Евгения Кретова
Непростые истории 4: Печальные звёзды, счастливые звёзды
***
Завтрак Иван Сергеевич, конечно, проспал. В пустой столовке нянечка терпеливо докармливала кашей Михалыча, подтирая ему губы салфеткой. Тот громко вздыхал на каждую ложку, но слушался, кушал.
– Что это вы припозднились сегодня? Могут же себе позволить некоторые, – Фаина Потаповна из четвёртой палаты полагала, что именно таким тоном ведутся утренние светские беседы. Узкий раздвоенный язычок мелькнул и стремительно облизнул бледные старческие губы. Иван сморгнул. Придумал, конечно. Хотя от Фаины Потаповны всего можно было ожидать. – Мне бы ваш спокойный сон, Ванечка. Новенькой же плохо стало под утро, устроила веселье. Персонал на уши подняла, перебудила всех, королевна-то наша. Что это вы… Ой, да вы не знали, что ли?
Иван так рванул из-за стола, что подошвы ботинок свистнули по плитке пола. Старушенция отшатнулась, заполошно взмахнула вытертыми рукавами цветастого халата и осела на ближайший стул.
– Куда это ты разогнался? – притормозил Ивана выходивший из Машиной палаты Аркадий Соломонович и солидным брюшком оттеснил его обратно в коридор. – Зелёный весь. Ну-ка, дай пульс проверю. Мало мне с утра приключений.
– К чёрту пульс! Что с Маш… с Марией Александровной? – Иван Сергеевич вытянул шею, норовя поверх его головы заглянуть в комнату.
– У Марии, значит, Александровны аллергия приключилась на лилии. Какой-то умник вчера презентовал, медсестры и не заметили. Ладно бы один цветок, так он корзину приволок! Помещение небольшое, окна по морозу закрыты, проветривания никакого. Тут и здоровому дурно станет, – заведующий прикрыл за собой дверь и взялся за запястье Ивана холодными, как поручень троллейбуса, твёрдыми пальцами. – Повезло, сообразила до кнопки вызова медсестры дотянуться. Астматический приступ, отёк слизистой, всё по полной программе. Едва откачали. Думали в реанимацию перевозить, да обошлось. Антигистаминные внутривенно дали положительный эффект…
Иван Сергеевич прислонился плечом к стене и прикрыл глаза. Он чуть не убил Машу. Своими руками.
– Минуту, – сказал заведующим таким тоном, что Иван распахнул глаза. Показалось, что в упор на него смотрит двуствольное ружье. Если бы его расстреляли прямо здесь, у этой бежевой коридорной стены, он бы не возражал. – Не ты ли тот умник?
Иван Сергеевич молчал. Челюсти он сжимал так, что на зубах скрипело.
– Я тебе что… Я тебе велел Шекспира не разыгрывать! Ты мне пациентку угробить собрался? Это же сильнейший аллерген. А если бы мы не вытащили её? Головой думать надо, а не другим местом, старый идиот! – свирепо шипел Аркадий Соломонович. – Выставлю в два счёта. Не посмотрю, что ты платный пациент, понял? Ещё только раз…
– Я понял, – бесцветным голосом произнёс Иван. – Зайду к ней?
– Нечего заходить, – заведующий покрутил головой, постепенно успокаиваясь. – Лекарствами накачали, спит она. Вечером приходи. Ваня, я серьезно тебе говорю…
– Не надо, Соломоныч, и так тошно, – попросил Иван Сергеевич и с усилием отлепил себя от стены. – Дочери звонили?
– Звонили, – заведующий пожевал губами, словно проглотил ругательство. – Телефоны выключены.
***
– Представляешь, лежу, воздуху не хватает, задыхаюсь, и одна мысль крутится – обидно-то как! Я же сейчас помру, и… всё. Ничего толком не успела, – она, не отрываясь, смотрела в тёмное окно. Снег плотной пеленой летел почти горизонтально. Ветер грохотал чем-то железным на крыше. Лицо Маша упрямо отворачивала. Отёк не сошёл полностью. Припухшие щёки и круги под глазами делали её похожей на измученную панду.
Иван Сергеевич сидел у её постели уже час, но так и не смог признаться, что лилии тайком принёс он. От неловкости и стыда он даже дышал с трудом, как будто и у него открылась аллергия. Взял Машину руку и поцеловал в ладонь.
– Ну, как не успела, – хрипло возразил он. Откашлялся. Продолжил через силу: – Дочку вырастила, вон уже внучка у тебя. Книг, наверное, перечитала море, точно больше меня. Я-то всё больше по профессии…
– Я не о том, – Маша погладила его по колючей от щетины щеке и улыбнулась. – Я родилась с душой тридцатилетней, понимаешь? У всех же душа свой возраст имеет. Так странно было. Казалось, что я уже всё видела и знаю. А в тридцать поняла – вот оно! То самое, моё время. Мужа встретила, дочку родила, работа любимая, друзья. Каждый день понимала – живу. И чувство такое, что в груди как струна дрожит. Только время будто кто-то скручивал. Понедельник, понедельник, понедельник… С мужем развелась – то ли прошла любовь, то ли придумала её себе. Дочка выросла, у неё своя семья. Друзья – кто умер, кто уехал. Пенсия мизерная, очереди в поликлинике, старухи детей ругают, мужей и правительство. А я не хочу никого ругать! Не хочу так жить…
Она смахнула тыльной стороной ладони побежавшую слезинку и посмотрела на Ивана в упор.
– Страшнее всего, когда душа не поспевает стареть за телом. Ведь ей теперь не больше сорока. Она пытается продолжать жить как ни в чём не бывало, но тело говорит – врё-ё-ёшь… Притормози-ка. Куда это ты собралась с больными коленками? С головной болью, от которой тошнит и подкашиваются ноги… Душа всё ещё помнит, о чём мечтала… Только время почти вышло. Иногда, Ванечка, я думаю, что ничего больше уже не будет.
Иван Сергеевич наклонился и взял в ладони её лицо:
– Не важно, что мы думаем в минуту отчаяния. Но если ты в это поверишь, то действительно всё закончится, поняла? Не смей! Не ты!
Свет ночника преломлялся в её глазах, и казалось, что голубоватая льдистая радужка подсвечена изнутри тёплой свечой. Иван подхватил Машин затылок и притянул её к себе.
– С ума сошёл, я зубы не чистила! – пискнула она, едва отдышавшись от поцелуя и бурно вырываясь из его рук. – Выключи свет, я старая и вообще… страшная!
– Дура ты страшная, – с чувством прошептал Иван, наотмашь, не глядя, хлопая по выключателю.
Всё было, как надо. Только полуторная кровать оказалась узкой для двоих. То Иван едва не срывался с края, то Маша прислонялась спиной к горячей батарее. Они прижимались друг к другу так, будто, расцепившись, умерли бы тут же.
После они лежали тихонько рядом. Маша, как кошка, поблёскивала глазами в темноте, которую растапливало через окно зарево ночного города. Ладонь Ивана скользила по её боку – вниз по рёбрам, в выемку талии, и снова вверх, на бедро. И обратно. Стоит убрать руку от теплого родного тела, и Маша закончится. Останется только богадельня, каша на завтрак, тяжёлые воспоминания и вся эта сволочная одинокая жизнь.
Ну не мог он так! Иван Сергеевич вздохнул поглубже и как всем телом о стенку ударился:
– Маш, это я лилии тебе в комнату поставил. Из-за меня ты…
Ничего не случилось. Ни слёз, ни истерики, ни обвинений. Она нашарила его руку и пристроила обратно на свой бок:
– Это были волшебные цветы! Успела увидеть, прежде чем их унесли. Удивительные. Самые лучшие. У меня таких никогда в жизни не было. Спасибо тебе, Ванечка!
Ивану показалось, что он вынырнул из тёмной глубины на поверхность океана. Некоторое время он приходил в себя, дышал и гладил её. Гладил и дышал. Вспомнил вдруг засевшие в мозгу слова и спросил, притормаживая бег ладони:
– О чём мечтала твоя душа, Машка? О принце, наверное? На белом мустанге?
– Всю жизнь хотела встретить Новый год под пальмами на берегу океана, – Иван не видел, но по голосу догадался, что она улыбается. – Терпеть не могу холод, а у нас зима по полгода. День часа по четыре, да и то сплошные сумерки. Идёшь на работу – ещё темно, идёшь с работы – уже темно. Такая тоска. И холодно, холодно всё время. А я же… теплолюбивая, как кактус, не могу без солнца.
– В чём же дело? – искренне удивился Иван Сергеевич и даже сел. – Ну, поехала бы… во Вьетнам, что ли.
– Ты зарплату библиотекаря хорошо себе представляешь, господин адвокат? А у меня дочка на руках, и ни одной бабушки. Мне её и пристроить-то было некуда, да и не оставила бы я её, – Маша вздохнула. – А на пенсии уж точно не до Бали и Мальдив. Мечтала я, Ваня, о маленьком домике на берегу тёплого моря и о вечном лете. Такая смешная была, вспомнить стыдно… А мустанг – это дикий конь или марка машины?
– По желанию, возможны варианты, – серьёзно ответил Иван и решился мгновенно. Наклонился к ней ближе, чтобы видеть лицо. – Как насчёт Нового года под пальмами? Мы как раз успеем. Поедешь к тёплому морю? Домик выберем вместе. Большой не обещаю, но…
– Да ну тебя, дурацкие шутки… – обиделась Маша и пихнула его в грудь весьма ощутимо. Помолчала, внимательно вглядываясь в его глаза. Спросила шёпотом, недоверчиво: – Или… ты не шутишь?
Иван молчал. Ждал. Мозг бешено просчитывал варианты. Он хочет? Да! Он сможет? Вполне. Только бы согласилась.
– Но как же… – спросила растеряно и жалобно. – Как это возможно? Бросить всё? Совсем уехать? Но тут же…
– Что у тебя тут, Машка? Дочка выросла, она во Франции, помнишь? Ты на пенсии. Даже срок оплаты комнаты истекает через неделю. Ничто тебя не держит, кроме привычек и страха. Ты ведь свободна, Маш. Не трусь, я буду рядом.
– Да что мы там будем делать? В чужой стране? Ты какую-то ерунду придумал… – она не сдавалась, но голос её дрожал.
– Лично я планирую искать сокровища. У меня даже карта есть, – солидно ответил Иван Сергеевич. – Но если серьезно… Да хоть экскурсии водить для туристов. У тебя три языка, Машка! Я тоже ещё что-то помню на двух, кроме родного. Доперестроечное высшее образование – это не кот накакал, как теперь говорят. Неужто мы не справимся? Или… что бы ты хотела делать? Лилии выращивать на продажу, видимо, не стоит.
– Книжку хотела написать, детскую, добрую, про приключения, чтобы было смешно и интересно, – тихо призналась Маша. – Когда в библиотеке работала, к нам приходили детишки. Стоит такой, смотрит снизу вверх и говорит: «Тётенька, а что ещё интересненького есть почитать?». Вдруг у меня получилось бы?
Вместо ответа Иван поцеловал её в висок. Потом в ухо. Потом в уголок губ.
– Погоди! – Маша легонько отпихнула его. – Если ты мог себе позволить… Мог уехать… Почему только сейчас?
– Куда бы мы ни подались, мы везём с собой себя. Дело не в декорациях, дело в компании, – Иван вздохнул. – Твоя компания мне нравится. С тобой я готов рискнуть. Почему-то я уверен, что мы сможем. Кстати, если замучает ностальгия, можно совместить тёплое море и новогоднюю ёлку. Я знаю, где живут пальмовые ёлочки.
– Какие ёлочки?! – захохотала Маша, хватая его за шею и опрокидывая на себя.
– На пальму надевают пластиковые кольца, в них вставляют искусственные лапы ели. Гирлянды, шарики, все дела. Дед Мороз в красной «шубе» на потное тело, на ногах – шлёпанцы-вьетнамки. Народ радуется. Самые любопытные и трезвые поднимают головы, а там – высоко-высоко – пальмовые листья на ветру шуршат, – Иван Сергеевич почувствовал, что теряет мысль и начинает проглатывать слова. Руки помимо его воли жили отдельной насыщенной жизнью.
– Где же ты был всё это время, принц? Почему так долго… – он чувствовал движение её губ у своего пылающего уха.
– Были проблемы. То конь хромал, то дракон под ногами путался, – выдохнул Иван, и некоторое время они не разговаривали.
***
Выслушав просьбу, Сашка в трубке молчал пару минут. Иван терпеливо ждал, пока партнёр переварит новость.
– Не горячился бы ты, Иван Сергеевич, – проворчал тот недовольно. – Что ты… как мальчик, ей-богу. Любовь нечаянно нагрянет… Подумал бы, а? Квартира на Мойке – это большие деньги. Да и мне по делу, бывает, ты тут нужен, а не чёрт те где.
– Подумал. Эта моя квартира, и мне нужны деньги, – терпеливо ответил Иван. – Я же не в казино их отнесу, Сань. Считай, инвестиции в недвижимость за рубежом. И потом, не последнее продаю. Если придётся вернуться, плацдарм есть. Мою двушку на Стачек ты продолжай сдавать, деньги перекинешь, реквизиты пришлю. Я же расчётливый хомяк, помнишь? По делу ничего не меняется. Давно изобрели скайп.
Сашка опять молчал, вздыхал, шуршал по привычке бумажками на рабочем столе. Иван так ясно представлял его себе – невысокого, с ёжиком седых волос, с физиономией французского бульдога – как будто сидел рядом в кабинете. Кабинет они делили на двоих почти десять лет, пока бизнес не набрал серьёзные обороты. Тогда только разъехались в собственные.
Сашку Иван Сергеевич знал как себя. Но и Сашка его знал.
– Не хомяк ты, а ишак, – безнадёжно ответил партнёр. – Как вобьёшь себе чего в голову… Хорошо. Сделаю всё, но сам понимаешь, это не за три дня.
Тяжёлая артиллерия подтянулась сразу после тихого часа.
Сын Ивана приехал один, здраво рассудив, что при разговоре с отцом жена и внуки только помешают. «Вот же зараза», – усмехнулся Иван Сергеевич. Сашка не был бы сам собой, если бы сдался так просто, не попытавшись использовать все возможные средства.
– Это правда? Дядя Саша позвонил, я подумал, он шутит, – Артём раздражённо бросил в кресло куртку. – Куда ты собрался? Почему вдруг?
– Устал от зимы, потянуло к морю. Съезжу, осмотрюсь. Может, потом осяду. Чаю будешь? – Иван оглянулся на сына.
– Да не буду я чаю! У меня в офисе дел по горло, а я тут… Сначала ты сюда переехал… мне стыдно друзьям в глаза смотреть, когда они меня спрашивают, почему отец в богадельне живет. А потому что он так решил! Теперь новая беда. Поезжай куда хочешь, но зачем нашу старую квартиру продавать?
– Ты мою квартиру на Мойке имеешь в виду, сына? Так мне такая большая всё равно ни к чему, – Иван Сергеевич сел в кресло, закинул ногу на ногу и недобро прищурился. – А тебе что за беда? Чего ты так запыхался-то? Или тебе жить негде? Под мостами с семьёй бомжуешь?
– Да, нам есть, где жить! Да, ты купил нам квартиру! Я прекрасно об этом помню, благодетель ты наш и спаситель. Только не надо делать вид, что ты не понимаешь в чём дело, – лицо Артёма стремительно краснело, на висках выступил пот. – Есть же разница между квартирой на Мойке и квартирой в Озерках, пусть даже и хорошей! Ну, приспичило тебе, так отдай нам ту, что на Мойке! В конце концов, наплевать тебе на меня, но мальчишек же ты вроде любишь – о них подумай!
– Мои внуки не сироты. У них есть отец и мать, оба вполне дееспособные, – проскрежетал Иван.
– На этом основании ты продаешь шикарную квартиру, чтобы рвануть с какой-то бабой на юга?! – не помня себя выкрикнул Тёма, стоя посреди комнаты со сжатыми кулаками.
– Артём!
Резкий окрик заставил Тёму замереть с перекошенным лицом и приоткрытым ртом.
Иван Сергеевич жёстко смотрел на сына. Мужику четвёртый десяток, вон брюхо висит и залысины появились. Весь какой-то рыхлый, вялый. Не только телом, но и душой. Словно усталый с детства. Что же он, Иван, сделал не так? Работал. Уходил, сын ещё спал, приходил – уже спал. Тогда казалось – как можно иначе? Всё же, в конечном счёте, для них, для Тёмки и Дашеньки, для семьи. Сын вырос как-то… мимо Ивана. Рядом.
Дашка с Артёма пылинки сдувала. Болезненный ребёнок. Послушный. Удобный. Правильный.
Когда же Иван упустил сына? Когда не настоял на секции карате и махнул рукой на бальные танцы? «Прекрасная осанка, мальчик будет замечательно двигаться…». Или когда звонком в деканат решил вопрос с недостающими для поступления на юрфак баллами? Когда отмазал от армии? «Это же потерянные годы! Зачем нашему сыну это вообще надо? А если куда-нибудь зашлют?». Может быть, когда устроил работать к себе в контору? Никто бы сразу после института не взял мальчишку без опыта на такие деньги. Дал всё – образование, жильё, работу. Только вот… мальчик не вырос.
– Конечно! Это ты у нас можешь делать, что захочется, – тихо и зло процедил Артём. – Жить, где нравится, продавать, что в голову взбредёт. А я должен вести себя правильно. Работать круглыми сутками, семью содержать… Дерево сажать, твою мать!
Иван молчал. Артём постоял, глядя на него почти с ненавистью, сгрёб с кресла и обнял обеими руками свою куртку.
– Да что с тобой разговаривать! Ты же железный. Железобетонный. А я… Сказано – заканчиваем английскую школу, закончил. Сказано – учимся на юриста… а как же! Папа известный адвокат, сам Бог велел на юриста учиться в престижном вузе города. Получил диплом…
Иван молчал.
– Я, может быть, хотел пожарным стать! – отчаянно крикнул Артём. – Понимаешь? Огонь, он же живой, как опасный зверь, или как… не знаю… У него свой язык, движения, повадки. Если их знать, с огнём можно договориться. Спасать людей! Я бы смог!
Тёма задохнулся и пару минут только шевелил губами.
– Представляешь, как бы расстроилась мама? Она так хотела, чтобы я «пошёл по стопам», – он безнадежно махнул рукой и, шаркая как старик, побрёл к двери.
– Лучше бы ты стал пожарным, сын, – тихо сказал Иван Сергеевич ему в спину.
Артём замер на мгновение, потом, не оглядываясь, вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
***
– Что это ты сидишь тут один, загадочный, как лорд Байрон? – Мишка-Творожок просочился в комнату Ивана Сергеевича на манер кота – сначала впихивается нос, потом голова, следом вползает туловище. И вот уже кот целиком перед вами. – Всё отделение гудит. Бабки наши раскололись на два лагеря. Одни шипят, словно клубок рептилий. Этих, надо сказать, больше. Вторые рыдают от умиления и сюсюкают про великую любовь и судьбу. Рождаются легенды, как вспыхнула неземная любовь в одноместной платной палате и… Короче, схватил, прыжком на коня и в закат! Ничего, если я зайду?
– Да уже зашёл вроде! – засмеялся Иван. – Ну а мужики что?
– Не стану я тебе, Ваня, про мужиков рассказывать. Не ровен час, наладишься им морды бить. Соломонычу это не понравится. Одно могу сказать, Михалыч остался равнодушен, – Мишка-Творожок поелозил в кресле, пристраиваясь поудобнее. – Мимо меня сейчас Тёма пробежал, весь красный и злой. Даже не заметил. Поцапались?
Иван Сергеевич неопределённо дёрнул плечом и отвернулся.
– Поцапались, – констатировал приятель. – Зря ты так, сын же. Понятно, что переживает. Ты же квартиру продаёшь, а он, верно, сам на неё рассчитывал…
– Переживёт, – глухо буркнул Иван. – Пора своей головой жить. Нормальным мужиком становиться, чёрт возьми.
Они помолчали. Творожок сочувственно вздыхал, Иван смотрел в окно на низкое зимнее солнце. «А парка-то там не будет, – подумал вдруг Иван Сергеевич. – Как же я без него…».
– Ну, ничего, – преувеличенно бодро начал Мишка. – Слетаете на море, развеетесь. Новый год встретите, фруктов наедитесь. Ананасы там всякие, папайя… Наш серпентарий поутихнет. Потом вернётесь с Машкой, и будет всё хорошо. Без тебя-то как? Кто же мне будет на полднике свои творожки отдавать?
Иван молчал, и Мишка замолчал тоже. Несколько долгих секунд они смотрели друг другу в глаза.
– Мы не вернёмся, Миша, – тихо и твёрдо сказал Иван Сергеевич.
В дверь энергично постучали, и заглянула Маша. От прошедшего приступа аллергии остались только припухшие веки и губы. Сама она сияла, как маленькое радостное солнышко.
– Вот вы где! А я вас ищу. Давайте чай пить? Мне презентовали замечательный чай.
Иван Сергеевич удивлённо рассматривал тёмно-зеленую коробку в её руках. Определённо, она была ему знакома. Лысый засранец подкатывал к его женщине с коробкой дорогущего чая, которую Иван ему же как-то и выдал из собственных запасов!
Иван наклонил голову к плечу и медленно перевёл внимательный взгляд на приятеля. Тот округлил глаза, приподнял брови, плечи и развёл руки. Весь вид его говорил – нет, ну а что?!
***
После Дубая лёту оставалось ещё шесть часов. Подуставшая от дороги, волнения и впечатлений Маша пристроила голову на плечо Ивана Сергеевича. За иллюминатором под праздничным, словно лакированным, голубым небом простиралась бескрайняя снежно-облачная равнина. Казалось, самолёт завис на месте, и мимо него вот-вот промчится, обгоняя, в санях Дед Мороз. «Интересно, олени в облака проваливаются?» – подумал Иван на полном серьёзе.
– Знаешь, мы ведь с тобой как пальмовые ёлочки, – сказала вдруг тихо Маша. – Внутри пальма, а снаружи…
– Только в отличие от них, мы свободны. Будем кочевать вслед за солнцем. Сколько Бог даст, всё – наше, – Иван Сергеевич поцеловал её в макушку и натянул повыше на Машины плечи сползающий красный плед «Эмирейтс».
Жанна Бочманова
Родилась и живу в Санкт-Петербурге. Пишу рассказы и повести в разных жанрах: реализм, фантастика, детектив, детская проза. В 2015 году окончила литературные курсы «Мастер текста» при издательстве «Астрель-С-Пб». Печаталась в издательствах «Stella», «Дикси-пресс», «Петраэдр», «АСТ».
Дипломант второй степени конкурса «Рукопись года» за 2017г в номинации «Детская проза».
Ссылки на сайты
https://www.litres.ru/zhanna-bochmanova-13327567/
группа в ВКонтакте https://vk.com/prozazhizni
