что с ним происходит, и, скорее всего, давно уяснили его истинное отношение к «ведьме».
Он молча вышел, уже на улице его догнал Архип.
– А может, сначала раны? Куды они денутся?
Он обернулся, но этого хватило, чтобы тот отступил, выставив руки. Дескать, как скажешь, не спорю более.
Измученные мужики сидели в яме. Их даже связывать не стали, настолько ослаблены от побоев. Видать, обозленные оборотни вымесили на них всю ярость от поражения и потери близких. Соловей их не осуждал. Сам бы лично оторвал все конечности. Возможно, так и поступит опосля.
Говорить еще могли, что хорошо. Так и есть, баба, за которой охотились по приказу князя, была доставлена в Киев. День назад была жива, сидела в подвале.
Сейчас в Троедубье распоряжается воевода Гордяк, что с Чернигова. О дальнейших планах Владимира ничего неизвестно, да откуда простым воям их знать?
Соловей оглядел то, что осталось от когда-то несгибаемого народа. Мужчины были хмуры, бабы причитали и смотрели на своего князя исподлобья. Знамо, не сберег, не защитил. Но ведь не пошли под правление киевского, вероятно, вера еще не до конца утеряна.
– Дарина? – спросил Соловей, вернувшись в палатку.
– Здеся. Позвать?
– Да, веди.
Знахарка пришла сразу же. Глянула, как умела, острым взором, и села врачевать, не произнося ни слова, заканчивая, что начал Ярополк.
– Что скажешь, Дарина? – первым нарушил молчание.
– А что ты жаждешь услышать?
– Я не смог вас защитить.
– Нет, Соловей, в том твоей вины нет.
– Есть, и ты это знаешь.
– Я знаю только, что раны твои поражены ядом, так что не след меня отвлекать.
Падаль княжеская! Не умеет он играть честно, ох, не умеет.
– Тебе бы отдохнуть.
– Время неподходящее.
– Пойдешь на износ, Соловушка? Тогда ничего хорошего не жди.
– Мне думается наоборот. Вот только пока не решил, что…
– Утро вечера мудренее.
– Говоришь, как моя бабка.
– Звония была хорошей женщиной.
– Знаю. Я хорошо ее помню.
– Не кручинься понапрасну.
– Ты считаешь, это, – он показал рукой в сторону лагеря, – понапрасну?
– А то я не ведаю, о чем ты более всего переживаешь, – проворчала старушка, поднимаясь. – Жить будешь, коль меня послушаешь. А так… вот что я тебе скажу, мой князь: ты не сможешь сотворить то, что Боги не начертали. А вот нарушить их планы способен, так выходит. Почему, не спрашивай, не моя истина. Та, что в твоем сердце поселилась, смерти не страшится, она ее и не настигнет. Но скоро случится так, что встанет на распутье, и какую дорожку выберет – в этом ужо ты должен подмогнуть. От того, почитай, вся дальнейшая жизнь зависит. И не только ваша.
Оставив переваривать услышанное, Дарина удалилась из палатки.
Соловей думал полдня и ночь и решил не возвращать град, точнее, покамест оставить все как есть. К новой битве люди не готовы, зализывают раны и телесные и душевные, и вести на верную смерть их – полное кощунство. Дарина сделала все, что могла, но из пятидесяти мужчин выжили сорок, большинство – с такими ранами, что не сразу подымешься. Но и оставлять все как есть он не мог. Поэтому решился на отчаянный, по мнению обоих воевод, шаг – обратиться к родственнику с другой стороны Днепра. Это далеко даже для его крыльев, но иного выхода нет.
Булан правил несколько десятков лет большим градом Саркул, его княжество считается одним из самых зажиточных. Старый оборотень с возрастом не растерял залихватской дерзости и удали и, поговаривают, до сих пор лично водит войска в ближайшие и дальние веси. Они были то ли братьями, то ли дядей и племянником, доподлинно неизвестно, но особой любви друг к другу не испытывали. Когда почил Одихман, Булан захотел посадить на княжество в Троедубье своего сына, заявив, что Соловей слишком молод и не умен. Совет града не позволил. Это было давно, и с тех пор они ни весточки через реку не отправили. Но лихие времена заставляют принимать меры, о которых в любой другой ситуации ни за что бы ни задумался.
– Ты потеряешь Троедубье, – покачал головой Ярополк.
– Я уже его потерял, рази ты не видишь?
– Все еще можно вернуть! Позволь…
– Нет! Я знаю, чего вы жаждете, но сколько вас? Полтора десятка из тех, что на ногах? – Соловей прикрыл глаза. – Булан поможет, я чую. Вопрос только в том, что потребует взамен.
– Хитрому лису нужно больше власти, – Архип тяжело опустился на лежак, подогнул ноги так, чтобы рубленная рана на щиколотке не разошлась ненароком.
– Сейчас главное, чтобы народ оказался в безопасности. Владимир сегодня сказал одно, а завтра сюда нагрянет войско. Не хочу, чтобы кто-то еще более пострадал.
– Мы с тобой, Соловей. При всяком раскладе. Как прикажешь, так и сделаем.
Мужчина глубоко вздохнул. Что приказать? Не высовываться без лишней надобности, доколе Булан не отправит весть?
– Дозорные докладают, что опосля сечи никакого движения за три версты кругом, – отметил Ярополк.
– Хорошо бы.
– Что, все ж таки за Днепр?
– Да.
– Как скажешь. На этом и сладимся.
Соловей вышел на улицу, когда лагерь уже заснул. Не все, конечно, дежурство никто не отменял, тем паче в такой ситуации. Неуверенный, что сможет, все же раны еще бередит, перекинулся и взмыл в небо. Он летел на вершину самой высокой сосны. Именно оттуда проще всего послать клич далекому родственнику. Особый свист, который сможет распознать только Булан. Не громкий, наоборот, еле слышный для обычного человека и зверя. Его подхватил ветер и понес в нужном направлении, а, значится, совсем скоро придет ответ. И пусть он будет таким, каким нужно.
Когда возвращался в лике человеческом, Ярополк неслышно вышел из темноты деревьев
– Когда придет ответ?
– Надеюсь, как можно раньше.
– Ты пойдешь с нами?
Он ожидал этого вопроса.
– Нет.
– Послушай…
– Ярополк, – главный разбойник этого леса повернулся к воеводе. – Прежде чем молвить, советую подумать лучше.
– Ее не достать, Соловей.
– Посмотрим.
Он снова вгляделся в звездное небо. Сколько верст до Киева? Сможет ли долететь такое расстояние и не издохнуть?
Соловей не привык брать что-то нахрапом, всегда размышлял перед тем, как принять важное решение, но сейчас горячая кровь кипела огненной лавой, интуиция молчала, не желая вступать в споры с разумом…Хотя о каком разуме может идти речь, здесь главенствуют эмоции, чувства, от которых мог бы – избавился! Они делают слабым и уязвимым. Он стал слаб и уязвим. Это плохо.
– Разбуди всех на рассвете. Пусть начнут сборы.
– А ты? – спросил Ярополк снова.
– А я сделаю, что должен.
