Ираида Владимировна Дудко
Энциклопедия наших жизней. Семейная сага. Наша доченька – Стэлла. Том 4. Перестройка
Часть 27
Ладушка
И вот, в апреле на нас свалился первый «царский» подарок. Неожиданно для нас, Стэлла купила нам машину.
Неожиданность ещё заключалась и в том, – как это всё происходило.
Стэлла пригласила меня и папу поехать с ней в одно место, а куда – не сказала.
Поехали мы в служебной машине. За рулем сидел её личный водитель – Саша Акимов. Ехали мы не долго. Через некоторое время, недалеко от Бауманского рынка, мы въехали в какой-то двор, в глубине которого был двухэтажный дом, на первом этаже которого разместился гараж. Нас пригласили туда войти.
В гараже стояло две машины: «ВАЗ 2104» – фургон и «ВАЗ 2108» – 8-ка.
Первоначально восьмёрку собирались купить для фирмы. Но машина почему-то им не подошла. Когда Стэлла приезжала сюда по поводу покупки восьмёрки, она обратила внимание на фургон. И вот, теперь, привезя нас в этот гараж, она объявила нам – «Вот смотрите. Если вы решите, то прямо сейчас эта машина будет ваша».
Эта новость нас, буквально, ошарашила так, что мы не могли в этот миг сказать чего-то путного. Стэлла предложила осмотреть машину. Но зачем её было осматривать, если другого выбора всё равно не было. А в то, что это машина вот сейчас, так сразу, может стать нашей, нам – не верилось.
Машина была белого цвета, и такая большая, что мы сразу же подумали, в первую очередь, о том, сколько всякого добра можно увезти на дачу в её обширном багажнике.
Виктор всё-таки подошел к белой машине. А я, обойдя её кругом, уперлась взглядом во вторую машину – аккуратненькую, зелёненькую восьмёрочку.
Неожиданно для себя, я подошла к Стэлле, и говорю – «А вот та машина намного дороже этой? Может быть…?». Стэлла позвала хозяина, о чём-то поговорила, и сказала нам – «Выбирайте из двух – какую хотите».
Восьмёрка была дороже на 400 $. Я сразу же сказала – «Вон ту, зелёненькую». Почему я так решила? Я представила белый фургон на дороге. Он немного походил на грузовое авто, вернее, не производил впечатления комфортабельной легковой машины.
Виктор, не раздумывая, согласился со мной, хотя фургон для поездок на дачу подходил нам больше.
Но и в восьмёрке багажник был большим, а заднее сидение складывалось, освобождая место для дополнительного груза.
И Саша – водитель и остальные присутствовавшие почему-то уговаривали нас всё-таки покупать фургон. Но мы уже не могли отказаться от Лады, которая покорила нас сразу своим цветом и видом. Она, как бы манила нас к себе – «Возьмите меня! Я – Ваша!»…
Мы прошли на второй этаж, где оказался офис организации, продававшей эти машины. И, действительно, Стэлла уплатила наличными за выбранную нами ЛАДУ и мы получили на руки документы на машину, которая с этого момента становилась нашей собственностью.
Водитель Саша осмотрел машину и не нашёл явных изъянов. Только позже выяснилось, что не работает тахометр. Нам за него вернули какую-то сумму.
В магазине запчастей в тот момент его не было, хотя мы несколько раз пытались его купить, но так и не купили до конца эксплуатации.
Водитель Саша сел за руль, папа – рядом. И вот, здесь произошел казус. Я не нашла второй дверцы, чтобы сесть на заднее сидение. Оказалось, что в этой модели машин – дверца была в единственном исполнении. И, чтобы попасть на заднее сидение, нужно было откинуть переднее кресло, чтобы залезть назад.
Я замерла на месте и подумала – знала бы – не купила бы…
Но перерешать что-либо было уже поздно. Да, и сказать об этом, означало – обидеть Стэллу, показав, что такой шикарный подарок чем-то не понравился. Пришлось мне пыхтя, залезать через переднюю дверцу на заднее сидение.
ПРОДОЛЖАЕТ ВИКТОР
Затем, мы сразу же поехали ставить сигнализацию, где я пробыл до конца дня, а Ираида со Стэллой поехали в офис.
Мне установили не полностью сигнализацию, не поставили клапан на топливоподачу, хотя сам клапан они дали.
На следующий день ездил в мастерскую по установке сигнализации с братом Жени (подруга Стэллы и финансовый директор фирмы). Мастерская находилась рядом с Курским вокзалом.
И вот, наконец, машина готова. Назвали мы её – «Ладушкой», очень берегли и любили. Как и прежние две машины – Москвич и наша старушка Волга – ЛАДУШКА стала нашим равноправным членом семьи.
Часть 28
Обед на столе
Наша дочка взяла к себе на работу не только папу. У неё теперь работала и Милочка. Офис фирмы теперь располагался возле метро Краснопресненская, в большой коммунальной квартире, перестроенной под официальное учреждение.
Кухня была не очень большая, но достаточная, чтобы там готовить обеды и накрывать стол на 6–7 человек. К этому времени и я и Милочка уже приобрели приличный опыт в приготовлении различных национальных блюд (русская, итальянская, украинская, белорусская кухня).
Поэтому меню всегда было разнообразным и вкусным. В отличие от меня, Милочка владела искусством печения пирогов.
Этому она научилась у бабуси, когда она ещё была жива, и у мамы, которая переняла все секреты изготовления вкусного теста и любых пирожков и тортов. Она, работая в фирме у Стэллы очень старалась её не подвести и каждый день кормила их небольшой коллектив вкуснейшими обедами и пирожками.
Милочку не просто уважали. Она была хранительницей многих тайн и секретов работников фирмы, в основном, конечно – женских. На рабочих местах, в отдельных комнатах всегда были какие-нибудь посетители, поэтому обстановка была строгой. А расслабиться и – глотнуть чашечку чая можно было в любое время на кухне. Поэтому Милочка всегда оказывалась в центре всех событий, не связанных с работой. А, многие, пользуясь её жизненным опытом и мудростью, относились к ней, как к матери, и бежали к ней, когда хотели поделиться радостью или поплакать у неё на груди… Вот такая была наша Милочка…
Милочка проработала в офисе до последнего дня функционирования фирмы. (Последний день, это когда фирма обанкротилась).
Часть 28
Серёжа
Милочка с Володей с каждым днем убеждались, что Серёжа приобщается к запретному не один раз и не два. Они беспокоились, что проявленная слабость перейдёт в привычку. А привычка рано или поздно становится – СИСТЕМОЙ.
Родители пробовали разговаривать с ним по-хорошему. Иногда, срывались и тогда происходили трудные объяснения с сыном. Серёжа всё понимал. И в его жизнь ворвалась раздвоенность положения, чувств, поступков…
Он продолжал учиться. И успехи в этой области радовали и его и Милочку. По привычке он продолжал с ней делиться своими заботами, мыслями – всем, кроме запретной темы, а какой – и так понятно…
Но то, что вслух им самим не произносилось, стало затаенными переживаниями, потаёнными мыслями. Он метался. Но не было рядом плеча, к которому можно было бы доверчиво прижаться, получить совет и помощь. В глазах родителей – испуг и упрек. Он считал, что они не понимают его и зря волнуется. Это – его жизнь. И жизнь, как оказалось – довольно интересная.
Серёжа не раз объяснял Милочке, отвечая на вопрос – чем может нравиться общество, в котором он общается целыми днями? Он говорил, что ему интересно наблюдать и изучать на конкретных примерах – характеры разных людей и их судьбы. Изучая психологию, Серёже интересно было пощупать и познакомиться с реальными условиями жизни после долгих тепличных условий собственной.
А лёгкий запах выпитого постепенно изо дня в день усиливался. Частенько Серёжа стал приходить домой неуверенными шагами, и, не желая давать объяснений, спешил уйти в свою комнату…
Как и когда это произошло – не знаю. Но Володя с Милочкой, решили провести с Серёжей последнюю, как они считали – беседу ВО-СПАСЕНИЕ.
Они рассказали Сергею о том, что он им не родной сын. Они думали этим откровением вызвать у него чувство благодарности за то, что они столько сил и любви отдали Серёже, назвав его сыном. Они надеялись, что после этого Серёжа проникнется к ним чувством благодарности и, не желая и дальше их расстраивать своим поведением, остановится, изменится…
Но они ошибались. Для Серёжи эта новость вызвала СТРЕСС. Он отдалился от родителей ещё дальше. Замкнулся в себе. И только в своих стихах выливались его переживания и метания.
Уезжая на дачу, особенно, осенью, когда там уже никого не было из отдыхающих – ни в доме, ни в деревне, Серёжа искал уединения. Он часами бродил по знакомому с детства лесу или подолгу сидел на краю обрыва – напротив дома, вглядываясь в золотисто-изумрудную даль реки и лугов. Он искал ответа на многие, мучавшие его вопросы. Но природа была занята собой, готовясь к первым холодам, и не давала ответа. Не находил Серёжа ответов и в глубине своих душевных терзаний…
Он искал уединения. Уезжал один на дачу и подолгу бродил по лесу. Знал там все тропки. Были у него любимые места, где он мог валяться на траве и мечтать или сочинять стихи. В них он изливал свою душу, куда не впускал никого.
ВОТ ПЕРЕД НАМИ ЛУГА…
Вот перед нами луга,
А сзади у нас тёмный лес.
Я здесь, Господин! – твой слуга,
В империи Вечных Небес!
Я жду повеления свыше,
Свою предвкушаю я роль,
Так, где же приказ? Я не слышу!
Я жду же, Небесный Король!
Меня осчастливь ты задачей,
Работу земную мне дай.
Пошли же меня за удачей
В далёкий неведомый край!
Не нужно мне праха земного,
Ни золота, ни серебра,
А дай ты мне друга родного,
Любви же мне дай и добра!
Подай мне заветные карты,
Иль звёзды в пути укажи,
Впотьмах заблудиться не дай ты,
О будущем мне расскажи!
А, если же вдруг я затрушу,
И страх моё сердце пленит,
Сожги же никчёмную душу,
Пусть страх вместе с нею сгорит!
Так дай же мне это заданье!
Определи же мне путь!
Позволь обнаружить мне знанье,
И в душу свою заглянуть…
11–13 ноября 1997 года…
ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ СТРАХАМ…
– Куда забрели мы с тобою, куда?
Наверно, не выйдем домой никогда…
Здесь страшно и сыро, и очень темно
Куда мы пойдём? А теперь всё равно…
Смотри, средь мохнатых еловых ветвей,
Мне кажется, видятся кости людей!
Наверно, забрались, как мы – не туда…
Теперь не придём мы домой никогда…
– Послушай, не бойся, придём мы домой,
Чего ты боишься? Я рядом с тобой!
А кости в ветвях – это глупости всё!
Лишайником белым здесь всё заросло.
– Но кто-то крадётся за нами, ты слышишь?
– Не бойся, трусишка, да ты еле дышишь!
Смотри, средь деревьев белеет просвет,
Теперь-то для страха уж повода нет!
Смотри, и тропинку с тобою нашли!
Да мы уж почти – что и к дому пришли.
17 ноября 1997 года…
Стэлла пришла Милочке и Володе на помощь и уговорила Серёжу перейти на работу на базу к Юре. Его зачислили в бригаду грузчиков.
Про грустную и тяжелую судьбу Милочки и Серёжи у меня написана книга, которая находится на моих страничках в ПРОЗА.РУ. Поэтому здесь рассказывать о ней я не буду.
Глава 8
1998 год
Часть 30
Дача Стэллы
В предыдущей главе мы упомянули кратко о том, что Стэлла с Юрой купили дачу.
Теперь расскажем об этом радостном событии поподробнее.
Когда они выехали на машине к деревне Подольниха, которая раскинулась своей единственной улицей вдоль берега Пестовского водохранилища, Юре так понравилось это место, что он сказал Стэлле – «Вот бы здесь купить себе дом с участком!»
Юра поспрашивал у прохожих – не продает ли здесь кто-нибудь дом? Люди пожимали плечами, и в ответ слышалось только одно – «Не знаем… Не продают».
Уже выехали из деревни. Юре не хотелось уезжать отсюда и он решил испробовать знакомую ему методу.
Увидев местного мужичка, вид которого явно выдавал его пристрастие к зелёному змию, Юра остановился, и завел с этим мужичком беседу. Но успех этого мимолетного знакомства сказался на результатах переговоров только тогда, когда мужичку показали бутылку водки.
Мужичек сразу вспомнил, что – «Вон в том доме, втором от краю, на верхней улице живет хозяйка Таисья. Вот, именно, она и продает свой дом».
Дальше – состоялось знакомство с хозяйкой дома.
«Проблему» оседлали, и, «взяв лошадь под уздцы», въехали в это поместье Таисьи, купив его у неё в собственность. При оформлении всех документов на покупку, выяснилось, что эта новая улица построена на территории бывших огородов. Каждому дому деревни Подольниха, в своё время были прирезаны земляные наделы под огороды. Участки выделялись на земле, прилегающей к домам и располагались они все на крутом склоне, отделяющем Подольниху от большого луга и старого леса.
Земля выделялась в аренду и почва была в этом месте глинистой. Поэтому возделывали огороды далеко не все деревенские жители. Поскольку в Подмосковье уже давно начался ажиотаж и борьба за каждый свободный клочок земли, нашлись умные люди, которые стали покупать эти огородные наделы и строить на них коттеджи. Так и родилась в Подольнихе ещё одна улица – без названия. И построено было на ней не больше 10 домов.
Участок, прилегающий к купленному дому Таисьи, был узким, и, как и все другие дома этой линии, застроен по склону, сбегающему к деревне. Оказалось, что к купленному участку примыкают ещё два не проданных огородных надела.
Поторговавшись, Юре и Стэлле удалось купить эти два земляных участка, присовокупив их к основному, на котором был выстроен дом Таисьи. В результате, наша молодежь стала обладателями дачного большого двухэтажного дома и 17-и соток земли.
Нам объявили об этом приобретении, когда уже все документы были оформлены. В одно из воскресений нас пригласили на семейное новоселье. С тех пор Подольниха породнилась с нами, вернее будь сказано – мы вросли своей судьбой в это удивительное местечко…
Приехав к Стэлле и Юре на дачу, мы были очарованы в первую очередь – воздухом. Его, казалось, можно было пить бесконечно, не переставая. С одной стороны – лес, с преобладанием сосновых и еловых деревьев, а из низины, через старые выцветшие крыши деревенских домов, как легкий туман, к нам поднимался влажный, напоенный свежестью воздух водохранилища.
Поразил нас большой на первый взгляд участок, сбегавший сверху вниз. Казалось, что в тот раз на нем ничего не росло, хотя, может быть, это было и не так.
Впечатление это создавалось потому, что всё кругом носило характер недавней стройки. На неровностях, взрыхлённостях и россыпях камней и песка, выделялось три здания: большой деревянный дом, недалеко от него, справа – длинный сарай, и далеко внизу – голубой туалет. Голубой, потому что дверь его была обита фанерой, выкрашенной ярко-синей краской.
В доме не до конца были отстроены комнаты, предназначенные под спальни. Потолки высокие. И, странно, крутая крыша снаружи делала второй этаж похожий на огромную мансарду. В боковины можно было заглянуть через встроенные двери. И там, за дверями, было столько места, что можно было устроить ещё по две больших комнаты.
Самым обжитым был первый этаж. Всё отделано вагонкой.
Поражал потолок. В центре была изображена многоконечная звезда, треугольные лучи которой были как бы инкрустированы двумя цветами – желтым и тёмнокоричневым. В середине этой фигуры – люстра, совмещенная с вентилятором. При включении она кружится над головой и на тебя спускаются струи прохладного воздуха. Широкая массивная деревянная лестница вела на второй этаж. Всё вместе производило впечатление оригинальности, с претензией на роскошь. Но, в целом, всё-таки до роскошного интерьера – не дотянули, а от характерного деревянного деревенского дома ушли.
На первом этаже был построен камин.
Пол был паркетный.
На купленной даче новоселье отмечалось не один раз.
Конечно, приезжали сослуживцы и – многие другие, типа нас…
Дальше с фотографиями произошло маленькое недоразумение.
Я привела здесь несколько фотографий, будучи уверенной в том, что на них приехала дружная семья Степановых посмотреть купленную дачу Стэллой и Юрой. Но Людочка говорит, что на снимках – дача не Стэллы, а – самих Степановых, у которых они все собрались по какому-то поводу.
Стэлла предупредила нас о том, что она уже продумала – как, именно, она будет перестраивать дом и обустраивать участок. Поскольку участок расположен на покатой стороне холма, она планировала сделать его уступами…
Ну, что ж! Поживём – увидим…
Часть 31
Моя мама
После смерти отца (Владимира Васильевича), мама (бабушка) стала сдавать с каждым днём. Сказалось в первую очередь то, что 7 лет она была «прикована» к постели больного отца. Мы с Милой покупали продукты и мама, практически, никогда не выходила из дома. Я думаю, что не только её мозг, но и мозги любого здорового человека «завихрились бы» от многолетнего заточения. По другому это не назовёшь.
Ну, и во вторую очередь – возраст. Ей шёл девятый десяток. Она забывала всё. Чтобы что-нибудь запомнить, она вела записи. Причём, то, что она уже записала, она забывала и записывала вновь, и записывала на всём, что подалось под руку.
И так, всё время.
Моя мама – Нина Николаевна Степанова. 1998 год
Сразу же после смерти папы, она попросила оставить её одну. Она на пустом диване расставила его фотографии, грамоты, документы. Как окаменевшая, она сидела так несколько суток. Начала потихоньку ходить, когда мы сказали, что увезём её из дома к Миле или ко мне. Немного отошла она от оцепенения только после сорокового дня. Началась весна. Милочка собиралась в деревню, где они с Володей купили дом, а мы тоже – на дачу. Мы понимали, что маму нельзя оставлять надолго одну. Она выйдет из дома, потеряется, заблудится, и мы её больше не найдём.
И вот, для мамы началась очень трудная психологически – жизнь. То Милочка забирала её на дачу, то мы её везли к себе. Мы насильно оторвали её от родной квартиры, от того во что она вросла каждой своей клеточкой. Ну, и, кроме того – там, в Дзержинке остались могилы Боречки, Бабуси и теперь – папы Воли.
И, конечно, когда мы привозили маму на дачу, мы всё время были заняты своими бесконечными делами, и поэтому мало уделяли ей внимания.
Помню однажды, сидя на лавочке, на крылечке нашего маленького домика, мама задумчиво сказала – «Я всё могла представить, но, что мне придётся на старости лет ещё раз пожить в бараке, я и подумать не могла». Действительно, спали мы с мамой в нашей малюсенькой комнатушке без дверей, похожей на купе вагона. Да, и весь наш домик был крохотным, игрушечным, но для нас он уж никак не был бараком.
В июле, в день рождения Татьяны Викторовны, они с Олегом приехали к нам на дачу. Накрыли стол, дружно посидели, распили бутылочку. Мама пожаловалась, что что-то плохо себя почувствовала. Пошла и прилегла на свою постель. Через некоторое время я пошла её проведать. Смотрю – она задыхается. Я позвала наших.
Т. В. и Олег использовали все свои возможности, чтобы как-то поддержать её. Таня и я дежурили по-очереди всю ночь около неё. Утром решили сразу же ехать в Москву. Т. В. поставила диагноз – тяжелейший инфаркт. И не ошиблась.
Маму посадили в машину к Олегу, так как у нас сидели три собаки. Доехала мама домой нормально. Сама вошла в комнату, где спала у нас всегда. Сама разложила свою одежду в шкаф и сказала – «Ну, вот, Ира, я уж к вам с Витей как-то прибилась. Я и дальше останусь с вами жить». Я уговорила её прилечь, а сама, по совету Т. В., вызвала скорую помощь. Приехали врачи, сняли кардиограмму, поставили диагноз – тяжелейший инфаркт, и сказали, что они за её жизнь не отвечают, нужно немедленно отвезти её в реанимацию. Я с трудом уговорила маму поехать в больницу. Скорая помощь отвезла нас в 20-ую, нашу районную.
Мама даже не поняла сути происходящего. Она никогда в жизни не лежала в больницах. И сейчас, при её ослабшем уме, когда её поместили в реанимацию, она решила, что мы её нарочно туда запрятали. Вставать ей не разрешали. Нас в реанимацию не пускали. Мы приходили в больницу каждый день. Просили старшую реанимационную сестру проследить за тем, чтобы маме создали какие-то улучшенные условия, говорили, что готовы за это заплатить. Наивные люди. С нас и потребовали – 600 руб. Это были очень большие деньги. Но потом с нас взимали по 600 руб. каждые сутки, но, скорей всего, маме ничего особого не улучшали.
Дежурная сестра рассказала нам, что мама то просила позвать дочек, то принималась нас ругать, говоря, что мы её сюда запрятали, чтобы завладеть её квартирой.
Нас в реанимацию не пускали. Взяли лишь записку, в которой мы старались маму успокоить и уговаривали – не волноваться и полечиться. Мама прислала в ответ записку, которая у меня сохранилась.
Прошла неделя. Мы были в полном неведении, что будет дальше. Пошли к заведующей реанимацией. Спросили, в чём заключаются «услуги» за 600 рублей ежедневных «взносов». Не думаю, что это явилось для неё откровением. Тем не менее, она сказала, что маме лучше, но она не советует сразу забирать её домой. Она сказала, что маме предоставят отдельную маленькую палату, примыкающую к реанимационной. Там её ещё подлечат. А нам разрешат свидание.
На следующий день, с утра, мы все приехали в больницу. Мамины вещи перенесли в палату. Мама занервничала. Когда стали собирать её вещи, она подумала, что сейчас её заберут домой. Доктор сказала, что пусть к ней кто-нибудь пройдёт один и успокоит её. Пошла Стэлла. Через несколько минут она вышла, какая-то вся расстроенная. Когда она стала уговаривать маму (бабушку) остаться в больнице ещё несколько дней, и мама это поняла, она беспомощно, с обидой и страхом вскрикнула и… потеряла сознание. Стэллу попросили уйти, сказав, что сейчас постараются её реанимировать… На самом деле, сделать уже ничего было нельзя. Её старое, больное, несчастное сердце остановилось…
Мы все стояли, даже не в коридоре, а на лестничной клетке, подпирая стены. Наконец, к нам вышла заведующая. Она произнесла «речь», о том, что, к сожалению, так бывает, что сейчас мы помочь ничем не можем, что нам нужно поехать домой и т. д. и т. п. Мы, действительно, поехали по домам. Стэлла знала, что случилось, так как мама умерла на её руках. Но нам прямым текстом об этом никто не сказал. И только, когда я уже ехала в трамвае, меня пронзила мысль, что мамы уже нет в живых. Я захлебнулась беззвучным рыданием…
Правду говорят, что всегда, если не все, то, по крайней мере, многие, после смерти близких людей долго испытывают раскаяние, и чувствуют свою вину в том, что не долюбили, не дожалели, не сберегли…
По крайней мере, я ощущаю это всю оставшуюся жизнь. Но уже ничего не вернёшь.
Похоронили маму в Дзержинке. Опустили в Боричкину могилу, так после его захоронения уже прошло 38 лет.
Наши последние снимки с мамой…
